Первое звено 2 страница

В современном Иране сохранилась прелюбопытнейшая община назореев. Раньше это название было всеобщим, однако, ныне так именуются лишь самые просвещённые из числа священников. Оно и не удивительно, ибо другое название общины – сабии или мандеи – означает то же самое, что и слово «гностики». Т.е. назорей это, оказывается, «знающий».

А если учесть, что они ещё и ведут своё начало от самого Иоанна Купалы, которого считают соперником Иисуса, то становится совсем интересно. Свой уход в Заиорданье, а затем и в Вавилонию мандеи связывают именно с убийством Иоанна, погромами и расправами над его последователями. Уж не от этих ли преследований, но совсем в другом направлении, бежал в своё время Иисус, носивший прозвище Назорей?

Получается интересная картинка. К началу первого века брожение наиболее просвещённых умов внутри иудаизма окончательно оформилось в виде отрицания ветхозаветного догмата, и как раз на примере мандейских представлений можно получить некоторое представление о его формах.

Мандеи резко отрицательно относятся к иудейскому откровению и иерусалимскому храмовому культу. В их писаниях сама этимология таких терминов, как «иудеи» и «иудаизм», выводится из слов «грех» и «выкидыш». И мало того, Иерусалимский храм воспринимается как цитадель зла, выстроенная по воле темных сил, а гора Сион сравнивается с выгребной ямой. Как видите, на лицо самое, что ни на есть, отрицание. Причём отрицание слепое, в лоб так сказать, не смотря на весьма необычную концепцию. Мол, где ж те блага, что Яхве наобещал? Нет ничего. Значит, обманщик он, а потому хватит, достаточно натерпелись мы от него, от самозванца. Отныне, мы будем верить в другого, в хорошего бога.

Не исключено, что значительную роль в таком отрицании иудаизма сыграли как раз жители Галилеи и Самарии. На сей счёт свидетельствуют и канонические Евангелия, и Деяния: проповедь Христа и его апостолов, точно так же направленная против иудейского Закона, была наиболее успешна именно в этих этнических группах. Тут как раз уместно сказать спасибо ассирийцам с их миграционной политикой и пятой графе в еврейском неофициальном паспорте. Все самаритяне не являлись потомками Авраама, а потому не могли быть настоящими иудеями. Поэтому вполне логично, что учение, в котором бог иудеев выступал отрицательным персонажем, вызывало самый позитивный отклик именно у самаритян, уже пять веков враждовавших с Иерусалимом.

Однако, можно предположить, что именно это слепое отрицание и составляло базу для расхождений между Иисусом и Иоанном Купалой. Вероятно, Иисус всё-таки видел единый и цельный Замысел, а вот последователи Иоанна, ограничились созданием двух противостоящих сущностей: злого бога-демиурга и благого бога-отца. Видимо, в этом и заключается секрет последующего поражения гностиков, кои придерживались аналогичных с мандеями позиций. В сущности, отрицание осмысленности этого мира – это в значительной мере самоотрицание, весьма, кстати, сходное именно с ессейством.

Но в любом случае, если дело обстоит именно так, то гностицизм состоит в очень близких родственных связях с христианством, которое является дальнейшим развитием гностической дуалистической концепции. И раз уж гностицизм ведёт своё начало от противоречий иудаизма, то Иисус Назорей, просто не мог об этом не знать.

И ровно так же о гностических концепциях не могли не знать другие учёные мужи эллинистического мира. Научное сообщество вообще имеет тенденцию к транснациональности и связи между мыслителями должны были быть и тогда. Уж библиотека-то была вообще одна на всех. Александрийская. Да и греческий язык был всеобщим. Поэтому если нечто было известно иудейским учёным мужам, то было известно и эллинским.

Окончательно в пользу такого классового представления гностиков может свидетельствовать и высокий уровень полемики, который был всегда присущ представителям именно гностических направлений, выгодно отличавший их от большинства церковных оппонентов.

Итак, гностики появились ещё задолго до Иисуса. И они успели сформировать свою собственную картину мироздания. Лично у меня сложилось такое впечатление, что эта картина сильно напоминала то, к чему должны были прийти нынешние философы-материалисты, если бы они честно доводили своё дело до конца. Гностикам, например, тоже удалось выделить идею определенного и единого целесообразного процесса мирового развития.

Но в отличие от идеалистов-диматчиков наших дней, древние-то оказались несколько последовательнее и довели таки свою логику рассуждений до самого конца. И это поставило их в тупик. Исход исторического процесса во многих предхристианских гностических системах был лишен положительного содержания, и сводился, в сущности, к тому, что всё остается на своем месте, и никто ничего не приобретает. Фатализм, тщательно маскируемый диаматом, древние не скрывали совсем.

Если совсем грубо, то гностики точно так же закономерно заключили, как и мы ранее, что материализм ведёт в никуда. Это тупик. Демиург этого материального мира, с точки зрения гностиков, оказался реально плохим пацаном. А человека вообще создал Саклас («дурак» по-арамейски). Т.е. если честно взглянуть на наш мир тогда и сегодня глазами материалиста, то мы увидим практически одинаково унылую картинку. Единственный выход из этого мрака древние гностики узрели в иной сущности и в ином идеальном мире, никоим образом, не причастным к миру этому, материальному. Но, если обратиться к сохранившимся гностическим текстам, то очевидно, что всё это звучало не то что неубедительно, но даже непонятно. Поэтому общий настрой античных философов оставался пессимистичным.

И вот тут появился некто Иисус Назорей, и дал заскучавшим гностикам много вкусной пищи для размышлений. И всё как-то само собой стало становиться на свои места. Неудивительно, что учёные-гностики тут же ринулись натягивать на новое учение привычные формы. Впрочем, не исключено и то, что даже формы эти не сильно отличались от тех, которыми пользовался сам Иисус при общении не с простым народом, а с людьми образованными. Со знающими.

Гностики тоже должны были сыграть свою роль в распространении учения. Пока рядовые евреи разносили благовесть по всей империи снизу, учёные-гностики доводили Супертеорию до сведения элит сверху. Думается, без этого христианство, которое некоторые особо невежественные критики любят обозвать «религией рабов и нищих», просто не имело бы шансов стать мировой религией. Рабы и нищие крайне мало что решают и уж тем более не влияют ни на что, а вот параллельное распространение учения и сверху, и снизу гораздо лучше объясняет ту стремительность, с которой христианство, которое якобы распространялось исключительно среди черни, охватило все слои Римской Империи.

Менее ста лет потребовалось христианству, чтобы объять всю территорию Средиземноморья и даже проникнуть в Персию. Можно даже провести аналогию с распространением в наши времена теорий Эйнштейна, которые идут как раз сверху, от научного сообщества. Простой человек крайне далёк от сути этих теорий, но то, что всё в мире относительно, а E=mc² знают уже практически все. Но на это ведь тоже ушли целые десятилетия, а античная инфраструктура была поплоше.

В общем, гностики, как бы их не любили нынешние ортодоксы, к христианству были причастны очень серьёзно. Однако, когда начался процесс объединения церкви, как организации под властью епископов, для которых жизненно важно было создать единый догмат о всеблагом Боге, то гностицизм с его непонятными для преобладающей части тогдашней паствы образами и понятиями оказался совершенно чуждым. А особенно чуждым оказалось аллегорическое противопоставление светлого и тёмного богов, которое, вероятно, воспринималось в лоб и не вызывало ни малейшего сочувствия.

Но это всё как бы один пласт противоречий. Был ещё и другой, столь же значимый. Гностики, как люди не понаслышке знакомые с логикой, прекрасно понимали, что епископ – всего лишь ключник, и никаких священных прав иметь не может. Вот тут-то теоретики-философы и столкнулись с бравыми практиками-епископами, только что разорвавшими в клочья пророков-мотнанистов ровно по тому же поводу. Монтанисты кроме всего прочего покусились и на церковную иерархию, логично полагая её порождением мира материального. Подвергая тем самым сомнению смысл её существования. А у гностиков, как людей должных соблюдать научную последовательность, тоже не было другого пути, и конфликт был неизбежен.

Но всё-таки главной точкой соприкосновения было другое. Гностики, люди научного склада мышления, чётко понимали, что это совершенно неправильно упрощать слова учения, обрубать и адаптировать то, что для них было самым главным – систему рассуждений и доказательств. Они понимали, что кончится это плохо. Как сейчас, например, во Франции, на родине всей современной математики, ни школьники, ни студенты больше не понимают, что такое дроби и для чего они вообще нужны. Считать их они умеют замечательно, но когда такой ученик всё-таки делает ошибку в расчетах, он совершенно не способен её осознать. Вам может быть и смешно, но полтора землекопа во Франции – дело уже обыкновенное.

Вера ради самой веры, гностиков совершенно не устраивала. О чём мы можем узнать, кстати, со слов самих отцов Церкви. Ириней Лионский, богослов, живший во II веке, писал, что гностик Маркион, например, обвинял церковных проповедников в «приспосабливании своих доктрин к способностям их слушателей, путем выдумывания бессмыслиц для слепых – в соответствии с их слепотой, для глупых – в соответствии с их глупостью, для заблуждающихся – в соответствии с их заблуждениями».

Как видите, гностики давали совершенно честную и правильную критику, поскольку человек должен сам подняться к истине по ступенькам собственного разумения, а не тупо заучить текст адаптированной и кастрированной книжки для сдающих экзамены, слепо уверовав в нечто признанное всеми непреложной истиной. Однако, сам Иисус понимал так же и то, что в его времена это было совершенно невозможно, а потому гностиков он обрёк либо на глубокое подполье (в руинах которого мы и находим теперь древние тексты), либо на пример собственного пути. Последовать за ним до конца гностики тогда, очевидно, не решились. Однако, от судьбы не уйдёшь. Биться на смерть пришлось всё равно, правда, в обстоятельствах уже совершенно чудовищных. Как это было с Джордано Бруно, например.

Впрочем, это, вообще, нормально, когда учёные сталкиваются с управленцами. У них сильно разные горизонты видения. Вот и отцов церкви мало волновали тонкости долгосрочного планирования, у них были свои сиюминутные задачи. Они ведь тоже не хотели ничего дурного. Они-то мечтали передать свою веру другим, а этим другим было совершенно лень мозгой шевелить, вот и приходилось как-то адаптировать, обрезать учение. А гностики этому мешали.

Кроме того, в споре с гностиками епископы защищали идею единого Начала и выступали против привлечения дополнительных сущностей в виде злых демиургов, и в этом плане их возмущение выглядит совершенно логичным и справедливым. Вот позиция по этому вопросу того же Иринея Лионского: «Некоторые, отвергая истину, вводят ложные учения и «суетные родословия», которые, как говорит Апостол (Павел), «производят больше споры, нежели Божие назидание в вере» (1 Тим. 1: 4); хитро подделанною благовидностью они обольщают ум неопытных и пленяют их, искажая изречения Господа и худо истолковывая то, что хорошо сказано; и под предлогом знания совращают многих и отвращают от Творца и Украсителя вселенной, как будто они могут показать нечто более возвышенное и великое, нежели Бог, сотворивший небо и землю и все, что в них. При этом они нарочно искусными оборотами слов увлекают простых людей к пытливости, а между тем губят этих несчастных, не могущих отличить лжи от истины, возбуждая в них богохульные и нечестивые мысли против Творца».

Вот оно столкновение двух полуправд! С одной стороны епископы идут супротив самого учения об Истине, объявляя пытливость, т.е. само познание чуть ли не грехом. Но с другой стороны тоже не всё гладко. Безусловно, это совершенно правильно и в духе учения Иисуса «увлекать людей к пытливости». Хотя кое в чём Ириней был всё-таки прав. Но есть во всём этом какая-то грустная ирония судьбы. В своей борьбе против гностиков отцы церкви, в конце концов, умудрились оказаться на пути монтанистов, отрицавших значение разума в делах веры.

Если же взглянуть на этот спор ещё внимательнее, то можно заметить другой интересный нюанс. Помимо прочего, гностицизм содержит в себе отрицание ветхозаветного догмата через объявление бякой-демиургом именно иудейского Ягве. Так вот есть вопрос. Что получится, если всё это снова подвергнуть отрицанию? Правильно. Мы снова возвращаемся к исходному богу-мстителю и его рабам! А ведь именно это и получилось в итоге. Ортодоксальные христиане сто лет боролись с иудеями в своих рядах, но в результате спора с гностиками окончательно оказались в одних окопах с ними.

Разумеется, такой поворот не мог пройти бесследно. Поэтому совершенно неудивительна и та метаморфоза, что произошла с текстами писаний в эти решающие для всего христианства годы.

Немаловажно и то, что вся эта война с гностицизмом началась именно в Риме, чья община, находилась под каким-то особенным влиянием иудаизма. Наверное, так и должно было быть. В конце концов, это не какая-то провинция, а столица империи, и от эпицентра реальных событий и иудейских войн было далеко. Здесь совсем другая публика была. Гламурная.

Истории о появлении в Риме апостолов слишком недостоверны. Однако, факт того, что римская епископия всю свою историю упрямо боролась за право вести своё начало от апостола Петра, всё-таки наводит на некоторые мысли. Только вот мысли эти совсем не в пользу Рима. Конечно, Симон Петр не мог быть в Риме лично. Он отправился в Вавилон, как следует из его же собственных писем. Там тоже обитала значительная еврейская диаспора, как и подобает любому приличному финансовому центру. Однако, основание общины в Риме его прямыми учениками вполне могло дать право римским епископам освещать свою деятельность именем одного из апостолов. Однако, было ли тут, за что бороться?

Кто такой вообще апостол Петр? Петр – это прозвище, которое означает «камень». Весьма странная характеристика, данная Иисусом своему ученику. Но это было не единственное прозвище. Симон Зелот – так прежде звали апостола Петра. Если принять в расчёт, кем были эти иудейские зелоты, то вырисовывается совсем интересный портрет апостола. К этому ещё можно добавить тягу Симона хвататься за меч и рубить уши, а также историю о троекратном отречении от Учителя. И если это аллегория, то римским епископам стоило бы призадуматься.

Но как бы там ни было, в римской общине, влияние иудействующих было действительно сильным. Возможно, это объясняется тем, что в отличие от соплеменников, переживших катастрофу и лишения, подвигшие их на серьёзную духовную трансформацию, римская диаспора вполне себе благоденствовала, подобно тому же Иосифу Флавию. А поэтому у евреримлян не было особых причин искать иного смысла в жизни, и назорейская ересь воспринималась ими просто как модное поветрие. Конечно, позднее в общине появились и греки, и римляне, но повсеместная тенденция взаимопроникновения двух разных систем в Риме проявилась как-то особенно ярко.

…

Всё началось с того, что около 140 года некий судовладелец Маркион перебрался в столицу империи из провинциального Синопа и вступил в римскую христианскую общину. Маркион был человек образованный, и поиск истины для него был не пустым звуком. А потому, даже не смотря на большие пожертвования, он вызывал у руководства общины постоянное недовольство, задавая вопросы, на которые никто не мог дать ему убедительных ответов. Объяснения же самого Маркиона вообще повергали святых старцев в ужас, поскольку они шибко тяготели к гностицизму.

Но одной полемикой дело не ограничилось. Маркион с помощью своих капитанов коллекционировал раритетные христианские тексты, и в какой-то момент у него на руках оказалась коллекция посланий самого апостола Павла. И вот, ознакомившись с ними, Маркион был не на шутку озадачен.

Мы уже отметили, что канонические послания апостола Павла таят в себе странную логику двойных стандартов и наполнены различными противоречиями. Так вот дело, оказывается, в том, что канонические послания Апостола, носят на себе отпечаток того же явления, какой лежит на всех нынешних христианских текстах. В каноническом варианте посланий Павла далеко не все принадлежит его собственному перу. В действительности, не всегда даже можно сказать, что принадлежит ему, а что стало результатом позднейшей правки. Однако, благодаря именно этой двойственности канонических посланий, апостол язычников стал сегодня для одних предателем, а для других иудейским засланцем.

Но благодаря Маркиону вполне реально обелить честное имя Апостола. Когда в его руках оказались тексты посланий апостола Павла, собранные его моряками по всему Средиземноморью, то он обнаружил сильные несоответствия с тем, что ему вещали римские пресвитеры. Тогда Маркион сам издал эти послания в виде книги под названием «Апостол». Книга оказалась настолько «еретической», что впоследствии была полностью уничтожена.

Вокруг «Апостола» кипели нешуточные страсти, и, в конце концов, было решено, что Маркион сам всё написал. Однако, если изучить критику, направленную в адрес Маркиона более предметно, то откроется интересный нюанс. Святые отцы позволили себе некоторую необъективность в столь важном вопросе. Да чего уж там, критики Маркиона гораздо чаще взывают к эмоциям, чем к логике. Судите сами.

Тертуллиан утверждал, что Маркион выскоблил (industria erasit), пропустил (abstulit), оставляя повсюду следы, подобно ворам (ut furibus solet), вырыл огромные ямы, выбирая то, что ему нравилось (quantas foveas... fecerit auferendo quae voluit), проделав огромную брешь (amplissimum abruptum intercisae scripturae). Т.е. Тертуллиан проповедовал неприкосновенность кафолического документа, а потому в резких выражениях пристыжает стирательную губку Маркиона (erubescat spongia Marcionisi). Правда, никакой внятной аргументации, почему именно кафолический документ есть истина в последней инстанции так представлено не было.

Но так как Тертуллиан являлся одним из столпов христианского богословия, то впоследствии его обвинения Маркиона «в воровстве» всегда воспринимались за чистую монету, и Маркион объявлялся шулером по умолчанию.

Однако, Епифаний, например, был значительно более сдержан, на личности не переходил и всего-то констатировал тот факт, что Маркион обрезал послания апостола. Но это опять же может являться фактом только в том случае, если совершенно точно установлено, что имеет место именно обрезание, а не нечто обратное. А иначе это вполне могут быть правки, пояснительного или нравоучительного характера. Что, кстати, в случае внесения правок человеком непонимающим, могло оказаться вообще фатальным.

А в том, что такое имело место быть, вполне реально убедиться самостоятельно. Адольф фон Гарнак в своих трудах, посвящённых Маркиону, частично восстановил маркионовский «Апостол». Так вот начнём с того, что три послания, которые вызывают особые споры на предмет даже самой принадлежности к перу Павла, а именно два послания к Тимофею и послание к Титу, в «Апостоле», действительно, у Маркиона отсутствовали.

В принципе, и без Маркиона можно было заключить, что с этими посланиями дело не чисто. Эти три послания заметно отличаются от остальных по стилю. Здесь стиль «неторопливый, монотонный, тяжеловесный, многословный, бессвязный, местами тусклый и бесцветный». А это полная противоположность стилю самого Павла, яркому, а главное, лаконичному. Они отличаются и по грамматике, и по особенностям языка, и по словарному запасу, который подозрительно близок к писателям-апологетам II века. Послания Павла имеют на странице от четырёх до шести слов, которые повторяются в текстах II века, а вот в трёх спорных посланиях таких слов аж от четырнадцати до шестнадцати на странице. Втрое больше, так что ни о какой ошибке в пределах погрешности речь уже не идёт.

Ещё эти три послания предполагают более развитую церковную организацию, но главное, одно из них (1Тим.6: 20) умудряется даже осудить другой труд Маркиона – «Антитезы», опубликованные им только в 144 году. В русском переводе Вы этого не найдёте, но в греческом оригинале употреблено именно слово «антитезы»: «О, Тимофей! храни преданное тебе, отвращаясь негодного пустословия и прекословий (α ν τ ι θ ε σ ε ι ς – антитезы) лжеименного знания (γ ν ω σ ι ς – гнозис)» (1Тим. 6: 20). Странное выражение «антитезы лжеименного знания» приобретает совсем иной смысл, когда знаешь, о чём тут идёт речь.

Ну что тут скажешь? Либо Павел предвидел появление Маркиона и точно знал и его имя и название его труда, либо святые отцы вошли в транс и, посоветовавшись с самим Павлом, внесли дополнительные коррективы. Хотя, скорее всего, никого они не спрашивали, а просто самочинно изменили текст.

Ну и раз товарищи римские епископы в своей ненависти к гностикам умудрились дойти до того, чтобы прямо сочинить за Павла целых три послания, то нетрудно понять, что и с остальными десятью они тоже не церемонились. Конечно, если сличить тексты «Апостола» и кафолической версии, трудновато сразу понять, какой из них является оригиналом, а какой – позднейшей переработкой. Однако, есть совершенно однозначные места, в которых двойственное истолкование просто невозможно.

Вот место номер раз. Римлянам 1: 17. Вот что читается в «Апостоле» (это вопрос о том, каким должен быть человек, имеющий веру):

Ибо праведность Божья в нём открывается

от веры к вере (по мере того, как его вера возрастает),

ибо открывается гнев (приходящий) с неба

на нечестие в неправедность людей,

которые Истину подавляют в неправедности,

мы же знаем, что праведность Божья

согласна с Истиной.

Этот отрывок хорошо сложен. В нем присутствует игра слов, характерная для павлова стиля. Ход мысли автора читается легко. Праведность в человеке возрастает по мере роста его веры, и поскольку праведность должна быть согласна с Истиной, значит, павловское движение от «веры к вере» подразумевает приближение к Истине. А потому горе всем тем, кто подавляет Истину, поскольку подавление Истины есть преграда на пути к праведности Божьей.

А вот в пространной версии мы уже во второй строке обнаруживаем не изложение собственных мыслей, а привлечение чужих, а именно, целую цитату из Аввакума (Авв 2: 4): «как написано: праведный верою жив будет»; в третьей строке «гнев» уже стал «гневом Божьим»; в четвёртой «всё нечестие» заменяет просто «нечестие». Истина в этой фразе полностью исчезает и остаётся только вера. При этом уже не понятно ни что такое праведность, ни как её обрести. Конечно, эти различия не позволяют выявить оригинал однозначно и ещё можно говорить о том, что гностик Маркион мог изменить текст и добавить в него слова об Истине. Но вот между пятой и шестой строками вставлено аж пол-главы (1: 18 – 2: 1), что вводится повторяющимся словом «поэтому» или «ибо», в зависимости от перевода.

Эта вставка – риторическое рассуждение против идолопоклонства (язычники знают Бога, но они почитают тварь вместо творца. И Бог предал их педерастии и лесбиянству и всем порокам). Эта вставка не содержит ничего специфически Павлова. Это вообще общее место той стоической критики, которая была воспринята и использована иудеями. И это же рассуждение, что интересно, часто встречается: в «Премудрости», у Филона, всё у того же Иосифа Флавия, в книгах «Сивилл» и у таких христианских апологетов, как Афинагор и псевдо-Мелитон. Однако, в этом конкретном случае поэтическая строфа высокого павловского штиля прерывается перетиранием давно известных банальностей.

Это ж как надо было ухитриться Маркиону, чтобы, имея перед собой две исписанных страницы, которые мы можем прочесть, сохранить своей пресловутой губкой и скребком как раз семь строк сильных и ярких, хорошо сложенных и хорошо звучащих. Напротив, ясно, что именно кафолический редактор ввёл в текст повсеместно встречающийся отрывок. И это же в свою очередь означает, что слово «Истина» не было добавлено, а наоборот было выкинуто из текста. И это очень символично – «вера» подменила «истину». Очень показательная метаморфоза, наилучшим образом отражающая сущность столкновения гностиков и епископов.

Теперь перейдём к отрывку номер два. Римлянам 3: 21. В «Апостоле» приведены четыре сжатых и лаконичных строки:

Некогда Закон, ныне праведность Божья

через веру Христа.

Итак, оправданные от веры Христа, не в Законе,

мир имеем с Богом.

Что имеем – оказывается, умница Павел прекрасно понимал, что Закон подлежит полной замене на Христово учение. Т.е. мир с Богом достигается не исполнением какого-то статичного набора правил, а исключительно следованием по извилистому пути Истины. И, главное, это полностью согласуется с только что рассмотренным первым отрывком. Праведность, будучи согласной с Истиной, растёт от веры к вере, т.е. чем ближе вера человека к Истине, тем больше и праведность. Всё связано, всё охвачено, всё непротиворечиво.

И вот вместо этого сильного отрывка в пространной версии мы снова обнаруживаем нудное и многословное рассуждение в совершенно церковном стиле:

Ныне же, без Закона, праведность Божья явлена,

засвидетельствованная Законом и пророками,

праведность же Божья через веру Иисуса Христа

для всех верующих, ибо нет различия.

...(и нате Вам тридцать четыре стиха о вере Авраама)...

оправданные от веры,

мир имеем с Богом.

Очень трудно не увидеть, что именно кафолическая версия является переработкой «Апостола». И тем более отчётливо видны цели этой переработки. Она защищает Закон в тексте, который его прямо осуждает. Явное противопоставление «некогда Закон, ныне праведность» вообще стёрто: «независимо от Закона, праведность». А затем эта праведность Божья оказывается засвидетельствованной Законом и пророками. Из чего и должно как бы следовать, что Закон и еврейские пророчества не разрушены, а утверждёны Иисусом. Ну, и, конечно, снова следуют долгие и нудные рассуждения о том, что праведность по вере основана на отрывке того же самого Закона, касающегося Авраама (Быт. 15: 6), после чего следует заключение «оправдавданные верой». После чего святые отцы снова прибегли к экзорцизму и изгнали из текста слова «не по Закону».

С одной стороны, четыре строки – чётких, ясных, лаконичных. С другой – аж три страницы изворотливых рассуждений, созданных только для того, чтобы исправить четыре исходные строчки. Очевидно, что путь развития шёл от краткого варианта к пространному. Что особо важно, именно на таких примерах становится видно, как искажалась суть учения под влиянием рассеивавшихся по Средиземноморью иудеев. В данном случае, они уже просто в наглую ломятся со своими пророками на страницы посланий апостола Павла и полностью искажают смысл исходного отрывка, устанавливая запал противоречий к библейской бомбе.

Идём ещё дальше. Галатам 3: 10-26. Апостол проводит такие идеи:

Ибо все, кто под Законом, под проклятием …

Христос нас искупил от проклятия Закона…

Итак, мы получили благословение духа через веру,

ибо все вы сыны Божьи через веру.

В принципе, всё то же, что и в предыдущем отрывке. Формулировка даже жёстче. Но главное, мы снова видим всё тот же яркий и лаконичный стиль Павла. И что же приходит ему на смену:

Все те, кто от дел Закона, под проклятием...

Христос нас искупил от проклятия Закона...

Чтобы для язычников благословение Авраама стало во Христе Иисусе,

чтобы мы получили обетование духа.

…(получите ещё одиннадцать стихов о благословении Авраама)…

Ибо все вы сыны Божьи через веру во Христе Иисусе.

Всё не так. Ну, не могли крестившиеся после Рассеяния иудеи, полностью отринуть заблуждения своих отцов, как это сделал Павел. Это для них были сделаны все эти дурацкие поясняющие правки. Это им адресованы были эти бесконечные строки о вере и благословении Авраама. При этом сам текст теряет всю былую точность, ясность и образность. Вот это то самое, за что критиковал гностик Маркион епископов, заинтересованных более в расширении паствы, нежели в сохранении истины.

В итоге же логика пространной версии посланий Павла проста. Христианство – это законное продолжение иудаизма; спасение, которое сначала было предложено иудеям и ими отвергнуто, теперь перешло к язычникам. А отсюда и все эти правки, в том числе и это шаблонное разделение на иудеев и эллинов, которое я отмечал ещё ранее: «во-первых, иудею, и эллину».

Оказывается, реальный исторический Павел говорил гораздо яснее и точнее: «Евангелие есть сила Божия ко спасению всякому верующему, иудею и эллину» (Рим. 1: 16). А вот сие узнаваемое клише о первости иудеев, механически повторяющееся повсюду и в том числе в книге Деяний, к Павлу никакого отношения не имеет.

И вот тут будет уместно вспомнить о странной тяге римской общины к апостолу Петру. Отечественный исследователь Юрий Николаев приводит интересную деталь из раннехристианской жизни. По его утверждению многочисленные легенды, которые повествуют о духовном противостоянии апостола Петра и Симона Волхва в изначальном варианте гласили о противостоянии апостолов Петра и Павла. А в первые века церкви Петр и Павел вообще рассматривались как антагонисты и выразители противоположных взглядов. Лишь впоследствии церковь по политическим соображениям постаралась скрыть и замаскировать это противоречие, перенеся всю тяжесть анафемствования на заведомых еретиков, таких как Симон Маг или гностики. И вот со следами этой правки мы и сталкиваемся при сопоставлении маркионова «Апостола» с кафолическим вариантами посланий апостола Павла.