Глава 23. Нежданный гость.

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

– Оставь их мальчишке, они все равно подгорели! – Голос дяди Вернона громыхает с такой силой, что я слышу его даже в своей комнате, хотя все Дурсли сейчас, насколько я понимаю, находятся на кухне. – Это просто невозможно есть!

– Ах так! – взвизгивает в ответ тетя Петунья. – По-твоему, это так легко: готовить на всю семью, убирать, помогать Дадлику не отстать от школьной программы…

Дальше я не прислушиваюсь. О, Мерлин, Дурсли снова взялись за старое. Я прижимаю руки к пульсирующим вискам, мечтая избавиться от головной боли. И почему целитель из меня всегда был неважный? Рука привычно тянется ко лбу, туда, где когда-то был шрам, но натыкается лишь на гладкую кожу. Ну да, никаких ментальных посланий от Волдеморта. Это просто мигрень.

Когда в маленькую кошачью дверцу, специально врезанную в дверь моей комнаты, въезжает тарелка, я бросаю на нее быстрый взгляд. Так и есть, лежащие на ней гренки все как один горелые. Я фыркаю и возвращаюсь к книге, игнорируя доносящийся снизу шум от телевизора и смех Дадли.

В прихожей раздается громкий стук, который звучит для меня, словно удары гонга. Он заставляет меня похолодеть. Некоторое время я сижу неподвижно, не вполне уверенный, что же именно меня насторожило. Сердце стучит, словно сумасшедшее. Я глубоко дышу, стараясь успокоиться. С каких это пор простой стук в дверь заставляет меня подскочить на месте? Да мало ли, кто мог прийти к Дурслям? Друзья, соседи, почтальон, уличные торговцы… Но что-то в этой мысли кажется мне… неправильным. И тут я понимаю, что именно. Они все позвонили бы в звонок. Они не стали бы стучаться. Просто потому, что они магглы и для них это привычно, так? А стучаться в дверь, на которой есть звонок, могут только люди… со странностями.

– Сссиленсси, – шепчу я внезапно ставшими непослушными губами, – ты же хорошо чувствуешь магию. Ссскажи, в этом доме сейчассс есть волшебники кроме меня?

Змея прикрывает глаза, а затем задумчиво кивает:

Я срываюсь с кровати в мгновение ока, принимаясь лихорадочно носиться по комнате. Здесь слишком много магии, а мне это в высшей степени не на руку. Так, самое главное – спрятать Силенси. Я стаскиваю ее со своей руки и, игнорируя недовольное шипение, заталкиваю в полный всевозможного хлама шкаф. Затем снимаю наложенные на комнату заглушающие чары, которые, слава Мерлину, успели настолько ослабеть, что почти не мешали мне слышать доносящиеся снаружи звуки. Сейчас я благодарен собственной лени за то, что не обновил их. Ворчливые крики Дурслей снизу становятся громче: очевидно, они с кем-то ожесточенно спорят. Причем, судя по единодушию голосов, на этот раз не друг с другом. Я ведь и раньше знал, что к детям-волшебникам из семей магглов перед началом учебы в Хогвартсе обязательно приходит кто-нибудь из школьного персонала, чтобы рассказать о школе и волшебстве. Так почему решил, что уж если меня не отволокли в хижину на скале и мне удалось прочитать письмо, то Хагрид не приедет? Глупо, как же глупо…

Я осторожно прислушиваюсь к звукам из гостиной и испытываю некоторую гордость за стойкость Дурслей перед лицом пришедшего в их дом волшебника. Я уже устранил все признаки магии и теперь с притворной расслабленностью сижу на кровати и читаю. Ни единая прочитанная строка не достигает моего сознания, все мое внимание направлено на голоса внизу. Дурсли умудряются спорить уже минут пятнадцать. Вероятно, у пришедшего на Тисовую улицу волшебника очень крепкие нервы. Чего не скажешь обо мне. Мое сердце колотится, словно сумасшедшее. Кого я увижу? Снова Хагрида? Кого-то из учителей? Почему-то мне очень хочется, чтобы это оказалась профессор Бербэйдж или Вектор. Кто-нибудь, кого я знал не очень хорошо, перед кем легче будет держать маску.

Впрочем, когда это судьба считалась с моими желаниями? После того, как тетя Петунья открывает многочисленные замки на моей двери и в комнату входит незваный гость, мне с огромным трудом удается удержать на лице маску вежливого недоумения и любопытства. На пороге моей комнаты стоит общепризнанный величайший светлый волшебник столетия, Альбус Дамблдор собственной персоной. Он окидывает меня долгим, странным взглядом, который я не могу прочитать и от которого по спине бегут мурашки, а потом оборачивается к застывшим на пороге Дурслям. Я замечаю, что тетя Петунья нервно теребит в руках связку ключей, а пунцовый от гнева дядя Вернон жует свой моржовый ус.

– Мы поговорим об этом позже, Петунья, – загадочно говорит Дамблдор. – А сейчас мне хотелось бы побеседовать с Гарри наедине.

– Я же сказал, что вы не будете… – начинает дядя, указывая на директора своим толстым пальцем, но Дамблдор его прерывает.

– Будьте добры, оставьте нас, – говорит он, и тетя тут же захлопывает дверь.

Я откладываю книгу в сторону и напряженно смотрю на директора. Что он хочет? Точнее так: что ему стало известно обо мне, что он пришел на Тисовую самолично, а не приказал выполнить эту обязанность кому-нибудь из учителей, как положено по обыкновению? Это здорово сбивает с толку, и я никак не могу справиться с терзающим меня беспокойством.

Директор не говорит ни слова. Только обводит комнату непонятным мне взглядом, от которого у меня замирает сердце. Мог ли я пропустить впопыхах какие-нибудь чары, которые Дамблдор почувствовал? Но он по-прежнему молчит, и я ничего не могу прочитать по его лицу. Тишина давит на уши, становится почти гнетущей, и я не выдерживаю первым.

– Что вам нужно? – я стараюсь говорить ровным голосом, и от этого он кажется безразличным.

Дамблдор неспешно проходит к старому колченогому стулу у окна и осторожно на него садится. Оправляет складки на яркой лиловой мантии. И только после этого переводит взгляд на меня.

– Здравствуй, Гарри, – говорит директор с мягкой улыбкой. Мне кажется, что его ясные глаза просматривают меня насквозь. Читают, словно раскрытую книгу. Сканируют. Я поспешно отвожу взгляд, старательно думая о всякой ерунде. О школе, книгах, Дурслях, теплой погоде и прогулках с Хейли. О том, что не будет выглядеть подозрительно. О том, что ясно даст понять, что я только ребенок. Я снова перевожу взгляд на директора. В конце концов, мне нечего скрывать, ведь так?

– Меня зовут Альбус Дамблдор. Я директор школы Чародейства и Волшебства Хогвартс. Ты ведь получал письмо, Гарри?

Я перевожу дух, и только тут понимаю, что все это время задерживал дыхание. Он ничего не знает.

– Получал, – киваю я. – Но это больше похоже на розыгрыш. Вы же не думаете, что я прочту ваше письмо и сразу же поверю в волшебство, да?

Дамблдор бросает на меня еще один странный, нечитаемый взгляд, и я непроизвольно ежусь. В голове стучат сотни раскаленных добела молоточков. Мигрень. Она отвлекает, она отнимает силы, и я тихонько скриплю зубами, потому что знаю, что для разговора с Дамблдором мне надо все время быть начеку. В голове скачут беспорядочные мысли. Я специально заглядывал в сознание детей своего возраста, чтобы узнать, о чем они обыкновенно думают. Надеюсь, директор не разоблачит мою подделку.

– И правда, – говорит Дамблдор со своей вечной понимающей улыбкой, – но, тем не менее, магия все-таки существует. И я даже могу тебе это доказать. Скажу больше, Гарри. Ты – волшебник, как и твои родители. Ты поедешь в школу Хогвартс, и там тебя научат творить самые настоящие чудеса. Вроде этих, смотри. – Жестом заправского фокусника он выхватывает волшебную палочку из рукава своей лиловой в блестящих звездах мантии. Один плавный взмах – и из кончика палочки на мою кровать сыпется каскад лимонных долек. Они все покрыты липкой сахарной крошкой, и я отодвигаюсь на противоположенный край кровати. Дамблдор снова взмахивает палочкой, и вот в моей тесной комнате кружится водоворот яркокрылых бабочек. Они такие здоровые, что похожи на небольших птиц, вроде воробьев. Наверное, тропические. На Тисовой таких отродясь не было.

– Видишь, Гарри? Это все магия, – говорит Дамблдор, подмигивая. Из его палочки тем временем вылетают мыльные пузыри в форме звезд, цветов и рожков с мороженым. На стекла очков-половинок падает солнечный луч, и от его блеска мне кажется, что глаза директора излучают самодовольство.

Ну же, улыбнись, удивись, восхитись, черт бы тебя побрал, уговариваю я самого себя. Но сейчас я не способен даже на вымученную улыбку. Дамблдор непременно увидит фальшь. Потому что на самом деле я чувствую лишь досаду. Я не могу найти ответа на вопрос: почему? Почему когда волшебники приходят в наши дома, предлагают нам навсегда уйти в незнакомый для нас мир, то показывают лишь пустячные фокусы? Они задаривают глупых восторженных детей конфетами, обещают дать силу творить чудеса, о которых они не могли раньше и мечтать. Как будто бы пускают пыль в глаза. Как будто бы боятся открыть всю правду. Как будто бы демонстрируют не особо хороший товар только с лучших сторон, чтобы всучить его болванам. Почему бы Дамблдору лучше не рассказать мне о том, что эта же самая палочка может живьем снять с человека кожу, подчинить себе его разум, полностью уничтожить? Почему они не говорят магглорожденным о том, что в Магическом мире они будут не в безопасности? Что какой-нибудь чистокровный волшебник может уничтожить их, не задумываясь, просто за то, что у них «грязная кровь»? Почему им не рассказывают об этом?

Но директор, кажется, ничего не замечает. Он лишь улыбается мне и рассказывает. Рассказывает про замок, учителей и факультеты. Рассказывает про моих родителей. Я по-прежнему отвечаю с неохотой, и в его глазах появляется беспокойство. Я верю ему? Ну разумеется, да. Просто мне сложно вот так сразу свыкнуться с самой мыслью существования магии. Да, именно так. Он говорит, что понимает. Хотя, разумеется, никогда не смог бы понять. Он ведь чистокровный волшебник. Он спрашивает, хорошо ли я знаю своих родителей. Нет, почти нет. Тетя не любит говорить о маме. И, разумеется, я не знал, что Джеймс Поттер был в команде по квиддичу, а Лили Эванс сдала свои ТРИТОНы лучше всех на курсе. И – нет – я не знал, что Дамблдор был очень дружен с моими родителями.

Вскоре от жизнерадостной трескотни директора у меня голова начинает идти кругом. Мне приходится быть очень осторожным, чтобы не проболтаться. Чтобы не выдать, что мне известно больше, чем следовало бы. Голова начинает болеть так, что в глазах появляются черные пятна. Меня не покидает ощущение чужого разума, который очень осторожно копается в моем сознании. И я даже знаю, кому этот разум принадлежит.

– Сэр, все это прекрасно, – говорю я, когда Дамблдор наконец замолкает, – но почему вы решили, что я тоже волшебник? А что, если я не смогу учиться в вашей школе? Что, если я не умею колдовать?

Директор награждает меня еще одним из этих своих странных взглядов, природу которых я никак не могу разобрать.

– Все очень просто, Гарри. Скажи, с тобой никогда не случалось каких-нибудь странных вещей? Возможно, когда ты был зол, испуган или, напротив, сильно обрадован? За последние годы с тобой происходили вещи, которые ты не мог объяснить?

– Нет, – честно отвечаю я. Леглиментору уровня Дамблдора невозможно солгать. Можно только умолчать правду, если хватит умения. И я совершенно точно уверен, что могу объяснить все явления, произошедшие со мной за последние несколько лет. Разумеется, кроме того факта, что я каким-то образом перенесся в собственное несколько измененное прошлое. Но это было слишком давно.

– Совсем никаких? – Я киваю, и Дамблдор хмурит брови. – Любопытно, очень любопытно, – бормочет он себе под нос. – Может быть, ты просто не обращал на это внимания?

– Ну что вы, я бы определенно заметил, если бы со мной произошло что-то вроде этого. – Я неопределенно машу рукой в сторону парящих по комнате бабочек и мыльных пузырей.

Директор задумчиво стучит пальцем по переносице, а потом, видимо, придя к какому-то решению, протягивает мне свою волшебную палочку.

Когда мои пальцы касаются гладкой древесины, в них появляется давно забытое покалывание. Я делаю намеренно неловкий взмах, и моя магия тут же устремляется к кончику палочки, но я удерживаю ее на месте. Некоторые верят, что когда волшебник использует палочку, какая-то частица его самого навеки остается в этом кусочке древесины. Как будто бы она может украсть часть заклинателя. Как будто бы навсегда оставляет в себе незримую печать обладания. И даже несмотря на то, что я никогда не верил в подобные мифы, мне отчего-то совсем не хочется колдовать палочкой Дамблдора. Я делаю еще один холостой взмах и вопросительно смотрю на директора.

– Это еще ничего не значит, – бормочет он, забирая палочку назад. – Возможно, она просто тебе не подходит. Давай-ка попробуем так…

Он направляет на меня палочку и делает ей несколько замысловатых движений, произнося заклинание. Это сложные чары. Насколько мне известно, их упрощенный вариант применяют целители при диагностике пациентов с подозрением на магическое истощение. Но я могу и ошибаться. Я никогда не был особо силен в целительстве.

Вокруг меня вспыхивает неровное желтоватое сияние, и Дамблдор деловито принимается его изучать сквозь свои очки-половинки. Он то и дело задумчиво хмурит брови и кивает каким-то своим мыслям. Не имею понятия, что он там видит. Я так сосредоточен на подавлении своей магии, что на лбу выступает испарина. Надеюсь, Дамблдор спишет это на волнение.

Кажется, проходит целая вечность, прежде чем директор снимает заклинание, обрывая ту золотую нить, что протянулась от кончика его палочки ко мне. Он выглядит разочарованным. Я отчего-то чувствую обиду, хотя должен был догадаться, что Дамблдор разочаруется во мне, если все случиться так, как я и хотел.

– Это довольно странно, – говорит директор. – Лили и Джеймс Поттеры были очень сильными волшебниками. И я прекрасно помню, что в детстве ты был подающим очень большие надежды магом, Гарри. Не возьму в толк, что могло так сильно снизить твои магические резервы…

Я утомленно прикрываю глаза. Возможно, это безумие, но пока что оно идет так, как и было запланировано. Я не могу вернуться в Хогвартс. Я знаю, что еще не готов встретиться со своим прошлым. И, сказать по правде, едва ли когда-нибудь буду готов.

– Значит, я все-таки не волшебник? – спрашиваю я, мечтая поскорее со всем этим разделаться. – Если у меня недостаточно этих ваших… магических резервов?

– Ну что ты, Гарри, – ободряюще говорит директор. – Даже несмотря на это, ты остаешься частью Магического мира. У нас довольно много волшебников с низкими резервами магии. Мы называем их сквибами. Но если ты пойдешь в Хогвартс, то все равно сможешь научиться каким-нибудь несложным заклинаниям…

– Зачем мне это? – перебиваю я. – Зачем мне магия, если я не смогу ей воспользоваться в полной мере? Почему вы считаете, что там мне будет лучше, чем здесь?

– Гарри, послушай… Могу я говорить с тобой откровенно? – Он смотрит мне прямо в глаза, и его взгляд выражает сочувствие и вину, и он так похож на тот взгляд, что директор обратил ко мне за несколько секунд до того, как мы с Томом разнесли все к чертям, что на мгновение у меня перехватывает дыхание. – Я хочу кое в чем признаться тебе. Возможно, после этого ты возненавидишь меня, но ты должен знать правду. Дело в том, что… Твои дядя и тетя ведь не слишком много рассказывали тебе о твоем прошлом, верно? – Я отрицательно качаю головой, и он продолжает: – Дело в том, что когда умер твой отец и ты остался сиротой, очень многие волшебники могли бы усыновить тебя. Но так получилось, что именно я взял на себя обязанности выбрать тебе опекунов. И именно я принял решение отправить тебя в дом твоей тети. Кое-кто был против того, чтобы тебя воспитывали магглы – так мы называем не-волшебников – но я был уверен, что тебе будет здесь хорошо. Однако я ошибся. Я и представить себе не мог, что эти магглы окажутся настолько неподходящими для воспитания ребенка-волшебника. И боюсь, что за мою ошибку пришлось платить тебе. Прости меня, Гарри.

На некоторое время я оказываюсь захвачен воображаемыми картинами того, на что была бы похожа моя жизнь, сделай Дамблдор другой выбор. Если бы я не уходил из Магического мира на долгие десять лет… Боялся бы я его? Боялся бы вернуться в Хогвартс? Смог бы снова поверить, что магия способна на что-то кроме разрушения, что она может не только причинять боль? Я встряхиваю головой, изгоняя бесполезные мысли. Незачем бередить старые раны.

– Но теперь мою ошибку можно исправить, – продолжает Дамблдор, пытаясь поймать мой взгляд. – Теперь ты можешь навсегда покинуть дом своих родственников и уйти в Магический мир. И если ты будешь очень стараться, то непременно овладеешь основами магии. Но самое главное, что там у тебя появятся люди, которые будут заботиться о тебе. Там твой дом, Гарри. Прости, что забрал тебя оттуда десять лет назад.

Его слова пленяют, и я почти готов согласиться… но меня останавливает страх. Потому что я знаю, что Дамблдор лжет. Хотя нет, это ниже достопочтенного директора. Он просто не говорит всей правды. Я знаю, что Магический мир далеко не так прекрасен, как описывает Дамблдор, точно так же, как знал то, что магия – это не только мыльные пузыри и конфеты, что магия может быть направлена и во зло. А еще я знаю, что мой дом где угодно, только не в Магическим мире. Больше нет. Мой дом разрушили еще давным-давно, и пытаться склеить его по кускам бесполезно. Слишком поздно.

– Прости? – озадаченно произносит директор, и я спохватываюсь, возвращая себе прежний контроль.

– Я не хочу уезжать отсюда, профессор, – просто говорю я. – Мой дом здесь, и я к нему привык. Здесь мои единственные родственники. И даже если они далеко не идеальны, других у меня нет.

– Гарри, ты пока ребенок, ты многого не понимаешь. Но поверь, это, – он указывает на решетку на моем окне и на подсунутую под дверь тарелку с так и не съеденными горелыми гренками, – ненормально. Дети не должны жить так, взаперти. Поверь, в Хогвартсе тебе будет лучше. Там о тебе смогут позаботиться.

Я прикрываю глаза и вздыхаю. Проклятье, я не хотел причинять ему боли, но он слишком настойчив.

– Я думал, что вы даете мне выбор, – медленно говорю я, глядя на директора из-под ресниц. – И вы слышали мое решение. Я хочу остаться здесь.

– Вы уже вмешались в мою жизнь однажды, ведь так? – перебиваю я. – И что из этого вышло? Позвольте мне на этот раз выбирать самому.

Эти слова, произнесенные моим детским голосом, бьют очень больно. Директор сгорбливается, а из его глаз исчезают веселые искорки. Мне становится стыдно, и я отвожу взгляд. Ничего, он быстро забудет обо мне. Я сделал то, что должен был. Но отчего-то это знание совсем не приносит утешения.

– Хорошо, Гарри, – говорит наконец Дамблдор. – Но отныне я буду присматривать за тобой. Я сделаю все возможное, чтобы никто не смог обидеть тебя.