Дальний Восток и Северо-Восточная Азия

Рассказ киномеханика АПН А.Г.Сарапулова:

В 1938 году он служил на Дальнем Востоке, на границе с Манчжурией. “Однажды, это было летом, мы совершали тренировочный поход. Во главе шёл замполит. Мы шли по лесу, который перемежался открытыми участками. На одном из таких участков мы заметили вперед, метрах в 400-х непонятное существо. У замполита был бинокль, и в него было видно, что оно внешне похоже на обезьяну, передвигается на двух ногах. Оно перемещалось на двух ногах, часто наклонялось, что-то разыскивая на земле, время от времени оно что-то там подбирало. Оно было с головы до ног покрыто волосами и не имело никакой одежды. Мы попытались приблизиться к нему, но безуспешно - оно заметило нас и скрылось в лесу. Через несколько километров оно снова показалось впереди нас. Мы решили скрытно приблизиться к нему и рассмотреть поближе, а, если удастся, то окружить его. Но оно заметило наш маневр и скрылось окончательно. Рост этого существа был не меньше 2-х метров”.

Владислав Пичугин рассказал, что он в течение двух лет поддерживал дружеский контакт с диким волосатым человеком. Вот его рассказ, записанный корреспондентом ”Недели” В Ерёминым:

“В начале 70-х годов служил я на одной дальневосточной заставе фельдшером. Привёз кто-то для меня из отрядной санчасти две бутылки – одна со спиртом, другая с эфиром. На другой день смотрю – одной бутылки нет. Парни в латыни не разобрались и утащили не ту. Беда! Бегаю по заставе, спрашиваю, Мне отвечают, что поздно – двое уже отравились. Хорошо, что они сразу же выплюнули то, что успели выпить. Ну, я их к себе в медпункт. Отпоил молоком. Спрашиваю: “А консервы зачем взяли, на закуска что ли? ” Божатся, что не брали. Через несколько дней спускаюсь напрямик с сопки, на которой стояла застава, и в одном укромном месте, на полянке лежат пропавшие банки. Валяются кучей, все помятые и вскрытые чьими-то огромными зубами. Смотрю на эти банки, и вдруг что-то заставило поднять глаза. Глянул в кусты орешника и обомлел.

Стоит, шеи как бы нет, плечи вместе с головой. Челюсть не выдвинутая как у обезьяны, а плоская, безгубая. Лоб покатый, низкий. И весь он покрыт рыжевато-чёрной шерстью. Даже лицо, то есть морда, полностью заросшая. Волосы с головы, как косы, по ст0ронам свисают на плечи. Но глаза видны хорошо. Желтовато-зелёного цвета и глупые до безобразия. Несмотря на то, что клыки были видны, рожа до невозможности потешная. Куда там Крамарову! Что меня особенно поразило – от пояса до пят шерсть у него очень длинная. Наверное, сантиметров двадцать, не меньше. Такое впечатление, что он в штанах. Ногти у него или когти – это я потом разглядел, - просто какие-то треугольники. Больше, конечно, похожи на ногти. Половы органов видно не было. Но мышцы у него, когда он двигался, буквально ходуном ходили. Да и грудь была всё же мужицкая.

Да, нос тоже – треугольником, приплюснутый. А форма головы - грушеобразная. Там, где лоб, - узко. Там, где челюсти – широко. Челюсти у него, по сути дела, без работы не были. Всё время, когда я его видел, он постоянно что-нибудь жевал. Роста он был около двух метров, но очень широкий.

Я хоть в штаны и не наделал, но перепугался крепко, что там говорить. Военная закалка всё же сказалась, виду не подал, что колени трясутся. Спрашиваю его: “Ну, что дурачёк, из зоопарка сбежал что ли? ” А про себя думаю: леший его знает, может и есть такая обезьянья порода? Снежным человеком я тогда не интересовался. Да если бы даже и читал что-то на эту тему, то не вдруг догадаешься, кто перед тобой. Ну вылитая обезьяна! В общем, чтобы справиться с волнением, я о чём-то его спрашиваю. А он отвечает: оскалился, что-то прошипел, вздохнул, охнул. Короче, издаёт какие-то нечленораздельные звуки. “Что, дружок, может, есть хочешь? ” Сходил в столовую, набрал ведро пищевых отходов, принёс. “На, говорю, похлебай, чем богаты, бананов нету”. Он, зараза, сообразил, выбрался на полусогнутых из орешника, одним глазом в ведро заглянул, другим – на меня смотрит. Ел и охал, почти стонал от удовольствия. А я успокоился, присел на пригорок, сижу, курю и по сторонам посматриваю. Как бы кто нечаянно не подошёл. Увидят и запросто подстрелят.

Застава у нас была самая дальняя, называлась ссыльной. Контингент был самый разнообразный. Я фазанчиков прикормил. Нравилось мне за ними наблюдать. Уеду, бывало, в санчасть, так моих фазанчиков прямо из автомата. Медведей шлёпали запросто. Так что и этого ухлопали бы запросто.

Встречались мы с ним не всегда на одном и том же месте. Видно, он за мной издали наблюдал. Подходил всегда с подветренной стороны. Двигался обычно на четвереньках. На ногах задних стоял только, когда озирался. Если он что-то почуял или до его ушей что-то донеслось, он никогда не скрывался в зарослях, а всегда бежал на сопку. Несколько секунд – и он уже на вершине. Сидит на полусогнутых и башкой крутит. А сопки были высотой метров 100 – 150! Крутизна градусов 60.

Несмотря на то, что в нём было килограммов 200, появлялся он всегда бесшумно, словно из-под земли вырастал. Даже по сушняку передвигался абсолютно бесшумно. Даже снег не хрустел под ним! Я всегда поражался: при такой массе! Как так можно? Может быть, из-за того, что вес тела у него распределялся на четыре конечности? Эта бесшумность удивляла ещё и потому, что иногда передвигался он не шагами, а прыжками, огромными прыжками! И ни одна веточка под ним не хрустела! Этим он всегда меня пугал. Но и меня боялся. Ближе десяти метров не подпускал. Когда я однажды попытался подобраться поближе, увидел, что взгляд у него стал каким-то другим. Неприятным, опасным. Я всегда ставил ведро с едой и отходил дальше десяти метров. Но, в общем, для того, чтобы получше разглядеть, ближе и не нужно. Что ещё меня всегда поражало. Был он всегда весь какой-то гладкий, ухоженный. Шерсть так и блестела. Грязный он бывал только тогда, когда гнус свирепствовал. Специально в грязи вываливался. Но на спине его мошка всё равно доставала и тогда он начинал спиной о дерево чесаться. Сосна сантиметров тридцать диаметром так ходуном и ходила.

Я познакомился с ним летом 1969 года, а расстались мы зимой 1971-го. Думаю, мужик он был взрослый, но молодой. Глаза у него были молодые. А может, казались молодыми, потому что взгляд у него был глупый и мимика потешная, когда он начинал глаза свои скашивать - то вправо, то влево. То, что он был глуповатый – это однозначно. Простой пример: ел он из ведра обычно руками. Мухи ему на пятерню сядут – он пятерню сожмёт, чтобы от них избавиться, и суёт мух в кашу. Считает, что от них избавился. Они ему в рот попадали, и тогда он их выплёвывал. Я со смеху покатывался.

Но у него ума хватало взять палку, чтобы достать из болота ветку черемши. Ног зря не замочит! Я уже говорил, что людей он боялся панически. Ну, это разве не глупость? Заскочит за сопку и обязательно что-то оттуда проорёт или камень бросит.

С китайской стороны к нам повадились забегать собаки. А у моего друга на нашу помойку были свои виды. Он подкарауливал псов на подступах к заставе, внизу под сопкой. Охотился он бесподобно. Сидел на корточках, расставив свои длиннющие руки. Сидел неподвижно, но без напряжения. Только глазами водил туда-сюда – следил за собаками, за каждым движением. Как только одна приближалась, он хватал её и молниеносным движением ломал её шейные позвонки. Голова отделялась от туловища и держалась только на шкуре.

Хотя он был и балбес, я всё время ему что-то говорил. Не мог же я с ним общаться, как немой. Даже он, беъязыкий, издавал самые разные звуки (он подражал даже птицам!).

И это дало впоследствии свой результат. Он начал произносить некоторые короткие слова. Точнее, пытался произносить. Голос у него был грудной, гортанный. Особенно сильно ему хотелось что-то сказать, когда я вставал и прощался. Он требовал, чтобы общение продолжалось. Однажды он двинулся в тайгу и посмотрел на меня так, как смотрит собака, которая следит, идёт за ней хозяин или нет. Я понял, что он хочет что-то мне показать. Пошёл за ним. Пришли к огромному поваленному дереву. Раньше в его трухлявом стволе медведь оборудовал себе берлогу. Мой дружок стал вытаскивать из отверстия лапник, сухую траву, и всё пытался влезть внутрь. И так башку совал и этак. Это у медведя – раз башка пролезла, то и весь пролезет. А у этого плечи широченные. Не лезет никак. Зачем он это делал? А может, предлагал мне - мол, перебирайся сюда, смотри, как тут тепло, зачем тебе твоя застава?!

Он всячески старался мне чем-нибудь угодить. Заметил, что я люблю орехи, и стал приносить целые охапки прямо с плодами. Для него это тоже было любимое лакомство. Только он ел иначе, чем я. Он садился или ложился под куст орешника, хватал ветки, наклонял к своей морде и прямо с ветки ел орехи прямо со скорлупой. Челюсти у него работали, как комбайн. Только треск стоял.

О том, что он был не такой уж дурак, можно судить по такому примеру. Есть на границе так называемое МЭП (малозаметное препятствие). Какой только зверь ни попадал в него, а он – ни разу!

При таком мышлении, я думаю, он делал на зиму запасы. Теми же орехами, черемшой и рябиной он мог набить полное логово (если оно у него было). Меня самого интересовало, как же он зиму-то перезимует? Приносил ему кашу с кусочками мяса. Набирайся калорий, дурень, говорю ему. А он это мясо, как тех мух - выплёвывал. Но чистым вегетарианцем он не был. Очень нравилась ему жареная рыба. Но ел он её целиком, вместе с костями.

Он был страшный жмот. Однажды бурундук попытался украсть у него орехи – он так на него зарычал, у меня всё внутри похлодело. Он был страшный иждивенец. Наверняка где-то неподалёку выжил медведя из берлоги и поселился в ней. Но он был ещё и страшный трус. Когда он чего-то сильно испугается, то издаёт такой страшный крик, что пугает того, кто его испугал. Я сам как-то раз видел в бинокль, как к нему подкрадывался тигр и как этот тигр убегал потом, после этого крика, как котёнок, поджав хвост.

Расстались мы просто. Я демобилизовался и уехал с Дальнего Востока...”