Возвращение

2 декабря, 6 часов 42 минуты

Международный аэропорт Хитроу

Кара встретила его у трапа, ведущего к открытой двери самолета " лирджет". Перегородив дорогу, она сказала резко:

– Доктор Кроу, я хочу ясно дать понять, что на борту этого самолета у вас не будет никакой власти. Вам удалось каким-то образом затесаться в нашу экспедицию, но я вас определенно не приглашала.

– Я это уже понял по тому приему, которым меня удостоила ваша свора адвокатов, – ответил американец, закидывая рюкзачок на плечо. – Кто бы мог предположить, что эти крючкотворы способны так упорно драться?

– Толку из этого все равно никакого не вышло. Вы здесь.

Хитро усмехнувшись, американец пожал плечами. Как и прежде, он даже не попытался как-то объяснить, почему американское правительство настояло на том, чтобы он и его напарница приняли участие в экспедиции, которой предстояло отправиться в Оман. Были задействованы самые разные рычаги: финансовые, юридические и даже дипломатические. Все это происходило на фоне шумихи, поднятой средствами массовой информации вокруг попытки ограбления Британского музея.

Кара всегда считала свое влияние значительным, однако оно поблекло в сравнении с тем давлением, которое оказал на подготовку экспедиции Вашингтон. Соединенные Штаты проявили очень большой интерес к Оману. Кара потратила три недели, тщетно пытаясь убрать с дороги препоны, которые одну за другой выставляли американцы, но в конце концов вынуждена была признать, что если она не уступит, экспедиция просто не состоится.

Однако из этого еще не следовало, что ее капитуляция была безоговорочной.

– Отныне, – решительно произнесла Кара, – вы беспрекословно подчиняетесь нам.

– Понятно.

Почему-то этот односложный ответ еще больше вывел Кару из себя. Но выбора у нее не было, и она отступила в сторону, освобождая дорогу. Американец не двинулся с места.

– Нам незачем ссориться. Мы не враги, леди Кенсингтон. У нас с вами одна и та же цель.

Кара нахмурилась.

– И какая же?

– Найти ответы на вопросы.

Пейнтер Кроу устремил на нее взгляд своих ясных голубых глаз, непроницаемый, но не холодный. Впервые Кара обратила внимание, какой же он красивый. Но только это была не красота фотомодели, а утомленная мужественность, которую американец носил легко и свободно. Его длинные прямые волосы были распущены; лицо, несмотря на ранний час, гладко выбрито. Кара ощутила тонкий аромат лосьона, приправленный мускусным бальзамом. Или это запах самого американца? Кара постаралась сохранить лицо бесстрастным, а голос – ровным.

– И на какой же именно вопрос, доктор Кроу, вы хотите найти ответ?

Он, не мигая, выдержал ее взгляд.

– О том же самом я могу спросить вас, леди Кенсингтон. Какую тайну хотите раскрыть вы? Определенно, вами движет нечто большее, чем чисто академический интерес к древним могилам.

Сверкнув глазами, Кара нахмурилась. Под таким взглядом увядали президенты международных корпораций. Однако доктор Пейнтер Кроу оставался невозмутимым. Наконец он начал подниматься по трапу – предварительно сделав одно загадочное замечание:

– Похоже, у каждого из нас есть тайны, которые нам хотелось бы сохранить. По крайней мере, до определенного времени.

Следом за Пейнтером Кроу к трапу подошла его напарница, доктор Корал Новак. Высокая, упругая, в ладно скроенном сером костюме. С таким же холщовым рюкзачком с личными вещами. Чемоданы и оборудование американских ученых уже были погружены в багажный отсек. Перед тем как ступить на трап, Корал Новак скользнула взглядом по самолету.

Кара хмуро проследила, как американцы входят в " лирджет". Хотя они выдавали себя за обычных ученых-физиков, работающих по контракту на американское правительство, Кара видела во всем печать армии: крепкое, атлетическое телосложение, жесткие проницательные взгляды, отутюженные костюмы. Американцы двигались синхронно, хотя это и не бросалось в глаза: один находился впереди, а второй прикрывал его сзади. Возможно, они сами даже не сознавали этого.

И еще не надо было забывать настоящее сражение, произошедшее в музее. Кара получила подробный отчет: убийство Райана Флемминга, попытка похищения железного сердца. Если бы не вмешательство двух американцев, все было бы потеряно. Несмотря на то что доктор Кроу выдавал себя не за того, кем был на самом деле, Кара была перед ним в долгу – и дело было не только в спасении загадочной реликвии. Кара выжидательно посмотрела в сторону аэровокзала. Из его дверей на бетонное поле шагнула Сафия и поспешила к самолету, волоча за собой чемодан на колесиках. Если бы в момент нападения на Британский музей там не оказалось этих американцев, Сафии сейчас не было бы в живых. Однако та ночь не прошла для подруги Кары бесследно. Ужас, кровь, смерть надломили что-то в Сафии. Она разом перестала возражать против участия в экспедиции, но упорно не желала объяснять перемену настроения. На все расспросы неизменно следовал краткий ответ: " Теперь это уже не имеет значения".

Сафия подошла к самолету.

– Вы ждете только меня?

Все остальные уже поднялись на борт. Кара протянула было руку к багажу, однако Сафия, захлопнув выдвижную рукоятку, подхватила чемодан.

– Я сама.

Кара не стала возражать. Она знала, что в нем находится железное сердце, упакованное в футляр, выложенный изнутри мягкой пористой резиной. Сафия не подпускала к реликвии никого – не столько оберегая, сколько считая ношей, которую она должна нести сама. Кровавый долг возложен на нее одну. Это она сделала открытие, и вся ответственность лежит только на ней.

Чувство вины траурным одеянием окутывало подругу Кары. Райан Флемминг, к которому Сафия относилась очень хорошо, был убит у нее на глазах. Ради какого-то куска железа, найденного ею.

Вздохнув, Кара начала подниматься по трапу. Тель-Авив повторяется сначала. Тогда никто не смог утешить Сафию. И сейчас происходит то же самое.

Остановившись наверху трапа, Кара обернулась, бросив последний взгляд на затянутый туманной дымкой Лондон, который начинали окрашивать в золотистый багрянец первые лучи поднимающегося над Темзой солнца. Она попыталась отыскать в своем сердце чувство утраты, но обнаружила только песок. Англия не была ей настоящим домом. Никогда не была.

Повернувшись к Лондону спиной, Кара вошла в салон самолета. Из двери пилотской кабины выглянул летчик.

– Мэм, диспетчер дал разрешение на взлет.

Кара кивнула.

– Хорошо, Бенджамин.

Не дожидаясь, когда за ней закроют дверь, она прошла в главный салон. Этот " лирджет" переоборудовали в соответствии с ее собственными потребностями. Салон, отделанный изнутри кожей и деревом, был разделен на четыре части. В хрустальных вазах, закрепленных на столиках, стояли свежие цветы. В дальнем конце салона размещался длинный бар из красного дерева, купленный в антикварном магазине в Ливерпуле. За баром раздвижные двери обозначали вход в личный кабинет и покои леди Кенсингтон.

От Кары не укрылось, как Пейнтер Кроу, увидев салон, удивленно поднял брови. Она самодовольно улыбнулась. Определенно, на свое жалованье ученого, даже подкрепленное выплатами от правительства, американец не мог позволить себе подобной роскоши. Стюард, выполняющий функции дворецкого, предложил Кроу бокал содовой со льдом. Кроу обернулся, позвякивая кубиками льда.

– Что, и никакого арахиса, обжаренного в меду? – пробормотал он, проходя мимо Кары. – А я полагал, мы летим первым классом.

Кара не отводила взгляда, пока он устраивался рядом с доктором Новак. Она почувствовала, как ее торжествующая улыбка поблекла. Дерзкий ублюдок...

Пилот объявил взлет, и все стали занимать места. Сафия устроилась в одиночестве. Американский аспирант Клей Бишоп уже сидел в противоположном конце салона, пристегнувшись и прильнув к иллюминатору. Он натянул наушники, подключенные к портативному плееру у него на коленях, и полностью отключился от окружающего мира.

Убедившись, что все готовы, Кара подошла к бару. Там ее уже ждал бокал любимого вина: охлажденное шардонне из знаменитого своими виноградниками французского замка Сен-Себастьян. Первый глоток Каре позволили сделать в день ее шестнадцатилетия перед выездом на ту самую охоту. С тех пор она каждое утро выпивала бокал шардонне в память об отце. Кара покрутила бокал, вдыхая терпкий аромат вина, отдающий персиком и дубовыми листьями. Даже по прошествии стольких лет этот запах тотчас же вернул ее в то утре, полное светлых обещаний. Она снова услышала смех отца, рев верблюдов вдалеке, шепот ветерка, разбуженного поднимающимся над горизонтом солнцем.

Кара медленно потягивала вино, борясь с сухостью во рту. У нее гудела голова от двух сильнодействующих таблеток, которые она проглотила, как только проснулась два часа назад. Губами молодая женщина ощущала едва заметную дрожь пальцев, сжимающих бокал. Нельзя пить алкогольные напитки одновременно с приемом лекарств. Но это лишь один бокал шардонне, которым она должна почтить память отца.

Опустив бокал, Кара поймала на себе взгляд Сафии. Лицо подруги оставалось непроницаемым, однако в глазах горело беспокойство. Кара, не моргнув, спокойно выдержала взгляд. В конце концов Сафия отвернулась и уставилась в иллюминатор.

У подруг не было слов, чтобы утешить друг друга. Теперь больше не было.

Пустыня похитила частицу их жизней, частицу их сердец. И обрести их снова можно будет только среди песков.

* * *

11 часов 42 минуты

Маскат, Оман

Омаха в бешенстве вышел из здания министерства национального наследия, яростным толчком распахнув перед собой дверь. Створка, отлетая обратно, едва не ударила в лицо спешившего следом за Омахой брата Денни.

– Омаха, успокойся.

Старший брат ответил гневной тирадой:

– Проклятые бюрократы! Здесь нужно получить разрешение даже на то, чтобы вытереть задницу в сортире!

– Но ты ведь добился всего, что было нужно, – попытался успокоить его Денни.

– На это ушло все утро, черт побери! И разрешение везти с собой на джипах запас долбаной солярки мы получили только потому, что этому треклятому Адольфу бен-Козлодою захотелось пообедать!

– Успокойся.

Схватив брата за локоть, Денни потащил его прочь от министерства. Прохожие бросали им вслед удивленные взгляды.

– А Сафия... Самолет Кары скоро совершит посадку. – Омаха сверился с часами. – Чуть больше чем через час.

Денни махнул рукой, подзывая такси. Белый седан " мерседес", отъехав от ближайшей стоянки, плавно затормозил у тротуара. Открыв дверь, Денни буквально запихнул брата внутрь. В салоне царила божественная прохлада кондиционера. В Маскате был еще только полдень, а температура уже поднялась выше тридцати пяти градусов.

Прохладный воздух подействовал на Омаху успокаивающе. Наклонившись вперед, он постучал по плексигласовой перегородке, отделяющей сиденье водителя.

– Пожалуйста, в аэропорт Сееб.

Кивнув, водитель, не включая сигнал поворота, тронулся с места, просто втискиваясь в плотный поток машин. Омаха откинулся на спинку сиденья и повернулся к брату.

– Мне еще никогда не приходилось видеть тебя таким возбужденным, – заметил Денни.

– О чем ты? Я возбужден? Да я абсолютно спокоен.

Денни уставился в окно.

– Ну да, как будто перспектива встретиться с бывшей невестой лицом к лицу не обрезала твой запал до короткого хвостика.

– Сафия не имеет к этому никакого отношения.

– Угу.

– У меня нет никаких причин нервничать.

– Продолжай уверять себя в этом, Омаха.

– Замолчи.

– Сам замолчи.

Омаха покачал головой. Оба брата хронически недосыпали с тех самых пор, как прибыли в Маскат две недели назад. Чтобы в такой короткий срок подготовить экспедицию, необходимо позаботиться о тысяче и одной мелочи: получить разрешения, оформить все необходимые документы, нанять охранников, рабочих, грузовики, договориться с командованием военно-воздушной базы в Тумрайте, закупить запасы воды, горючего, оружия, соли, химикатов для биотуалетов, организовать всех участников. И все эти задачи были взвалены на плечи братьев Данн.

Приезд Кары задержали неприятности в Лондоне. Если бы она приехала сюда сама, как и предполагалось, подготовка к экспедиции прошла бы значительно более гладко. Леди Кенсингтон почитали в Омане как новую мать Терезу филантропии. По всей стране таблички с ее именем украшали музеи, больницы, школы и детские приюты. " Кенсингтонские нефтяные скважины" получили много выгодных контрактов на добычу нефти, разработку полезных ископаемых, производство пресной воды, и корпорация вела свою деятельность, заботясь о благе страны и ее народа.

Однако после происшествия в музее Кара попросила братьев не поднимать лишнего шума и без крайней необходимости не упоминать о ее участии в экспедиции. Поэтому Омахе пришлось изрядно попотеть.

Миновав деловой квартал Маската, такси запетляло по узким извилистым улочкам старого города, стиснутым каменными заборами. Перед ними тащился грузовик, нагруженный соснами, который оставлял за собой дорожку сухих иголок.

Подготовка к Рождеству. В Омане.

Эта мусульманская страна была настолько открыта для Запада, что в ней отмечалось рождение Христа. Таким положением дел Оман был обязан исключительно своему монарху, султану Кабусу ибн Саиду. Султан, получив образование в Европе, открыл свою страну для окружающего мира, пожаловал своему народу самые широкие гражданские права и модернизировал внутреннее устройство государства.

Водитель такси включил радио. Из динамиков полилась музыка Баха, любимого композитора султана. По высочайшему указу днем разрешалось исполнение только классической музыки.

Омаха взглянул на часы. Ровно полдень. Он выглянул в окно. Хорошо, наверное, быть монархом.

Денни нарушил молчание.

– Кажется, за нами слежка.

Омаха посмотрел на брата, проверяя, не шутит ли тот. Денни сидел, обернувшись назад.

– Вон тот серый БМВ, в четырех машинах от нас.

– Ты уверен?

– Это БМВ, – произнес Денни уже тверже. – Я заметил его на улице перед нашей гостиницей, затем на стоянке у музея национальной истории.

Омаха знал, что его брат, представитель нового техногенного поколения, млел перед любой техникой немецкого производства и прекрасно разбирался в марках машин.

– Может быть, совпадение? Просто похожая машина той же самой марки.

– Ну конечно, " пятьсот сороковой" с инжекторным двигателем. Литые диски. Тонированные стекла. Даже если...

– Достаточно рекламных призывов, – оборвал брата Омаха. – Я тебе верю. Но если за нами действительно следят, возникает только один вопрос. Почему?

Омаха вспомнил о кровавой бойне, устроенной в Британском музее. Об этом сообщалось даже в газетах. Кара предупредила его вести себя как можно осторожнее, не поднимать шума. Омаха подался вперед.

– На следующем перекрестке поверните направо, – произнес он по-арабски, рассчитывая или оторваться от хвоста, или подтвердить подозрения.

Не обращая на него внимания, водитель проехал прямо. Омаха ощутил внезапный укол паники. Он подергал дверь. Заперта. Такси проехало поворот на аэропорт. Из динамиков продолжала литься музыка Баха. Омаха снова дернул ручку двери. Проклятье!

* * *

12 часов 4 минуты

В небе над Средиземным морем

Сафия сидела, уставившись в раскрытую на коленях книгу, не в силах различить ни слова. Эту страницу она тщетно пыталась прочитать уже в течение получаса. Напряжение оголило ее нервы. Плечевые мышцы сводило, от тупой головной боли ныли зубы.

Сафия бросила взгляд на залитое солнцем голубое небо. Ни облачка. Бескрайний чистый холст. У нее возникло ощущение, что она уходит из одной жизни и спешит навстречу другой. Что во многих отношениях соответствовало истине. Она покидала Лондон, свою квартиру, стены Британского музея, все, что считала безопасным на протяжении последних десяти лет. Однако эта безопасность оказалась иллюзией настолько хрупкой, которая разбилась вдребезги всего за одну ночь.

И снова руки Сафии оказались запятнаны кровью. Всему виной была ее работа.

Райан...

Сафия не могла стереть из памяти изумление, мелькнувшее в глазах Флемминга за мгновение до того, как пуля отрезала его от этого мира. Даже по прошествии нескольких недель она постоянно ловила себя на настоятельной потребности вымыть лицо, которая не отпускала ее даже ночью. Мыло и холодная вода. Однако ничто не могло смыть ощущение чужой крови на коже.

И хотя Сафия признавала иллюзорность безопасности жизни в Лондоне, город стал ей домом. Здесь у нее были друзья, коллеги по работе, любимый книжный магазин, кинотеатр, в котором крутили старые фильмы, кафе, где готовили великолепный капуччино с карамелью. Лондонские улицы определяли ее жизнь.

И еще здесь был Билли. Сафия была вынуждена оставить кота у Джулии, ботаника из Пакистана, жившей в квартире под ней. Перед отъездом Сафия нашептала Билли на ухо обещания, которые надеялась сдержать.

И тем не менее ее не покидало беспокойство, пропитавшее тело до мозга костей. Частично эта тревога не поддавалась никакому объяснению, являясь лишь всепоглощающим ощущением надвигающейся опасности. Сафия обвела взглядом салон. А что, если всех, кто здесь находится, ждет такой же конец, как и Райана, – полка в городском морге, а затем холодная могила, запорошенная первым зимним снегом?

От одной мысли об этом у Сафии заледенело все внутри. Дыхание причиняло боль. Руки задрожали. Почувствовав накатывающуюся волной знакомую панику, Сафия приложила все силы, чтобы справиться с ней. Она сосредоточилась на вдохах и выдохах, обратив внимание на окружающий мир, подальше от себя самой, источника бесконечного страха.

Монотонный гул двигателей заставил всех пассажиров откинуть спинки кресел и постараться урвать краткие мгновения сна, пока самолет летит на юг. Даже Кара удалилась в свои личные покои – но только не для сна. Сквозь перегородку проникал ее приглушенный голос. Кара подготавливала прилет, разбирая горы нудных, но таких важных мелочей. Неужели она теперь совсем не спит?

Тихий шум за спиной заставил Сафию обернуться. За креслом стоял Пейнтер Кроу, появившийся словно по волшебству. В одной руке он держал высокий стакан воды со льдом, а другой протягивал крошечный хрустальный стаканчик, наполненный до краев золотисто-коричневой жидкостью. Судя по запаху, бурбоном.

– Выпейте вот это.

– Я не...

– Просто выпейте. Не растягивая. Одним глотком.

Подняв руку, Сафия приняла стаканчик, думая только о том, как бы не расплескать налитый в него напиток, а вовсе не горя желанием его выпить. С той самой кровавой ночи, когда Сафия поблагодарила доктора Кроу за спасение, они не обмолвились друг с другом и парой слов. Опустившись в соседнее кресло, Пейнтер подбодрил:

– Ну же, давайте.

Не имея сил спорить, Сафия поднесла стаканчик к губам и вылила его содержимое в рот. Бурбон обжег ей горло, спускаясь вниз, ударил в нос, а затем огненным жаром осел в желудке. Молодая женщина вернула стаканчик. Пейнтер протянул взамен стакан воды.

– Содовая с лимоном. А ее лучше пить медленно.

Сафия послушно выпила воду, держа стакан обеими руками.

– Так лучше?

Она кивнула.

– Со мной все в порядке.

Наклонившись, чтобы лучше видеть, Пейнтер всмотрелся в ее лицо. Сафия упорно избегала взгляда, уставившись на его вытянутые ноги. Пейнтер скрестил щиколотки, открывая носки. Черные, с разноцветными ромбами.

– Вы в этом не виноваты, – сказал он.

Сафия напряглась. Неужели чувство вины, охватившее ее, настолько бросается в глаза? Она смущенно покраснела.

– Не виноваты, – повторил Пейнтер.

Его голос был лишен увещевательных интонаций, с какими Сафию пытались поддержать остальные – коллеги, друзья, даже полицейский психолог. Пейнтер же произнес эти слова совершенно будничным тоном.

– Я имею в виду Райана Флемминга. Ему просто не повезло. Он оказался не в том месте и не в то время. Вот и все.

Сафия метнула на него взгляд и тотчас же снова отвернулась. Она почувствовала исходящее от Пейнтера тепло, подобное бурбону, обжигающее и мужественное. Ей удалось найти в себе силы говорить, спорить.

– Райана не было бы в музее, если бы я не задержалась допоздна на работе.

– Хрена с два.

Сафия удивилась, услышав от него такое. Пейнтер продолжал:

– Мистер Флемминг находился в музее для того, чтобы наблюдать за нами. За мной и Корал. Его присутствие в ту ночь никак не было связано с вами и с тем, что вы обнаружили железное сердце. Нас вы тоже вините в его смерти?

Отчасти это было именно так. И все же Сафия покачала головой, сознавая, на ком именно лежит вина.

– Грабители пришли за сердцем, а его нашла я.

– И если мне не изменяет память, это далеко не первая попытка кражи из Британского музея. Кажется, не далее как четыре месяца назад ночью был похищен этрусский бюст. Грабители проникли через крышу.

Сафия сидела, опустив голову.

– Райан возглавлял службу безопасности, он выполнял свою работу. И знал, с каким риском она связана.

Хотя до полной убежденности было еще далеко, Сафия почувствовала, что тугой узел у нее в желудке чуть ослаб. Впрочем, опять-таки, может быть, это объяснялось действием алкоголя.

Пейнтер прикоснулся к ее руке. Сафия вздрогнула, но американец не стал отнимать руку. Он зажал ее пальцы между ладонями, которые после холодного стакана содовой показались горячими.

– Пусть леди Кенсингтон не рада нашему участию в экспедиции, но я просто хочу, чтобы вы знали: вы не одиноки. Мы будем работать вместе.

Медленно кивнув, Сафия высвободила руку, смущенная этой близостью, вниманием со стороны практически незнакомого мужчины. Однако ей пришлось сплести пальцы, сохраняя тепло. Вероятно, почувствовав ее смущение, Пейнтер откинулся назад. У него в глазах блеснули веселые искорки.

– Вы просто держитесь изо всех сил... По собственному опыту я знаю, что это получается у вас чертовски хорошо.

Сафия представила себе, как она болталась под крышей музея. Хорошенькое было зрелище! И кончики ее губ тронула непрошеная улыбка, первая с той жуткой ночи. Пейнтер не отрывал взгляда от лица Сафии, всем своим видом говоря: " Ну вот, все хорошо". Наконец он встал.

– Полагаю, мне надо постараться немного поспать. Как и вам.

Решив, что такое теперь возможно, Сафия проводила Кроу взглядом. Он бесшумно прошел по застеленному ковровой дорожкой салону, возвращаясь в свое кресло. Почувствовав, что улыбка у нее на лице погасла, она прикоснулась пальцем к щеке. У нее внутри до сих пор горел огонь бурбона, помогающий ей обрести в себе опору. Как такая простая вещь могла принести столько облегчения?

Однако Сафия понимала, что в действительности все дело не в алкоголе, а в душевном тепле. Она успела забыть, что это такое. Прошло уже столько времени с тех пор, как...

* * *

12 часов 13 минут

Откинувшись назад, Омаха обеими ногами с силой ударил по стеклу, отделявшему его от водителя. Его каблуки лишь скользнули, не причинив никакого вреда. С таким же успехом можно было колотить по стальному листу. Пуленепробиваемое стекло. Омаха в отчаянии ударил локтем по боковому стеклу. Тот же самый эффект.

Они в ловушке. Их похитили.

– Та машина продолжает следовать за нами, – заметил Денни, кивая на седан БМВ, который неотступно держался сзади на расстоянии пятидесяти ярдов.

Сквозь тонированные стекла в салоне виднелись смутные силуэты на переднем и заднем сиденьях. Такси въехало в жилой район, застроенный приземистыми домами из отштукатуренного камня, выкрашенными белым. От отраженных солнечных лучей слепило глаза. Вторая машина ехала следом, словно на привязи. Омаха снова наклонился к перегородке.

– Почему? – спросил он по-арабски.

Водитель упорно не обращал на него внимания. Молчаливый и невозмутимый, он мастерски петлял по узким улочкам.

– Нам нужно выбраться из машины, – сказал Омаха. – Попытать шансы на улицах.

Денни сидел, повернувшись к двери, и разглядывал облицовку.

– Tou coupe-ongles^[4], Омаха, – произнес он по-французски, чтобы водитель ничего не понял.

Денни протянул руку так, чтобы водителю не было видно. Омаха сунул руку в карман. Зачем Денни понадобились его маникюрные ножницы? Он спросил по-французски:

– Ты собираешься вырезать ими дверь?

Не оборачиваясь, Денни склонил голову.

– Этот ублюдок запер нас с помощью устройства защиты детей.

– И что?

– А то, что мы выберемся отсюда, воспользовавшись той же самой системой безопасности.

Омаха достал из кармана маникюрные ножницы, закрепленные вместе с ключами на брелоке. Он протянул ножницы Денни, и тот накрыл их ладонью.

– Что ты собираешься...

Шикнув на него, Денни раскрыл ножницы и выдвинул крохотную пилку для ногтей.

– В журналах писали о чрезмерной чувствительности систем безопасности, которыми оснащаются " мерседесы". Приходится соблюдать меры предосторожности, даже когда снимаешь облицовку двери.

Облицовку двери? Прежде чем Омаха успел задать свой вопрос вслух, Денни повернулся к нему.

– Когда именно ты предпочитаешь открыть дверь?

" Прямо сейчас", – подумал Омаха. Но тут впереди появился большой открытый базар. Омаха склонил голову.

– Вон там было бы лучше всего. Мы попробуем затеряться среди торговых лавок. Оторваться от тех, кто находится в БМВ.

Денни кивнул.

– Будь готов.

Выпрямившись, он откинулся назад. Пилочка для ногтей застыла под подлокотником двери.

– Эрбеги? – уточнил Омаха, забыв перейти на французский.

– Боковые воздушные подушки, – подтвердил Денни. – Когда любая из них срабатывает, система безопасности автоматически разблокирует все двери, чтобы открыть доступ спасателям.

– Значит, ты собираешься...

– Мы уже почти добрались до базара, – прошипел Денни.

Проезжая мимо входа на базар, водитель " мерседеса" сбросил скорость, чтобы ненароком не задеть кого-нибудь из многочисленных покупателей.

– Давай! – шепотом приказал Омаха.

Сунув пилку под панель с воздушными подушками, Денни яростным движением крутанул ее, словно зубной хирург, воюющий с упрямым коренным зубом.

Ничего не случилось.

Проехав мимо базара, седан начал снова набирать скорость.

Пробурчав под нос ругательство, Денни склонился к двери. Ошибка. С хлопком петарды воздушная подушка выстрелила, хорошим апперкотом ударив Денни в лицо, отчего его голова дернулась назад.

В машине загудел сигнал тревоги. Водитель резко нажал на тормоз.

Денни заморгал, зажимая нос. Сквозь пальцы проступила кровь.

Омаха не стал терять время на то, чтобы выяснять, что именно произошло с братом. Отстранив Денни, он протянул руку и дернул за ручку. Освобожденный замок поддался, и дверь распахнулась. Да здравствует немецкая техника!

Омаха подтолкнул Денни, и тот, еще оглушенный ударом, вывалился из машины. Омаха выпрыгнул следом за ним. Упав на асфальт, они по инерции откатились в сторону. " Мерседес", проехав еще немного, застыл на месте.

Страх придал Омахе силы. Он быстро вскочил на ноги, поднимая за собой Денни. Они находились всего в нескольких шагах от входа на базар. Но БМВ рванул вперед, затем пошел юзом, резко тормозя.

Омаха со всех ног бросился к толпе людей, увлекая брата за собой.

Распахнулись три двери. Из машины выскочили черные фигуры, с натянутыми на головы масками. У них в руках сверкнули полированным металлом пистолеты. Один из нападавших взмахнул автоматической винтовкой.

Добежав до входа на базар, Омаха наскочил на женщину, несшую в корзине хлеб и фрукты. Высоко в воздух взлетели лепешки и финики.

– Извините, – пробормотал Омаха, пятясь к торговым рядам.

Денни неотступно следовал за ним. Нижняя половина его лица была залита кровью. Сломан нос?

Братья побежали по центральному проходу. Вокруг запутанным лабиринтом расстилался базар. Под тростниковыми навесами стояли тележки и ларьки, заставленные тюками шелка и кашмирского хлопка, корзинами с гранатами и фисташками, обложенными льдом банками с крабами и белой рыбой, бочками с соленьями и кофейными зернами, россыпями свежесрезанных цветов, большими лепешками из пресного теста, ломтями вяленого мяса. В воздухе стоял чад многочисленных открытых печей, на которых жарилось и варилось что-то очень вкусное. Из боковых проходов доносился запах баранов, человеческого пота, приторно-сладкий аромат благовоний и меда.

И этот лабиринт был заполнен толпами народа, собравшегося со всего Аравийского полуострова и из-за его пределов. Мимо мелькали лица всех оттенков, иногда полуприкрытые, по большей части нет. Беглецов сопровождали недовольные восклицания на хинди, английском и на всех диалектах арабского.

Омаха тащил Денни через пеструю радугу и шум, то мечась из стороны в сторону, то ускоряясь по прямой. Где преследователи? Сзади? Впереди? Определить это не было никакой возможности. Оставалось только непрерывно находиться в движении.

Вдалеке сквозь какофонию толпы пробились завывания машин оманской полиции. Помощь идет, но удастся ли им остаться в живых достаточно долго, чтобы ею воспользоваться?

Когда братья бежали по длинному прямому проходу, Омаха оглянулся и увидел, как в противоположном конце появилась фигура в маске, которая принялась словно антенной локатора водить головой из стороны в сторону. Заметить ее было очень просто, поскольку толпа разбежалась в разные стороны, образовав вокруг нее открытое место. Похоже, преследователь тоже услышал вой полицейских машин. Его также поджимало время.

Омаха не собирался упрощать ему жизнь. Он тянул за собой Денни, увлекаемый течением толпы. Завернув за угол, братья нырнули в лавку, в которой продавались корзины из тростника и глиняная утварь. Хозяин в длинном белом одеянии, увидев окровавленное лицо Денни, махнул рукой, рявкнув что-то по-арабски. Для того чтобы получить разрешение укрыться здесь, потребуется изрядное мастерство.

Раскрыв бумажник, Омаха достал несколько банкнот по пятьдесят риалов и разложил их на прилавке. Штук десять. Хозяин лавки, прищурившись, посмотрел на деньги. Согласится или нет? Омаха протянул руку, чтобы забрать банкноты, но хозяин остановил его.

– Халас! – объявил старик, показывая жестом, что братья должны присесть и затаиться.

" По рукам! "

Омаха присел за рядом корзин. Денни пригнулся в тени большого горшка из красной глины. Горшок был таких размеров, что брат смог бы поместиться внутри. Денни зажимал нос, тщетно пытаясь остановить кровотечение.

Омаха не отрывал взгляда от прохода. Через несколько мгновений послышался стук сандалий и шелест длинных одежд. На углу остановился человек в маске, торопливо оглядывающийся вокруг себя. Вой полицейских сирен усиливался. Преследователь склонил голову набок, прислушиваясь. Он понял, что ему придется отказаться от погони, иначе его схватят.

Омаха ощутил прилив надежды. Но тут его брат чихнул.

* * *

12 часов 45 минут

Заход на посадку

" Лирджет" развернулся над водной гладью, готовясь заходить на посадку в международный аэропорт Сееб. Сафия прильнула к маленькому иллюминатору.

Внизу расстилался город Маскат. На самом деле он состоял из трех обособленных частей, отделенных друг от друга цепью холмов.

Реактивный самолет накренился, делая разворот вправо, и показался самый древний район Маската, который, вполне естественно, назывался Старым городом. Вдоль изогнувшегося полумесяцем залива с прозрачной голубой водой, белые песчаные берега которого были утыканы финиковыми пальмами, выстроились дома из необожженного кирпича. В обнесенном старинной крепостной стеной городе находились дворец Алам и внушительные каменные форты Мирани и Джалали.

Куда ни падал взор Сафии, все вызывало воспоминания, призрачные, словно отражение на водной глади залива. Оживали давно забытые события: прогулки с Карой по узким улочкам, первый поцелуй в тени крепостной стены, вкус леденцов с кардамоном и посещение дворца султана, пугающее, волнующее.

Сафию прохватил озноб, не имеющий никакого отношения к работающим в салоне самолета кондиционерам. У нее перед глазами расплылись картины родины, дома. Сплав горя и радости.

Самолет снова развернулся, взяв курс на аэропорт, и Старый город скрылся из вида, уступив место Матраху, другой части Маската, в которой находился морской порт. С одной стороны вдоль причалов стояли современные огромные корабли, с другой стороны – стройные одномачтовые дхоу, традиционные рыбацкие суда.

Сафия смотрела на гордый строй деревянных мачт и сложенных парусов, так резко контрастирующих со стальными исполинами, поглощающими солярку. Эта картина как нельзя лучше передавала характер ее родины, в которой древнее и современное смешиваются, оставаясь навечно разделенными.

Третий район Маската был наименее интересным. В глубь материка от Старого города и порта, зажатый холмами, поднимался Руви, современный деловой центр, экономическая столица Омана. Именно там находилась штаб-квартира " Кенсингтонских нефтяных скважин".

Самолет повторил путь, прожитый Сафией и Карой: от Старого города до Руви, от живых, непослушных подростков, резвящихся на улицах, до солидных персон, чья жизнь ограничена рабочими кабинетами и пыльными музеями. Таким было настоящее.

Самолет начал снижаться, нацелившись на длинную бетонную ленту взлетно-посадочной полосы. Сафия откинулась на спинку кресла. Остальные пассажиры с любопытством смотрели в иллюминаторы.

Сафия взглянула на Клея Бишопа. Американский аспирант покачивал головой в такт музыке, звучащей в наушниках. Темные очки то и дело сползали по носу, вынуждая Клея постоянно поправлять их. Он был в своем неизменном наряде – джинсах и футболке.

Впереди Клея сидели Пейнтер и Корал, прильнувшие к одному иллюминатору. Они вполголоса разговаривали друг с другом. Корал указала что-то на земле, и Пейнтер кивнул, рассеянно теребя прядь волос, выбившуюся, когда он дремал в кресле.

Отодвинув дверь личного салона, на пороге появилась Кара.

– Мы заходим на посадку, – предупредила подругу Сафия. – Тебе лучше сесть в кресло.

На лице Кары была написана тревога. Она подошла к Сафии и тяжело плюхнулась в свободное кресло рядом. Застегивать ремень она не стала.

– Я не могу связаться с Омахой, – сказала Кара вместо предисловия.

– Что?

– Он не отвечает на звонки. Возможно, умышленно.

Сафия решила, что это совсем не похоже на Омаху. Да, порой он вел себя безалаберно, однако во всем, что касалось дела, становился безукоризненно пунктуальным.

– Должно быть, он просто занят. Ты загрузила его работой по самые уши. Не тебе объяснять, как упрямо и несговорчиво могут вести себя атташе в Маскате.

Кара с трудом подавила раздражение.

– Если он не встретит нас в аэропорту, ему несдобровать.

В ярком свете салона Сафия заметила, как расширены зрачки у ее подруги. Кара выглядела одновременно утомленной и возбужденной.

– Раз Омаха обещал быть там, он будет.

Кара вопросительно подняла брови.

– Ты хочешь сказать, на него можно положиться?

Сафия ощутила укол; ее душа разрывалась на две половинки. Инстинктивно ей захотелось защитить Омаху, как это бывало в прошлом. Однако горло Сафии сдавило воспоминание о том, как она вложила Омахе в руку обручальное кольцо. Тогда он не понял всю глубину ее боли. Но впрочем, кто мог бы ее понять? Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не бросить взгляд на Пейнтера.

– Ты бы лучше пристегнулась, – предупредила она Кару.

* * *

12 часов 53 минуты

Денни чихнул. Громкий звук, похожий на выстрел, напугал сидящих в клетке голубей в соседней лавке. Птицы захлопали крыльями по бамбуковым прутьям решетки.

Омаха с ужасом увидел, как неизвестный в маске, обернувшись, шагнул к лавке, в которой укрылись они с братом. Он оказался в каком-нибудь ярде от горшка, за которым притаился Денни. Тот, зажав нос и рот ладонью, пригнулся еще ниже. По подбородку струилась кровь. Омаха привстал, напряг мышцы ног, готовясь к прыжку. Единственная надежда на внезапность.

Вой полицейских сирен становился все громче, приближаясь к базару. Эх, если бы Денни потерпел всего минутку!

Неизвестный держал винтовку на изготовку у плеча, выставив ее вперед. Его движения были четкими, уверенными. Омаха стиснул кулаки. Надо будет отбить ствол винтовки вверх, а затем, пригнувшись, броситься вперед.

Однако, прежде чем он успел двинуться с места, старик хозяин, шаркая ногами, вышел в проход между торговыми рядами. В одной руке он держал опахало, другой вытирал нос.

– Проклятая сенная лихорадка, – пробормотал старик, поправляя корзины у Омахи над головой.

Увидев неизвестного в маске, он изобразил удивление и, выронив опахало, вскинул руки и отскочил назад. Неизвестный, пробормотав ругательство, махнул винтовкой, отгоняя старика. Тот подчинился и, согнувшись в три погибели, пятясь, отступил в лавку, закрывая голову руками.

От входа на базар донесся визг тормозов – прибыла оманская полиция. Сирены выли не переставая.

Неизвестный обернулся и, постояв в нерешительности, сделал единственно возможное в данной ситуации. Шагнув к огромному горшку, за которым притаился Денни, он засунул винтовку внутрь. Затем, быстро оглядевшись по сторонам, сорвал с лица маску и тоже швырнул ее в горшок. После чего, шелестя длинным одеянием песчано-желтого цвета, фигура скрылась в лабиринте торговых рядов, чтобы смешаться с толпой.

Оставшись неузнанной.

И только Омаха пристально наблюдал за всем этим. Он успел разглядеть лицо этой женщины.

Темно-коричневая кожа цвета крепкого кофе, карие глаза, слезинка, вытатуированная под левым глазом.

Бедуинка.

Выждав, Омаха выбрался из укрытия. Денни на четвереньках выполз из-за горшка, присоединяясь к нему. Омаха помог брату подняться на ноги. Появился хозяин лавки, ладонями разглаживая балахон.

– Шук ран, – гнусавя разбитым в кровь носом, пробормотал Денни благодарность старику.

Тот с типичным для Востока равнодушием лишь пожал плечами. Достав из бумажника еще одну банкноту в пятьдесят риалов, Омаха протянул его хозяину. Тот скрестил руки, повернув их ладонями вниз.

– Халас!

Сделка была заключена, и теперь продолжать торговаться было бы оскорблением. Вместо этого старик подошел к стопке корзин и выбрал одну из них.

– Возьмите, – сказал он. – Подарите красивой женщине.

– Вир кам? – спросил Омаха. Сколько стоит?

Старик улыбнулся.

– Для вас? Пятьдесят риалов.

Омаха тоже улыбнулся, понимая, что его надули. Тем не менее он протянул банкноту.

– Халас.

Когда братья выходили с базара, Денни, говоря в нос, спросил:

– Почему, черт побери, эти ребята пытались нас похитить?

Омаха пожал плечами. Он не имел понятия. А Денни, судя по всему, в отличие от него не успел разглядеть нападавшего. Не ребята... девчата. Теперь, оглядываясь назад, Омаха вспоминал, как двигались неизвестные, и приходил к выводу, что они все могли быть женщинами.

Он снова представил себе лицо женщины с винтовкой. Кожа, бронзовая от солнца.

Сходство было несомненным.

Эта женщина могла сойти за родную сестру Сафии.