Школа в Кармартене 12 страница

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Гвидион вышел от Змейка на подкашивающихся ногах. К счастью, у этой формы черной оспы был очень краткий инкубационный период, поэтому Гвидион не находил себе места всего сорок восемь часов. И только когда он понял, что черной оспой так и не заболел, он смог оценить тонкую шутку и красоту педагогических приемов Змейка.

- Гвидион, не в службу, а в дружбу, - сказал Мак Кехт. - Вас не затруднит навестить Мак Кархи и передать ему, что я собираюсь заглянуть к нему на минутку, в связи с чем прошу ненадолго убрать скрещенные ветви рябины, которые у него над дверью?

С этими словами Мак Кехт снял белоснежный халат и вновь оказался в своей будничной одежде в ярких кровавых пятнах.

- Да, конечно, учитель, - быстро сказал Гвидион, побросав свои пробирки. Ему меньше всего хотелось заставлять Мак Кехта ждать, да еще в такой деликатной ситуации. Мак Кехт наклоном головы дал ему понять, что ценит его такт.

Скрещенные ветви рябины над дверью кабинета Мак Кархи обладали властью отгонять представителей племен богини Дану, отчего к нему не мог зайти ни Мак Кехт, ни Курои, ни некоторые другие профессора. Разумеется, с его стороны это был некоторый эпатаж, поскольку сам он специализировался на поэзии Туата Де Дананн и заподозрить его в нелюбви к этой расе было трудно. Это было чем-то вроде вызова мировой общественности, который Мак Кархи позволял себе в качестве глотка свободы. Доктор Мак Кехт обыкновенно деликатно заранее просил снять оберег, когда навещал Мак Кархи, другие профессора из числа Туата Де Дананн также не стеснялись этой деталью, в отношении же невозможности для величественного и грозного Курои, сына Дайре, попасть в этот кабинет Мак Кархи иногда шутливо признавался, что последняя мысль его как-то греет. Впрочем, Курои в этот кабинет никогда и не рвался, а если ему нужен бывал по каким-то вопросам Мак Кархи, он преграждал ему дорогу посохом, зажимал в углу и вытряхивал из него душу на педсоветах. Справедливости ради нужно сказать, что сам профессор Курои тоже крепко не любил, когда ему докучали, и его неприступная башня в Южной четверти, похожая на крепость, с заходом солнца начинала медленно вращаться, чтобы труднее было найти в нее вход.

Гвидион поспешил вперед и расчистил дорогу. Мак Кархи снял прибитые над притолокой ветви рябины, Гвидион унес их подальше, и доктор Мак Кехт, терпеливо ожидавший у излета лестницы, зашел в дверь.

- Простите, - сказал Мак Кехт, входя и усаживаясь боком на ручку кресла. - Я не отниму у вас много времени. Вы не могли бы кратко просветить меня, Оуэн, - что делают, когда ухаживают за женщиной?

Мак Кархи уставился на него в приступе изумления.

- Нет, я не то чтобы, мне случалось многократно это делать, просто в данный момент я подзабыл, как именно принято действовать... за давностью лет, - пояснил Мак Кехт и стал смотреть на Мак Кархи в ожидании ответа.

- Э-э... гм, - сказал Мак Кархи, который наконец поверил, что коллега не издевается над ним. - В целом это... зависит от того, на какой стадии знакомства происходит ухаживание.

- Хорошо знакомую вам женщину следует провожать и встречать.

- Откуда встречать? - невыразительно спросил доктор.

- Отовсюду, - сказал Мак Кархи, думая о том, что он не оратор. - То есть со всех сторон сразу, - добавил он. - В общем, ей следует дарить цветы, - продолжил он внезапно, - восхищаться ею... пригласить ночью посмотреть на звезды... ну, и там, смотря по обстоятельствам.

- Что по обстоятельствам? - вскинул глаза Мак Кехт.

- Пригласить на танец, если будет такая возможность, - сказал Мак Кархи, чувствуя, что он сегодня не в ударе.

- Как насчет ювелирных украшений? - спросил доктор Мак Кехт.

- Не советую. Можно получить ими по лицу, - сказал Мак Кархи, потирая переносицу.

- Благодарю вас, - церемонно сказал Мак Кехт и вышел, подобрав полы своих пурпурно-белых одежд.

Ллевелис примостился под потолком читального зала и тихо плел паутину; иногда он вздыхал, иногда у него вырывалось имя Кэтрин, но он не прекращал своего древнего занятия ни на миг. Внизу, под ним, за одним из библиотечных столов, расположился Сюань-цзан с учениками. Учеников было трое: Эльвин, Тангвен и Афарви. Афарви был самым младшим: два других приобретения учитель сделал на третьем и четвертом курсах. Теперь он разбирал с ними толкования китайских пословиц чэнъюй.

- " Вы не туда едете, господин. Княжество Чу на юге; почему же вы направляетесь на север? " - доносилось снизу.

- " Не имеет значения, - отвечал человек в повозке. - Вы же видите, моя лошадь бежит очень быстро". " Ваша лошадь, без сомнения, очень хороша, однако дорога, по которой вы едете, неправильна".

В этом месте Ллевелис перевернулся вниз головой и стал вплетать седьмую поперечную нить в нити основы.

- " Не стоит беспокоиться, - заверил старца человек в повозке. - Взгляните, моя повозка совершенно новая, она сделана в прошлом месяце". " Ваша повозка и впрямь очень новая, однако дорога, по которой вы едете, ведет вовсе не в княжество Чу".

- " Почтенный старец, - сказал человек в повозке. - Вы еще не знаете, что у меня в этом сундуке очень много денег, и долгого пути я не боюсь". " Ваше богатство и впрямь велико, - сказал старец, - однако дорога, по которой вы едете, неправильна. Послушайте, вы бы лучше поворачивали и поезжали назад".

- " Но я еду так уже десять дней! - воскликнул очень нерадостно человек в повозке. - Как, почему вы велите мне вдруг ехать назад? Посмотрите только на моего возницу: как хорошо он правит лошадью! Не беспокойтесь ни о чем, прощайте! " Тут он велел вознице ехать вперед, и лошадь побежала еще быстрее.

Эльвин, Тангвен и Афарви стали низко кланяться, говоря: " Мы не заслуживаем вашей похвалы, дорогой учитель". Каким-то образом раньше всего прочего наставник заложил в них китайский этикет. Говорил ли Сюань-цзан: " Ваши шипящие стали намного лучше, Афарви", он тут же слышал: " Я в отчаянии от того, что мои жалкие шипящие смеют касаться ваших ушей, дорогой учитель", говорил ли он своей единственной ученице: " У вас хорошо стал получаться иероглиф " фань", Тангвен улыбалась, кланялась и отвечала: " Да, еще недостает ста восьми тысяч ли²⁸".

Ллевелис спустился со стремянки, зашел за паутину, сел по другую ее сторону, прислонился к стене и оставался в таком положении некоторое время. Подошел святой Коллен и протянул ему сквозь просвет в паутине пирожок с черносливом.

- Осторожней, пожалуйста, - попросил Ллевелис. - Паутина.

Ученики Сюань-цзана продолжали разбирать древние истории гуши. Их голоса старательно звенели под сводами пустующего в эту позднюю пору читального зала.

- Когда Си Чжи учился каллиграфии, он каждый день споласкивал свою кисточку в озере возле дома. Это озеро находится в местности Чжунчжоу, и по сей день в нем чернильная вода, - сообщил Ллевелис Гвидиону, входя в комнату и небрежно роняя на пол у постели свою связку книг.

- Когда студент Го готовился к экзаменам, - добавил Ллевелис, - он, чтобы ночью не заснуть, привязывал себя за волосы к потолочной балке, и чуть только его голова начинала клониться вниз, как волосы натягивались, и боль не давала ему уснуть.

- Ты на что намекаешь? - обеспокоился Гвидион.

- Студент Лу Юнь был так беден, что у него не было денег на масляную лампу. Летом он ловил светлячков в банку и занимался при свете светлячков, зимой же он однажды сел на пороге хижины и до утра читал иероглифы при сиянии снега.

- Ван Ань-ши из Наньцзина, который впоследствии стал великим человеком, в молодости занимался так: садясь ночью за книги, он всегда брал в левую руку шило, и чуть только его начинало клонить ко сну, мигом втыкал это шило себе в бедро, - призрачным голосом добавил Ллевелис, упал на свою постель и уснул. Гвидион всмотрелся в его лицо, пожал плечами, накрыл его пледом и тихо сделал за него домашнее задание по латыни и греческому.

Доктор Мак Кехт сидел в лаборатории и постукивал пальцами по столу в смятении. Вся школа спала. Где-то высоко в небе слышалось удаляющееся хлопанье крыльев архивариуса. Мак Кехт надел на запястье какой-то талисман большой давности, закусил губу, кивнул сам себе и поднялся. Он тихо прикрыл дверь лаборатории, огляделся и вышел на свежий воздух.

Через семь минут он стоял перед дверями Рианнон, освещаемый не очень ровным светом зеленого пламени, горевшего в бронзовой плошке возле двери. Он постучал в дверь костяшками пальцев, потом тяжелым медным кольцом, которое заметил не сразу, и хотел звякнуть в колокольчик, в который, собственно, и полагалось звонить, как вдруг в двери образовалась щелка, и в нее высунулась заспанная Рианнон, завернутая в одеяло.

- Что вы тут делаете, Диан? - спросила Рианнон. - Смотрите, не простудитесь. Очень свежо.

Вид у нее был воинственный. Мак Кехт отступил на шаг, машинально вскинул руки, показывая, что они пусты и он безоружен, и сказал:

- Будьте снисходительны ко мне, Рианнон. Я неловко отвечал вам в прошлый раз. Я... я был ошеломлен. Вы позволите мне пригласить вас посмотреть на звезды?

- Я же не специалист по звездам. Вы пригласите лучше Мэлдуна, он даст вам грамотный комментарий, - издевательски сказала Рианнон.

- Вы могли хотя бы посмотреть на небо, прежде чем приглашать меня взглянуть на него. В отличие от вас, я заметила, что сегодня нет никаких звезд. Все затянуто тучами. В вашем возрасте, Мак Кехт, нужно ложиться пораньше, часов в девять, в теплых шерстяных чулках, надвинув пониже ночной колпак.

От пребывания Ллевелиса по ту сторону паутины было неожиданно много прока. Там начинался коридор, ведущий в Двойную башню, в депозитарий. Но фонды депозитария - шкафы с редкими книгами, - начинались уже в самом коридоре. Ллевелис, отдыхая, вальяжно располагался на полу, выковыривал с полок то одну, то другую книгу, пролистывал их, и вскоре начал сообщать Гвидиону интересные вещи.

- Помнишь, ты мне рассказывал про ссору Курои со Змейком? Курои хотел поставить вопрос об увольнении Змейка на педсовете, а Змейк издевательски обещал, что этот педсовет непременно назначат на канун мая. Я теперь понял, что это значило. Если педсовет назначить на канун мая, Курои не сможет на нем присутствовать! В канун мая Курои каждый год занят: он сражается с чудовищем.

- Ну да. С одним и тем же. Ты заметил, что Курои молодеет?

- Ну вот. Каждый год к весне он молодеет. В канун мая, в самом расцвете сил, он сражается с подземным чудовищем и каждый раз его побеждает. Потом он стареет и опять молодеет, чудовище возрождается вновь, начинает точить на Курои зуб, но Курои, возмужав, вновь его побеждает. И так каждый год. Я наткнулся на книгу " Герои циклических мифов". Там гравюра на первой странице: " Бой Курои, сына Дайре Донна, с чудовищем". Жуткая, скажу я тебе, тварь.

Гвидион, Керидвен и Морвидд то и дело заходили проведать Ллевелиса. Когда бы они ни забегали в библиотеку, все было кстати, - Ллевелис висел на паутине почти всегда, хоть и редко в хорошем настроении.

На восемнадцатый день плетения паутины в коридоре депозитария послышался сдавленный шепот Ллевелиса: " Эврика! " Он, согнувшись, пролез в дыру в незаконченной паутине и со всех ног кинулся искать Гвидиона, притиснув к груди какие-то затрепанные листы.

Гвидион был на конюшне, убирал навоз. За ним хвостиком ходили Звездочка и Айкилл. Неподалеку Тарквиний Змейк, придерживая Тезауруса за изогнутый рог, безмолвно конспектировал содержание его шкуры. Живая книга время от времени порывалась сказать " Ме-е-е", но, чувствуя твердую руку Змейка, сдерживалась. Завидев Ллевелиса, Гвидион вытер руки о штаны, отставил лопату и вышел во двор.

- Вот, - выдохнул Ллевелис, припирая его к стене. - Малопопулярная сага " Вторая битва при Маг Туиред". Нашел в депозитарии. Здесь описано убийство Миаха. От слова до слова.

Склонив головы и толкаясь локтями, Гвидион и Ллевелис принялись разбирать написанное.

" Опрашивая всех, дошел Луг до Мак Кехта. " В чем твое искусство, Диан Кехт? " - спросил Луг. " Любого воина, который будет ранен назавтра в битве, если только голова его не будет отделена от тела, и если мозг его будет в целости, и если у него не будет поврежден спинной мозг, я исцелю своей властью в одну ночь, так что наутро он вновь сможет сражаться".

- Он ставит разумные ограничения, - сказал Гвидион. - А не бьет себя в грудь и не кричит, что исцелит любого, хотя бы тот пролежал уже на солнце две недели без погребения. " Сам Мак Кехт, его сын Миах и дочь Аирмед произносили заклятья над источником Слане, и погружались в источник раненые воины, и выходили из него невредимыми". Так, ну, это преувеличение небольшое... Наверное, не покладая рук оперировали, перевязочный материал, небось, возами расходовали... Слушай, подумать только - настоящая династия врачей!

- Ты представляешь себе работу военного хирурга? Там не то что белиберду какую-то над источником говорить, - там лицо-то сполоснуть некогда.

Сага делалась все более архаичной по содержанию:

" На третий день битвы Нуаду лишился руки. Диан Мак Кехт приставил ему серебряную руку, которая двигалась, как живая, и уже на другой день Нуаду вновь мог сражаться. Однако сын Мак Кехта, Миах, не был этим доволен. Он пошел к Нуаду, приложил травы к ране, проговорил заклятья и в трижды три дня отрастил Нуаду новую руку. Еще три дня он держал ее в повязке, прикладывал к ней сердцевину тростника и остывающие угли, и когда снял повязку, у Нуаду была новая рука, совершенно как прежняя.

Это пришлось не по душе Мак Кехту, и он обрушил свой меч на голову Миаху и нанес ему страшную рану, однако Миах был искусен в медицине и исцелил ее мгновенно. Тогда вторым ударом меча Диан рассек ему голову до самой кости, но Миах исцелил и эту рану. В третий раз занес меч Диан Кехт и расколол ему череп до самого мозга, но и тут сумел исцелить Миах свою рану. В четвертый же раз Диан Мак Кехт поразил мозг, сказав, что после этого удара ему не поможет никакое лечение. Поистине так и случилось".

- Ты знаешь, - сказал Ллевелис, - мне все меньше и меньше нравится доктор Мак Кехт.

- Какой человек! - сказал Гвидион. - Какое величие духа!

" Потом похоронил Мак Кехт Миаха, и на его могиле выросло триста шестьдесят пять трав, - столько, сколько было у Миаха мышц и суставов. Тогда Аирмед, дочь Диана Кехта, расстелила свой плащ и разложила эти травы в соответствии с их свойствами, но приблизился к ней Диан Кехт и смешал все травы, так что с тех пор никому не известно их назначение. И сказал Мак Кехт:

- Это отвратительно и ужасно, - сказал Ллевелис.

- Я преклоняюсь перед Мак Кехтом, - сказал Гвидион.

В эту минуту приятелей отнесло друг от друга и подняло высоко в воздух. Это их настиг Курои. Он ухватил обоих за шкирку и стал трясти. Меряя двор огромными шагами, он объявил, что удивлен тем, что они отсутствуют на зачете по практическим приложениям и что они оба немедленно отправляются в XI век, один в Йорк, другой - в Нортхэмптон, с тем, чтобы выяснить, как там обстояли дела с женской грамотностью. Это неожиданное обстоятельство на какое-то время совершенно выбило их обоих из колеи, и мысли о прошлом доктора Мак Кехта потерялись среди отчаянной возни со сложными застежками костюмов эпохи. Через полчаса Гвидион толкался на рыночной площади Йорка XI века с куском пергамента и просил то одну, то другую женщину обратиться с молитвой за него к святому Этельреду, чтобы тот избавил его от наваждения. Подробности наваждения родились сами собой:

- Каждую ночь во сне ко мне является дьявол и предлагает сыграть с ним в кости. Отказаться никак невозможно, и каждую ночь я продуваюсь в пух и прах. Вся моя надежда на святого Этельреда, - ах, кабы он пожалел меня и помог мне выиграть! Прочитать следует вот эту молитву с пергамента, и чтобы женщина читала, непременно поворотясь на север и в левый башмак под пятку насыпав ореховой скорлупы. А пергамент освященный, вы не думайте. В Гилфордском аббатстве купил.

Одна девушка проявила любопытство и спросила, как выглядит дьявол. Гвидион, который не был готов к этому вопросу, недолго, впрочем, подумав, отвечал:

Время шло, и на обороте пергамента у Гвидиона росло количество пометок в графах " всего опрошено" и " из них владеют грамотой". Исчерпывающий ответ его по возвращении вызвал довольное покряхтыванье профессора.

Ллевелис тоже вернулся, весь такой потерянный и всклокоченный, и стал вытаскивать из висевшего у пояса кошелька и из-за подкладки непонятные обрывки и мятые клочки. Было видно, что он с заданием справился, но кое-как. Непонятно было, как он добыл эту информацию, но что он никак не успел ее обобщить, было сразу ясно.

Мак Кехт сидел у себя в кабинете, освещаемый закатным солнцем от окна, когда к нему постучался Фингалл МакКольм. С несвойственной ему нерешительностью шотландец хмуро переминался у порога.

- Да? - мягко сказал Мак Кехт и отодвинул свои медицинские записи.

Обычно здоровый как бык, Фингалл явно маялся от чего-то. Мак Кехт быстро окинул его взглядом и по глазам заметил признаки пульсирующей боли, но где?

- Ни то, ни другое, - еще мрачнее сказал шотландец.

- Пойдемте, - сказал Мак Кехт и провел его в комнату, где принимал пациентов.

- В общем... я не знаю даже, как сказать, - выдавил шотландец.

Это явно было самое детальное развитие темы, на которое он был способен. После этого он сел и прочно замолчал.

- Видите ли, дорогой Фингалл, - ободряюще сказал Мак Кехт, - врачу можно сказать многое. Я за свою практику повидал всякое, и меня вы едва ли выбьете из седла названием какой бы то ни было части тела.

- Хорошо, - зашел с другой стороны Мак Кехт. - Не надо ничего говорить, просто покажите, где у вас болит.

Отчаянное выражение лица Фингалла говорило о том, что Мак Кехт требует невозможного.

- Не бывает такой боли, у которой не было бы названия в медицине, - с глубоким убеждением сказал Мак Кехт. - Я готов подсказать вам. Хотите, я буду называть все, что придет мне в голову, а вы только кивнете?

Некоторое время они смотрели друг на друга в глубокой тишине.

- Клянусь, я в жизни никому не скажу, - вдруг по наитию воскликнул Мак Кехт.

Тогда шотландец разомкнул губы и хмуро сказал:

Во время последней пересдачи по метаморфозам профессор Финтан превратил Фингалла в тушканчика. Прыгая в этом неприглядном и позорящем истинного шотландца виде, Фингалл, видимо, как-то повредил себе хвост, ибо и превратившись обратно, чувствовал дергающую фантомную боль в этой области, что в отсутствие самого хвоста было особенно пугающим. Измучившись, он решился наконец на визит к Мак Кехту, однако он тут же провалился бы сквозь землю, если бы доктор хоть чуть-чуть улыбнулся.

Доктор воспринял известие с каменным лицом.

- О, это очень серьезно. Это нельзя запускать. Хвост - немаловажная часть нашего организма, и за его состоянием необходимо постоянно следить. Вы правильно сделали, что пришли ко мне, Фингалл.

- Давайте посмотрим, что у нас там такое. Туда, за ширму, - скомандовал Мак Кехт, распуская волосы.

Если раньше убийство Мак Кехтом Миаха было эпизодом, над которым не хотелось задумываться, то теперь в глазах Гвидиона эта история стала достойна кисти, пера, резца, арфы, лютни и много чего другого.

- Мак Кехт убил Миаха из профессиональной ревности, из зависти, из самой что ни на есть низкой зависти! Миах был гениальным врачом, лучше, чем Мак Кехт! Он делал то, чего Мак Кехт не умел!..

- Ты думаешь, Миах знал что-то, чего не умел бы Мак Кехт? - странно спросил Гвидион, обхватывая себя за плечи и кладя локти на спинку кровати.

- Ты знаешь, сделать протез, пусть даже такой необыкновенный, - это совсем не то, что отрастить новую руку! - запальчиво воскликнул Ллевелис.

- А ты когда-нибудь слышал о том, чтобы человеческие конечности регенерировали? - медленно спросил Гвидион, поднимая на Ллевелиса какой-то туманный взгляд.

- О Господи! - сказал он после долгого молчания. - Что ты имеешь в виду?

- Мак Кехт может все то же, что и Миах. Но он не позволяет себе нарушать законы природы. Врач же не имеет права преступать пределы естественного... Вот почему травы в руках Миаха с барельефа не используются в медицине!..

- По-твоему, то, что он отрастил Нуаду руку, бог знает какое преступление? - сощурился Ллевелис.

- Человеку нельзя отрастить новую руку, Ллеу. Ей-же-ей, поверь моему слову, никак. И потом: Миах же начал воскрешать. Смотри: " В отсутствие Диана Кехта Миах пел над источником Слане, и погружались в источник смертельно раненые воины, и выходили из него невредимыми, и вновь шли в бой". Мак Кехту пришлось убить Миаха, не хотелось, а пришлось. Как ты думаешь? Он его, небось, любил до умопомрачения, все детство на руках таскал, попу ему вытирал, слюнявчик подвязывал...

- Теоретически может, Ллеу. Думаю, он в жизни и комара не воскресил. Нельзя же. И если кто-то из учеников такое делает, в общем-то, учитель обязан, конечно, собравшись с мыслями, его это... убить все-таки. Законы природы не должны нарушаться. Но собственного сына... я бы не смог. Как подумаю, что кругом люди такого масштаба!.. - Гвидион махнул рукой. - И эти слова: " Если нет больше Миаха, останется Аирмед". Ты их как понял?

- Ну, как? - сказал Ллевелис. - Ясное дело. " Раз нет больше сына, то хоть дочь останется".

- А по-моему, не в том дело. Аирмед разложила травы по их свойствам, потому что собиралась оживить Миаха, так? А Мак Кехт смешал травы, чтобы не дать ей этого сделать. Потому что иначе пришлось бы убить и ее.

Ллевелис хотя и восхитился в конце концов, однако вывел из всего заключение в своем духе:

- Подумать только, что вся школа бегает к Мак Кехту с каждой пустяковой царапиной, и он беспрекословно смазывает все это зеленкой!...

Он хотел, видимо, сказать: "...в то время, как у него у самого в душе такая рана", - но ограничился четким плевком в заросли одуванчиков.

- Профилактика чумы, - скучным тоном диктовал Змейк. - Карантинирование кораблей, идущих из эндемических очагов. Противочумные мероприятия в портах. Изоляция больных и лиц, соприкасавшихся с ними. Дезинфекция, дезинсекция и дератизация.

Последние два предложения Гвидион не в состоянии был записать, потому что с ужасом смотрел, как из камина выпало несколько углей, от них загорелся край ковра, огонь пополз к креслу и близок был уже к ниспадавшей складками на пол мантии Змейка. Привлечь внимание Змейка к этому факту Гвидион не решался, так как для этого пришлось бы его перебить, а прерывание речи учителя в моральном кодексе Гвидиона находилось где-то между плевком на алтарь и пощечиной главе государства. Но волнение снедало его.

- Извините, что перебиваю вас, учитель, - не выдержал наконец Гвидион, - но к вашей мантии подбирается огонь.

Змейк, не переставая диктовать, кинул беглый взгляд на полоску пламени на ковре. " Не сейчас, - сурово сказал он, - я занят". Под взглядом Змейка огонь попятился, вновь повторил пройденный путь и убрался назад в камин.

Рот Гвидиона так и открылся. Змейку подчинялась стихия огня. Еще немножко поразмыслив, Гвидион понял, почему огонь горел в кабинете Змейка постоянно и часто - при открытом окне. Огонь был у Змейка домашним животным. Гвидион мысленно плюнул, осознав, как он выглядел со своим предостережением: огонь всего-навсего подлизывался к Змейку, он хотел забраться к нему на колени и, может, потереться о его щеку. Если бы огонь был кошкой, то, подбираясь к мантии Змейка, он бы мурлыкал. Собственно говоря, он и потрескивал... Гвидион утер пот со лба и стал торопливо записывать со слов Змейка первичные противочумные мероприятия в портах.

Первый курс собрался в западном дворике недалеко от дома Финтана и пытался рассчитаться для игры в светоч знаний с помощью считалки, вынесенной Керидвен из ее сумбурного детства в Каэрлеоне:

- Слушайте, почему это я должен быть за Кромвеля? - искренне возмутился Фингалл МакКольм. - Вы что, других считалок не знаете? Как у вас язык поворачивается произносить имя Кромвеля при том, что он творил в Шотландии! Иан МакКольм, прапрадед моего прапрапрадедушки, был повешен, утоплен, колесован, четвертован и сожжен в одно и то же время за то, что...

- Можно подумать, он в Уэльсе что-то другое творил! - живо воскликнули Эльвин, Бервин и Афарви. - Не надо потрясать своими национальными бедами! Все пострадали. А в Ирландии что при нем было, - вон спроси у Мак Кархи!

Шедший мимо Мак Кархи побледнел и сказал, что он не будет рассказывать подробности в присутствии девочек, но что, в общем, после борьбы Кромвеля с еретиками население Ирландии сократилось примерно на две трети. После этого решили лорда-протектора вообще не упоминать, а считалку выбрали нейтральную - " Мирддин Эмрис с длинным носом подошел ко мне с вопросом".

Игра в светоч знаний представляла собой паломничество к оракулу. Человек, назначенный светочем, с закрытыми глазами выбирал себе жрецов. Паломники толпились у входа в храм и расплачивались со жрецами старинными римскими монетами, которые в последнее время ходили по рукам в изобилии, поскольку их в огромном количестве находили старшеклассники, двигавшие во дворе отвал в рамках семинара по археологии. Паломники искали совета оракула. Купец спрашивал, когда будет попутный ветер для его кораблей. Старая женщина выбирала, на ком бы ей женить сына. Молодая хлопотала, как бы отравить мужа. Оракулу вопросы не сообщались. Затем светоч знаний в ответ на неизвестный ему вопрос изрекал стихотворную сентенцию. Делом жрецов было интерпретировать прорицание, обычно не идущее ни к селу ни к городу. При этом участникам игры нельзя было улыбаться и думать дольше, чем горит спичка. " Как мне найти управу на незнакомца, который хочет отсудить у меня фамильные драгоценности под тем предлогом, что он будто бы мой родной брат? " - спросил с поклоном Горонви. Лливарх, бывший светочем знаний, понятия не имея, о чем его спрашивают, тут же брякнул, не задумываясь: " В подполе крысу найди и, мелко табак истолокши, в нос этой крысе насыпь, - пусть она крепко чихнет". Жрец Лливарха Дилан быстро проговорил: " Оракул возвестил, что тебе, уважаемый, следует подмазывать судей, щедро угощая их вином, табаком и заморскими кушаньями, - вот тогда твоя тяжба сразу пойдет на лад". Кое-кто расхохотался и вышел из игры.

Очередища к оракулу привлекала случайно идущих мимо людей, которые, не участвуя в игре, как раз брали и спрашивали о самом наболевшем. Расчет был на то, что произвольный ответ оракула вдруг надоумит, что делать. Сейчас, например, к жрецам оракула подобралась Финвен и шепотом спросила: " А что обо мне думает доктор Мак Кехт? " Лливарх, не слышавший вопроса, а только получивший толчок в бок, поерзал на своем пьедестале и изрек: " Трудно бывает постичь мысли мудрого мужа: многообразней они, чем полагает профан". " А-а", - сказала Финвен и отправилась дальше по своим делам.

Мак Кехт с Гвидионом шутили и пересмеивались, сидя в лаборатории, где на операционном столе стоял их обед - черничный сок в мензурках и тушеная фасоль в чашечках Петри, - к которому они думали приступить. В эту минуту в лабораторию вошел, открыв дверь ударом ноги, профессор Мэлдун. Руки у него были заняты: он нес маленького еле живого каприкорна. В волосах у него были сухие лианы, одежда усыпана пыльцой неизвестных цветов, по подолу плаща шла полоса болотного ила.

- Куда? - спросил сквозь зубы Мэлдун. Рана в боку каприкорна была прекрасно видна и с того места, где сидел Гвидион, однако Гвидион вскочил и подбежал поближе, чтобы рассмотреть ее.

- Кладите сюда, - сказал Мак Кехт, сдвигая в сторону нетронутый обед. - Не стесняйтесь.

Мэлдун сложил свою ношу на стол, слегка отдышался и, не дав никаких дополнительных комментариев, вышел. Козлик, рыжеватый, с черной полоской на спинке, неуверенно сказал: " Мекеке", пошевелил ухом и затих, рассмотрев Мак Кехта. Мак Кехт вызывал доверие.

- Да. Как говорил Гиппократ, " не нужно сыпать обломки костей обратно в рану. Таково первое движение сердца, но оно ложно", - сказал Мак Кехт, осматривая бок каприкорна. - Вправьте ему вывих, Гвидион. Левая передняя.