Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!
Одиссея
|
|
Итак,
поднимавшийся по лестнице человек,
- время двенадцать, энное декабря. XXI век, -
как любой обыватель - мудак.
Итак, он поднимается по лестнице.
О, стены; обоссанные и разрисованные
знаками, матерной руганью, именами
и объяснениями в любви.
Грязные стены блочных домов. Они
притягивают, как магнит
уличный шум - пустоту мира.
Квартира
полыхает от понимания тайны, в ней
человек поднимается по лестнице на самый верх,
то есть на самый последний этаж.
Расстояние в триста шестьдесят пять дней -
ругань и саботаж,
где цифры танцуют и время - враг.
Итак,
он стучит в эту дверь. Мудак,
что его там ждёт, кроме
электромагнитных волн;
магнитофона, компьютера, телевизора,
радио, видео, микроволновой печки,
девки,
которую надо любить,
потому что любить надо.
Я ненавижу этого гада.
Итак, дверь открывается.
Лай собак врывается
вместе с вонью парадной.
В моём государстве,
то есть в холодной и грязной стране,
где ничего не светит мне никогда,
всегда
люди ходят с серыми лицами.
Некоторых тормозит милиция,
некоторых даже отпускают
или пинают в своих отделениях
менты моего поколения.
Он вошёл,
она радостно шепчет - здравствуй...
Вот картина мелодраматической срани,
хотя он для неё, возможно, станет
кем-то, вроде Улисса, которого не было год,
и теперь он вернулся.
Фонари в подворотне пинают в живот
улицу.
И чёрный магнитофон
страдает музыкой прошлого
тысячелетия в комнате из восемнадцати метров;
в определённом смысле её ровеснице,
если метрическую систему перевести в года.
И они говорят, что всегда
будут друг друга любить.
Меня начинает тошнить.
03.25.26.12.02. - 05.01.03.
***
Хватит пиздеть!
Иди разбивай витрины,
если ты социально против.
Хватит пиздеть!
Выеби свою сестру,
если тебе на всё плевать.
Хватит пиздеть!
Ты можешь только жрать
пиво, работать на ёбаную систему. Знаю;
чтобы хоть что-то иметь.
Поэтому заклинаю:
Хватит пиздеть!
00.13.23.11.02.
***
Хватит пиздеть, потому что с годами
город съёживается,
становится меньше...
Ментами утыканные перекрёстки,
десятилетия вешают.
Кровоподтёками переходы
ломают линейность проспекта;
и всё-таки у свободы
определённый вектор.
Хватит пиздеть. Он примитивен,
точно игра в крестики-нолики,
когда авторучка удав,
слова, как визжащие кролики;
когда авторучка топор
и лезвие гильотины...
Как же держится до сих пор
бумага - тварь и скотина?
Визжат под пальцами поколения.
Чувствуют, суки, смерть -
Воля и Представление.
Поэтому хватит пиздеть!
04.18.29.11.02.
***
Я проткнул свою руку шилом
и теперь вся ладонь занемела,
я хотел, чтобы было красиво,
хоть и выглядит скверно.
Пьяная мразь злорадствовала
- Тоже, мне, горе...
А кровь текла по канализации
в балтийское море.
Я мечтал видеть их повешенными...
Тех, кто меня окружал
перестрелять, как собак бешеных...
Один из них мне сказал
- Ты дерьмо! Ты никому не нужен!
Я ответил, что нужен всем,
а в его зрачках суженных
отсвечивал Вифлеем.
Потом я бил ему морду,
и меня оттаскивали бляди,
одну из которых, по ходу,
я отодрал. На кровати
в прокуренной комнате, я проснулся
...окошко царапал снег...
люди ходили по улице.
Среди них был только один человек.
Он зашёл в эту комнату. Мне стало плохо.
... кажется, это было воскресение...
Он схватил мою руку - Послушай, Лёха,
я русский поэт Сергей Есенин!
- Отстань от меня! - закричал я в ужасе,
- Ты повесился, предварительно вырезав вены
ещё в прошлом веке! - и комната кружится,
выворачивая свои стены.
02.40.04.01.04.
***
За подкладкой реальности
прячется что-то.
Смысл поэзии, вычислить что.
Говорят, это бессмысленно,
то есть о том,
что реальность это так много,
а мы её часть, неспособная
верить, любить, наблюдать этот круг,
в котором окружность отсутствует...
Поэту останется только звук
произносимого предложения.
Невыносимое положение!
Но ведь слова - это только начало,
того, что когда-то взрывалось, кричало,
а теперь тихо стонет всё тише и тише,
так, что никто ничего не слышит.
Кроме поэтов.
13.47.08.07.05.
***
...ещё я добавил несколько слов
про то, что это уже любовь,
но, несмотря ни на что,
мы будем смеяться
вместе с начавшейся осенью.
Год после Беслана.
Мы стали ещё хуже и ко всему прочему
я кажется подцепил простуду.
Серым почерком
самолёт пишет в небе неприличное слово.
Когда я сегодня проснулся - часы показывали пол-второго
и солнце врезало свой жёлтый кусок
как раз в середину кухни.
Воняло хозяйственным мылом.
Я знаю, что некрасиво
сообщать об этом в любовном письме,
но может быть между этих строчек
ты увидишь тоску
и тогда этой ночью
мы станем друг другу ближе.
А сейчас подоконник лижет
побледневший солнечный луч,
также, как я у тебя между ног позавчера.
Это письмо всего лишь предлог.
Это письмо всего лишь игра.
Главное - что свобода
требует точного выбора.
Пятое сентября. Две тысячи пятого года.
Лёха Никонов.
04.34.05.09.05.
***
Возможно
мир - это мусорная корзина, в которую брошена
горящая зажигалка пристального взгляда солнца.
Хуже, чем черви в гниющем мясе,
крошатся времена года.
Пламя из любви и грязи;
природа шевелится за пределами города.
Надо быть полным дерьмом,
чтобы стучаться в дверь,
закрытую навсегда.
Я лучше найду мента
и проткну ему горло штыком.
За то, что в тот день, мельком,
только краем зрачка, случайно
я видел, как орёт отчаянно
вся реальность.
02.10.24.07.03.
***
Весна опять наебала;
Вместо тепла - холод.
Моя авторучка застыла
меня окружает город.
Трава, которая имела глупость вылезти,
выглядит лицемерным вызовом
уже подыхающей зиме.
Машины едут в сторону центра,
может, там хоть немного теплее.
Птицы, что вчера надрывались, ополоумев,
все как одна заткнулись,
как будто их просто не стало.
Весна опять наебала
этот проклятый город.
Моя авторучка застыла.
Вместо тепла - холод.
14.00.19.04.05.
***
Заря над рабочим районом долго
прыгала между домами.
У меня есть трава и водка,
и никакой морали.
03.00.25.11.03.
***
Вот ночь и белые фонари,
как декорация для любви.
Вот зашторенное окно.
В него не посмотришь, оно
закрыто цветной занавеской.
Вот белая, тонкая леска -
дым заводской трубы.
Качаются тихо столбы,
город молчит, издавая крик
на очень короткий миг.
У этого мига нет края,
и я это принимаю.
02.40.28.04.05.
***
Вечность, конечно же, круг.
Жизнь, безусловно, квадрат.
Из города Эн в Петербург.
Электричка. Оттепель. Март.
Так миллиард вещества
вращается в карусели
времени, как слова,
которые надоели.
10.30.08.03.03.
***
" На вид ей семнадцать, в розовом...
у неё небольшая грудь
после всего что случится -
этот день навсегда забудь"
Этот день навсегда забудь;
он приблизил редакцию сборника.
Это, как звенящая суть
позапрошлого вторника,
это окончание записи альбома
точно ордер на обыск,
это, как высказанное слово,
(после восклицательного знака пропуск),
это видимость, это структура
последовательной, разговорной речи
и главное: это не литература!
А простой, заурядный вечер.
Где любая мечта - всего лишь пароль,
где трамвайные рельсы ползают
между нами. Не уходи, постой...
17.30.26.07.04.
***
Я же тебе сказал,
что не могу видеть людей,
когда солнце пинает слепые глаза
ленинградских пустых площадей.
Я же тебя просил
не выходить на улицу днём,
а теперь мы едем в грязном такси
неизвестно куда - вдвоём,
полусонные, хотя время всего
два с половиной часа
и у нас с тобой нет никого,
кому мы могли бы сказать
- я тебя знаю, - таков
принцип всего секретного.
Только я отказался от прежних стихов
совсем не для этого.
Посмотри, как солнце лучами вытерло
всю улицу до светофора.
Это выцветший воздух Питера
держит июль за горло.
06.04.
***
Белая ночь представляет собой
серый размазанный цвет.
Каждый из нас, выжигая пространство,
оставляет какой-нибудь след -
принцип определённости места.
Я смотрел на кровавое тесто
восходящего солнца и знал,
что здесь не хватает красок.
Я хватал воздух ртом, ничего не понимал,
меня окружали люди,
и я не увидел их глаз.
Мы проживаем одну только жизнь
бесконечное количество раз.
02.32.12.03.05.
***
Девочка шла вдоль дороги.
Её обгоняли машины.
Она могла трахнуться с кем угодно
и всё равно была чистая.
Её снам позавидовал каждый,
если бы мог их увидеть.
В придорожном кафе она пила водку
с водителями грузовиков,
делала им минет,
расспрашивала про любовь.
- Как это бывает, когда любишь?
Те, что-то мычали и старались
побыстрее уехать.
Она напрашивалась в дорогу.
Ей хотелось увидеть весь свет.
А ведь её сны были гораздо важнее,
чем представления обычных людей
о любви и других городах,
потому что в их тусклых мечтах
ничего интересного нет.
02.15.25.02.05.
***
Пропало стихотворение,
в нём было четыре цвета -
настоящее совершенство.
Я его потерял то ли в метро, то ли в подъезде,
а может на улице.
Тому, кто его найдёт, не позавидуешь -
находиться в постоянном ужасе,
мучиться
присутствием чистого абсолюта...
Ничего интересного.
Поэтому я, как будто,
не требую, чтобы его вернули и даже
покажу две последние строчки.
Расцарапали окна многоэтажек
пальцы сиреневой ночи.
03.40.02.02.05.
***
Люди сидели в квартирах.
Собака подыхала в подъезде.
Из её пасти текла слюна,
она дышала так быстро,
что это было похоже
на шум вентилятора.
У моего приятеля
завелась подружка,
которая работала стриптизёршей
и он целыми днями дрочил
на её отсутствие,
В городе нечем заняться, это точно...
Собака начала дёргаться
мелкой дрожью,
её глаза - зелёные звёзды,
были ни на что не похожи,
кроме зелёных звёзд.
Я часто слышу этот вопрос -
почему только плохо? -
Собака умирала так долго,
мучительно, страшно и отвратительно,
что её ещё полуживую
выволокли во двор, заботливо
подстелив под неё старую тряпку.
Добрые люди.
Собаку тошнило так гадко,
её смерть содержала такие цвета,
которые я не видал никогда.
Я сидел напротив и наблюдал
ужасное поле битвы,
и визги собачьей молитвы
принимал за реальность
в её непростой красоте.
Я видел лишь то, что видел.
Собака подохла.
Я ехал домой и ненавидел
всё, что меня окружало так долго:
люди, дома, тротуары, вокзалы,
рекламы в дерьме изумрудных ширм,
и в новостройках, с чёрными дырами выбитых окон,
сирены ментовских машин.
01.10.31.12.04.
***
В одиннадцать вечера события ускорились.
Очередная страница была перевёрнута.
Я понял, что снова стою у стенки.
Градусник показывал диалектику холода
без всякой оценки.
Влюблённые пытали друг друга
в далёких, глухих комнатах.
Им была необходима разлука,
но они этого не понимали -
девчонка кричала без всякого повода.
Они меня окончательно достали.
Это была рекламная акция,
невозможная подлость и провокация,
наглость, двуличие, ложь и подлог.
Самолёты летели в Нью-Йорк.
Бомбы стали чем-то вроде дождя,
а в телевизоре убивали детей.
Парочка выясняла отношения.
Моё поколение пристально
наблюдало за тем, как убивают детей.
Всё происходило достаточно быстро.
Отрезок времени это просто выстрел,
направленный в никуда, в ничто.
Его любовница схватила пальто
и убежала, ударом двери
заставляя себе поверить.
03.30.27.02.05.
***
Я знаю, что будет хуже,
я знаю, что бесполезно,
я знаю, что ночь по лужам
бегает по колено,
я знаю, что безразлично,
я знаю, что ветер кричит,
я знаю, что неприлично,
я знаю, что стукачи
есть даже на небесах.
Я знаю в твоих глазах
похоть, любовь, отвращение
и даже такие видения,
которые ты не видала.
Я знаю, как умирают собаки,
я знаю, что этого мало,
я знаю, что звёзды - знаки,
я знаю, что то, что невидимо
может существовать,
я знаю, что должен знать.
02.27.28.04.05.
***
Ах, если бы нас не держали
на вечном прицеле
оптической винтовки неба.
Правила уничтожения работают.
Такие мирные эти прохожие.
Вы бы увидели их рожи,
искажённые температурой солнца и
верою в бессознательную силу любви.
Этим людям хочется пытать друг друга
в соответствии с законами, которые их же заслуга.
Эти люди читают мои слова:
ответ романтизму - реализм два.
19.00.16.05.03.
***
К сожалению, умной и верной
быть невозможно. Нельзя!
Спермой
ты измазана вся.
Я могу без тебя жить!
Я плевал в твои, чёрной тушью
размазанные ресницы!
- А как же социальное обеспечение?
Тебе повезло родиться
красивой
и гладкой, как латекс,
мечтой тинейджера.
О, принцесса поллюций и шейпинга
с узкими бёдрами
и грудью из порно восьмидесятых.
В пристальных взглядах!
В лифте и на скамейке
давай, пока ты такая!
- А как же социальное обеспечение?
04.00.02.12.02.
***
Я захапаю всё солнце,
как свободу, проёбанную в девятнадцать
в угоду свободе -
ницшеанскому наебалову
монтеневского высокомерия
и слизи теоретиков анархизма!
Я никому не отдам солнце!
Оно, в общем-то, никому и не нужно,
поэтому оно и моё;
Только моё солнце!
Улицы или беременная
бетонная клетка,
с редкими поездками за город.
В карманах сигареты и конопля.
Деревенщина, бля,
в спортивных костюмах косится
наглыми и пустыми глазами.
Ну вас нахуй!
Мы приехали за грибами,
потому что л.с.д. не купишь,
как хотелось бы,
в какой-нибудь аптеке, по-быстрому...
Флэшбэки, вот и всё, что осталось,
которые, как выстрелы
в оцепеневшую группу
Мовсара Бараева
не лишают скотень иллюзий, а только
изменяют сознание, как и некоторое количество грибов.
С ними-то уж точно,
прихватишь солнце и всю
объективную реальность прочно.
23.23.22.11.02.
***
руки рисуют знаки
налево или направо
над крышами рваной радуги
дурацкая переправа
кривляется свастика промышленной зоны
в кольце кривой теплотрассы
я стою слева от перрона
у железнодорожной кассы
02.07.23.10.02.
***
Тебе не хватает малого -
понять, что нас только двое,
что время одно наебалово,
пространство другое.
05.00.25.11.03.
|
|