Служащая

Костюмерная «Рунге унд Бауэр», добрый день.

Маша

Добрый день. Я хотела бы взять напрокат два мундира: оберфюрера СС и майора НКВД.

Служащая

35 марок в сутки.

Вспыхивает свет. Белая сцена и белый задник. Маша в форме майора НКВД, голый Гюнтер.

Маша (распаковывает сверток с мундиром оберфюрера)

Вот. Одевайся.

Гюнтер (оторопело смотрит на мундир)

Ч-ч-что?

Маша

Надевай быстро.

Гюнтер

Я?

Маша

Да, ты!

Гюнтер

Я… я никогда н-н-не надену эт-т-то говно.

Маша (угрожающе смотрит ему в глаза)

Надевай.

Гюнтер

Нет! Н-н-никогда… говно… г-г-говно…

Маша

Надевай!

Гюнтер

Нет! Нет! Н-н-нет!

Маша (бьет его)

Надевай!

Гюнтер

Н-н-никогда!

Маша (бьет)

Надевай, дурак! Надевай, сволочь!

Гюнтер

Нет! Нет! Н-н-не-е-е-е-т!!!

Маша (опускается перед ним на колени)

Я прошу тебя. Ну, я прошу тебя… очень прошу, очень.

Гюнтер (после долгой паузы)

3-з-за это могут арестовать.

Маша

Ты не должен об этом думать. Думай о том, что это нужно тебе, нужно нам.

Помогает ему надеть мундир.

И ничего не бойся. Пока ты со мной — ничего не случится.

Гюнтер

Я не могу… не могу…

Маша (застегивает ему пуговицы)

Ты все можешь. Мы с тобой все можем. Мы сильные! Правда?

Встряхивает его.

Правда?

Гюнтер (обнимает ее)

Правда.

Маша

Поехали.

Из белой сцены возникают белые фигуры существ. Каждое существо сопряжено с частью черного «мерседеса». Существа собираются вместе, тем самым складывая из частей «мерседес». Гюнтер и Маша садятся на край сцены. Звучит немецкий марш «Heute wollen wir marschieren…» Существа начинают двигаться в такт музыке, и вместе с ними колышется, движется «мерседес».

Маша

В десять мы выехали. Гюнтер за рулем в мундире оберфюрера, я рядом в форме майора НКВД. Было солнечное весеннее утро. Наш автопробег Гамбург–Оберзальцберг длился восемь часов. Мы проехали всю Германию. Какая маленькая страна. Теперь я понимаю их лозунг, про который мне рассказывал папаша: «Дас Фольк онэ Раум». Раума в Германии действительно маловато. Зато классные автобаны. Да и «мерседес-600» тоже не последнее говно. Как сказал бы твой любимый поэт: это черный леденец, обсосанный богами Валгаллы и выплюнутый на просторы Земли. Он набит всякой всячиной, но, когда мне Гюнтер дал порулить, я поняла, что не хватает двух вещей: хуя в сиденье и пулемета спереди. Несись, ебись и стреляй, и никакого мужика не надо!

Гюнтер

Маша, к-к-куда мы едем?

Маша

На юг, милый.

Гюнтер

К-к-куда конкретно?

Маша

Ты обещал не задавать вопросов. Расслабься и перестань потеть, а то мы врежемся.

Гюнтер

А ты… ув-в-верена, что это поможет?

Маша

Абсолютно.

Гюнтер

М-м-можно, я хотя бы другую м-м-музыку поставлю?

Маша

Нельзя… Но как мы ехали, солнышко! Никогда не забуду. Как нам сигналили, как крутили пальцем у лба, как кричали вслед: свиньи! фашисты! Три раза нас останавливала полиция. Они были хорошо информированы многочисленными автобанными осведомителями, но явно растеряны и не готовы к решительным действиям. Все кончалось проверкой документов и нелепыми вопросами, на которые Гюнтер, потея, отвечал.

Гюнтер

Эт-т-то мое личное дело.

Маша

Они оторопело возвращали документы. Все-таки немцы удивительно серьезный народ. В Москве на Красную площадь выходи в эсэсовской форме — никто тебе слова не скажет. А здесь — вопрос жизни и смерти. В Фульде на бензоколонке в нас бросили пивной бутылкой, под Нюрнбергом за нами безуспешно погналась гэдээровская семья на «траби», в Ингольштадте нам аплодировали двое парней на мотоциклах, в Мюнхене на нас молча пялились, не выражая особых эмоций, возле чудесного Хим-Зее мы чуть не раздавили белку, и нам плюнула в лобовое стекло какая-то старушка, Гюнтер проехал еще пару километров, резко затормозил, выскочил из машины и побежал, срывая китель.

Гюнтер вскакивает и бежит.

Гюнтер

Все! Все! Х-х-хватит! Н-н-ненавижу это г-г-гов-но! Н-н-ненавижу!

Маша

Гюнтер, прекрати! Стой!

Бежит за ним.

Гюнтер

Н-н-ненавижу! Н-н-ненавижу!

Маша (ловит его, падает вместе с ним)

Стой!

Гюнтер всхлипывает, Маша обнимает его, прижимает к себе.

Последние километры. Баварские Альпы. Бад Райнхельхаль, Винкль, Бишофвизен и — Берхтесгаден. По серпантину мы поднялись на Оберзальцберг. Когда мы въехали на плато и возле Hotel zum Tü rken Гюнтер заглушил мотор (существа перестают двигаться), я вышла из машины, вдохнула этот воздух, посмотрела вокруг.

«Мерседес» плавно разваливается на части, существа группируются по-новому, собирая из частей «мерседеса» горный пейзаж.

Гитлер был очень не дурак, выбирая такое место. Дух захватывает. А людишки внизу кажутся муравьями.

Свет гаснет. Появляется луна, загораются звезды.

Маша

Гюнтер, вставай.

Гюнтер

А… что? М-м-маша… который час?

Маша

Неважно.

Гюнтер

Мой Бог… значит, это был не с-с-сон… я в этом ужасном мундире, в эт-т-том гадком месте…

Маша

Наклонись сюда.

Гюнтер

Ч-ч-что это?

Маша

Кокаин. Осторожней. Выдохни, а теперь нюхай. Резко.

Гюнтер (вдыхает)

А-а-а-а…

Маша (нюхает)

Вот так.

Гюнтер

Он г-г-горчит… я раньше н-н-никогда не пробовал…

Маша

Пошли.

Гюнтер

Как тихо…

Маша (поднимается на возвышение)

Вот здесь стоял дом Гитлера.

Гюнтер (подходит к ней)

Я л-л-люблю тебя. Д-д-даже здесь, д-д-даже в этом п-п-проклятом месте я люблю тебя.

Маша (обнимает его)

Милый. Я тоже люблю тебя. Мы с тобой никогда не расстанемся.

Появляется Маша-2 в белом длинном платье с букетиком ландышей. Маша смотрит на нее.

Маша-2 (кивает)

Давай…

Гюнтер и Маша проваливаются внутрь возвышения, оказавшегося странной конструкцией из существ и частей «мерседеса». Конструкция подсвечивается алым светом и начинает двигаться, словно пережевывая Машу и Гюнтера. Они кричат.

Маша-2 (нюхает ландыши)

Прости меня, ангел мой, но адекватно описать то, что произошло с нами, я не в состоянии. Причина тому не страх и не отвращение, но отсутствие отстраненного взгляда на нас, невозможность холодного наблюдения. Ты знаешь, я никогда не была равнодушной, расчетливой, сдержанной. Я умела отдаваться без остатка. Эта ночь не стала исключением. В потрясенной душе моей алыми всполохами оживают те 46 минут. Но мне трудно собрать воедино осколки этой божественной мозаики. Я помню Голубое Желе на мужских ключицах, помню вхождение Крюка Отца в мой анус, помню Мамину Туфлю, разрываемую впервые восставшей плотью Гюнтера, помню сломаный Платиновый Пояс Верности, помню трещину в Багровой Преграде. План Марка оказался поистине гениальным.

Все стихает.

Маша

Утром мы проснулись голые на молодой траве и совершили наш первый полноценный акт любви.

Конец четвертого действия.