Глава 10

Отец на картине устало трет виски, повторяя в точности движение, не раз виденное мною еще при его жизни. Сам я мнусь перед ним с ноги на ногу, зная, что за подобные дела меня по головке не погладят, скорее, приложат чем-нибудь тяжелым. Впервые я эгоистично радуюсь тому, что у портрета нет рук.

— Драко, да как же ты посмел хоть… — отец хмурится, глядя на меня. – Я воспитал чудовище… Хорошо, что у твоей матери оказалось достаточно мозгов, чтобы заставить тебя исправлять свои огрехи. Дурень. Почему они до сих пор не введены в род?

— Я думал, что ты меня прибьешь, — бурчу я. – Гермиона же магглорожденная…

— Угу, — соглашается папа. – Поэтому и смогла понести от тебя. Иногда кровь надо разбавлять, Драко. А свои глупые идеи насчет непогрешимости и чистокровности рода Малфоев я оставил уже давно, когда самого сильного волшебника Англии победил полукровка, предатель крови и грязнокровка.

— Магглорожденная! – еще раз уперто повторяю я. – Ее кровь такая же, как и у меня, и если ты еще раз посмеешь ее оскорбить…

— Показываешь зубки, дракончик? – язвит отец, потягивая вино из бокала. – Конечно, я не одобряю твоего выбора. Но нашему роду грозило вымирание, а где дочка, там и сынок… Ты меня понимаешь?

— Старый интриган, — хмыкаю я. – Тебе бы все род поднять. Почему с мамой еще ребеночка не заделали?

Отец хохочет, а я вдруг чувствую тепло – Поттер, зараза, отличный подарок придумал! Всем угодил – у Кэри теперь есть не только бабушка, но и дедушка, пускай и нарисованный. Нарцисса получила обратно мужа, пусть и в несколько двумерном состоянии, Гермиона, наконец, познакомится ближе с отцом будущего мужа – я планирую на днях сделать ей предложение. Ну, и мне отца вернул – не получилось вытащить из Азкабана, пусть хоть так… Папа нарисован мастерски – чувствуется умелая рука художника – по-видимому, его рисовал тот же умелец, который написал в кабинет директора портрет Снейпа: последнюю дань покойному, последний подарок от болеющего виной Поттера. Кстати, Снейп вышел потрясающе – первоклашки, которые попадают в кабинет к МакГонагалл, трясутся и икают, глядя на сурового, мрачного мужчину, помешивающего в котле какую-то зеленую жижу – даже на портрете Снейп не может оставить свои химикалии.

— А ты не думал, дорогой сын, что у нас с Нарси была та же проблема? Мы тебя-то еле родили, чудом, можно сказать. А на второго ребенка ее женских сил просто не хватило бы, — папа с трудом переводит дыхание, все еще хихикая. – Мне все чаще кажется, что миром правит Его Величество Случай – Волдеморт сам себя, считай, порешил, ты вот, сам про свой диагноз не зная, с гряз… прошу прощения, магглорожденной связался… Ох, не зря мать на поклон к Снейпу ходила, не зря.

— Ну тебя, — я показываю портрету язык. – Знаешь, пап… Я так давно не слышал, как ты смеешься…

— Ну, теперь некому над моей душой стоять – Волдеморт, похоже, уже никогда не восстанет. Так что дерзай, чадо – и попробуй ее потерять, с того света прокляну.

— Драко? – я слышу любимый голос сзади и оборачиваюсь.

Мое Счастье стоит босиком на полу, завернувшись в пушистое длинное полотенце, с волос ее, отяжелевших и распрямившихся, каплет вода прямо на плиты. Она смущена – натягивает полотенце повыше, встретившись глазами с папой. Видимо, Гермиона рассчитывала незаметно прошмыгнуть до спальни, но вот наткнулась на меня – и щеки ее полыхают румянцем.

— У тебя пена в ванной пахнет земляникой, — наконец, нарушает она тишину.

— И персиком, и фейхоа, и даже белым вином, — хмыкаю я, осторожно подкрадываясь – ни дать, ни взять, хищник на охоте.

Моя прекрасная добыча морщит нос и чихает. Подхватываю ее на руки и строго выговариваю:

— Штурман Грейнджер, вы перезаражаете мне весь экипаж. Пристегните ремни, мы взлетаем.

И, не слушая ее протестов, несу свое сокровище в спальню – в свою спальню, ибо вид ее, разомлевшей после ванны и смущенной, разжег во мне костер. Не будь я Малфой, если я не смогу убедить ее в том, что близость со мной – не наказание, а удовольствие.

Роняю Гермиону на кровать и сам забираюсь на нее с ногами, улыбаясь и глядя, как она выпутывается из плена собственных волос. Она сейчас до боли напоминает русалочку – и я вздрагиваю, вспоминая черное болото и зеленую чешую на ее руках. Разворачиваю ее локоть нежным местом кверху и целую, щекоча языком:

— Штурман Грейнджер, вы хотите свести меня с ума?

— Никак нет, капитан, — Гермиона настороженно наблюдает за мной, но не вырывается – меня это радует. – Капитан, куда мы сегодня летим?

— Ммм… — ничего умнее у меня не выходит, потому что махровое полотенце бессовестно приоткрывает грудь Гермионы, основательно срывая мне крышу. – Я больше так не могу… Женщина, ты прекрасна! Знала бы ты, как я…

— Что? – Гермиона сжимается – я это чувствую, даже ее кожа боится.

— Люблю тебя, — выдыхаю я, лаская языком ее локоть. – Люблю, хочу, не могу больше… Стоп, Драко. Гермиона, пни меня из кровати, я же сам не уйду!

Гермиона смеется и совершает настоящее преступление – ведет пальчиком по моей приоткрытой коварным зеленым халатом груди. Она даже не представляет, какую бурю разжигает во мне, не знавшем женщины с тех пор, как мы помирились…

— Герми, я же не остановлюсь, — предупреждаю я, начиная уплывать.

— Мне страшно, Драко, — серьезно заявляет Гермиона, отнимая у меня руку. – Мне очень страшно.

Она садится на кровати, неловко кутаясь в полотенце. Я с разочарованным вздохом тоже сажусь, и без глаз видя, что она дрожит. Черт, я искалечил ей душу и еще на что-то претендую! Сам виноват, Малфой… Вставай, Драко, выметайся – ты ей не нужен, не нужна ей ни твоя душа, ни твое тело…

— Я боюсь, что после этого все закончится, — шепчет Гермиона срывающимся голосом. – Я боюсь проснуться. Понимаешь?

— Понимаю, — вздыхаю я.

Уже встаю, когда мою кисть берут в плен пальцы Герми – она умоляюще смотрит на меня, прерывисто дышит и, наконец, спрашивает очень тихо, почти одними губами:

— Это больно?

Мысленно бью себя по лбу – конечно! Я причинил ей боль, и теперь она подсознательно ассоциирует близость с мучением. Но я знаю, как это исправить.

— Штурман Грейнджер, — я забираюсь обратно на кровать и опрокидываю Гермиону на нее, подминая под себя. – Вы потеряли штурвал?

Гермиона нащупывает мою руку:

— Нет, капитан. Взлетаем?

— Полетели, — хриплю я и развязываю ее полотенце, обнажая еще влажную персиковую кожу.

Она сначала ойкает, а потом расслабляется, когда я начинаю ласково исследовать ртом ее маленькую крепкую грудь, ничуть не обвисшую и не потерявшую формы после родов. С ума схожу – у нее вкус земляники и фейхоа: она же только что из ванны… Ласкаю языком впадинку между ключиц, спускаюсь ниже – она смеется, ей щекотно. Все хорошо. Все пока хорошо.

Замираю, осторожно трогая губами ее пупок – она дрожит, но не останавливает меня.

— Мой отважный второй пилот, — я сжимаю одобрительно ее руку, которой она хватается за «штурвал» и провожу языком мокрую дорожку вниз, в пышущее жаром, запретное место…

Мерлин, даже там у нее вкус земляники! Меньше, чем через пятнадцать минут после начала пытки, она запускает свою свободную пятерню мне в волосы, притягивая ближе. Сам я уже готов взорваться, но остатки разума позволяют мне держаться – сначала она, а я разберусь с собой в душе…

— Драко… Ах!... – она цепляется за меня так отчаянно, что мне даже становится больно – но это приятная боль. – Еще…

Одно это маленькое слово заставляет меня потерять голову – подхватываю ее бедра и впиваюсь жадным ртом в заветное местечко, заставляя ее чуть ли не хныкать от удовольствия. Гермиона так прижимает мою голову к себе, что я начинаю опасаться за целостность моих позвонков. Несколько минут – и она судорожно дергается, сжимая мою руку так, что она похрустывает.

— Драко, — она резко садится, обнимает меня и всхлипывает, разражаясь рыданиями. – Мерлин… Драко… Я…

Успокаивающе глажу ее по спине – ничего, Счастье мое. Ничего. Ты однажды привыкнешь получать удовольствие. Однажды ты будешь просить меня сделать тебе приятно. И тогда… Кто знает? Может, я осмелюсь попросить у тебя сына?..

Качаю Герми в объятиях, пока ее не отнимает у меня сон, видимо, очень красивый – по крайней мере, Гермиона улыбается.

Спи, Счастье. Я рядом. Я с тобой.