💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Джордж Гордон Байрон 6 страница

И вся земля, притихшая, усталая,

Молчит и ждет, вперяя в небо взор,

И полукругом дремлющие скалы, и

Немого моря ласковый простор -

Все спит, и в небе розовом, широком

Одна звезда сияет светлым оком.

Безмолвно и задумчиво блуждали

По берегу песчаному они.

Ракушки, камни пестрые блистали

Под их ногами в ласковой тени,

Прибрежные пещеры открывали

Им свой приют, готовый искони,

И, за руки держась, они в молчанье

Дивились неба алому сиянью.

Они смотрели в розовую высь,

В пурпурном океане отраженную,

Смотрели вдаль, где облака вились,

Всплывающей луной посеребренные.

И ветер стих, и волны улеглись.

В глаза друг другу, как завороженные,

Они взглянули: их сердца зажглись,

И в поцелуе губы их слились.

О, долгий, долгий поцелуй весны!

Любви, мечты и прелести сиянье

В нем, словно в фокусе, отражены.

Лишь в. юности, в блаженном состоянье,

Когда душа и ум одним полны,

И кровь как лава, и в сердцах пыланье,

Нас потрясают поцелуи те,

Которых сила в нежной долготе.

Я разумею длительность; признаюсь -

Свидетель бог, - их поцелуи был длительным,

Но он им показался, я ручаюсь,

Мгновеньем небывало ослепительным.

Они молчали оба, наслаждаясь

От всей души мгновеньем упоительным

Слияния, так пчелка чистый мед,

Прильнув к цветку прекрасному, сосет.

Они уединились - не уныло,

Не в комнате, не в четырех стенах:

И море, и небесные светила,

Безмолвие песков, и гротов мрак -

Все их ласкало, нежило, томило.

Они, обнявшись, наслаждались так,

Как будто были в этот час блаженный

Бессмертными одни во всей вселенной.

Они одни на берегу глухом

Ничьих ушей и глаз не опасались,

Лишь друг для друга внятным языком

В полунамеках нежных изъяснялись.

Язык живой любви нам всем знаком:

Его слова во вздохах выражались

С тех пор как Ева пала в первый раз,

Язык любви привычен стал для нас.

Гайдэ и не клялась и не просила

Ответных клятв, еще совсем не зная

Супружеских обетов, и любила,

Опасностей любви не понимая

Неведенье в ней так безгрешно было,

Что к другу, словно пташка молодая,

Она прильнула без докучных слов,

Вся - преданность и верная любовь!

Она любила и была любима,

Как вся природа диктовала ей;

Боготворя, была боготворима.

Их души в этом пламени страстей

То задыхались, то неутолимо

Взмывали снова к радости своей,

Сердца влюбленных бились, пламенели,

Как будто розно биться не умели.

Ах, в этот светлый одинокий час

Они так юны были, так прекрасны,

Так далеки от посторонних глаз,

Так им сердца подсказывали властно

Извечное решенье, каждый раз

Влекущее геенны дождь ужасный

На головы влюбленных, сиречь - тех,

Кто друг для друга кладезь всех утех!

Увы, Жуан! Увы, Гайдэ! Едва ли

Кто знал прекрасных грешников таких!

Лишь наши прародители вначале

В раю чуть - чуть напоминали их.

О страшном Стиксе многие слыхали,

Слыхала и Гайдэ, но в этот миг -

Как раз, когда бы вспомнить нужно было

Она про эти страхи позабыла.

Мерцает лунный свет в глазах у них,

На шее у него ее рука

Белеет, а в кудрях ее густых

Его рука, несмелая пока,

Блуждает и трепещет. Сладкий миг!

Они, как два влюбленных голубка,

Казались парой самою античного:

Полунагие, нежные, лиричные.

Затем Жуан, немного утомясь,

Уснул в ее объятьях безмятежно,

Она, над милым юношей склонись,

Его к своей груди прижала нежно

И то глядела на небо, молясь,

То на того, чей сон она прилежно

Хранила на груди, упоена

Всем, чем была душа ее полна.

Младенец нежный, на огонь взирающий

Иль матери своей сосущий грудь;

Молящийся, икону созерцающий,

Араб, сумевший щедростью блеснуть,

Пират, добычу в море настигающий,

Скупец, в сундук сующий что-нибудь, -

Блаженны, но блаженство несравнимое

Смотреть, как спит создание любимое!

Как мирен и прекрасен этот сон!

В нем нашей жизни счастье заключается,

Недвижен, " тих и томно - нежен он,

В нем безотчетно радость отражается,

И мнится, в светлый солнечный затон

Все прожитое мирно погружается.

Как смерти неподвижность нам страшна,

И как прекрасна неподвижность сна!

Итак, она любимым любовалась

Наедине с любовью и луной,

И океан в душе ее, казалось,

Устало бился темною волной.

На берег голый полночь опускалась

Покоем, негой, страстью, тишиной,

А звезды в небе толпами стояли

И на пылавший лик ее взирали.

Увы, любовь! Для женщин искони

Нет ничего прекрасней и опасней:

На эту карту ставят жизнь они.

Что страсти обманувшейся несчастней?

Как горестны ее пустые дни!

А месть любви - прыжка пантер ужасней!

Страшна их месть! Но, уверяю вас,

Они страдают сами, муча нас!

И вспомните, как часто мы, мужчины,

Несправедливы к женщинам! Не раз,

Обманывая женщин без причины,

Мы учим их обманывать и нас.

Скрывая сердца боль от властелина,

Они молчат, пока приходит час

Замужества, а там - супруг унылый,

Любовник, дети, церковь и... могила.

Иных любовная утешит связь,

Иных займут домашние заботы,

Иные, на фортуну осердясь,

Бегут от положенья и почета,

Ни у кого из старших не спросясь,

Но этим не спасаются от гнета

Условностей и, перестав чудить,

Романы принимаются строчить.

Гайдэ - как дочь наивная природы

И неподдельной страсти - родилась

Под знойным солнцем юга, где народы

Живут, любви законам подчинясь,

Избраннику прекрасному на годы

Она душой и сердцем отдалась,

Не мысля, не тревожась, не робея;

Он с нею был - и счастье было с нею!

Ах, счастье душ блаженно - молодых!

Как бьется сердце в нежные мгновенья!

Пускай мы платим дорого за них,

Но безрассудно мудрости стремленье

Вредить упорством доводов своих

Алхимии блаженства - без сомненья

Нравоученья ценны, но не смог

Сам Каслрей ввести на них налог.

Час пробил! Их сердца соединились

На берегу среди суровых скал.

Над ними звезды яркие светились.

И океан обетам их внимал.

Их чувства тишиною освятились,

Их дух уединенья обвенчал,

Они дышали счастьем, принимая

Друг друга за детей земного рая.

Любовь! Сам Цезарь был твоим ценителем,

Рабом - Антонии, Флавий - знатоком,

Катулл - учеником, Назон - учителем,

А Сафо - синим ревностным чулком.

(Всем изощренным древности любителям

Скалы Левкадской миф давно знаком!)

Любовь! Ты - зла богиня! Я немею,

Но дьяволом назвать тебя не смею!

Ты не щадишь супружеских цепей,

Рогами украшаешь лбы великих:

И Магомет, и Цезарь, и Помпеи,

Могучие и славные владыки, -

Их судьбы поражают всех людей,

Все времена их знают, все языки;

Но, как геройство их ни воспевать, -

Всех можно рогоносцами назвать.

И Эпикур в рядах твоих сторонников,

И Аристипп - адептам нет числа,

Но вольная доктрина беззаконников

Лишь на пути разврата увлекла.

Боюсь, утащит черт твоих поклонников,

А то их вера всем бы подошла!

Ешь, пей, люби и не грусти нимало' -

Таков девиз царя Сарданапала.

Но как же мой Жуан? Ужели он

Так быстро мог забыть о донне Юлии?

Вопрос труднейший! Я весьма смущен;

Ответить сразу на него могу ли я?

Всему виной луна, я убежден;

Весь грех от полнолуний: ну, усну ли я,

Когда чертовский этот свет опять

Зовет о новых радостях вздыхать?

Непостоянства я не признаю,

Противны, гадки, мерзки мне натуры,

Меняющие вечно суть свою,

Как ртуть от перемен температуры.

Но нынче в маскараде - не таю -

Попал в ловушку хитрого Амура:

Хорошенькое личико и мне

Внушило чувства, гнусные вполне.

Но Мудрость мне велит угомониться:

" Ах, Мудрость! - я вздыхаю. - Как мне быть?

Ах, милая! Могу ли я решиться

Ее глаза и зубки позабыть?

Замужняя она или девица?

Мне нужно знать, чтоб сердце усмирить! "

Но Мудрость головою покачала

И " перестань! " торжественно вскричала.

И я, понятно, сразу перестал.

Непостоянство в том и заключается,

Что прелести природной идеал

Всегда восторгом общим награждается:

Тот ставит божество на пьедестал,

Тот статуям прекрасным поклоняется,

Прелестный новый облик каждый раз

Стремленье к идеалу будит в нас.

Платон нас поучает, что сознание -

Способностей тончайших глубина,

Прекрасного живое познавание,

В котором глубь небес отражена.

И точно: жизнь без мысли - прозябание!

Глазам на мир глядящего дана

Способность видеть мир, поскольку все же

И мы из праха огненного тоже.

Но если б нам всегда один предмет

Казался и желанным и прекрасным,

Как Ева в дни, когда не ведал свет

Других, мы прожили б в покое ясном

Свой век, не испытав жестоких бед,

Не тратя денег. Мой совет - всечасно

Единственную женщину любить,

Чтоб сердце, да и печень, сохранить!

На свод небесный все сердца похожи:

В них ночь сменяет день, как в небесах,

Их облака и молнии тревожат,

Пугает гром и сотрясает страх;

Но разразиться буря эта может

Простым дождем: зато у нас в глазах

Британский климат, и любые грозы

Весьма легко перекипают в слезы.

А печень - нашей желчи карантин,

Но функции прескверно выполняет:

В ней первая же страсть, как властелин,

Такую тьму пороков вызывает,

В ней злоба, зависть, мстительность и сплин

Змеиные клубки свои свивают,

Как из глубин вулкана, сотни бед

Из недр ее рождаются на свет.

Тем временем я кончил, написав,

Как в первой песни этого романа,

Две сотни с лишком строф, точней - октав.

В поэме мной задумано по плану

Двенадцать или, может, двадцать глав.

Кладу перо. Гайдэ и Дон-Жуану

Желаю наслаждаться и у всех

Читателей моих иметь успех!

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

О муза, ты... et cetera*. Жуана

Уснувшим на груди оставил я,

В которой страсти сладостная рана

Едва открылась счастье бытия

Гайдэ вдыхала кротко; ни обмана,

Ни яда злых предчувствий не тая,

Она следила в нежном упоенье

Невинных дней спокойное теченье.

{* И прочее (лат. и франц.).}

Увы, любовь, зачем таков закон,

Что любящих пути всегда фатальны?

Зачем алтарь блаженства окружен

Конвоем кипарисов погребальных?

Зачем цветок прекрасный обречен

Пленять сердца любовников печальных

И погибать от любящей руки,

Покорные роняя лепестки?

Лишь в первой страсти дорог нам любимый.

Потом любовь уж любят самое,

Умея с простотой неоценимой,

Как туфельку, примеривать ee!

Один лишь раз любим неповторимый,

Преобразивший наше бытие,

Затем число любимых возрастает,

И это милой леди не мешает.

Не знаю я, винить ли в том мужчин

Иль женщин, но уж так всегда выходит:

Коль сделаться ханжой ей нет причин -

Она себе любовников находит.

Конечно, первый у нее один,

Но время и другим она отводит.

Уж ежели с одним она грешна -

Одним не ограничится она.

Я признаю с великим сожаленьем,

Испорчен род людской - да, это так:

Единым порожденные стремленьем,

Не ладят меж собой любовь и брак!

Сродни вину, без всякого сомненья,

Печальный уксус, но какой чудак

Напиток сей и трезвый и унылый -

Способен пить, болтая с музой милой!

Какой-то есть особенный закон

Внезапного рожденья антипатий:

Сперва влюбленный страстью ослеплен,

Но в кандалах супружеских объятий

Неотвратимо прозревает он

И видит - все нелепо, все некстати!

Любовник страстный - чуть не Аполлон,

А страстный муж докучен и смешон!

Мужья стыдятся нежности наивной,

Притом они, конечно, устают:

Нельзя же восхищаться непрерывно

Тем, что нам ежедневно подают!

Притом и катехизис заунывный

Толкует, что семейственный уют

И брачные утехи с нашей милой

Терпеть обречены мы де могилы.

Любую страсть и душит и гнетет

Семейных отношений процедура:

Любовник юный радостью цветет,

А юный муж глядит уже понуро.

Никто в стихах прекрасных не поет

Супружеское счастье; будь Лаура

Повенчана с Петраркой - видит бог,

Сонетов написать бы он не мог!

Комедии всегда венчает брак,

Трагедии - внезапная кончина,

Грядущую судьбу скрывает мрак,

И этому имеется причина -

Не смеет поэтический чудак

Пускаться в столь опасные пучины!

Обряды описав, любой пиит

О " Смерти" и о " Даме" уж молчит.

Лишь двух поэтов музы мне назвали:

Про ад и рай, про брак и про семью

Лишь Дант и Мильтон много написали,

Да плохо жизнь устроили свою:

До времени тревоги и печали

Их счастье отравили, не таю!

Но Беатриче, да и Ева тоже

На жен поэтов этих не похожи.

Ученые мне говорили строгие

(Да только я не всем им доверял!),

Что будто Алигьери теологию

Под видом Беатриче представлял.

Поэт, конечно, волен мысли многие

Преобразить в абстрактный идеал,

Изображая в образах мистических

Высокий круг наук математических.

С Гайдэ обвенчан не был Дон-Жуан

Моей вины, читатель, в этом нету,

А если ты моралью обуян

И ею докучать намерен свету, -

То просто брось опасный мой роман

Про парочку безнравственную эту;

Зачем же, портя сон себе и кровь,

Читать про незаконную любовь?

Невинному восторгу их желаний,

Их наслажденьям не было конца,

Красавица, пьянея от свиданий,

Не думала о строгости отца.

(Впервые обретя предмет мечтаний,

Неутомимы юные сердца!)

Пирату - папе и во сне не снилось,

Как сильно дочь его переменилась!

Все флаги он в морях подстерегал

И грабил. Но к нему не будем строги!

Будь он министром, всякий бы сказал,

Что просто утверждает он налоги!

Он был скромней и скромно занимал

Свой пост; морей бескрайние дороги,

Как честный сборщик, не жалея сил,

Он вдоль и поперек исколесил.

Его в последнем рейсе задержала

Большая буря и большой улов.

Пришлось добычу выследить сначала,

А после брать десятками голов.

Но в бухте, где погода не мешала,

Он сосчитал и выстроил рабов,

Ошейники надел и цену мелом

И чернокожим выставил и белым!

Десяток он на Матапане сбыл,

Тунисскому агенту сдал десяток,

Больного старикашку утопил

(Закон любой торговли прост и краток!),

С богатых для начала получил

Значительного выкупа задаток

И, заковав попарно остальных,

На рынок в Триполи отправил их.

Он рассмотрел и неживой товар,

Назначенный для ярмарки Леванта,

И отобрал поднос и пять гитар,

Духи, шелка, гребенки, шпильки, банты,

Тарелки, чайник, туфель восемь пар

И пару кастаньет из Аликанте, -

Как любящий отец, он был не прочь

Порадовать единственную дочь.

Он выбрал также дога, и макаку,

И кошку с целым выводком котят,

Двух пестрых попугаев, и собаку,

Которую три месяца назад

Какой-то бритт, заехав на Итаку,

Оставил у крестьянина; пират

В одну большую клетку поместил их,

Чтоб вал морской нечаянно не смыл их.

Закончив неотложные дела,

Он к берегу направился, скучая

По дочери, которая цвела,

Дары гостеприимства расточая

И прочие прекрасные дела

Без ведома папаши совершая...

Он обогнул уступы острых скал

И в бухте за горой на якорь стал.

На берег он сошел без промедленья:

Таможня и унылый карантин

С него не попросили объясненья

Особых обстоятельств и причин.

Матросы, по его распоряженью,

К разгрузке приступили, как один,

И сбросили проворными руками

Балласт, оружье и тюки с шелками.

Старик взошел на холм и, глядя вдаль,

Увидел дом родной в лучах заката,

И возвращенья смутная печаль

Проникла в сердце хмурое пирата

В подобный час нам прошлой жизни жаль:

Предчувствие свиданья, страх утраты,

И боль разлуки прежней, и любовь -

Все чувства наши вспыхивают вновь!

Домой из дальних странствий возвращаясь

Тревожатся папаши и мужья;

И, право, я ничуть не удивляюсь

Такому состоянию, друзья!

Красавицам я льстить не собираюсь,

Ведь знаете отлично вы и я:

Супруга в одиночестве - смелее,

А дочь - глядишь, и влюбится в лакея.

Не все мужья, как славный Одиссей,

В объятья Пенелопы попадают,

Не все супруги ждут своих мужей

И холодно любовников встречают:

Порой, застыв пред урною своей,

Скиталец потрясенный замечает,

Что друг - отец детей его жены,

И свой же Аргус рвет ему штаны!

И холостяк имеет огорченья

Его невеста, скукой истомясь,

За богача выходит, к сожаленью!

Обманутый поклонник, возвратясь,

Сперва коварной выразит презренье,

Потом угомонится, превратясь

Хоть в cavalier servente*, но с досады

В стихах клеймит неверность без пощады.

*Здесь поклонник замужней женщины (итал.).

Но даже вы, которые давно

Имеете liaison* (названье это

Невинной дружбе исстари дано

С замужней леди. От упреков света

Гименом охраняется оно),

Но даже вы послушайтесь совета!

Надолго уезжать и вам не след,

Поскольку верной дружбы в мире нет.

{* Связь (франц.).}

Но Ламбро, предприимчивый пират,

Утонченный знаток морской охоты,

Увидев дом, был, несомненно, рад,

Хотя не отдавал себе отчета

В движеньях сердца. Был он грубоват,

Но проявлял нежнейшую заботу

О дочери, хотя глагол " любить"

Не смог бы как философ объяснить.

Он увидал густую зелень сада

И дом красивый, солнцем залитой,

Родных дерев тенистую прохладу,

Цветущую веселой суетой,

Оружья блеск и яркие наряды,

Как бабочки, сверкали пестротой;

Он услыхал ручья веселый лепет,

И дальний лай собак, и листьев трепет.

Но скоро озадачило его

Небудничное это оживленье:

Из рощи доносилось до него

Веселое пиликанье и пенье.

Еще не понимая ничего,

Он слушал, подавляя удивленье,

Гитары, барабан и - громче всех -

Столь непривычный на Востоке смех.

Спустившись по тропинке до ограды,

Пират раздвинул заросли кустов

И увидал цветистые наряды

Веселых, разгулявшихся рабов

Как дервиши, кружились до упаду

Гуляки наподобие волчков

В пиррическом неукротимом танце,

Которым увлекаются левантцы.

Как будто нить жемчужин дорогих,

Гречанки в хороводе танцевали;

Волнами кудри шелковые их

На мраморные плечи ниспадали

(Способные с десяток молодых

Поэтов обольстить); они порхали

Под пение подруги молодой,

Ей как бы вторя в пляске хоровой.

Вокруг подносов гости остальные

Сидели, ноги под себя поджав,

Потягивая вина дорогие

И кушая отличнейший пилав,

Гранаты, апельсины наливные,

Живой десерт приветливых дубрав,

Изнеженной потворствовали лени,

Свисая с веток прямо на колени.

Рога барана, белого как снег,

Ребята разукрасили венками;

Овечий патриарх - предмет утех -

Покорно наклоненными рогами

Бодался как бы в шутку Детский смех

Звенел вокруг. Спокойными шагами

Он шел за детворой, как чинный друг,

И, как ягненок, ел из детских рук!

Их нежных лиц веселое пыланье,

Горячий чистый блеск их черных глаз,

Их грации живой очарованье

Невольно поразило бы и вас!

Невинные счастливые созданья

Заставили б философа не раз

Вздохнуть о том, что и они с годами

Состарятся, - увы! - как все мы с вами.

Какой - то карлик бойко толковал

Кружку седых курильщиков почтенных

О чудесах завороженных скал,

О тайниках и кладах драгоценных,

О том, каких волшебниц он встречал -

Супругов превращающих мгновенно

В рогатый скот (хотя такой рассказ

Не удивил бы никого из нас!)

Ну, словом, все земные развлеченья,

Приятные для уха и для глаза, -

Вино и танцы, музыка и пенье,

Веселые персидские рассказы, -

Все было там; но с чувством отвращенья

Взирал на них пират: он понял сразу,

Что отощает в самый краткий срок

От этакого пира кошелек.

О боги! Как ничтожен человек!

Какие беды смертных поджидают!

Счастливейшим за весь железный век

Денечек золотой перепадает!

Все наслажденья переходят в грех

И, как сирены, в бездну увлекают,

Пират пришел и пировавших пыл,

Как одеялом пламя, потушил.

Старик не тратил слов и не терялся:

Желая дочь приездом удивить,

Тайком поближе к дому он подкрался,

Дабы врасплох пирующих накрыть!

Стоял он долго молча и старался

Все высмотреть, понять и оценить

И удивлялся дочери желанию

Собрать такую шумную компанию.

Не ведал он, что слух прошел о том,

Как будто он погиб, - и три недели

Был в трауре его унылый дом.

(Все люди лгут, и лгут без всякой цели -

В особенности греки.) Но потом

Все лица оживились, посвежели,

Гайдэ забыла слезы, расцвела

И как хозяйка дело повела.

Отсюда - танцы, музыка, похмелье,

И рис, и мясо, и обилье вин,

Прислуги праздной пьяное безделье,

Какого старый строгий господин

Не допустил бы; буйное веселье

И женщин охватило и мужчин,

Кипела жизнь, хотя Гайдэ сначала

Все время только страсти посвящала.

Вам кажется, читатели, что он

Вспылил при виде праздничной оравы?

Что был он справедливо возмущен?

Вы, верно, ожидаете по праву,

Что был и кнут и карцер применен,

Что учинил он грозную расправу

И все penchants* пиратские свои

По-царски проявил в кругу семьи?

{* Наклонности (франц.).}

Но вы ошиблись: Ламбро отличался

От озорных любителей разбоя -

Как джентльмен, пристойно он держался

И мог, как дипломат, владеть собою.

Мне жаль, что он чрезмерно увлекался

Опасностями, риском и борьбою:

Вращаясь в высшем свете, был бы он

Всеобщим уваженьем окружен.

Он подошел к пирующей компании

И по плечу любезно потрепал

Ближайшего - и выразил желание

Узнать, куда он, собственно, попал

И в честь чего такое ликование?

Но грек уже совсем не понимал

Простейших слов и, весело кивая,

Смеялся, новый кубок наливая.

Мотнув отяжелевшей головой,

Он протянул бокал с улыбкой пьяной

И молвил: " Я пустою болтовней

Не занимаюсь! Наливай стаканы! "

Второй сказал, икая: " Пей и пой!

Хозяин умер - я грустить не стану!

Спроси-ка у хозяйки, милый мой,

Кто новый наш хозяин молодой! "

Гуляки, по случайности, не знали,

С кем говорили. Ламбро побледнел,

Его глаза зловеще засверкали,

Но он порывом гнева овладел;

Он попросил, чтоб гости рассказали,

Откуда сей наследник залетел,

Каких он лет и званья - этот самый

Смельчак - и сделал ли Гайдэ он дамой.

" Не знаю я, - рассказчик отвечал, -

Откуда он - да мне какое дело?

Таким вином никто не угощал,

И жирен этот гусь - ручаюсь смело!

Ты лучше бы соседа поспрошал:

Он сплетничает бойко и умело

И, болтовню с приятелем любя,

Послушает охотно сам себя! "

Мой Ламбро проявил (судите сами)

И сдержанность, и редкое терпенье:

С французскими он мог бы образцами

Воспитанности выдержать сравненье.

Скорбя душою и скрипя зубами,

Выслушивал он глупое глумленье

Обжор и пьяниц, за его столом

Его же перепившихся вином.

А если человек повелевает

Покорными и судьбы их вершит,

Заковывает в цепи, убивает

И даже взором подданных страшит,

То сдержанность его нас удивляет,

Коль самого себя он усмирит;

Но, усмирив, он гвельфу уподобится

И права править смертными сподобится!

И наш пират имел горячий нрав,

Но, будучи в серьезном настроенье,

Умел, как притаившийся удав,

Готовить на добычу нападенье.

Не делал он, терпенье потеряв,

Ни одного поспешного движенья;

Но если раз удар он наносил, -

Второй удар уже не нужен был!

Расспросы прекратив, томимый думой,

Тропинкой потайной прошел он в дом:

Среди веселья общего и шума

Совсем никто не вспоминал о нем.

Была ль еще в душе его угрюмой

Любовь к Гайдэ - не нам судить о том,

Но мертвецу, вернувшемуся к жизни,

Не по себе на столь веселой тризне.

Когда бы воскресали мертвецы

(Что, бог даст, никогда не приключится),

Когда бы все супруги и отцы

Могли к своим пенатам возвратиться,

Вы все - неуловимые лжецы,

Умеющие в траур облачиться

И плакать над могилами - увы! -

От воскресений плакали бы вы.

Вошел он в дом, уже ему чужой.

Невыносимо скорбное мгновенье!