Падение Рима?

Проведём теперь небольшой исторический обзор. Ранняя империя (I в.) принесла с собой подъем италийского ремесла. Военные усилия Рима постепенно укрепляли единое экономическое пространство Средиземноморья, а главным достижением здесь стало искоренение пиратства. Вернувшиеся из дальних походов легионеры и их командиры, гружёные под завязку златом-серебром, создавали мощный платежеспособный потребительский рост. На такой мощной базе стремительно начало расти производство и морская торговля. При этом столь резкий подъём собственного производства в Италии оказывается вне конкуренции. Всё те же легионы легко обеспечивают Рим сверхдешёвой рабской рабочей силой, и италийская промышленность быстро вытесняет конкурентов на рынках всего средиземноморья.

Судя по археологическим данным, арретинское керамическое производство и капуанская бронзовая промышленность достигают в этот момент высшей точки своего развития. Сосуды, изготовленные в Арреции, встречаются в Марокко и Испании, на Рейне и в Британии, достигают даже восточных границ империи.

Рядом с этими старыми центрами производства начали подниматься новые. Более грубые сорта глиняных изделий (лампы и черепица) производились в северной Италии, в Аквилее и Мутине. Парма, Медиоланум (Милан), Патавий (Падуя) и Помпеи славились своими шерстяными изделиями. Города Кампании снабжали Италию дутой стеклянной посудой. Даже Рим, который никогда раньше не был крупным производящим центром, начал развивать некоторые специализированные отрасли производства.

Хорошо известно ремесленное производство Помпей в эпоху, непосредственно предшествующую их гибели (79 г.). Среди найденных там вещей, большинство которых производилось на месте, встречаются глиняные и бронзовые лампы (светильники), глиняная и бронзовая посуда, стеклянные и железные изделия, весы, хирургические инструменты и проч. Поражает большое количество ремесленных мастерских и лавок: они встречаются чуть ли не в каждом доме. Мы находим среди них сукновальные, ювелирные, каменотёсные и парфюмерные заведения, булочные, обычно соединенные с мельницами, где рабочей силой служили животные или рабы, стекольные мастерские, кузницы и др.

Однако картина ремесленного процветания Италии меняется во II веке, когда масштабная военная экспансия останавливается. Теперь приток халявных богатств сменяется на обратный поток финансового капитала. Рим становится глобальным финансовым центром, а если говорить языком человеческим, то превращается в глобального паразита. Вот он переломный момент. Начинается материалистический праздник ничегонеделания. Чего уж проще, раздавай ссуды, да живи себе на проценты. Чем всё это заканчивается в наше время, мы знаем.

Вообще аналогии нашего времени и Древнего Рима крайне показательны, и кое-что совпадает даже в количественных оценках. Например, средний ссудный процент во времена расцвета Римской Империи понизился до 4 — 6%. И точно так же, при переходе к финансовому капитализму производства из богатейшей Италии начинают выводится в другие области Империи, где рабочая сила качественнее и дешевле. Обратите внимание, в Риме даже рабы зажрались. А в итоге, италийское ремесло не смогло выдержать конкуренции и начало постепенно сворачиваться. Зато земли, только что ставшие частью Империи, теперь, в благоприятной среде Pax Romana, вступили на путь интенсивного экономического развития. Уже через сто лет господства римской промышленности, а именно с середины I века, арретинская керамика начала терять первое место на рынке, уступая его галльским изделиям. То же самое чуть позже, во II веке, произошло с более технологичными бронзовыми и стеклянными изделиями капуанских ремесленников: они вытеснялись аналогичной галльской же продукцией.

Параллельно с галлами конкуренцию начали составлять и производственные мощности в восточной части Империи. Забытые уже было, в эпоху хаоса войн эллинистических царей, производственные навыки, оказались востребованы снова, когда Римляне силой своего оружия образумили греческий мир. А в экономическое пространство Империи включились новые огромные рынки. В Финикии и Египте стало расцветать обновлённое стекольное производство. Тончайшие полушелковые ткани (с льняной основой), изготовляемые в Малой Азии, получили широкое распространение теперь не только на Востоке. Развал же Парфии открыл ещё более широкие возможности по захвату рынков.

Весь этот праздник плоти в итоге привёл к тому же, до чего докатились теперь США. Как и в США в Риме сократились объёмы промышленности. А одновременно с этим обнаруживаются огромные госрасходы. Социальная часть расходовалась на пенсии, допвыплаты, льготы и проведение увеселительных мероприятий для обеспечения главного требования времени: «Хлеба и зрелищ». При этом всё это благополучие держалось исключительно на кончиках мечей легионеров, на содержание которых уходила вторая половина бюджета. При этом в самих легионах уже почти не оставалось солдат италийцев. Их просто не было смысла вербовать, когда доходило до дела – италики просто разбегались, на чём очень круто погорел Максенций, когда вышел против ветеранов Константина.

В общем, процветание сменилось бездельем материализма, а безделье сменилось бюджетным дефицитом. Кризис был делом времени. И время это сильно сжалось, когда приток благородных металлов с иранских рынков был перекрыт империей Сасанидов. Но Рим всё-таки смог удержаться во время этого кризиса третьего века. Возможно, это произошло за счёт того, что грабительские набеги бандитов-варваров постепенно создали платежеспособный спрос на севере и северо-востоке Империи среди всё тех же варваров, которые с удовольствием включились в общую экономику Империи. Вот на подъёме этой торговли с варварами Империя и получила передышку и некоторое оживление за счёт притока энергичных готов, вандалов, сарматов, аланов и прочих скифов. По традиции, свежая кровь стала быстро выбиваться в императоры. Но и варварский ресурс был не бесконечен. Империи было нужно реальное обновление. Дармоеды должны были пересилить себя и изменить материализму, но всё было настолько плохо, что даже мощное христианское учение проиграло римской похоти и превратилось в итоге в нечто антихристианское. Империя была обречена на новый кризис.

В конце концов, а что могли предложить сами римляне варварскому миру кроме товаров, которые те и так могли взять сами силой оружия?

Даже в кризисном третьем веке Империя защищалась ещё собственными силами, а императоры выходили хоть из простых, но всё-таки имперских граждан. Вскоре же после правления Константина вся армия уже сплошь варварская и это при четырёх миллионах годных к военной службе. Точно так же как и теперь в США, римские солдаты-варвары за свою службу получали гражданство.

Кое-кто может сказать, что римляне вдруг стали христианами и гуманистами. Но на самом деле всё обстояло не так и даже гораздо хуже. Дело в том, что при широкой социальной политике Рима, когда пособия по безработице получали многие и многие, одновременно обнаружилась лютая нехватка настоящих рабочих рук. Как и на службу в армию на любую реальную, тяжелую мужскую работу совершенно нельзя было найти желающих среди изнеженных граждан Империи. Так было, например, в Далмации, где располагался основной горно-промышленный район Империи. В Испании к тому времени сильно иссякли серебряные шахты, а Империя ещё более остро нуждалась в благородных металлах. Так вот для горняков пришлось вводить те же правила, что и для солдат. Т.е. шахтеры прикреплялись к профессии законодательно. Как и сыновья ветеранов, так теперь и дети шахтёров были обязаны идти по стопам родителей. И это касалось любой тяжёлой работы. В сельском хозяйстве, например, были введены ровно такие же правила, когда колоны становились наследственными пахарями. И вот в это самое время епископы в Риме придумывали себе и своим высокопоставленным патронам новые и новые оправдания по поводу невозможности одолеть голос плоти.

В итоге, посреди этого бардака вырисовывалась следующая конфигурация игроков-фондов. Во-первых, это римский епископ, превратившийся в официальный голос Рима. Во-вторых, восточный император, который мог назначить папу. Правда, только если у него для этого были достаточно некороткие руки. И тем более это было сложно сделать, что восточная церковь, опасаясь императорского произвола, признавала свою подчинённость епископу римскому, как было в деле с пелагианцами. И это не смотря на явное расхождение в идеологии. Впрочем, как раз это для греков было более чем нормально, они вообще усердно предавались философским спорам и сами плодили ереси одну за другой. Ариане воевали с православными, а все вместе клевали несторианцев, и всем трём группам был просто необходим третейский судья, чем умело пользовался Рим. Вот такая вот предкризисная ситуация.

В принципе, всё это рухнуло бы само и так. Но обычно происходят вещи внешнего характера, маскирующие этот процесс. Это так называемые «случайности» самого не случайного характера. Как говорят в таких случаях, бабочка нагруженному коню спину ломает. И вот первой такой бабочкой стал вождь небольшого отряда готов Фритигерн.

В 376 году под давлением гуннов сей Фритигерн бежал со своими людьми к Дунаю. Всё о чём помышлял вождь готов – это свалить подальше. Фритигерн отправил послов к императору Валенту с просьбой, чтобы он дал вестготам немного землицы и похавать, мол, изголодались шибко. И император, и готы прекрасно знали положение дел. Заставить римских граждан заселить приграничные земли было невозможно, а уж охранять их и подавно. Поэтому когда готы вынужденно предложили свои услуги в обмен на помощь Империи, Валент обрадовано потёр руки и пропустил готов. В принципе, такое происходило на границах Империи давно и повсеместно, но в этот раз что-то пошло не так.

Валент дал позволение поселиться в Мезии (Болгария) вестготам Алавива и Фритигерна. Причём последний, являлся представителем христианской готской партии. Осенью 376 года всё племя вестготов, с женами и детьми перешли через Дунай у Дуростора (совр. Силистрия). Вот тут некоторых, ожидающих несметных орд варваров, может постигнуть культурный шок: у готов было примерно 8000 воинов, а всего народа имелось около 40 000 душ. Ничто в масштабах Империи, в которой было несколько миллионов бойцов. По крайней мере, на бумаге.

И вот тут пришло время снова поговорить о коррупции. Мы с Вами прекрасно знаем, что это за зверь такой: чиновник-материалист. Вот и римские сановники Лупицин и Максим, которым было поручено решить этот готский вопрос, начали решать его в полном соответствии со своим ущербным мировоззрением и убогим горизонтом планирования.

Господа чинуши справедливо решили, что отдавать народное добро грязным варварам просто так – верх абсурда, а потому они вынудили попавших в безвыходное положение готов покупать съестные припасы по заоблачным ценам и притом часто самого худшего качества. Готы, не имея наличных денег, платили одеждой, коврами, оружием и другими ценными предметами. Когда их средства истощились, они были вынуждены продавать в рабство даже своих детей. Напряжение, росшее среди готов, вынудило Лупицина, занимавшего должность командующего римскими войсками во Фракии, направить часть своих отрядов поближе к готам, чтобы поддержать интересы своего бизнеса. Но эти мероприятия проводились в ущерб сплошной охране южного берега Дуная.

В образовавшуюся брешь тут же пролезли три группы других варваров: остготский «союз» племён (готов, аланов и гуннов) Алатея и Сафрака, отряд Фарнобия, тоже, вероятно, состоящий из остготов, и дунайские тайфалы. Перейдя на южный берег Дуная, последние два отряда объединились друг с дружкой, а вот Алатей и Сафрак установили связь с Фритигерном.

Лупицин слегка обеспокоился и решил встретиться с Алавивом, Фритигером и другими готскими вождями, пригласив их на обед в Маркианополь. Они, разумеется, приняли приглашение и наверняка поставили вопрос ребром: «Какова истинная себестоимость продуктов и почему при такой наценке такое невысокое качество?»

Разумеется, главком фракийского военного округа не счёл нужным вести себя дипломатично, когда бараны, на которых он неплохо зарабатывал, начали блеять. Между свитами готских вождей и римской стражей разгорелся спор, который сильно взволновал расположившихся за пределами города готов. Те, кого не впустили в город, потребовали открыть ворота и обеспечить их, наконец, продуктами. В ответ на это Лупицин не придумал ничего умнее, как зарезать приглашённых на обед вождей. Во всеобщей суматохе Фритигерну удалось бежать, в то время как имя Алавива в последний раз упоминается в связи с этим кровавым пиром.

Пока главком Лупицин втихаря обворовывал готов, это ему ещё могли простить, но когда он убил во время званого обеда доверившихся его слову людей, нарушив тем самым один из главнейших неписаных законов – закон гостеприимства – тут-то всё и началось.

Фритигерн встал во главе своих людей и начал открытый бунт. Горя благородной яростью мщения готы с огнём и мечом двинулись по стране. В начале 377 года Лупицин поспешно собрал все свои войска, но в девяти милях от Маркианополя был разбит вдребезги и бежал поджавши хвост. А эффект от первой победы готов на земле Империи оказался подобным набату.

Путь Фритигерна как раз проходил через тот самый горнодобывающий район Империи, где прикованные законом к своим шахтёрским городкам впахивали мужики со всей страны. Узнав, что просходит, они решили не упускать такого шанса. И теперь к Фритигерну стали массово стекаться очень крепкие ребята: шахтёры и рабочие горных рудников, которым вовсе не улыбалось, что весь их род до последнего колена обязан горбатиться в осыпающихся штольнях на чужого дядю, в то время как толпы бездельников посещают гладиаторские бои и театральные постановки в Риме. Одновременно на сторону мятежников перешла и состоящая из вестготов римская воинская часть, под командованием Свериды и Колии. Не получив обещанную плату они взбунтовались и, объединившись с отрядами Фритигерна, начали совместную осаду Андрианополя, впрочем, безуспешную.

Насколько ново и неожиданно для римлян было произошедшее, становится понятно из того, что император Валент и его окружение не сразу осознали грозящей опасности. Они около полугода только войска собирали, и в итоге выяснилось, что их недостаточно. Всё что удалось – это оттеснить готов от Адрианополя.

Вестготы же встали у Салиция и там окопались в укрепленном лагере, чувствуя себя в полной безопасности. Битва, которая состоялась в конце лета 377 года, также не принесла решающей победы ни одной из сторон. Оба противника понесли тяжёлые потери: готы целую неделю не покидали своего вагенбурга, в то время как римляне отошли к Маркианополю. Однако им удалось закрыть проходы через Балканы. Они также сконцентрировали свои запасы продовольствия в городах, которые так и остались недоступными для готов.

Через некоторое время мероприятия по блокированию готов принесли свои плоды. Казалось, что удастся взять готов измором в треугольнике между Дунаем, Балканами и Чёрным морем. Но тут к Фритигерну присоединились Алатей и Сафрак, и смешанная конница остготов, гуннов и аланов немедленно активизировала действия, и вскоре вся Фракия от Родопских гор до Чёрного моря оказалась во власти варваров, которые начали своего рода поход мести против римлян.

А римские полководцы, привыкшие воевать лишь с разрозненными бандами грабителей, по-прежнему недооценивали противника, который теперь был вовсе не шайкой рейдеров, ищущих лёгкой поживы, а настоящей армией, жаждущей мести. А это, как говорится, две большие разницы.

В середине июля 378 года император Валент лично прибыл в Адрианополь. Там он получил два сообщения. Во-первых, готы численностью лишь в 10 000 человек двигаются в направлении деревни Ника. Численность же армии Валента достигала 40 тысяч солдат. А во-вторых, император запада Грациан предостерегал Валента от единоличной атаки на Фритигерна, и требовал дождаться соединения двух имперских армий.

Валент, учитывая численный перевес, видимо, не захотел делить лавры победы, и всё же вступил в бой в одиночку, не дождавшись Грациана. Но едва началась битва, как молненосная атака варварской конницы решила исход сражения. Всадники Алатея и Сафрака обрушились на правый фланг римлян и смяли его. Затем часть готской конницы вернулась назад, обошла римлян и напала уж на левое крыло, повторив свою тактику. В это время пехотинцы Фритигерна покинули вагенбург и атаковали противника с фронта. Окружённая со всех сторон римская армия была уничтожена. На поле битвы пало две трети римского войска, оба военачальника и не менее тридцати пяти командиров высшего ранга; сам император Валент, будучи ранен копьем, бежал на одно из окрестных поместий около Адрианополья, но был обнаружен и заживо сожжён готами.

Вот тут римляне струхнули уже не на шутку, и страх этот был велик. Новый главнокомандующий войсками Востока Юлий даже приказал захватить и перебить в одно и тоже время подчинённые ему готские гарнизоны в Малой Азии, опасаясь, что они перейдут на сторону восставших.

Такие меры явно не добавляли популярности среди варваров и единственное, что спасло империю в тот момент, так это исключительно отсутствие опыта и материальной базы у варваров при осаде и штурме городов. В итоге, бойцы Фритигерна просто расползлись по округе и занялись грабежами.

После смерти своего дяди Валента, Грациан назначил императором восточных стран своего полководца Феодосия. Новый император уже не искал боя и решил замириться с готами; этому немало помогло и то, что сам Фритигерн в это время умер. Тем не менее, вестготы успокоились, и разместились во Фракии на правах союзного народа, а всё награбленное оставили себе.

Теперь стало совсем интересно. Весь мир узнал, что римлян можно побить и не получить сдачи вовсе. А это уже было даже не начало конца, это уже был самый настоящий конец Рима, как военной силы. Рим не только утратил в глазах варваров всяческое уважение, но и предстал лёгкой добычей.

И как только у армии повстанцев появился новый достойный вождь, Аларих, они снова пошли в поход. Теперь успехи были ещё больше. Похоже, остановка горнодобывающей промышленности в результате походов Фритигерна ввергла Восточную половину Империи в жестокий кризис, и армия Империи полностью развалилась. Аларих спустя всего десять лет прошёл всю Грецию насквозь, не встретив вообще никакого сопротивления. Даже в таких стратегических пунктах как Фермопилы или Истмийский перешеек готам никто не преградил путь.

В войне с Аларихом участвовали уже только войска Запада. При этом политические игрища продолжались даже в такой критический момент, и в итоге полководец Стилихон позволил уйти Алариху.

Единственное, что смог придумать в этой ситуации восточный, византийский теперь уже, император Аркадий, так это заключить мир с Аларихом и снабдить его высокой имперской должностью. По сведениям источников, он был назначен магистром армии Иллирика. В сущности, Константинополь сам предложил Алариху себя крышевать.

Тем временем, Рим решил воспользоваться этими проблемами Константинополя. Между ними тут же начался спор о правах на владение золотыми шахтами восточной Иллирии. Хотя эта территория, бесспорно, находилась во владении Восточной империи, но Стилихон, бывший тогда, фактическим руководителем политики Западной Римской империи, ссылаясь якобы на исполнение предсмертного распоряжения покойного императора Феодосия, требовал передачи этой стратегической провинции Риму.

Византия не имея больше армии собственной, признав Алариха официально, по сути, обязалась снабжать его армию продовольствием и снаряжением, а это единственное чего у готов теперь не было вдоволь. Это было выгодно Алариху, это было выгодно Константинополю, который даже получил сильную армию для ответа на претензии Рима в восточной Иллирии.

Так, энергия Алариха был направлена Константинополем против Рима, подло воспользовавшегося слабостью византийцев, и в 410 году готы после нескольких попыток его и взяли. Здесь совершенно неожиданно обнаружилось, что Аларих, оказывается, истинный христианин арианского исповедания, в чём, возможно, и заключалась его относительная покладистость в отношениях с Византией. Когда Аларих вошёл в Рим, то ни одной церкви он не тронул вообще. Грабить грабил, но только римских богатеев, а рабов вообще освобождал и в свою армию принимал. Кстати, именно рабы и открыли Алариху ворота Рима.

В общем, не было никакого варварского нашествия. Армия Алариха состояла большей частью из жителей Империи, и самих готов там было немного. Сам же Аларих, демонстрировал весьма уважительное отношение к христианам и, похоже, сам таковым был. И не надо воспринимать совсем как фикцию тот факт, что Аларих являлся офицером Константинополя, с которым сам же Рим и поссорился из-за иллирийского золота.

Поход Алариха стал лишь отражением кризиса давно назревшего, кризиса куда как более тяжёлого, нежели это произошло в третьем веке. И, в сущности, никакого падения империи не было. Она даже осталась в тех же границах. Но внутри этих границ произошёл тотальный передел власти и собственности, вызванный неспособностью центральных властей что-либо сделать в принципе.

А коррупционный произвол бездарного фракийского главкома Лупицина в итоге вылился в глобальный, чудовищных размеров экономический коллапс, который и привёл к тому, что централизованная власть в империи просто исчезла. На смену же власти центральной, как водится, пришла власть местная, сосредоточившаяся в руках местных полевых командиров, которые брали столько суверенитета, сколько могли унести.

Главным следствием этого передела собственности стало то, с чем мы все так хорошо знакомы на собственном опыте: стремительно разрушались торговые связи, повсеместно останавливалось производство. В итоге, всё новые и новые массы рабочих, оставшихся без работы, и тунеядцев, оставшихся без социальных гарантий, были вынуждены тоже браться за оружие, или уходить в леса. И вся Империя стремительно погрузилась во мрак.

О масштабах и стремительности этого упадка можно судить по исследованиям, проведённым в Британии. Никаких экономических индикаторов для пятого века, конечно же, нет и быть не может, но вполне достаточно того, что может рассказать археология.

Ещё до взятия Рима Аларихом, а именно в районе первого десятилетия IV века в Британию перестали поступать новые монеты с монетных дворов Римской империи (остановка шахт Иллирии), а попытки произвести замену в местном масштабе вскоре были оставлены. На протяжении приблизительно трёх веков, начиная примерно с 420 года, экономика Британии функционировала без единой меры стоимости.

Аналогичным образом угасла обрабатывающая промышленность. Продолжалось только производство высококачественных металлических изделий, в которых нуждались братки: англы и саксы, всячески стремившиеся обозначить свое богатство и положение. А вот в области чисто функциональных продуктов происходили поразительные изменения, и все эти изменения были к худшему.

Если римская Британия наслаждалась изобилием простых железных вещей, что подтверждено находками из сапожных гвоздей и гвоздей для гробов, обнаруженными на римских кладбищах. То всё это разом исчезло, как и металлические монеты, в начале пятого века, наряду с отраслями промышленности, которые обеспечивали производство широко распространенной привлекательной и функциональной глиняной посуды, изготовляемой в гончарных мастерских. С начала пятого века и приблизительно в течение тех же трёх веков гончарный станок – этот основной инструмент, позволявший в большом количестве изготавливать тонкостенные и гладкие сосуды – полностью исчез из Британии. Оставались лишь котелки, которые производились вручную с последующим обжигом не в печах, как во времена Римской империи, а на открытом огне при помощи зажимов (это как бы изящное описание для кучи грубых глиняных заготовок сваленных в обычный костёр).

Точно неизвестно, чем все это обернулось для жителей сельской местности, потому что с пятого до восьмого века у людей было так мало вещей, что археологические раскопки практически не приносят никаких результатов; однако последствия для городского населения вполне известны. Римская Британия представляла собой сеть с плотно расположенными друг к другу городами, начиная с крупных поселений, таких как Лондон и Киренчестер, также выполняющих функции административных единиц, и заканчивая торговыми центрами, которые возникали вдоль дорог и водных путей. К 450 году практически все такие города исчезли с лица земли либо были на пути к исчезновению.

За два-три столетия, начиная с походов Алариха, экономика Британии вернулась только к уровням, где она находилась задолго до Римского вторжения в 43 году н.э. Больше всего в крахе пятого века археологов поражают внезапность и масштабы кризиса. Южная Британия даже до Римского вторжения была значительно более развитым с экономической точки зрения регионом, чем Британия в 5-6 веках: у нее была собственная серебряная монета, гончарное производство, где при помощи гончарного круга изготавливались сосуды, которые продавались повсеместно, и даже зарождались поселения, в которых можно было распознать города. По итогам же экономического коллапса пятого века ничего подобного не осталось, и только в восьмом веке британская экономика постепенно начала возвращаться к уровням, на которых находилась до вторжения императора Клавдия.

Разумеется, Британия, как самый захолустный регион империи, была лидером по рейтингам бардака, но экономический коллапс в любом случае разорвал империю на мелкие кусочки. И всё что происходило после 410 года это уже просто кровавая агония, в течение которой делились последние крохи. А в итоге, всё вообще перешло в драку за еду, поэтому и Аларих, и вандалы Гейзериха так рвались в Африку – житницу Рима. Единственным относительно уцелевшим образованием в итоге оказалась только Византия, у которой в эти времена были свои козыри: долина Нила и благодатные малоазийские земли позволили не утратить единства. Споры же между епископами востока и тогда всё ещё носили несколько научный характер, а потому не могли помешать в трудное время объединиться и поддержать рушащийся мир. В итоге, императоры Восточной Римской империи смогли сначала откупиться от мятежных полевых командиров, а вскоре вообще поставили этих командиров себе на службу.