Глава 8. Зима наступила стремительно и незаметно

Зима наступила стремительно и незаметно. Еще вчера на дороге и по берегу озера стыла осенняя грязь, ледяной ветер морщил глубокие обширные лужи и кружил по школьному двору пожухлые бурые листья, а уже сегодня черная слякоть скрылась под белым блестящим крошевом, над квиддичным полем завивает позёмка, и, выходя на улицу, хочется закутаться в теплый шарф по самые глаза.

Впрочем, к чему выходить на улицу? Что можно найти сейчас там, за стенами замка, кроме скучного белого безлюдья и досадной простуды? Но, нет же! Этого чертова Поттера вечно тянет на неприятности! Ну, да. Турнир по квиддичу. Конечно. Вот пусть квиддичная команда и тренируется! Зачем, спрашивается, на трибуне обязательно должна сидеть Гермиона? А он, Николас, который и к Гриффиндору-то имеет весьма опосредованное отношение?

Однако, безумие Поттера заразительно. На лицах облаченных оранжево-алую спортивную форму гриффиндорцев, которых разнокалиберные метлы одного за другим выносят в белесое неприветливое небо, несмотря на ветер и снег, только веселый бесшабашный задор. Да, что говорить о гриффиндорцах, если даже Николас, привыкший сотню раз думать, прежде чем что-либо предпринять, позволил на этот раз себя уговорить и почти час вместе с гриффиндорской командой выписывал круги и восьмерки над заснеженным квиддичным полем.

Гарри нашел, что Николас прекрасно держится на метле, а Гермиона долго ворчала, растирая шерстяным шарфом его озябшие без перчаток руки, и попутно призналась, что беспокоилась за неспешно кружащего на небольшой высоте райвенкловца куда больше, нежели за Гарри, вертящего где-то под облаками фигуры высшего пилотажа. Эти ее слова, это ее чрезмерное беспокойство были, возможно, достаточно назойливы — кое-кто из парней даже недовольно бурчал, что старосте стоит, мол, оставить человека в покое — но Николасу грели душу столь непривычные внимание и забота, и потому в школу он вернулся в весьма приподнятом настроении.

Удача, между тем, не спешила от него отворачиваться. После ужина Николас наголову разбил в шахматы Рона Уизли, давно признанного хогвартского шахматиста, и вот теперь еще, среди шуток и праздного трёпа в гриффиндорской гостиной, неожиданно для самого себя обнаружил очень простой способ заработать. Даже непонятно, почему он не додумался до этого раньше?

Счастливую мысль подсказал ему Невил. Дождавшись, когда улягутся страсти по шахматному сражению Гриффиндор-Райвенкло, Лонгботтом подошел как-то нерешительно, бочком, опасливо оглядываясь на Гермиону:

— Слушай, Ник… э-э… — невнятно забубнил гриффиндорец. — Ты не мог бы… э-э… ну… Гермиона всё равно не позволит, а мне уже никак не успеть… Ну… Можно посмотреть твое эссе по зельеделию?.. — и чуть слышно добавил, просительно заглядывая в глаза оторопевшему райвенкловцу, — Ты не думай… что я… то есть, я могу заплатить…

Конечно, эссе Невилу Николас дал, и отмел вопрос о деньгах с искренним возмущением, но ведь, во-первых, после происшествия в Хогсмиде, он считал Невила почти что своим другом, а во-вторых, он даже представить боялся, что сказала бы Гермиона, если бы узнала, что он взял с Невила хотя бы сикль…

Да вот только на Невиле Лонгботтоме свет клином не сошелся, правда? Есть и другие студенты — хаффлпаффцы, например, и в Райвенкло, уж точно, далеко не все пылают нежной страстью к зельеделию. Кроме того, ситуация получалась весьма забавной, потому как Снейп всё ещё не желал признавать, что уровень знаний Николаса Уоррена гораздо выше среднего и, стало быть, не мог обвинить райвенкловца в том, что тот позволяет другим студентам списывать свои домашние работы. И пускай свою оценку по зельеделю Николас исправить уже отчаялся — ну так он будет помогать теперь с зельями всем желающим и хотя бы на этом заработает.

Идея оказалась хорошей. Уже к концу недели от таких желающих просто не было отбою.

***

Дни шли. Близилось Рождество, но как всегда это бывает в конце семестра — количество домашних заданий лишь росло, одна контрольная сменяла другую, а значит и число учебных долгов у студентов, в том числе по зельям, тоже увеличивалось.

Николас просто не мог себе позволить упустить столь выгодное стечение обстоятельств, вот только теперь ему с трудом удавалось выкраивать в день считанные свободные минуты. Он занимался дополнительно зельями с теми, кто этого хотел, и писал домашние работы, за тех, кто не желал напрягать себя учебой. Он выматывался до изнеможения и почти не спал, но заработки его росли. И уже совсем скоро он сможет вернуть Поттеру деньги, одолженные на покупку мантии.

И всё бы ничего, но с каждым днем его сильнее и сильнее тревожила Гермиона — Николас мучился тем, что должен уделять своей девушке больше времени и чувствовал себя всё более виноватым перед ней за своё невнимание. Вот потому-то он твердо обещал себе, что лишь расплатится с Поттером — и на том успокоится. Слишком уж дорожил он отношениями с мисс Грейнджер, чтобы просто так взять и рассориться с девушкой из-за нескольких лишних галеонов.

***

Этот вечер тоже ничем не отличался от остальных. Разве что, разнообразия ради, сегодня Николас дописывал своё собственное эссе по истории магии, а потому мог позволить себе ненадолго оторваться от работы и даже помечтать.

Вот-вот, ещё совсем немного — и они с Гермионой смогут с лихвой наверстать упущенное, ведь впереди каникулы и… Каникулы… Черт!!! Черт-черт-черт! Идиот!!! Как же ему даже в голову не пришло спросить, остается ли она в школе на рождественские каникулы?!!

На пути к башне Гриффиндора Николас перепрыгивал через три ступеньки. Он забыл про отбой, объявленный почти полчаса назад, и лишь чудом не встретил ни Снейпа, ни Филча, ни кого-нибудь из дежурных старост. Наверное, ничего не изменилось бы, отложи он свой вопрос до утра, но что если — изменилось бы ВСЁ? Может быть, именно сегодня именно та ночь, которая станет для них главной, и вдруг, если он не поговорит с Гермионой сейчас — завтра на их отношениях можно будет поставить крест?

Сердце от волнения колотилось где-то в горле. Задыхаясь, он остановился у двери в комнату гриффиндорской старосты, но девушка на стук не ответила, и Николас почувствовал, как разом подкосились колени.

О, боги! Что же он натворил! Это всё его дурацкая гордость, требующая как можно скорее отделаться от долга перед Поттером. И ведь самое смешное, что тот ни о чем даже не вспоминал, и, конечно же, ничего не случилось бы, верни Николас эти треклятые деньги после Рождества, да хоть после Пасхи… А вот Гермиона… Да уж… Он даже не удивится, если окажется, что девушка давным-давно на него в обиде.

Николас провел в нерешительности перед ее дверью несколько долгих минут. Безусловно, разумней всего было бы сейчас просто уйти. Гермиона патрулирует школу и, наверняка, еще не скоро вернется в свою комнату, а он, Николас, сильно рискует, шатаясь по коридорам после отбоя. Но что-то случилось сегодня с его способностью трезво рассуждать, иначе, как понять эту дикую спешку, чем еще объяснить, что он, вместо того, чтобы тихонько вернуться в башню Райвенкло, как сумасшедший, мчится на восьмой этаж, в ТУ комнату…

Может, в его роду есть ясновидящие? Вполне возможно. Всё равно ведь, он ничего не помнит. Или может быть он, и правда, сумасшедший — а сумасшедшим, говорят, везет…

Гермиона была там. И их диван с зелеными подушками никуда не делся, и даже пальма была на месте…

— Николас? — девушка испуганно вскинулась навстречу.

Он не дал ей подняться — опустился перед ней прямо на пол и обнял за талию, пряча лицо у нее в коленях.

— Ник… О, Господи! Ник, что случилось?!

— Прости… — прошептал он чуть слышно, но тут же заставил себя поднять голову и, глядя ей в глаза, внятно повторил. — Прости меня.

— Но за что? — в ее голосе звенела тревога, — Николас?..

— Я был невнимателен… Я был занят черт-знает-чем, хотя мог бы проводить это время с тобой… Я даже забыл спросить, остаёшься ли ты в школе на Рождество.

— Но ведь ТЫ остаёшься? — Гермиона улыбнулась немного грустно. Ее руки, точно по собственной воле, уже зарылись в его волосы. Словно спеша насытиться сладостью этих прикосновений, она то беспрестанно гладила Николаса по голове, то пальцами нежно обводила контуры его лица и смотрела, смотрела, не отрываясь, будто боялась, что стоит на миг отвести взгляд — и любимый растворится в вечернем сумраке, а это нежданное свидание окажется пустыми мечтами и сном.

— Конечно, я остаюсь, — он лишь слегка пожал плечами, боясь спугнуть ее ласковые руки. Остаюсь. Куда мне ехать?

— Значит, я остаюсь тоже, — Гермиона наклонилась и поцеловала его в лоб. — Я знаю, что тебе было некогда… Знаю, что тебе очень нужны эти деньги…

Вот как? Выходит, она знала, чем он занят. Знала — и не сказала ни слова, а ведь мисс Грейнджер всегда горой стояла за соблюдение школьных правил. Может быть, всё не так уж плохо, и Гермиона на него не сердится?

— Я должен Поттеру почти сотню галеонов… — Николас отвел взгляд, он сам никак не мог понять, почему так стыдится этого долга. Поттер прав, ведь это — всего лишь деньги.

— Я думала, Гарри тебя не торопит…

— Он и не торопит. Просто я сам — идиот…

— Ты не идиот, — возразила Гермиона горячо, нежные пальцы вновь ласково скользнули по его щеке. — Николас… — сказала она вдруг жалобно, заставив его тревожно вскинуть взгляд.- Николас… я… я люблю тебя…

О, Мерлин! Ему столько хотелось сказать в ответ! Обещать в подарок весь этот громадный мир и всего себя без остатка, но слова где-то потерялись, и Николас мог лишь надеяться, что Гермиона ощутила в их отчаянном поцелуе все переполняющие его чувства.

***

Тогда, после Хэллоуина, Николас и Гермиона, точно сговорились не подниматься больше в эту комнату, а легкие объятия и беглые поцелуи — всё, что они себе позволяли — в последнее время тоже стали для них редкостью.

И вот теперь… Оба чувствовали — что-то как-то странно изменилось между ними, по сравнению с тем бестолковым неудачным первым разом. Ушли куда-то и лихорадочная торопливость, и угловатая неуверенность, зато родились восторженная пьянящая радость и сводящая с ума нежность. Николас не думал сейчас о том, что и как ДОЛЖЕН сделать, чтобы всё было правильно, он просто каждым своим жестом, каждым, даже самым легким мимолетным прикосновением снова и снова признавался Гермионе в любви.

Когда-то, как-то, где-то между поцелуями, он оказался рядом с девушкой на диване. Ее руки заскользили по его груди, расстегивая пуговицы рубашки, и он в ответ, так же неспешно, освобождал Гермиону от одежды. Это напоминало некий ритуал, обряд. Они были рядом — и с каждой секундой всё ближе, они любили, они самозабвенно и торжественно дарили себя друг другу. Николас всхлипнул от наслаждения, когда она провела ладонями по его обнаженной коже, и Гермиона в унисон ему восторженно вздохнула, когда с ее плеч соскользнула блузка, и Николас прикоснулся к ее груди.

Он только раз попытался заговорить, когда ощутил ее руки на поясе своих брюк:

— Ты уверена?.. Ты, правда, хочешь, чтобы…

— Ш-ш… Молчи, молчи… Всё хорошо, всё правильно… Иди, иди сюда…

Гермиона обняла его, придвигаясь ближе. И Николас как в омут нырнул в это блаженство — чувство ее обнаженного тела рядом со своим. Горячая шелковая кожа под его пальцами, локоны волос, в которых будто бы запуталось солнце, и запах — только ее неповторимый запах — полевых цветов и мягкого летнего ветра. Каждый мускул, каждый нерв, каждая клеточка внутри пылали от напряжения и медленно тягуче плавились, подобно воску свечей, сладко искристо растекались, точно мед. Их общее тепло, их общее дыхание, такое близкое, одинаково взволнованное биение сердец, и рвущая душу бесконечная нежность — они больше не были всего лишь рядом, сейчас они были единым неделимым целым, и во всём огромном мире не было никого кроме них… Вот он миг — тот самый, к которому так рвались тела и души. Обладать — и принадлежать. Отдавать всё — и вбирать без остатка. И сладостное безумие, застилающее разум.

Но девушка как-то неловко дернулась, ахнула, напряженно застыла — и Николас с нарастающим страхом понял, что снова всё испортил, что слишком торопился, что был недостаточно осторожен. Он тоже замер, не зная, как унять ее боль, стараясь совладать со своим собственным нетерпеливым телом. Но скользнули по обнаженной спине ее ласковые руки, Гермиона тихо всхлипнула, уткнувшись в его плечо, и не отпрянула, а лишь сильнее прижалась бедрами — и мир будто разом сошел с ума, придя в движение, всё сорвалось с места, понеслось, закружилось. Жар, нарастающий внутри, сделал нелепыми любые сомнения, их тела сами подхватили чудесный ритм танца, рожденного любовью и ненасытной всепоглощающей жаждой близости. Вихрь ощущений, буря эмоций, рвущийся наружу огонь чувств, и мучительно растущее, невероятное, почти болезненное напряжение — миг на вершине, высочайший пик, ослепительный взрыв, и блаженная темнота, огромная, точно океанская волна, на мгновение поглотившая их и швырнувшая на берег истомленных, обессиленных и счастливых.

***

Утро наступило слишком быстро, но началось просто чудесно — началось с нежного прикосновения к губам ее губ. Николас с готовностью ответил на поцелуй, однако, глаза открывать не спешил, позволив себе на минуту задержаться в счастливом заблуждении о том, что вся остальная вселенная может и дальше продолжать существовать без них.

— Ни-ик… Николас! — Гермиона тихонько засмеялась над тем, как он хмурится, если пальчиком осторожно коснуться его бровей и продолжить линию дальше, очертив нос.

— Давай останемся здесь и выйдем только после Рождества, — Николас притянул девушку к себе, спрятав лицо на ее груди, чувствуя, как невольно напряглось в предвкушении тело, и как Гермиона послушно и податливо прильнула к нему, но…

— Нет… Не сейчас… — в ее словах сквозило сожаление. — Мы должны идти…

— Но мы вернемся? — вопрос вышел беспомощно-жалобный, и девушка снова ласково рассмеялась.

— Обязательно.

— Сегодня вечером?

— Да.

— Я люблю тебя! — он никак не мог заставить себя разжать руки и отпустить ее. Ему вдруг стало страшно. Навалилась странная уверенность, что «сегодня вечером» для них не будет, потому что что-то уже ждет там, сразу за порогом их придуманной комнаты, что-то неотвратимое безжалостное и холодное, что встанет между ними и разлучит навсегда. — Подожди, — прошептал Николас умоляюще. — Еще немного, подожди, пожалуйста… Просто побудь со мной… Не уходи, не уходи, не уходи, не уходи… — он с трудом заставил себя остановиться и замолчать. На глаза навернулись слезы, и он поспешно зажмурился.

— Николас, ты что? — ее ладони ласково обхватили его лицо. — Что с тобой, мой хороший, что случилось?

— Не знаю… Я не знаю… — он стал лихорадочно целовать ее руки, — Не оставляй меня, пожалуйста… Я люблю тебя. Я не смогу без тебя жить…

— Я тоже люблю тебя! Правда. Всё будет хорошо… Вот, вот смотри, что у меня есть…

Гермиона потянулась и нашарила в кармане сброшенной на пол мантии небольшой блестящий предмет.

— Что это?

Предмет оказался кулоном-сердечком, за которым тянулась тонкая серебристая цепочка.

— Надо сделать вот так, — девушка легко разломила сердечко пополам.

Части сердечка засветились, и в следующую секунду оказалось, что каждая половинка висит на своей цепочке. Одну цепочку Гермиона надела Николасу на шею.

— На них наложены следящие чары. Ты всегда будешь знать, где меня найти, — с этими словами она вторую цепочку набросила на себя. — Я хотела подарить его на Рождество, но неважно… Пусть будет теперь…

— Да, лучше теперь, — Николас сжал в кулаке свою половинку сердечка и с облегчением почувствовал, как отступает, наконец, непонятная тревога. — Долго они действуют?

— Года два-три, — улыбнулась Гермиона, — Как раз, до окончания школы.

***

— Вот, Поттер, возьми. Здесь все деньги.

Фрэнк Кирби — хаффлпаффский недотепа-пятикурсник — щедро расплатился с Николасом сегодня утром за очередное эссе по зельеделию. Пересчитав свои богатства, Николас понял, что набралась достаточная сумма, и теперь можно, наконец-то, вернуть Поттеру долг.

Но вот только Гарри не спешил забрать у него мешочек со злосчастными галеонами. Гриффиндорец даже отступил на шаг и спрятал руки в карманы.

— Ты так торопился заработать, только для того, чтобы вернуть мне деньги?

— Я не хочу быть должным никому!

— А я думал, что ты спешишь, чтобы к Рождеству успеть купить подарок Гермионе… — Гарри невесело усмехнулся, — Это не мое дело, конечно…

Николас шумно вздохнул. «Ну почему, почему этот чертов Поттер все время прав!»

Гриффиндорец, точно услыхав его мысли, упрямо вскинул голову:

— Я их не возьму! Понял? Не возьму! Тебе они сейчас нужнее, чем мне! И… Мне плевать, даже если ты их вообще… никогда не вернешь…

Николас вздрогнул: «Почему Поттер так говорит?» — в сердце снова шевельнулся давешний страх — неужели гриффиндорец что-то знает, что-то чувствует, чувствует, что он, Николас, и правда, никогда не сможет отдать эти деньги???

— Хорошо, — сказал он быстро. — Хорошо, ты прав. Мне нужно купить подарок Гермионе… А тебе я всё верну… после каникул…

— Само собой! — казалось, Гарри обрадовался. — И… не спеши с этим. Понял?

— Как скажешь, Поттер, — Николас заставил себя усмехнуться, небрежно пожать плечами и, не спеша, отойти, но сердце его колотилось, как бешеное. Он пытался заверить себя, что у него обязательно будет это время «после каникул»! Обязательно! По-другому просто и быть не может!

***

— Что с Вами, Уоррен? Вы, кажется, решили побить сегодня даже свой собственный рекорд тупости?

Николас не знал, ЧТО с ним. Но почему-то именно сегодня в присутствии Снейпа его руки тряслись так, что даже Невил не мог бы с ним равняться. Конечно же, зелье не вышло.

— Что ж. Я дам Вам возможность начать всё сначала, — насмешливо протянул слизеринский декан, — но не сегодня, Уоррен. Сегодня я занят. Вы придете, положим, в субботу. Прямо с утра. Думаю, что смогу Вас заставить, наконец-то, провести этот день с пользой.

В субботу? В эту последнюю субботу перед Рождеством? Как раз тогда, когда он хотел отправиться в Хогсмид, потому что у него не будет другого времени, чтобы купить Гермионе подарок. Черт!

А что если?.. Да! Последней парой сегодня прорицания. Николас и сам не знал, чего ради записался на этот дурацкий предмет. До сих пор он использовал уроки Трелони, чтобы доделывать на них потихоньку свои и чужие домашние работы. Но нынче он потратит это время по-другому!

И Гермиона на прорицания не ходит, а значит, не заметит, если Николас с последней пары тоже уйдет. Он не задержится в Хогсмиде — ему и надо-то только в книжный магазин — к ужину будет уже на месте!

— Слушай, Гарри! — окликнул Николас Поттера, и тот с готовностью обернулся, — Могу я кое о чем тебя попросить?..

***

До ужина оставалась еще масса времени, когда райвенкловец, очень довольный собой, не спеша возвращался в школу. Удача улыбнулась ему — он отыскал в подарок Гермионе старинное, очень красивое иллюстрированное издание по чарам и успел заскочить на почту, чтобы заказать доставку книги в Хогвартс Рождественским утром.

Зима вступила в свои права уже по-настоящему. Снег валил так, что и в пяти шагах перед собой невозможно было ничего разглядеть. Справа, в стороне, за снежной пеленой проплыли мимо неясные темные громады — последние хогсмидские дома на пути в Хогвартс, дальше почти на две с лишним мили протянулась только пустынная белая дорога вокруг скованного льдом озера.

— Ох, ты! Какие люди! — этот голос Николасу не помешал узнать даже ветер. — Наконец-то, Уоррен, мы сможем поболтать с тобой, не оглядываясь на Поттера с Уизли и твою грязнокровку, — Драко Малфой стоял прямо у него за спиной, кутаясь от ветра в роскошную подбитую мехом зимнюю мантию. Он был один! В обозримом пространстве вокруг не наблюдалось ни Крэба, ни Гойла, ни других извечных малфоевских подпевал.

Николас замер, не зная, что предпринять. Малфой, греясь, похлопывал руками в теплых перчатках. ПАЛОЧКИ в его руках не было. Он даже улыбался, но как-то кривовато и немного натянуто.

— С чего ты взял, что я захочу с тобой разговаривать? — что-то подсказывало Николасу, что не нужно было останавливаться и отвечать. И если он сейчас развернется и кинется бежать, Малфой не погонится за ним и не станет бросать проклятиями вслед. Но Николас, конечно же, не побежал. Один на один он с Малфоем справится — так почему он должен отступать?

Слизеринец ухмыльнулся.

— Да так, Уоррен… Есть тут у меня кое-что. Тебе будет интересно. Вот, лови! — с этими словами он бросил Николасу какой-то маленький невзрачный предмет — то ли флакон, то ли коробочку…

Райвенкловец автоматически протянул руку, подхватывая брошенную вещь, но едва его пальцы сомкнулись на блестящей гладкой поверхности, точно снежный вихрь обрушился на него, выбил из-под ног землю, сорвал с места и закружил, унося во тьму безвременья, безжалостно вышвыривая прочь из чужого бытия, из мира, где ему отныне больше не было места…