Школа в Кармартене 11 страница

Лорд помолчал, в беспокойстве обдумывая эти слова.

- Я вижу, что могу на вас положиться, - осторожно сказал он. - Нам нужен скандал. Хороший, шумный скандал, на который не совестно сослаться в министерстве. Не просто несвежее блюдо в меню, нет. Если комиссия увидит в школе что-то из ряда вон выходящее... Вы, вероятно, куда лучше меня знаете, что это может быть.

- О да, - склонил голову Змейк.

* * *

Когда Змейк и глава комиссии вновь возвратились в школу, солнце начинало заползать за черепичные крыши Кармартена.

- Если мне не изменяет память, я обещал сегодня провести для вас экскурсию по школе, - сказал Змейк, искусно направляя лорда в сторону открытой створки ворот. - Не будет ли это слишком для одного дня?

- Отнюдь, - булькнул лорд. - Я весь внимание. Как говорят немцы, я весь - одно большое ухо.

Во дворе Западной четверти их уже ожидала дисциплинированная комиссия, немедленно окружившая Змейка в предвкушении экскурсии. Лорд Бассет попытался высказать на ходу еще несколько беспорядочных соображений о состоянии школьного образования в Уэльсе, однако первые же слова Змейка, приведшего их в главный зал западной четверти, отвлекли его от этих печальных мыслей.

- Именно в этом зале состоялся в свое время богословский диспут между епископом Кентигерном и святым Кольмом Килле, завершившийся известным чудом, в связи с чем взамен вылетевших витражных стекол кое-где пришлось вставить новые. Собственно, это единственное окно во всей Британии, из которого вылетел епископ Кентигерн. То, что вам могут показать в связи с этим в Эдинбурге, - не более, чем фантазии местных краеведов-любителей, - сухо пояснил Змейк, никак не отвечая на беспокойные взгляды комиссии.

После этой преамбулы портреты покровителей школы, выполненные в виде гигантских гобеленов, не привлекли большого внимания, что было, несомненно, к лучшему, так как среди последних числился Мананнан, сын Лера, Дайре Донн, Придейн, сын Аэда, в честь которого назван остров Британия, и некоторые личности, носящие совершенно уже хтонический облик. Бегло откомментировав наиболее пристойные из гобеленов, Змейк свел англичан со второго этажа в нижний холл.

- Вот то место под лестницей, где обыкновенно целуются парочки, - пробормотал Змейк настолько быстро, что непонятно было, действительно ли он сказал это или присутствующим только послышалось. Затем он, не задерживаясь, сбежал по лестнице, вышел во двор и обогнул нарисованную голубым мелком на плитах двора зебру, после чего члены комиссии, как зачарованные, точно так же, шаг в шаг, обогнули эту зебру, следуя друг за другом гуськом. Змейк установил англичан полукругом и, обводя рукой все, что было в поле зрения, сказал:

- Здание, в котором размещается школа, достаточно древнее. Различные башни пристраивались в разные времена, поэтому дата постройки в целом колеблется в пределах одного-двух тысячелетий. Перед вами башня Парадоксов, далее против часовой стрелки - Двойная, башня Сновидений и Тростниковая. Далее влево - башни Энтони и Невенхир, находящиеся в Южной четверти, однако северной стеной примыкающие к этому двору, далее влево - Гусиная башня, или Turris Anserum, Восточная башня и башня Стражей...

- Таким образом, нам видны сейчас четыре башни Южной четверти и все девять башен Западной... А где Бранвен? - машинально спросил Змейк, оглядываясь. Это был опрометчивый шаг с его стороны. Стоящий рядом Морган-ап-Керриг стал озираться. Увидев Бранвен, скромно жавшуюся к огромной башне Стражей, он громко позвал:

- Бранвен, покажись-ка, голубушка!

Бранвен не могла ослушаться Моргана-ап-Керрига и робко, мелкими шажками, стеснительно озираясь, вышла вперед. Лорд Бассет-Бладхаунд издал нечленораздельный звук. Бранвен на всякий случай попятилась.

...В тот же день, ближе к вечеру, Мерлин спрашивал встретившуюся ему на галерее доктора Рианнон:

- А объясните-ка мне, милейшая: отчего это сегодня у нас по школе целый день бегают в панике какие-то маленькие зверушки?

- Это первый курс. Профессор Финтан устроил им пересдачу по метаморфозам.

- Как, прямо во время присутствия в школе инспекции? Я боюсь, что Тарквиний будет этим несколько огорчен.

- А разве вы не знаете, профессор? Инспекция уже уехала.

- В самом деле? Очень интересно. А что за инспекция?..

* * *

Громадный профессор Курои стоял во дворе Западной четверти, громогласно высказывая свое мнение. Он адресовался Финтану и Мэлдуну, но ничуть не стеснялся и тем, что его могут услышать другие на расстоянии мили.

- Наконец Змейк показал свое истинное лицо! Я предупреждал вас! Разумеется, комиссия увидела здесь все, что ей не следовало видеть!..

- Что и говорить, за историей с турбуленцием стоит Змейк. Всякий знает, что турбуленциум выполз из его лаборатории, - сказал Финтан.

- Причем обратите внимание, коллега, что его там в это время не было!..

- Да, это исключает последние сомнения.

- Но башня!.. - воскликнул Курои. - Как мы могли позволить Змейку такое?! Среди бела дня, с таким откровенным презрением к нам, с таким театральным эффектом!..

- Что там еще натворил демонический Змейк? - беззаботно спросил Мак Кархи, шедший мимо со стопкой тетрадей.

- Он хочет сделать карьеру за счет школы, - сказал Курои. - Ну так я ему помогу. Я отправлю этого великого стратега к Арауну, королю Аннуина, и пусть проявляет свой талант интригана там!..

- Я не думаю, что козни Змейка так уж опасны, - сказал здравомыслящий Мэлдун. - Ну, посудите сами: лорд Бассет возвращается в Министерство - и что он там рассказывает? Что ему к носу прилип пудинг, а из-за угла навстречу ему вышла башня?..

- Осторожно, Катулл летит, - предупредил Мак Кархи, видя книгу, падающую из окна башни, изловчился и поймал многострадальный томик на лету.

- Гм... Да, действительно, - удивился Мэлдун. - А как вы определили, что это Катулл?

- По опыту, - кратко сказал Мак Кархи.

- Быть может, Змейка можно отправить в отпуск? - задумчиво предложил подошедший Морган-ап-Керриг. - Для восстановления здоровья. Пусть посетит древние курорты майя. Подышит воздухом, осмотрит руины храмов. Там лабири-инты... Только мы его и видели.

Тут во дворе появился Мерлин, и Курои широким шагом направился к нему. Мерлин завертелся, стараясь уйти от разговора, но поздно - профессор Курои уже сократил расстояние между собой и им до десяти дюймов. Другие учителя окружили их кольцом.

- Ну, теперь вы видите, до чего доводит ваша манера смотреть на все сквозь пальцы? - вопросил Курои. - Вы видите, кого вы пригрели?..

- А кого я пригрел? - беспокойно спросил Мерлин. - Что, что-то не так?

- Дайте действовать мне, и сегодня же от Змейка останется мокрое место, - пообещал Курои.

- Так-то оно так, - с сомнением сказал Мерлин, - но мне совершенно не нужен разлом земной коры на этом месте!..

* * *

Под вечер того же дня Гвидион в очередной раз сдержанно оглядывал кабинет Змейка, покуда преподаватель заканчивал беседу с предыдущим посетителем. Раз в неделю бывая у Змейка, Гвидион привык к тому, что учитель подолгу беседовал с металлами. Позвякиванье и странный звон, которые он слышал когда-то из-за закрытой двери, были, как потом выяснилось, голосами металлов.

Тем временем ближайший к Гвидиону стул деликатно поскреб его когтистой лапой. Он послушно отодвинулся. Он уже притерпелся к некоторым странностям кабинета учителя. Наконец золотистый в крапинку сплав, булькнув на прощанье, в расплавленном виде стек со стола и утек куда-то вниз. Змейк кивнул ему напоследок и обратился уже было к теме спецкурса, как вдруг в кабинет без стука ворвался Курои. Змейк молниеносно, хотя и в подчеркнуто корректной форме выпроводил его на лестницу и последовал за ним. Некоторое время из-за двери слышались раскаты грома, перебиваемые тихим, но отчетливым голосом Змейка:

- Турбуленциум старше меня на несколько миллиардов лет, и я не считаю себя вправе указывать, где ему находиться.

- Мой вопрос о Бранвен был чисто риторическим, и профессору Моргану не следовало воспринимать его так буквально.

- Я не провоцировал профессора Моргана. Плохо знает Моргана тот, кто полагает, что он нуждается в провокации.

Когда Змейк возвратился в кабинет, волосы его были в беспорядке. Он прошелся по кабинету, мельком взглянул в огонь и перешел к лекции в своей обычной манере - так, что Гвидион едва успевал записывать. Спецкурс Тарквиния Змейка по фармакологии органично включал в себя несколько разных академических курсов.

* * *

В зале собраний, освещаемом полуденным солнцем, сидели за покрытым пылью столом Мерлин в старом засаленном балахоне и член городского магистрата советник Эванс, одетый по моде времени.

- В вышестоящих инстанциях сложилось впечатление, - член городского магистрата Эванс задумчиво склонил голову на бок, - что ваши студенты... как бы это поделикатнее выразиться... избегают военной службы.

- Но они учатся! - воскликнул изумленный Мерлин.

- Понимаю. Но они учатся по двенадцать лет! За это время они выходят из призывного возраста! Что я как член городского магистрата должен сообщить правительству?

- Погодите-ка, - на миг задумался Мерлин. - Откашивают? Нет! - он встрепенулся. - Коллега Курои! Разыщите-ка мне Курои, милейший, - обратился он к ошивавшемуся под дверью Ллевелису. Через пять минут с достоинством вошел профессор Курои. - Коллега Курои, первый курс у вас сражался в битве при Гастингсе?

- Сражался. Вчера и сегодня, - отвечал Курои.

- Ну вот, видите? Они сражались, - всплеснул руками Мерлин. - Чего еще вы хотите от мальчиков?

И пока Эванс делал у себя в блокноте пометку: " освободить на том основании, что упомянутые учащиеся неоднократно принимали участие в битве при Гастингсе", - Мерлин поманил пальцем Курои, чтобы тот нагнулся к нему, и шепотом спросил:

- На чьей стороне?

- На разных. Как придется, - также шепотом отвечал Курои.

И когда советник Эванс скрылся за дверью, Мерлин печально сказал:

- Подумать только, до чего безответственно и превратно понимается у нас служба Отечеству!

* * *

Ллевелис стоял между двумя зубцами башни Парадоксов, опустив подбородок на руки и опершись локтями о бордюр, и смотрел, как садится солнце. Мысль, пришедшая ему вчера в голову, была ослепительна. Еще три дня назад ему приглянулась девушка, торгующая за стойкой в кабачке " Красный дракон". Два дня он терпел, но вчера, застав ее за пересмешками с посыльным мясника, с подмастерьем горшечника, с учеником башмачника, с помощником нотариуса и с мальчиком из фруктовой лавки, решил все-таки приковать ее внимание к кому следует и выдал целую серию фокусов прямо посреди главной площади Кармартена, в связи с чем, во-первых, собрал вокруг себя огромную толпу, а во-вторых, сразу же из нее выделился. Откровенно говоря, он просто исполнил несколько текущих домашних заданий по разным предметам, но для кармартенцев и это выглядело достаточно необычно. На него смотрели... как бы это сказать... словом, ему понравилось, как на него смотрели. Он стоял на башне Парадоксов, любовался изгибом реки Аск и смутно ощущал, что перед ним открываются некоторые горизонты. Сзади послышалось шарканье мягких тапочек Мерлина, который тоже поднялся на башню глотнуть свежего воздуха.

- Кхе-кхе, дитя мое, - прокашлялся Мерлин, останавливаясь у Ллевелиса за спиной. - Вы думаете, что внизу копошатся мелкие людишки? А вот и нет, ошиблись: их уменьшает расстояние. Оптический обман. Вообще надо внимательнее быть к людям. Я вот перед своим пони шляпу снимаю. На всякий случай. Так что вы думаете по поводу получаемых вами здесь знаний? Боюсь, ваше открытие уж не ново. Были, знаете, некоторые отчаянные молодые люди, которые так же быстро, как и вы, додумались до того, что знания дают власть над людьми. С некоторыми из них мне пришлось тяжко. Двоих даже своими руками закапывал.

Ллевелис вздрогнул. Его вчерашнее приключение стало казаться ему не столь невинным.

- Да, представьте себе: поле боя, кругом ни души, один только я бреду по этому полю по колено в крови, выискивая, кого бы мне похоронить. Похороню я, скажем, лорда Мордреда - и что? Что напишу я на его могиле? Стыдно перед потомками, - Мерлин поерзал, устраиваясь на камне, и пригласил Ллевелиса садиться рядом с ним на расстеленный плащ. - Я полагаю, вам все ясно? - строго спросил он и заглянул Ллевелису в глаза.

- Не совсем, - пролепетал Ллевелис, беспрекословно садясь рядом с учителем и свешивая ноги вниз.

- Знания - страшная ответственность, тяжкий крест, жернов на шее, цепи на ногах... гм... на руках тоже цепи, и петля-удавка на горле. И еще нож у горла, - быстро проговорил Мерлин. - Я понятно выражаюсь?

- О да, - выдохнул Ллевелис.

- Хорошо еще, что вы со своими честолюбивыми размышлениями попались мне, Ллеу. Курои отправил бы вас взглянуть на нескольких исторических лиц, полагавших, что знания ведут к власти, причем вы увидели бы их не в лучшие минуты их жизни. Мак Кехт, вероятно, предложил бы хирургическое вмешательство. Змейк просто макнул бы вас в кровь и подержал некоторое время. Доктор Вёльсунг... ну да не будем об этом.

- Послушайте, учитель, - робко спросил Ллевелис, понимая уже, что был неправ, - и все это оттого, что я вчера на базарной площади показал пару магических фокусов толпе?

- Профанации строгого знания, Ллеу, дитя мое, и восприятия людей как толпы, - мягко заметил Мерлин, - вполне достаточно для того, чтобы вызвать интерес к себе у педагогического коллектива.

- Я понял, - сказал Ллевелис. - Я зря сделал вчера то, что я сделал. Но учитель! Чем охмурить девушку, если не магическими фокусами?

- Колготками, - решительно сказал Мерлин. - Колготками, дитя мое. Это то, что нужно девушкам. Именно колготками Тристан завоевал Изольду; вовремя подаренная пара колготок, и только она, сблизила Диармайда и Грайне; и Лейли и Меджнун также познакомились на почве колготок. Уверяю вас.

Ллевелис смотрел на него широко раскрытыми глазами, пока не понял, что мысли Мерлина давно уже где-то далеко и последнюю его реплику можно с полным правом назвать необдуманной.

* * *

Гвидион перемыл гору лабораторной посуды в подсобной комнате у доктора Мак Кехта и теперь вытирал ее насухо простынкой, которую он повязал вокруг пояса вместо передника, когда в кабинете открылась и закрылась дверь, Мак Кехт обрадованно сказал: " Croeso! " ²³ - и затем заговорил женский голос - достаточно тихо для того, чтобы нельзя было различить слов.

Гвидиону несколько раз случайно приходилось наблюдать, как Мак Кехт разбирался с приходящими признаться ему в любви студентками: он сразу становился невероятно заботливым, в ход шли шестнадцать средств Авиценны, и через двадцать минут девушка уходила свежеумытая, с утертым носом, в твердом убеждении, что доктору Мак Кехту она очень нравится, просто доктор Мак Кехт ей совершенно не подходит. После этого она обычно проникалась к доктору уважением за то, что он, несмотря на то, что она так ему нравится, сумел взять себя в руки и не позволил себе перейти известных границ. Уважение это перерастало в дружбу и в таком виде сохранялось до конца обучения.

- Драгоценная Рианнон, - начал Мак Кехт. - Я старый замшелый пень, у меня дочь старше вас...

На этот раз Гвидион чувствовал, что Мак Кехт растерян.

- Видите ли, я... э... жизнь со мной мало кому понравится. Вам хочется держать мне волосы во время операций, часами видя перед собой кровавое месиво из кишок оперируемого? Вам хочется вот этими пальцами застирывать кровавые пятна на... э... буквально всей моей одежде?

Такого Гвидион еще не слышал. Мак Кехт явно был в растерянности.

- Диан, - сказалa доктор Рианнон. - Is dian an cá s tú ²⁴, - и, неожиданно явив таким образом знание родного языка Мак Кехта и способность к игре слов, она вышла, и дверь за ней закрылась.

- Dian an cá s²⁵, - повторил Мак Кехт. - Is dian é mo chá s²⁶.

И он сел у стола, в задумчивости снимая с волос одну за другой разноцветные аптечные резинки.

* * *

Отправляясь в очередной раз на битву при Гастингсе, Ллевелис шел по коридору в костюме эпохи, волоча за собой щит и, театрально размахивая свободной рукой, вопрошал:

- Ну почему, почему я каждый день должен сражаться в этой битве? Ведь я еще так молод! Я мог бы запускать воздушных змеев, провожать корабли, играть в веревочку, звонить к обедне у святого Давида, кидаться каштанами, рисовать на асфальте и дразнить прохожих солнечными зайчиками! Но вместо всего этого я почему-то целыми днями сражаюсь при Гастингсе! О, как несправедлива ко мне судьба!..

Из битвы при Гастингсе Ллевелис выносил в основном грубоватые анекдоты, которые рассказывали у костра лучники из Уэссекса, и любил в последнее время развеивать серьезность Гвидиона чем-нибудь вроде: " Выходит как-то утром монах из злачного заведения, поднимает глаза к небу и говорит: " О Господи! Если ты повсюду, то почему я, черт возьми, все время оказываюсь в каком-то другом месте? " Гвидион, сдавший Курои зачет с первого раза, подозревал, что Ллевелис таскается по семь раз на пересдачу потому, что любит ощущать себя в гуще событий. Как-то плохо верилось, что Ллевелис, с его хорошо подвешенным языком, не может сдать этот пустяковый зачет.

- Ллеу, ну хочешь, я тебе помогу? Там же надо просто описать диспозицию, назвать исторических лиц, перечислить как можно больше бытовых деталей и правильно интерпретировать виденный тобой эпизод сражения! И все!

- Я знаю, знаю, знаю, - говорил Ллевелис. - Где мои башмаки - те, что получше?

Мерлин же не только понял, в чем тут дело, но и явился в очередной четверг перед Курои и Ллевелисом и отчетливо сказал:

- А этот молодой человек сегодня вместо Гастингса для разнообразия отправится под Стэмфорд-Бридж, в стан Харальда Сурового. Немедленно.

- Прямо в одежде сакса? - уточнил Курои.

- Что? Да, сакса. Пусть узнает, почем фунт лиха.

...Харальд Суровый действительно оказался человеком довольно суровым, и Ллевелис был немало благодарен профессору Курои, когда тот вернул его обратно. Со слабой улыбкой он оперся о стол Курои, зажимая царапину на боку, в том месте, где ему чиркнули ножом по ребрам.

" К Мерлину", - только и сказал Курои.

Когда Ллевелис, держась за бок, проходил через галерею, где стояла Двинвен, дочь Кинлана, и льстила витражам, та проговорила:

- Мешок камней тебе с собой в дорогу, - это было заклинание, которое обычно не помогало. - Мерлин рвет и мечет.

...В покоях Мерлина был легкий полумрак. Вся мебель была сдвинута на середину комнаты и завешена полупрозрачной тканью, как будто шел ремонт. Мерлин ходил по комнате в ожидании.

- У вас такое лицо, милейший, как будто вы жестоко страдаете, - сказал он Ллевелису, едва тот появился в дверях.

Сочтя, что неэстетичное кровавое пятно на его рубашке не стоит того, чтобы привлекать к нему внимание профессора, Ллевелис кратко отвечал:

- Зуб режется. Мудрости.

Мерлин указал ему на скамью и, когда Ллевелис сел, брезгливо протер ее полой и уселся рядом.

- Завести интрижку в настоящем - это еще куда ни шло, но завести ее в прошлом - это ветреность и легкомыслие.

- Но ведь это ничего не изменило! - воскликнул Ллевелис.

- Вы имеете в виду - в настоящем? - ворчливо переспросил Мерлин. - Да, как же! Ничего! Если бы ничего... Вот где мой карандаш? Здесь он лежал.

- Может быть, закатился под стол? - предположил Ллевелис.

- Может быть, под стол, - охотно согласился Мерлин. - А может быть, пока вы любезничали с вашей Кэтрин, она забыла присматривать за свиньей, и свинья сожрала тот самый желудь, из которого вырос потом тот дуб, из которого был сделан впоследствии мой карандаш! А? Что скажете?

Ллевелис испугался, пошарил под столом, нашел карандаш и подал Мерлину.

- Ладно, хватит об этом, - смягчился Мерлин. - Теперь о вас. Вы, я надеюсь, не рассчитываете на снисхождение? - он побарабанил пальцами по спинке скамьи. - И прекрасно. Идемте за мной.

Ллевелис молча последовал за Мерлином вниз, в библиотеку, где святой Коллен вышел им навстречу из-за библиотечной стойки и отечески положил руку Ллевелису на плечо.

- Я готов наконец обсудить вопрос о реконструкции библиотечного зала, - сказал Мерлин. - Полагаю, что средства для этого у школы теперь есть, - и Мерлин решительно зашагал к дальней, южной стене зала.

Святой Коллен за спиной у Мерлина сочувственно подмигнул Ллевелису, пожал плечами, как бы говоря: " Что поделаешь! ", и походя исцелил его рану. Когда Мерлин обернулся, святой сделал вид, будто знать ничего не знает. Затем отец библиотекарь деловито провел их между высокими шкафами в дальнем конце читального зала к темному проходу, до которого Ллевелису никогда раньше не случалось добираться.

- Здесь начинается путь в депозитарий, - пояснил святой Коллен. - Книги, хранящиеся в этом отделе, заказывают очень редко.

- Да-да. И в этой связи, если я не ошибаюсь, вход в депозитарий обыкновенно бывает затянут паутиной, - утвердительно сказал Мерлин.

Святой Коллен улыбнулся.

- Что правда, то правда. Ходить туда мне приходится редко, и паутина заплетает этот проход.

- То есть, я полагаю, наиболее естественно будет восстановить на этом месте традиционную паутину в рамках реконструкции первоначального облика старинного зала. У вас есть материал?

- О да, - святой Коллен порылся в карманах и достал деревянную катушку с мотком паутины. - Он давно хранится у меня, но до сих пор как-то не было человека, который бы этим занялся.

- Теперь такой человек есть, - торжественно сказал Мерлин. - Ллеу, дитя мое. Вы соткете на этом месте паутину. Отсюда и-и... досюда. По всем правилам, - и он сунул ему моток тончайшей нити.

Ллевелис стоял, утратив дар речи.

- Это кропотливый, но творческий труд, - растерянно улыбнулся святой Коллен. - Правда, создатель паутины всегда остается в тени, - это не тот вид искусства, которым можно блеснуть, однако... не огорчайтесь, Ллеу.

- Да. Это вам не языком плести, - назидательно сказал Мерлин и ушел.

* * *

С того дня все свободное время Ллевелиса было посвящено паутине. Паутина от него требовалась огромная, от пола до потолка, а он поначалу даже не знал, как приняться за дело: нити липли к рукам, уже натянутые нити колебал сквозняк, и они запутывались у самого же Ллевелиса в волосах... Но тут ему помог Гвидион, который, в отличие от него, прочитал раздел по языку арахнидов из какого-то старого учебника и побеседовал с почтенным пауком-крестоносцем - владельцем прекрасной сети над портиком одного из входов на южную галерею, - расспрашивая его о тонкостях ремесла и технологии плетения. Почтительность Гвидиона и его неподдельный интерес к предмету польстили старому мастеру, и он без возражений потратил несколько послеобеденных часов, разъясняя Гвидиону все сложности, связанные с традиционным ткачеством. Потирая передние лапы, он объяснял, как крепятся нити основы, как защитить изделие от дождя, какие виды паутины вышли из моды еще во времена его прадедушки, а какие выдают полное отсутствие вкуса, и открыл Гвидиону столько секретов, что тому стало неловко, что он не прихватил с собой какого-нибудь угощения для старика. Ночью Гвидион занялся образованием Ллевелиса.

- Я в бешенстве, а ты объясняешь мне, как натягивать нити основы, - говорил сквозь зубы Ллевелис.

- Постой, постой, послушай, Ллеу, - убеждал его Гвидион, чертя схематичную паутину на подручном листке. - Вот тут тебе только придется немножко повиснуть вниз головой, а дальше смотри...

- Если даже я все это сделаю, этим не похвастаешь, - простонал Ллевелис. - Сам подумай: ну, висит паутина. Ну и что? Кого этим поразишь?

- Но это же непростая - это очень большая паутина, Ллеу! - серьезно возразил Гвидион. - Послушай, Ллеу, за что все-таки тебя отрядили плести паутину? - спросил он по некотором молчании и деликатно прибавил: - Не хочешь - не отвечай.

- Да нет, что уж теперь. Я отвечу, - сказал Ллевелис. - Все равно моя жизнь кончена.

И тут Ллевелис рассказал самую красивую историю любви, которая когда-либо случалась на земле.

- Помнишь, Курои посылал нас туда за три дня до битвы - осмотреться? Я там осмотрелся и увидел Кэтрин. Вот в той деревеньке за холмом, от которой с поворота дороги видно только крыши, она стояла во дворе и кормила свиней. У нее были кружевные рукавчики, она засучила их и говорила: " Милые мои свинки, вы тоже ведь твари Божии, что ж вы так пихаетесь, знатному молодому человеку вон и не пройти между вами". Ты бы видел ее глаза, когда я все-таки пропихался и к ней подошел! Я... мне... у меня... в общем, вылетели из головы все теоретические выкладки. Помнишь, как мы плевались, натягивая на себя эти тряпки, которые сунул нам Курои? Короче, это оказалась одежда очень знатного человека. Ну, может, не очень знатного, но приличного. Самому-то мне казалось, что я черт знает в чем. Но ты знаешь? Это произвело впечатление на бедняжку Кэтрин. Мне пришлось сочинить, что я из окружения герцога Эдвина, королевского шурина, с севера Англии, иначе у меня очень подозрительный был акцент. Я попросил напиться, потом спросил дорогу, потом - как срезать дорогу, потом - нельзя ли вообще никуда не ходить, и, словом, я понял, что по доброй воле сдам этот зачет не раньше апреля.

Когда Курои посылал меня туда в одежде норманна, приходилось, конечно, переодеваться. Я припрятал там по дороге в деревню, в дупле, плащ, пояс, нож, браслеты, брошь, потом... эту штуку... которую на шее носят...

- Энколпион.

- Вот-вот, энколпион. И ты знаешь, если я забывал какую-то деталь, она этого не замечала, - задумчиво прибавил Ллевелис. - Боже мой, какая бесчеловечность - разлучить меня с моей доброй Кэтрин!

Гвидион утешал его как мог, но Ллевелис печально говорил:

- Нет, нет... Я не нравлюсь Мерлину.

Однако на другое утро Ллевелис уже висел под аркой в читальном зале, стиснув зубы и решительно мечтая поразить Мерлина тем, что он в конечном счете изготовит. Изощренность наказания даже навевала на него некоторое спокойствие. Все воскресенье он провел, снуя туда-сюда между полом и потолком, и вечернее солнце позолотило первые нити основы, протянутые, как струны, от лепного потолка до порога, откуда начинался коридор, ведущий в депозитарий.

* * *

В понедельник Змейк, как обычно, читал Гвидиону лекцию в рамках спецкурса. Он сидел в кресле у камина, его ровный голос струился, как дождь, Гвидион записывал. В какой-то момент Змейк умолк. Гвидион подождал еще немного, не поднимая глаз, полагая, что тот просто задумался. Но молчание длилось так долго, что он взглянул Змейку в лицо. Тот сидел с отсутствующим видом и смотрел в пространство.

- Что с вами, учитель? - спросил Гвидион. - Вам плохо?

Змейк не отвечал.

- Мне уйти и оставить вас? Позвать к вам кого-нибудь?

Молчание. Гвидион заглянул Змейку в глаза и отшатнулся: его зрачки, а еще больше белки говорили о том, что он в последней стадии черной оспы - тема, которую они только-только закончили проходить с ним на прошлой неделе. Он еще раз присмотрелся к кровавым белкам Змейка и язвочкам у его губ и кинулся смешивать составляющие нужного лекарства, роняя пробки от пробирок и гирьки весов. Его тетрадь на полу стало вдруг быстро листать ветром, - ветер перелистывал страницы от конца к началу, пока не закрыл ее. " Змейк не разрешает подсматривать в записи", - сообразил Гвидион, краем глаза успев заметить, что окно закрыто и, значит, настоящего ветра быть не может. Сначала он испытал облегчение, сообразив, что все это игра, необъявленная контрольная: ведь Змейк не мог оказаться сразу на последней стадии черной оспы, не пройдя всех предыдущих. Но вслед за тем Гвидион быстро похолодел, осознав, что хоть это и игра, но если, играя в нее, он поведет себя неграмотно, чего-нибудь недосыплет или пересыплет, то Змейк в порядке игры умрет, причем умрет безвозвратно. За ним не заржавеет. Трясущимися руками Гвидион вытряхивал на весы составляющие лекарства, растирал, смешивал, чесал в затылке, в раздумье закусывал палец, снова вытряхивал и снова смешивал. Наконец порция лекарства была готова. Следующей задачей было влить его Змейку в рот. Гвидиону страшновато было думать о том, чтобы прикоснуться к чистым и благоуханным волосам Змейка, которые тот, конечно, мыл не далее как утром, своей перепачканной рукой с обломанными ногтями, но выбора не было.

- Эх! - сказал он. - Извините, учитель.

Крепко вздохнув, Гвидион взял Змейка за волосы, запрокинул ему голову, разжал зубы черенком ложки и, капля за каплей, перелил все лекарство до последнего глотка ему в рот. Он все еще хлопотал вокруг Тарквиния и щупал ему пульс, одновременно другой рукой стряхивая градусник, когда заметил вдруг, что учитель смотрит на него обычными глазами с совершенно нормальными белками. Его губы, минуту назад совершенно черные и потрескавшиеся, тоже приобрели самый будничный вид, и исчезли страшные геморрагии и темные круги вокруг глаз.

- Рассказывайте, - процедил Змейк.

И Гвидиону пришло время облечь в слова и описать в медицинских терминах все, что он только что проделал. Он до того увлекся, что когда Змейк спросил: " Как именно течение заболевания отразилось на работе сердца? " - сказал не подумав: " Это покажет вскрытие".

- Скорого вскрытия вам не обещаю, - отозвался Змейк и сухо заключил: - Разбор ошибок. Вы совершенно забыли о мерах предосторожности. Теперь вы сами инфицированы.