Chapter Seven How I Reached Home

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

For my own part, I remember nothing of my flight (что касается меня, то я ничего не помню о том, как я бежал; flight — бегство; to flee — бежать, спасаться бегством) except the stress of blundering against trees (за исключением того неприятного обстоятельства, что натыкался на деревья; stress — давление, нажим, гнет; to stress — ставить ударение; подвергать внешнему воздействию; to blunder — грубо ошибаться; наталкиваться, натыкаться) and stumbling through the heather (и спотыкался, /пробираясь/ через вереск). All about me gathered the invisible terrors of the Martians (все вокруг меня источало скрытый страх перед марсианами; to gather — собираться /вместе/; накоплять, собирать; invisible — невидимый; тайный, скрытый); that pitiless sword of heat seemed whirling to and fro (тот безжалостный тепловой меч, казалось, проносится из стороны в сторону; pity — жалость, сострадание; to whirl — вертеть/ся/, кружить/ся/; нестись, проноситься; to and fro — взад и вперед, из стороны в сторону), flourishing overhead before it descended and smote me out of life (сверкая над /моей/ головой, прежде чем опуститься и лишить меня жизни; to flourish — цвести, расцветать; потрясать оружием /в знак триумфа, победы/; to smite — ударять, бить; поразить, убить). I came into the road between the crossroads and Horsell (я выскочил на дорогу между перекрестком и Хорселлом), and ran along this to the crossroads (и побежал по ней к перекрестку).

At last I could go no further (наконец я /уже/ не мог идти дальше); I was exhausted with the violence of my emotion and of my flight (я был изнурен от сильных впечатлений и от быстрого бега; violence — жестокость, насилие; сила неистовство; emotion — чувство, эмоция), and I staggered and fell by the wayside (и я пошатнулся и упал у обочины). That was near the bridge (это случилось неподалеку от моста) that crosses the canal by the gasworks (что пересекает канал у газового завода). I fell and lay still (я упал и лежал неподвижно).

I must have remained there some time (должно быть, я пролежал там довольно долго: «некоторое время»).

For my own part, I remember nothing of my flight except the stress of blundering against trees and stumbling through the heather. All about me gathered the invisible terrors of the Martians; that pitiless sword of heat seemed whirling to and fro, flourishing overhead before it descended and smote me out of life. I came into the road between the crossroads and Horsell, and ran along this to the crossroads.

At last I could go no further; I was exhausted with the violence of my emotion and of my flight, and I staggered and fell by the wayside. That was near the bridge that crosses the canal by the gasworks. I fell and lay still.

I sat up, strangely perplexed (/очнувшись/, я сел совершенно растерянный; to sit; strangely — странно, необычно; strange — чужой, чуждый; необыкновенный, удивительный). For a moment, perhaps, I could not clearly understand (с минуту я ясно не мог понять) how I came there (как я сюда попал). My terror had fallen from me like a garment (/весь/ «мой» ужас как рукой сняло; to fall from smb. like a garment — улетучиться, пройти; garment — предмет одежды; облачение, покров). My hat had gone (моя шляпа слетела), and my collar had burst away from its fastener (а мой воротник оторвался от своей пуговки: «застежки»; to fasten — привязывать, закреплять). A few minutes before, there had only been three real things before me (несколько минут назад передо мной было только три реальные вещи) — the immensity of the night and space and nature (необъятность ночи, пространства и природы; immense — безмерный, беспредельный, бесконечный), my own feebleness and anguish, and the near approach of death (мои собственные бессилие/беспомощность и страх, и /еще/ близость: «близкое приближение» смерти). Now it was as if something turned over (теперь все как будто переменилось; to turn over — переворачивать/ся/), and the point of view altered abruptly (и мои взгляды резко переменились; point of view — точка зрения). There was no sensible transition from one state of mind to the other (не было заметного перехода от одного душевного состояния к другому; sensible — благоразумный, здравомыслящий; заметный, ощутимый; mind — разум; дух, душа). I was immediately the self of every day again (я тот час же снова стал таким, каким был каждый день; self — собственная личность, свое “я”) — a decent, ordinary citizen (обычным добропорядочным гражданином; decent — подходящий, пристойный; порядочный, благопристойный). The silent common, the impulse of my flight, the starting flames (безмолвная пустошь, причина моего бегства: «побуждения к бегству», пугающие выбросы пламени; impulse — удар, толчок; порыв, побуждение; flame — огонь, пламя; to start — вспугивать), were as if they had been in a dream (они = это все было будто во сне). I asked myself (я спрашивал себя) had these latter things indeed happened (неужели эти недавние события: «последние вещи» произошли в действительности; thing — вещь, предмет; дело, обстоятельство, случай)? I could not credit it (я не мог в это поверить; to credit — доверять, верить).

I sat up, strangely perplexed. For a moment, perhaps, I could not clearly understand how I came there. My terror had fallen from me like a garment. My hat had gone, and my collar had burst away from its fastener. A few minutes before, there had only been three real things before me — the immensity of the night and space and nature, my own feebleness and anguish, and the near approach of death. Now it was as if something turned over, and the point of view altered abruptly. There was no sensible transition from one state of mind to the other. I was immediately the self of every day again — a decent, ordinary citizen. The silent common, the impulse of my flight, the starting flames, were as if they had been in a dream. I asked myself had these latter things indeed happened? I could not credit it.

I rose and walked unsteadily up (я поднялся и нетвердым /шагом/ пошел вверх; unsteadily — неустойчиво, нетвердо; steady — устойчивый; прочный, твердый) the steep incline of the bridge (по крутой насыпи моста; incline — наклонная плоскость; наклон, скат /обычно о дороге или ж.-д. полотне/). My mind was blank wonder (мозг совершенно не соображал; blank — пустой, чистый; бессодержательный; wonder — удивление, изумление; нечто удивительное). My muscles and nerves seemed drained of their strength (мускулы обессилили, и нервы, казалось, /совсем/ измотались; to drain — осушать; истощать; strength — сила). I dare say I staggered drunkenly (полагаю, я шатался, как пьяный; I dare say — осмелюсь сказать; полагаю; drunken — пьяный; to drink — пить). A head rose over the arch (над аркой /моста/ показалась: «поднялась» /чья-то/ голова), and the figure of a workman carrying a basket appeared (и появилась фигура рабочего, несущего корзину). Beside him ran a little boy (рядом с ним бежал маленький мальчик). He passed me, wishing me good night (он = рабочий прошел мимо меня, пожелав спокойной ночи). I was minded to speak to him, but did not (я собирался заговорить с ним, но не /заговорил/; to mind — намереваться /уст./). I answered his greeting with a meaningless mumble (я ответил на его приветствие невыразительным бормотанием; meaning /сущ./ — значение; /прил./ — значащий; многозначительный; выразительный) and went on over the bridge (и продолжал идти через мост; on /нареч./ — указывает на продолжение действия).

Over the Maybury arch a train (по ту сторону арки в Мэйбэри поезд), a billowing tumult of white, firelit smoke, and a long caterpillar of lighted windows (шумящий поток белого искрящегося дыма и длинная гусеница светящихся окон; to billow — вздыматься, волноваться; billow — большая волна, вал; лавина, поток; tumult — шум, грохот), went flying south — clatter, clatter, clap, rap, and it had gone (промчался на юг — стук-стук, хлоп-топ, и он пропал /из виду/; clatter — стук, звон, лязг; clap — хлопок; rap — легкий удар, стук). A dim group of people talked in the gate of one of the houses (еле заметная в сумерках группа людей беседовала у ворот одного из домов; dim — тусклый, неяркий; неясный, смутный) in the pretty little row of gables (на совсем короткой улице; row — ряд, линия; ряд домов, улица /образованная двумя рядами домов/; gable — фронтон) that was called Oriental Terrace (которая называлась “Восточная Терраса”). It was all so real and so familiar (это все было таким реальным и таким знакомым). And that behind me (а что /осталось/ позади меня)! It was frantic, fantastic (то было безумным, фантастичным)! Such things, I told myself, could not be (такие события — сказал я себе — не могли происходить).

I rose and walked unsteadily up the steep incline of the bridge. My mind was blank wonder. My muscles and nerves seemed drained of their strength. I dare say I staggered drunkenly. A head rose over the arch, and the figure of a workman carrying a basket appeared. Beside him ran a little boy. He passed me, wishing me good night. I was minded to speak to him, but did not. I answered his greeting with a meaningless mumble and went on over the bridge.

Over the Maybury arch a train, a billowing tumult of white, firelit smoke, and a long caterpillar of lighted windows, went flying south — clatter, clatter, clap, rap, and it had gone. A dim group of people talked in the gate of one of the houses in the pretty little row of gables that was called Oriental Terrace. It was all so real and so familiar. And that behind me! It was frantic, fantastic! Such things, I told myself, could not be.

Perhaps I am a man of exceptional moods (может быть, я человек особого настроя; mood — настроение; расположение духа). I do not know how far my experience is common (я не знаю, насколько мои впечатления = ощущения далеки /от/ обычных; experience — опыт; впечатление, переживание). At times I suffer from the strangest sense of detachment from myself and the world about me (временами я страдаю от очень странного чувства отчужденности от себя и от мира вокруг меня); I seem to watch it all from the outside (мне кажется, что я наблюдаю за этим всем извне), from somewhere inconceivably remote (из какого-то невообразимого далека; somewhere — где-то, где-нибудь; inconceivable — невообразимый, невероятный; to conceive — постигать, понимать), out of time, out of space, out of the stress and tragedy of it all (вне времени, вне пространства, вне стрессов и катастроф этого мира: «этого всего»; tragedy — несчастье, трагическое событие). This feeling was very strong upon me that night (той ночью это чувство было очень сильно во мне). Here was another side to my dream (это была другая часть моего сна).

But the trouble was the blank incongruity of this serenity (но проблема была в абсолютной несовместимости этой безмятежности; blank — пустой, чистый; полный, абсолютный; serenity — ясность, прозрачность /неба, воздуха/; спокойствие, безмятежность) and the swift death flying yonder, not two miles away (и стремительной смерти, летающей там, менее чем в двух милях отсюда). There was a noise of business from the gasworks (с газового завода доносился шум работы; business — дело, занятие; работа), and the electric lamps were all alight (и горели все электрические лампы; alight — зажженный). I stopped at the group of people (я остановился возле группы людей).

exceptional [Ik'sepS(q)nql], detachment [dI'txtSmqnt], incongruity [" Inkqn'gru: ItI]

Perhaps I am a man of exceptional moods. I do not know how far my experience is common. At times I suffer from the strangest sense of detachment from myself and the world about me; I seem to watch it all from the outside, from somewhere inconceivably remote, out of time, out of space, out of the stress and tragedy of it all. This feeling was very strong upon me that night. Here was another side to my dream.

But the trouble was the blank incongruity of this serenity and the swift death flying yonder, not two miles away. There was a noise of business from the gasworks, and the electric lamps were all alight. I stopped at the group of people.

“What news from the common (какие новости с пустоши)? ” said I.

There were two men and a woman at the gate (у ворот были = стояли двое мужчин и женщина).

“Eh? ” said one of the men, turning (а? — сказал один из мужчин, оборачиваясь).

“Ain’t yer just been there? ” asked the men (разве вы там не были? — спросили они: «люди»; ain’t = are not /разг./; yer = you /диал./).

“People seem fair silly about the common (люди, кажется, совсем помешались на этой пустоши; fair — красиво, прекрасно; полностью, совершенно; silly — глупый, дурацкий), ” said the woman over the gate (сказала женщина из-за ворот). “What’s it all abart (что происходит; abart = about /диал./)? ”

“Haven’t you heard of the men from Mars (/неужели/ вы не слышали о людях с Марса)? ” said I; “the creatures from Mars (/о/ существах с Марса)? ”

“Quite enough (да уж, наслушались: «вполне достаточно»), ” said the woman over the gate. “Thenks”; and all three of them laughed (спасибо, — и все трое засмеялись; thenks = thanks /диал./).

I felt foolish and angry (я почувствовал себя глупо и рассердился; angry — сердитый, недовольный). I tried and found I could not tell them (я попытался и обнаружил, что не могу рассказать им) what I had seen (о том, что видел). They laughed again at my broken sentences (они снова смеялись над моими сбивчивыми фразами; broken — разбитый, сломанный; прерывистый).

“You’ll hear more yet, ” I said, and went on to my home (вы еще /об этом/ услышите; more /сравн. ст. от much/ — больше, в большей степени; еще, в добавление; yet — еще, все еще /о прошлом/; когда-нибудь еще /о будущем/).

“People seem fair silly about the common, ” said the woman over the gate. “What’s it all abart? ”

“Haven’t you heard of the men from Mars? ” said I; “the creatures from Mars? ”

“Quite enough, ” said the woman over the gate. “Thenks”; and all three of them laughed.

I felt foolish and angry. I tried and found I could not tell them what I had seen. They laughed again at my broken sentences.

I startled my wife at the doorway (я напугал жену, /стоящую/ на пороге), so haggard was I (таким я был измученным). I went into the dining room, sat down, drank some wine (я прошел в столовую, сел, выпил немного вина), and so soon as I could collect myself sufficiently (и как только достаточно собрался = пришел в себя) I told her the things I had seen (я рассказал ей о том, что видел). The dinner, which was a cold one, had already been served (обед, который остыл: «был холодным», уже подали; to serve — служить, состоять на службе; накрывать на стол, подавать), and remained neglected on the table while I told my story (и он оставался на столе без внимания, пока я рассказывал «свою историю»; to neglect — пренебрегать; игнорировать, не обращать внимания).

“There is one thing, ” I said, to allay the fears I had aroused (есть одна вещь = один плюс, — сказал я, чтобы успокоить страхи, которые я пробудил; to arise); “they are the most sluggish things I ever saw crawl (они самые медлительные создания, /каких/ я когда-либо видел; thing — вещь, предмет; создание, живое существо; to crawl — ползать; медленно, с трудом продвигаться). They may keep the pit and kill people who come near them (они могут сидеть в яме и убивать людей, которые приблизятся к ним; to keep — держать, не отдавать; жить /разг., брит./; защищать, охранять), but they cannot get out of it (но они не могут выбраться из нее; to get out — выходить, вылезать).... But the horror of them (но какое они /вызывают/ отвращение; horror — страх, ужас; сильное отвращение)! ”

“Don’t, dear! ” said my wife (не /надо/, дорогой, — сказала моя жена), knitting her brows and putting her hand on mine (хмуря брови и кладя руку мне на /плечо/; to knit — вязать; хмурить /брови/).

“Poor Ogilvy (бедный Оджилви)! ” I said. “To think he may be lying dead there (подумать /только/, что он может лежать = лежит там мертвый)! ”

I startled my wife at the doorway, so haggard was I. I went into the dining room, sat down, drank some wine, and so soon as I could collect myself sufficiently I told her the things I had seen. The dinner, which was a cold one, had already been served, and remained neglected on the table while I told my story.

“There is one thing, ” I said, to allay the fears I had aroused; “they are the most sluggish things I ever saw crawl. They may keep the pit and kill people who come near them, but they cannot get out of it.... But the horror of them! ”

“Don’t, dear! ” said my wife, knitting her brows and putting her hand on mine.

My wife at least did not find my experience incredible (по крайней мере, жена не посчитала мой рассказ: «мои впечатления» выдумкой; to find — находить, обнаруживать; считать, полагать; incredible — маловероятный, неправдоподобный). When I saw how deadly white her face was (когда я увидел, каким мертвенно-бледным стало ее лицо), I ceased abruptly (я резко прервался; abruptly — внезапно, вдруг; резко).

“They may come here, ” she said again and again (они могут прийти сюда, — снова и снова повторяла она).

I pressed her to take wine (я настоял, чтобы она выпила: «взяла» вина; to press — жать, нажимать; настаивать на), and tried to reassure her (и попытался успокоить ее; to reassure — заверять, убеждать; успокаивать; утешать: «заверять снова = вдохнуть новую уверенность»).

“They can scarcely move (они едва могут двигаться), ” I said.

I began to comfort her and myself (я начал подбадривать /и/ ее и себя) by repeating all that Ogilvy had told me (повторяя все, что Оджилви рассказывал мне) of the impossibility of the Martians establishing themselves on the earth (о невозможности для марсиан поселиться на Земле; to establish — основывать, учреждать; to establish oneself — устраиваться). In particular I laid stress on the gravitational difficulty (в частности, я делал акцент на трудностях с гравитацией; to lay — класть, положить; in particular — в особенности, в частности). On the surface of the earth the force of gravity is three times what it is on the surface of Mars (на поверхности Земли сила тяжести в три раза больше, чем на поверхности Марса). A Martian, therefore, would weigh three times more than on Mars (следовательно, марсианин будет весить в три раза больше, чем /весил бы/ на Марсе), albeit his muscular strength would be the same (тогда как его мускульная сила будет = останется той же; albeit — хотя и). His own body would be a cope of lead to him (его собственное тело сделается для него свинцовым колпаком; cope — риза, мантия; колпак, кожух /тех./).

My wife at least did not find my experience incredible. When I saw how deadly white her face was, I ceased abruptly.

I began to comfort her and myself by repeating all that Ogilvy had told me of the impossibility of the Martians establishing themselves on the earth. In particular I laid stress on the gravitational difficulty. On the surface of the earth the force of gravity is three times what it is on the surface of Mars. A Martian, therefore, would weigh three times more than on Mars, albeit his muscular strength would be the same. His own body would be a cope of lead to him.

That, indeed, was the general opinion (это, и в самом деле, являлось общим мнением). Both The Times and the Daily Telegraph, for instance (и “Таймс”, и “Дейли Телеграф”, к примеру; both — оба, обе), insisted on it the next morning (настаивали на этом на следующее утро), and both overlooked, just as I did (и обе упустили, так же, как и я; to overlook — обозревать, смотреть сверху; не заметить, пропустить), two obvious modifying influences (два очевидных существенных фактора; to modify — модифицировать, видоизменять; корректировать, вносить поправки; influence — воздействие, влияние; фактор, оказывающий влияние).

The atmosphere of the earth, we now know (атмосфера Земли, теперь мы это знаем), contains far more oxygen or far less argon (содержит намного больше кислорода или намного меньше аргона) (whichever way one likes to put it (кому как нравится это излагать; whichever — какой угодно; way — дорога, путь; способ; to put — класть, ставить; выражать /каким-л. образом/, излагать)) than does Mars (чем содержит /атмосфера/ Марса). The invigorating influences of this excess of oxygen upon the Martians (придающее силы действие этого излишка кислорода на марсиан; to invigorate — давать силы, укреплять; excess — чрезмерность; избыток, излишек) indisputably did much to counterbalance the increased weight of their bodies (бесспорно, послужило противовесом возросшей массе: «сделало много, чтобы уравновесить возросшую массу» их тел). And, in the second place, we all overlooked the fact (и еще: «на втором месте», мы все упустили тот факт) that such mechanical intelligence as the Martians possessed (что такой технически развитый разум, которым обладали марсиане; mechanical — машинный, механический; технический; intelligence — интеллект, рассудок; информация) was quite able to dispense with muscular exertion at a pinch (был способен совершенно обходиться без мышечных усилий в случае надобности; to dispense — раздавать, распределять; обходиться без; at a pinch — в крайнем случае, на худой конец; pinch — щипок; крайняя нужда; стесненное положение).

That, indeed, was the general opinion. Both The Times and the Daily Telegraph, for instance, insisted on it the next morning, and both overlooked, just as I did, two obvious modifying influences.

The atmosphere of the earth, we now know, contains far more oxygen or far less argon (whichever way one likes to put it) than does Mars. The invigorating influences of this excess of oxygen upon the Martians indisputably did much to counterbalance the increased weight of their bodies. And, in the second place, we all overlooked the fact that such mechanical intelligence as the Martians possessed was quite able to dispense with muscular exertion at a pinch.

But I did not consider these points at the time (но я в то время не принимал во внимание эти моменты; to consider — рассматривать, обсуждать; принимать во внимание; point — точка; пункт, момент), and so my reasoning was dead against the chances of the invaders (и поэтому моя аргументация против вероятной /победы/ пришельцев была неоспоримой; reasoning — рассуждение, умозаключение; аргументация; to reason — рассуждать, размышлять; dead — мертвый; уверенный, безошибочный; chance — случай, случайность; возможность, вероятность). With wine and food, the confidence of my own table (за своим собственным столом, /чувствуя/ уверенность от вина и еды), and the necessity of reassuring my wife (и от необходимости успокоить жену), I grew by insensible degrees courageous and secure (я незаметно становился смелым и самоуверенным; to grow; insensible — потерявший сознание, бесчувственный; неощутимый, незаметный; degree — степень; ступень; secure — безопасный, надежный; самоуверенный).

“They have done a foolish thing (они сделали глупость: «глупую вещь»), ” said I, fingering my wineglass (сказал я, вертя в пальцах свой бокал; to finger — трогать, перебирать пальцами; finger — палец). “They are dangerous because, no doubt (они опасны, потому что, несомненно), they are mad with terror (обезумели от страха; mad — сумасшедший, ненормальный; обезумевший). Perhaps they expected to find no living things (скорее всего, они не ожидали обнаружить /здесь каких-либо/ живых существ) — certainly no intelligent living things (определенно, никаких разумных живых существ).”

But I did not consider these points at the time, and so my reasoning was dead against the chances of the invaders. With wine and food, the confidence of my own table, and the necessity of reassuring my wife, I grew by insensible degrees courageous and secure.

“They have done a foolish thing, ” said I, fingering my wineglass. “They are dangerous because, no doubt, they are mad with terror. Perhaps they expected to find no living things — certainly no intelligent living things.”

“A shell in the pit (один снаряд по яме), ” said I, “if the worst comes to the worst (если ничего другого не останется/на худой конец: «если худшее придет к худшему»), will kill them all (убьет их всех).”

The intense excitement of the events (сильное волнение от /пережитых/ событий) had no doubt left my perceptive powers in a state of erethism (привело мои чувства в весьма возбужденное состояние: «оставило мои чувства…»; perceptive — восприимчивый, ощущающий; power — сила, мощь; физическая /или/ умственная способность; erethism — болезненное состояние возбуждения или раздражения). I remember that dinner table with extraordinary vividness even now (я помню тот обеденный стол необыкновенно отчетливо даже сейчас; vivid — яркий; ясный, отчетливый). My dear wife’s sweet anxious face (милое озабоченное лицо моей дорогой жены; sweet — сладкий; милый, очаровательный /о внешности/) peering at me from under the pink lamp shade (смотрящее на меня из-под розового абажура «лампы»; to peer — вглядываться, изучать; shade — тень; экран, щит, абажур), the white cloth with its silver and glass table furniture (белая скатерть с серебряной и стеклянной посудой: «столовыми принадлежностями») — for in those days even philosophical writers had many little luxuries (поскольку в то время: «в те дни» даже философствующие писатели имели немало незначительных предметов роскоши) — the crimson-purple wine in my glass, are photographically distinct (малиново-багровое вино в моем бокале — все /это помню/ с фотографической четкостью; distinct — отчетливый). At the end of it I sat, tempering nuts with a cigarette (я сидел с краю /стола/, успокаивая нервы сигаретой; to temper — регулировать; умерять, смягчать; nut — орех; голова, башка /разг./; nuts — сумасшедший, чокнутый /разг./), regretting Ogilvy’s rashness, and denouncing the shortsighted timidity of the Martians (сожалея о поспешности Оджилви и указывая на недальновидную робость марсиан; rash — поспешный, опрометчивый; to denounce — обвинять, ставить в вину, осуждать; предсказывать, предвещать /уст./).

So some respectable dodo in the Mauritius (так какой-нибудь почтенный дронт на острове Маврикия; dodo — дронт /вымершая птица, обитавшая на островах Индийского океана и истребленная в 17-18 в.в./) might have lorded it in his nest (мог /когда-то/ чувствовать себя в своем гнезде хозяином; to lord — давать титул лорда; командовать, распоряжаться; lord — господин, повелитель), and discussed the arrival of that shipful of pitiless sailors in want of animal food (и обсуждать прибытие корабля, полного безжалостных и голодных: «ищущих животной пищи» моряков; -ful /суффикс/ — образует существительные со значением количества, соответствующего данной емкости; pity — жалость). “We will peck them to death tomorrow, my dear (завтра мы забьем их до смерти, дорогая; to peck — клевать, долбить клювом; peck — удар клювом).”

I did not know it, but that was the last civilized dinner (я не знал этого, но то был последний обед в цивилизованной /обстановке/) I was to eat for very many strange and terrible days (/который/ мне довелось съесть за многие необыкновенные и ужасные дни).

erethism ['erITIz(q)m], furniture ['fq: nItSq], extraordinary [Ik'strO: d(q)n(q)rI]

“A shell in the pit, ” said I, “if the worst comes to the worst, will kill them all.”

The intense excitement of the events had no doubt left my perceptive powers in a state of erethism. I remember that dinner table with extraordinary vividness even now. My dear wife’s sweet anxious face peering at me from under the pink lamp shade, the white cloth with its silver and glass table furniture — for in those days even philosophical writers had many little luxuries — the crimson-purple wine in my glass, are photographically distinct. At the end of it I sat, tempering nuts with a cigarette, regretting Ogilvy’s rashness, and denouncing the shortsighted timidity of the Martians.

So some respectable dodo in the Mauritius might have lorded it in his nest, and discussed the arrival of that shipful of pitiless sailors in want of animal food. “We will peck them to death tomorrow, my dear.”

I did not know it, but that was the last civilized dinner I was to eat for very many strange and terrible days.