XXXVI. Новые подкопы. Представитель полицейской власти принял иезуита в своем рабочем кабинете, усадил его на диван под портретом императрицы и предложил ему сигару.

Представитель полицейской власти принял иезуита в своем рабочем кабинете, усадил его на диван под портретом императрицы и предложил ему сигару.

– Я пришел к вам по одному чрезвычайно щекотливому вопросу, – конфиденциальным тоном начал патер Глинский, потирая руки, – и рассчитываю на вашу всем известную скромность.

– Это отличительная черта моего характера, – согласился Бедросов, – говорите прямо, что ваш граф опять натворил и из какой истории мне придется на этот раз выручать его.

– Мой бывший питомец страстно влюбился в одну молодую особу и собирается на ней жениться. Она дочь весьма почтенных родителей и во многих отношениях была бы подходящей для него партией, но есть обстоятельства, которые заставляют меня опасаться этого брака.

– Кто она такая?

– Малютина.

– Эмма?

– Вы ее знаете?

– Еще бы! Я был другом ее отца и носил ее на руках, когда она была ребенком, я и теперь вижусь с ней очень часто.

– Вы не подозреваете ее в убийстве?

Бедросов улыбнулся.

– Извините меня, ваше преподобие, – сказал он, – откуда явилась у вас такая странная мысль?

– Вы не допускаете возможности совершения преступлений под влиянием необузданного фанатизма?

– Эмма вовсе не экзальтированная девушка; я нахожу, что она холодна и благоразумна не по годам.

– Вы полагаете, что она неспособна увлечься сумасбродною идеей... например, политической?

– Ни в коем случае: я уже заметил вам, что Эмма Малютина очень сдержанная и скромная девушка.

– Я знаю наверно, что она имеет тайные сношения...

– С кем?

– С купцом Сергичем.

– Это старый знакомый ее матери, очень добрый и скромный человек.

– По ночам в его доме она переодевается в мужское платье и отправляется в Красный кабачок. Неужели это не кажется вам странным?

– Да... только это ничего не доказывает. Поручик Ядевский влюблен в Эмму и надеется на ней жениться, она же, как видно, предпочитает сделаться графинею Солтык – поощряет ухаживания графа, но скрывает от него свои тайные свидания с Ядевским. Вот вам простое объяснение ее ночных прогулок. Малютина – девушка безукоризненная во всех отношениях, даже не кокетка в буквальном смысле слова. Желание ее сделаться женой богатого графа нельзя назвать преступлением.

– Ее подозревают в убийстве Пиктурно.

– И это для меня не новость. Эмма была причиной американской дуэли между этим студентом и графом Солтыком. Молодому человеку не посчастливилось, и он был принужден лишить себя жизни.

– Допустим, что все это правда... но меня тревожит мысль о том, что граф будет замешан в какую-нибудь интригу политического свойства.

– Повторяю вам, тут главную роль играет любовь, – усмехнулся Бедросов, – тем не менее, я воспользуюсь вашими указаниями и приму все зависящие от меня меры для того, чтобы разъяснить этот вопрос... прикажу полицейским агентам следить за Эммой.

– Недурно было бы, если бы вы лично переговорили с ней об этом предмете... От вашего внимания не ускользнут некоторые оттенки, которые кажутся мне неудобопонятными.

– Извольте, я готов сделать и это. Вы же со своей стороны постарайтесь удержать графа от визитов к Малютиной хоть на несколько дней. Займите его чем-нибудь, придумайте для него постороннее развлечение.

– Постараюсь всеми силами и, если узнаю что-нибудь новенькое, немедленно сообщу вам.

Собеседники расстались. Улыбку Бедросова можно было бы перевести словами: «Куда как ты наивен, приятель, несмотря на то что ты член ордена иезуитов!» А дружеское рукопожатие патера означало: «Этот полицейский крючок чрезвычайно недальновиден!».

Глинский немедленно послал эстафету к родственнику графа, господину Тараевичу, отъявленному кутиле и страстному игроку. Когда тот приехал в Киев и остановился в «Европейской гостинице», патер тотчас же отправился к нему для переговоров. Иезуит знал, что за известную сумму денег этот человек будет слепым орудием в его руках.

Спустя час после их встречи нежный родственник, как бомба, влетел в кабинет Солтыка и чуть не задушил его в своих объятиях.

– Милый мой Богуслав! – воскликнул он. – Вот я и опять в Киеве! Я готовил тебе приятный сюрприз и потому не известил тебя заранее о моем приезде. Как мы покутим здесь с тобою, милый друг!..

Я, понятное дело, становлюсь у тебя.

Граф вздохнул свободнее, узнав, что Тараевич приехал в Киев не надолго, и тотчас же приказал своему камердинеру привезти из гостиницы его багаж и приготовить помещение в доме.

– С чего же мы начнем наши невинные развлечения? Надо составить программу.

– Как тебе угодно.

– Сегодня мы обедаем в клубе, поиграем в картишки; оттуда поедем в театр... Что сегодня дают?

– «Травиату».

– Отлично!.. Прямо из оперы катнем к цыганам. Говорят, там завелась такая красавица, какой никогда и не видывали... Земира... Неужели ты с ней еще не познакомился?

– Слышал кое-что.

– Красавица-дикарка, чистейшая баядерка!

Программа Тараевича заинтересовала графа – ему захотелось взглянуть на хорошенькую цыганку. После обеда в клубе сели играть в макао. Приезжий гость был, как говорится, навеселе и играл отчаянно, но фортуна улыбалась ему, и он уехал из клуба с полными карманами денег. В театре он вел себя почти неприлично, поднес примадонне великолепную бонбоньерку и после каждой арии кричал во все горло «Браво!».

Солтык был возмущен выходками Тараевича и заметил ему, садясь в карету:

– Послушай, мой милый, веди себя сдержанней. Цыганки кокетливы и любят, чтобы за ними ухаживали, но строгость их нравов не подлежит сомнению. Не затевай скандала, иначе их смуглые рыцари без церемоний пустят в дело кинжалы.

– Знаю, знаю! – проворчал Тараевич.

Обширный павильон в восточном вкусе напоминал собою дворец из «Тысячи и одной ночи». В средней ротонде была устроена танцевальная зала: вдоль ее стен стояли мягкие диваны, на которых в самых живописных позах сидели и лежали украшенные драгоценностями загорелые дочери Индии. Большие черные глаза их напоминали глаза газели, улыбка не покидала их уст, белоснежные зубы так и сверкали при ярком освещении. Они были окружены целой толпой поклонников. Две-три пары молодых цыганок плясали посреди залы под звуки тамбурина.

Граф стоял у колонны, между тем как его родственник вполголоса разговаривал со старой безобразной цыганкой. Эта последняя как бы в знак согласия кивнула головой, и тут же к Солтыку подошла стройная черноокая красавица. Плечи ее были обнажены, волосы перевиты жемчугом и кораллами. Костюм ее состоял из широких турецких панталон, короткой пестрой юбки и ярко-красной бархатной курточки, украшенной драгоценными камнями. На ногах были надеты вышитые золотом туфли.

– Здравствуй, граф, – улыбаясь, сказала она.

– Разве ты меня знаешь?

– Знаю... А ты меня не знаешь. Я Земира, так называемая киевская звезда. Нравлюсь ли я тебе?

– Обратись с этим вопросом к своему жениху.

– У меня нет жениха... ей-богу нет!

– Цыганским клятвам никто не верит.

– Уж больно ты умен, барин, как я вижу, – заявила черноокая красавица. – Говорят, все киевские знатные дамы от тебя без ума. Почему же не может влюбиться в тебя простая бедная цыганка? Ну, скажи, по крайней мере, что я хороша.

– Этого я не отрицаю.

– Хорошее всем нравится... так полюби меня!

Солтык засмеялся.

– Не смейся! – и цыганка топнула ногой. – Я хочу, чтобы ты меня полюбил! Выпей вот это, – прибавила она, подавая ему пузырек с жидкостью, – и ты наверняка в меня влюбишься.

– Меня ты не очаруешь ни огненным взорам, ни любовным напитком.

Земира отступила на несколько шагов, протянула руки к графу, а затем прижала их к груди, нашептывая какие-то непонятные слова.

– Колдовство действует только на тех, кто ему верит! – пошутил Солтык.

– Да ведь и ты не каменный!.. Покажи-ка мне свою руку.

Цыганка взглянула на ладонь графа и вздрогнула – на ее хорошеньком личике изобразился ужас.

– Ты видишь что-то недоброе?

– Мало ли что написано в книге судеб!

– Но я желаю узнать, что меня ожидает в будущем?

– Твоя жизненная линия внезапно пресекается... ты умрешь скоро... и умрешь ужасной, насильственной смертью.

Граф равнодушно пожал плечами, сунул червонец в руку цыганки и подошел к Тараевичу.

– Ты хочешь уехать домой? – спросил тот.

– Нет... мне пить хочется. Стакан хорошего вина развеет и этот удушливый запах цветов, и эти резкие звуки скрипок, и неприятное впечатление от этих лукавых смуглых красавиц. Мне так и мерещится, что они вот-вот превратятся в ядовитых змей!

Между тем как Солтык и Тараевич опорожняли одну бутылку за другой, Бедросов получил от своего агента следующее донесение:

«Эмма Малютина действительно бывала в Красном кабачке и приходила туда в мужском платье. Студент Пиктурно ухаживал за содержательницей кабачка, Рахилью Басси, посещал ее почти ежедневно. В ту ночь, когда он пропал без вести, ни Малютиной, ни еврейки не было в Киеве».