Душевный друг

Огромная оранжевая луна висит над старым корявым вязом. Светятся белые розы — светлячки в ночи. В тишине уснувшего сада звучит концерт Вивальди «Времена года». Свет из кухни падает на неубранный стол. На нем свечи в подсвечнике. Мы слепили его сами, из глины; вокруг подсвечника серые восковые катышки — дети соскребали мягкий теплый воск с клеенки, катали шарики. Сегодня их четверо — к нам неожиданно, сюрпризом, приехала моя подруга Света с семилетним сыном Левой и четырехлетней дочкой Алей.

Света спит, она целый день водила детей по Риге, показывала им Старый город (я своих детей так и не удосужилась вывезти в город), и только вечером, усталые, они добрались до нас.

«Петя — мой единственный душевный друг, я без него не могу», — сказал Лева Свете. Этой фразы было достаточно для того, чтобы собраться и приехать к нам.

Лева с Петей подружились на почве любви к растениям. Лева подарил Пете кактус. «Какой он добрый, подарил мне свое самое дорогое!» — восхищался он, согревая маленькую колючку своим дыханием. Мы везли «самое дорогое» в баночке от диапозитивов, Петя всю дорогу волновался, что кактус замерзнет и погибнет, дышал на него все то время, что мы ждали автобуса.

У меня занималась одна девочка. Когда она садилась за стол, то кто бы ни оказывался ее соседом, она спрашивала: «А ты будешь со мной дружить?» Она приходила не лепить, а дружить. Если ответ был утвердительным, она, счастливая, принималась за лепку. Если нет, она не притрагивалась к пластилину. «Почему ты не хочешь со мной дружить, почему?» — допытывалась она весь урок.

Так и тут. Петя с Левой занимаются французским. Пете нравится французский. Леве — дружба с Петей.Он достаточно деликатный ребенок, чтобы спросить Петю напрямую, любишь ли ты меня, но в его глазах вечная мольба: «Скажи ты мне, скажи ты мне, что любишь ты меня».

В классе у Пети есть мальчик, Олег Чепцов. Очень добрый мальчик. Он ежедневно заходит за Петей в школу и после школы провожает его домой. Недавно в двадцатиградусный мороз Олег прибежал к нам в кедах и без пальто. «Скорее, Петя забыл галстук!» — «Так чего же Петя сам не вернулся за галстуком?» — спросила я у Олега. «А ничего, я принесу!» — машет рукой, а глаза счастливые. Когда я спросила Петю, как он позволил Олегу бежать за галстуком, Петя ответил, что он не успел оглянуться, как Олега и след простыл.

Такое острое, пронзительное чувство дружбы, когда действи­тельно в лепешку готов расшибиться ради друга, бывает, наверное, только в детстве. Оно сродни влюбленности, и каждый из нас наверняка был в одной из этих ролей — или в роли беззаветно влюбленного друга, или в роли того, в кого беззаветно влюблены.

Лева мечтает быть как Петя, независимым, небрежным парнем, который не льет слезы над тем, что Пушкина убили на дуэли, который запросто бы встал в пару, если бы тренер дал команду строиться, а не стоял бы в стороне, боясь к кому-то присоеди­ниться, а вдруг этот кто-то его не пожелает; он, стопроцентный отличник, мечтает, как его любимый друг, получить хотя бы одну двойку.

«Мам, он чуть что — сразу обижается. Например, мы лепили, а я забылся и начал читать. А он обиделся. На меня многие обижаются. Например, Беспальцева больше никогда не пригласит меня на день рождения. Я весь день рождения читал. Попался «Всадник без головы». А она-то меня пригласила не для чтения, а для танцев и игр».

«Если ты это понимал, надо было отложить книгу».— «В том-то и дело, что я это потом понял, в конце дня рождения», — говорит Петя. И он не лукавит.

Узнав, что Пушкина, молодого, убили на дуэли, Лева несколько дней его оплакивал, спрашивал Свету, неужели не было людей, которые предотвратили бы эту дуэль. Он не может смириться с несправедливостью, жестокостью мира.

Как-то, по его предложению, мы лепили «дом любителей Гоголя». Лева с моей помощью вылепил портрет Гоголя. «Теперь надо Пушкина, только меньше по величине».— «Зачем? Ведь у нас дом любителей Гоголя, а не Пушкина?» — «Но ведь Пушкин подсказал Гоголю сюжет «Ревизора» и «Мертвых душ»! А чтобы было ясно, что это дом любителей Гоголя, пусть Пушкин будет меньше Гоголя».

Света переживает, что у нее такой ребенок, потому что сама такая и ей приходится нелегко. В детстве она так же восхищалась моей независимостью, как теперь Лева Петиной. Мы с ней вместе были в больнице, в одиннадцатилетнем возрасте. Я тогда дружила с хромым мальчиком из другого отделения. Мальчику только что сделали операцию, и ему нужно было ходить, чтобы нога правильно срослась. Я бегала к нему каждый день, и мы с ним ходили. Однажды, когда я в очередной раз собралась идти к нему, не обнаружила своих брюк. Оказывается, Света их специально выстирала, чтобы я не могла никуда пойти. «Где твоя девичья гордость? — сказала она тогда мне.— Таскаешься к мальчикам! Если ему надо, сам придет». Я рассердилась на нее, надела чужие брюки и все равно ушла. По прошествии многих лет Света призналась мне, что ревновала меня к этому мальчику и из ревности выстирала мои брюки, «девичья гордость» была тут ни при чем. Я же жила вдалеке от таких страстей и ничего этого не понимала, как сейчас Петя.