Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!
|
|
Письмо 125
От виконта де Вальмона к маркизе де Мертей И так, она побеждена, эта гордая женщина, осмелившаяся вообразить, чтоона сможет передо мной устоять! Да, друг мой, она моя, всецело моя: онаотдала мне все, что могла. Я еще слишком полон счастья, чтобы оценить егокак должно, но дивлюсь неведомому доселе очарованию, которое мне довелосьощутить. Может быть, и вправду добродетель украшает женщину даже в мигслабости? Но, впрочем, пусть эта ребяческая мысль остается достояниембабушкиных сказок. Разве, одерживая первую победу, не встречаешь всегдаболее или менее искусно разыгранное сопротивление? И, может быть, я все жекогда-нибудь уже испытывал очарование, о котором говорю? Однако это и неочарование любви. Ибо если подле этой изумительной женщины на меня иногда инаходили минуты слабости, напоминавшей эту малодушную страсть, я всегда умелпреодолевать их и следовать своим обычным правилам. Даже если то, чтопроизошло вчера, завело меня несколько дальше, чем я рассчитывал, даже еслия на мгновение разделил трепет и опьянение, которые вызывал у нее, этомимолетное наваждение теперь уже рассеялось бы. А между тем очарование непокидает меня. Признаюсь даже, что мне было бы сладостно отдаться ему, еслибы оно не вызывало у меня некоторого беспокойства. Неужели я в мои годы мог, словно школьник, оказаться во власти непроизвольного и неведомого мнечувства? Нет, прежде всего надо побороть его и хорошенько изучить. Впрочем, я, быть может, уже догадался, откуда оно возникло. Во всякомслучае, мысль эта меня тешит, и я хотел бы, чтобы она была правильной. Среди множества женщин, подле которых я доселе играл роль и выполнялобязанности любовника, я не встретил еще ни одной, которая сдаться не желалабы по меньшей мере так же сильно, как я - склонить ее к этому. Я даже привыкназывать недотрогами тех, кто останавливался на полпути, в противоположностьстольким другим, чья вызывающая самозащита лишь очень слабо затушевывала тообстоятельство, что первые шаги были сделаны ими. Здесь же, напротив, я сперва столкнулся с неблагоприятным для меняпредубеждением, подкрепленным затем советами и сообщениями женщины мневраждебной, но проницательной, затем с необычайно сильной природнойробостью, поддержанной вполне сознательным целомудрием, с приверженностью кдобродетели, руководимой религиозным чувством и непоколебимо торжествовавшейуже в течение двух лет, наконец, с решительными поступками, внушенными этимиразличными побуждениями и имевшими всегда одну цель - избежать моихпреследований. Итак, сейчас это не просто, как в прежних моих приключениях, более илименее выгодная для меня капитуляция, которой легче воспользоваться, чемгордиться: это полная победа, купленная ценой тяжких военных действий идостигнутая благодаря искусным маневрам. Поэтому и неудивительно, еслиуспех, которым я обязан исключительно самому себе, стал для меня особеннодорогим, а избыток наслаждения, который я пережил в миг победы и чувствуюеще сейчас, - лишь сладостное ощущение торжества. Мне нравится такой взглядна вещи, ибо он избавляет меня от унижения думать, что я могу хоть вмалейшей степени зависеть от покоренной мною рабы, что не во мне одномполнота моего счастья и что возможность моя испытывать от него полноенаслаждение зависит от какой-то определенной женщины преимущественно передвсеми прочими. Эти здравые рассуждения будут руководить моими поступками в данномстоль важном случае. И вы можете быть уверены, что я не настолькозакабалюсь, чтобы не суметь, шутя, по первой прихоти порвать эти новые узы.Но вот, я говорю с вами о разрыве, а вы еще не знаете, каким образом яполучил на него право: читайте и убеждайтесь, чему подвергает себяцеломудрие, когда оно пытается прийти на помощь исступлению страсти. Я таквнимательно следил за своими собственными речами и за полученными на нихответами, что, кажется, смогу передать вам и те и другие с точностью, которой вы будете удовлетворены. По прилагаемым копиям двух моих писем1 вы сами увидите, какогопосредника нашел я для того, чтобы встретиться с моей прелестницей, и какусердно этот святой человек постарался нас соединить. К этому надо ещедобавить, что, как я узнал из одного перехваченного обычным способом письма, страх оказаться покинутой и некоторое чувство унижения от этого несколькоослабили осторожность строгой святоши и наполнили ее сердце и ум чувствами имыслями, хотя и лишенными какого бы то ни было здравого смысла, но тем неменее любопытными. Все это были необходимые предварительные сведения, теперьже вы можете узнать, что вчера, в четверг 28-го, в день, назначенный самойнеблагодарной, я явился к ней в качестве робкого, кающегося раба, чтобывыйти от нее увенчанным славой победителем. В шесть часов вечера я прибыл к прекрасной затворнице, ибо со днясвоего возвращения в Париж она никого не принимала. Когда обо мне доложили, она попыталась встать, но колени у нее до того дрожали, что она не могладержаться на ногах и тотчас же снова опустилась в кресло. Слуге, которыйввел меня к ней, пришлось задержаться в комнате для того, чтобы кое-чтоприбрать, и это ее, по-видимому, раздражало. Пока он находился с нами, мыобменивались обычными светскими любезностями. Но чтобы не терять времени, ибо дорог был каждый миг, я внимательно изучал местность и сразу же наметилте пункты, где должен был одержать победу. Будь у меня выбор, я нашел бычто-нибудь поудобнее, ибо хотя в этой комнате имелась оттоманка, напротивнее оказался портрет мужа. Признаюсь, я опасался, принимая во вниманиестранности этой женщины, как бы один ее взгляд, случайно брошенный в этусторону, не свел на нет все мои труды и старания. Наконец, мы остались одни, и я приступил к делу. Напомнив ей в нескольких словах, что отец Ансельм должен был уведомитьее о цели моего посещения, я стал жаловаться на чрезмерную ее ко мнесуровость и особенно подчеркнул презрение, которое ко мне выказывалось. Какя и ожидал, она стала защищаться, но я, как вы несомненно угадываете, привелв качестве доводов вызываемые мною у нее страх и недоверие, скандальноебегство, которое за этим последовало, отказ не только отвечать на моиписьма, но даже принимать их и т.д. и т.п. Так как она тоже начала приводитьв свое оправдание доводы, найти которые было нетрудно, я счел необходимымпрервать ее, а чтобы загладить свою резкость, тотчас же прибегнул к лести." Если, - продолжал я, - прелесть ваша оставила в моем сердце столь глубокоевпечатление, то душу мою покорила ваша добродетель. И, наверно, соблазненныйжеланием приблизиться к ней, я осмелился счесть себя достойным этого. Я неупрекаю вас за то, что вы судили иначе, но караю себя за свою ошибку". Таккак она смущенно молчала, я продолжал: " Я хотел, сударыня, либо оправдатьсяв ваших глазах, либо получить от вас прощение за прегрешения, в которых выменя подозревали, для того чтобы, по крайней мере, с некоторым душевнымспокойствием окончить свои дни, которые не имеют для меня никакой цены, развы отказались украсить их". Тут она все же попыталась ответить: " Долг мой не позволял мне этого".Но договорить до конца ложь, которой требовал от нее этот долг, было слишкомтрудно, и она не закончила фразу. Я же продолжал самым нежным тоном: " Значит, правда, что бежали вы от меня? " - " Отъезд мой был необходим". -" Значит, правда, что вы удаляете меня от себя? " - " Так надо". - " Инавсегда? " - " Я должна это сделать". Нет нужды говорить вам, что в течениеэтого краткого диалога голос влюбленной недотроги звучал сдавленно, а глазана меня не поднимались. Тогда я, решив, что надо внести некоторое оживлениев эту тягучую сцену, с негодующим видом встал и произнес: " Ваша твердостьвозвращает мне мою. Пусть будет так, сударыня, мы расстанемся; разлука нашабудет даже большей, чем вы думаете, и вы сможете сколько угодно радоватьсяделу рук своих". Несколько удивленная укоризной, звучавшей в моем голосе, она пыталась возразить: " Решение, вами принятое..." - начала она. " Оно лишьследствие моего отчаяния, - с горячностью прервал я ее. - Вы пожелали, чтобыя стал несчастным, и я докажу вам, что это удалось вам больше, чем вырассчитывали". - " Я хочу вашего счастья", - ответила она. И дрожь в ееголосе выдавала довольно сильное волнение. Тут я бросился перед ней наколени и вскричал трагическим голосом, который вам хорошо знаком: " Ах, жестокая, может ли быть для меня счастье; если вы его не разделяете? Какмогу я обрести его вдали от вас? Нет, никогда, никогда! " Признаюсь, что, зайдя так далеко, я весьма рассчитывал, что мне помогут слезы, но потому ли, что я не сумел достаточно взвинтить себя, потому ли только, что слишкомнапряженно и неустанно следил за каждым своим движением, - разрыдаться мнене удалось. К счастью, я вспомнил, что, когда хочешь покорить женщину, любоесредство хорошо, и достаточно вызвать в ней изумление каким-нибудь сильнымпорывом, чтобы произвести глубокое и выгодное впечатление. И вот занедостатком чувствительности я решил прибегнуть к запугиванию. С этой цельюя и продолжал, изменив только звук голоса, но оставаясь в прежней позе: " Здесь, у ваших ног, клянусь я либо обладать вами, либо умереть! " Когда япроизносил эти последние слова, взгляды наши встретились. Не знаю, что этаробкая особа увидела или вообразила, что увидела в моих глазах, но она сиспуганным видом вскочила с места и вырвалась из моих рук, уже обвивших ее.Правда, я и не пытался ее удержать, так как неоднократно замечал, что сценыотчаяния, разыгрываемые чересчур пылко, становятся, затягиваясь, смешнымиили же требуют уже подлинно трагического исхода, к чему я отнюдь нестремился. Однако, пока она выскальзывала из моих рук, я пробормоталзловещим шепотом, но так, чтобы она могла меня расслышать: " Итак, значит, смерть! " Затем я поднялся и, умолкнув, стал бросать на нее дикие взоры, которыехотя и казались безумными, но на самом деле не утратили ни зоркости, нивнимательности. Ее неуверенные движения, тяжелое дыхание, судорожноесокращение всех мускулов, дрожащие поднятые руки - все достаточно явнодоказывало, что я добился желаемого действия. Но так как в любовных делахвсе совершается лишь на очень близком расстоянии, мы же были довольно далекодруг от друга, надо было прежде всего сблизиться. С этой целью я как можноскорее постарался обрести кажущееся спокойствие и тем самым умеритьвыражение своего неистовства, не ослабляя, однако, впечатления, которое онодолжно было производить. Переход мой был таков: " Я очень несчастен. Я хотел жить для вашегосчастья - и нарушил его. Я приношу себя в жертву ради вашего душевного мира- и опять же смущаю его". Затем, со спокойствием, но явно напускным, япроизнес: " Простите, сударыня, я так не привык к бурным проявлениям страсти, что плохо умею их обуздывать. Если мне не следовало предаваться стольнеистовому порыву, примите во внимание, что это в последний раз. Ах, успокойтесь, заклинаю вас, успокойтесь!.." И во время этой довольно длиннойречи я незаметно приближался. " Если вы хотите, чтобы я успокоилась, -ответила взволновавшаяся прелестница, - то и сами держитесь спокойнее". -" Хорошо, обещаю вам это, - ответил я и добавил более тихим голосом: -Придется сделать над собою большое усилие, но, во всяком случае, -ненадолго. Однако, - продолжал я с таким видом, словно спохватился, - япришел, чтобы вернуть вам письма, не так ли? Ради бога, соблаговолитепринять их от меня. Мне остается принести эту последнюю мучительную жертву, не оставляйте у меня ничего, что могло бы ослабить мое мужество". И, вынувиз кармана драгоценный пакет, я сказал: " Вот они, эти обманные уверения ввашей дружбе! Они еще привязывали меня к жизни; возьмите их обратно и, значит, сами дайте знак, который нас с вами навеки разлучит..." Тут несмелая возлюбленная окончательно поддалась нежному беспокойству: " Но, господин де Вальмон, что с вами? Что вы хотите сказать? Разве выпоступаете не по своей доброй воле? Разве вы не приняли вполне обдуманноерешение? И разве не размышления ваши заставили вас же одобрить тот выход, который мне подсказало чувство долга? " - " Да, - сказал я, - и этот выходопределил решение, принятое мною". - " Какое же? " - " Единственное, котороеможет не только разлучить меня с вами, но и положить конец моим мучениям". -" Но скажите же мне, на что вы решились? " Тут я заключил ее в объятия, причемона не оказала ни малейшего сопротивления. Столь полное забвение приличийпоказало мне, как глубоко и сильно она взволнована. " Обожаемая, - сказал я, рискнув высказать восторженность, - вы не представляете себе, какова моялюбовь к вам; вы никогда не узнаете, до какой степени я боготворил вас инасколько чувство это было мне дороже моей жизни! Да протекут дни вашиблаженно и мирно! Пусть украсятся они всем тем счастьем, которого вы менялишили! Вознаградите же это чистосердечное пожелание хоть одним знакомсожаления, хоть одной слезинкой, и верьте, что последняя принесенная мноюжертва не будет самой тягостной моему сердцу. Прощайте..." Говоря все это, яощущал, как неистово билось ее сердце, замечал, как она менялась в лице, аглавное - видел, как слезы душат ее, падая из глаз редкими тяжелыми каплями.Только тут я принял решение сделать вид, что окончательно ухожу. " Нет, выслушайте, что я вам скажу", - горячо произнесла она, с силой удерживаяменя. " Пустите меня", - ответил я. " Вы меня выслушаете, я так хочу". - " Ядолжен бежать от вас, должен! " - " Нет! " - вскричала она, и при этомпоследнем слове устремилась, или, вернее, упала без чувств в мои объятия.Так как я еще сомневался в столь великом успехе, то изобразил крайний испуг; но, продолжая притворяться испуганным, вел ее или нес к месту, заранееизбранному в качестве арены моего торжества. И действительно, в себя онапришла уже покоренной, уже полностью отдавшейся своему счастливомупобедителю. Доселе, прелестный друг мой, вы, я думаю, признавали за мной такуюбезупречность метода, которая доставит вам удовольствие, и вы убедитесь, чтоя ни в чем не отступил от истинных правил ведения этой войны, столь схожей, как мы часто замечали, с настоящей войной. Судите же обо мне, как о Тюренне2или Фридрихе3. Я заставил принять бой врага, стремившегося лишь выигратьвремя. Благодаря искусным маневрам я добился того, что сам выбрал поле битвыи занял удобные позиции, я сумел усыпить бдительность противника, чтобылегче добраться до его укрытия. Я сумел внушить страх еще до началасражения. Я ни в чем не положился на случай, разве лишь тогда, когда рисксулил большие преимущества в случае успеха и когда у меня была уверенность, что я не останусь без ресурсов в случае поражения. Наконец, я начал военныедействия, лишь имея обеспеченный тыл, что давало мне возможность прикрыть исохранить все завоеванное раньше. Это, я полагаю, все, что можно сделать. Носейчас я боюсь, что изнежился, как Ганнибал среди утех Капуи4. Вот что затемпроизошло. Я готов был к тому, что столь значительное событие не обойдется безобычных слез и выражений отчаяния. И если сперва я заметил у нее немногобольше смущения и какую-то внутреннюю сосредоточенность, то приписал ихтому, что она ведь - недотрога. Поэтому, не обращая внимания на эти легкиеотклонения, которые считал чисто случайными, я пошел проторенной дорогойпривычных утешений, вполне уверенный, что, как это обычно бывает, чувственность поможет чувству и что одним действием добьешься больше, чемлюбыми речами, которых я, впрочем, не жалел. Однако я столкнулся ссопротивлением, поистине ужасным, и не столько по его силе, сколько поформе, в которой оно проявилось. Представьте себе женщину, сидящую неподвижно, словно окаменевшую, сзастывшим лицом, с таким видом, будто она не думает, не слышит, не внемлетничему, а из устремленных в одну точку глаз ее непрерывно и словно сами посебе льются слезы. Такою была госпожа де Турвель, пока я разглагольствовал.Но если я делал попытку привлечь ее внимание к себе какой-нибудь лаской, каким-либо самым невинным жестом, эта кажущаяся бесчувственность сменяласьтотчас же страхом, удушьем, судорогами, рыданиями и порою криками, но безслов. Приступы эти возвращались несколько раз, становясь все сильнее исильнее. Последний был до того неистовым, что я совершенно пал духом и дажеодно мгновение опасался, что победа, мною одержанная, бесполезна. Тогда яперешел на принятые в подобных случаях общие места, и среди них оказалосьследующее: " И вы пришли в такое отчаяние, потому что сделали менясчастливым? " При этом слове восхитительная женщина обернулась ко мне, и лицоее, еще несколько растерянное, обрело уже свое небесное выражение." Счастливым! " - повторила она. Что я ответил, вы сами можете догадаться." Значит, вы счастливы?.." Я стал еще с большим пылом расточать уверения. " Высчастливы благодаря мне! " Я присовокупил ко всему, что говорилось раньше, восхваления и всяческие нежности. Пока я говорил, все тело ее как-торазмягчилось, она томно откинулась на спинку кресла и, не вырывая у меняруки, которую я решился взять, сказала: " Я чувствую, что эта мысль утешает иоблегчает меня..." Вы сами понимаете, что, снова выбравшись таким образом на верный путь, я уже не сходил с него: путь был и впрямь верный, может быть, дажеединственно возможный. Решив снова попытать счастье, я сперва встретилнекоторое сопротивление: ведь то, что произошло раньше, вынуждало косторожности. Но, призвав на помощь себе ту же мысль о моем счастье, явскоре ощутил всю ее благотворность. " Вы правы, - сказала мне этачувствительная женщина, - отныне жизнь станет для меня выносимой лишь в тоймере, в какой она может послужить для вашего счастья. Я всецело посвящу себяему: с этого мгновения я - ваша, и вы не услышите от меня ни отказа, нисожалений..." И вот, с этим самозабвением, простодушным или величавым, онаотдала мне себя, все свои прелести и увеличила мое блаженство тем, чторазделила его. Опьянение было полным и взаимным. И впервые за всю мою жизньоно сохранилось для меня и после наслаждения. Я высвободился из ее объятийлишь для того, чтобы упасть к ее ногам и поклясться ей в вечной любви. И -надо во всем признаться - я взаправду думал то, что говорил. Слоном, дажекогда мы расстались, мысль о ней не покидала меня, и мне пришлось сделатьнад собой усилие воли, чтобы отвлечься. Ах, почему вы не здесь, чтобы упоение тем, чего я добился, уравновеситьупоением обещанной вами наградой? Но ведь я ничего не потеряю, если немногоподожду, не так ли? И, надеюсь, я могу считать, что вами приняты тесладостные условия, которые я предложил вам в своем последнем письме? Вывидите, что я со своей стороны их уже выполняю, и, как я вам обещал, деламои вскоре настолько продвинутся, что я смогу уделять вам часть своеговремени. Избавьтесь же поскорее от вашего тяжеловесного Бельроша, оставьте впокое слащавого Дансени и займитесь лишь мною одним. Но что вы такое делаетев своей деревне, что не имеете даже времени ответить мне? Мне, знаете ли, хочется вас побранить. Однако счастье располагает к снисходительности. И, кроме того, я не забываю, что, вновь вступая в число ваших поклонников, должен вновь подчиниться вашим мелким прихотям. Помните все же, что новыйлюбовник не хочет ничего терять из прав, которые приобрел в качестве друга. Прощайте, как некогда... Да, прощай, ангел мой! Шлю тебе все поцелуилюбви. P.S. Известно ли вам, что, просидев месяц под арестом, Преван затемвынужден был уйти из своего полка? Это - последняя светская новость вПариже. Вот уж, поистине, жестоко поплатился он за проступок, которого несовершал, и торжество ваше - полное! Париж, 29 октября 17...
Данная страница нарушает авторские права?