Глава 8. Линдсей с изумлением смотрела на Антониоса – его взгляд поразил ее своей искренностью, и слова его эхом отдавались в ее голове: «Я хочу

Линдсей с изумлением смотрела на Антониоса – его взгляд поразил ее своей искренностью, и слова его эхом отдавались в ее голове: «Я хочу, чтобы ты осталась в Греции, хочу сохранить наш брак». Я хочу. Снова он говорил в первом лице, забывая о том, что она может хотеть чего-то иного. О том, что пришлось ей пережить, живя в Греции.

Глубоко вздохнув, Линдсей с сожалением отметила, что он совсем не изменился.

– Ты молчишь? – спросил Антониос с нервным смешком. – Скажи же что-нибудь, Линдсей.

– Я не знаю, что сказать.

– Тогда скажи, что ты тоже этого хочешь, – посоветовал муж.

Антониос шутил, но в его голосе слышалось нарастающее напряжение, что символизировало раздражение или нетерпение.

– О, Антониос, – наконец ответила она, качая головой и видя, как губы его недовольно сжимаются. – Не все так просто.

– А я думаю, что просто. Я люблю тебя. А ты – любишь меня?

Он приподнял подбородок, точно делая вызов. Линдсей с несчастным видом подняла на него глаза.

– Я люблю тебя, Антониос. Но этого недостаточно.

– Ну конечно, достаточно, – с триумфом в голосе произнес он, и Линдсей закрыла глаза.

Слова Дафны отчетливо всплыли в ее памяти: «Любить и быть любимым – это все, что нужно каждому из нас».

Если бы это было правдой!

– Я знаю, о чем ты думаешь, – произнес Антониос, и Линдсей открыла глаза от удивления.

– Да? – спросила она недоверчиво.

– Ты думаешь о своем заболевании.

Она замерла.

– Ну, отчасти, – осторожно сказала она.

– Я об этом думал, – продолжал он, наклонившись вперед, словно забыв о нетронутой еде. – Мы можем пойти на взаимные уступки, Линдсей.

– Уступки, – повторила она, морщась.

Она ненавидела это слово.

– Попробуем приспособиться, – поправил себя поспешно Антониос. – Ограничим твои появления на публике. Будем жить отдельно от всех, в собственной вилле. Даже можно сократить количество всяких званых вечеров, и со временем, я надеюсь, ты…

– Прекрати, Антониос, – оборвала она его. – Хватит.

Он откинулся на спинку, недоуменно глядя на нее, и во взгляде его проскальзывало раздражение.

– Я думал, тебе по душе будет мое предложение.

– Об уступках?

– Ты просто придираешься к словам.

– Нет, неправда. – Линдсей отрицательно покачала головой, тоже откидываясь на спинку. – Я не хочу, чтобы ты делал мне уступки, Антониос. Не хочу, чтобы ты просто терпел меня.

– Но это не так, – перебил он ее резко. – Я же сказал, что люблю тебя. Я хочу спасти наш брак, Линдсей, и пытаюсь идти тебе навстречу.

– Я знаю, – ответила Линдсей. – Но этого недостаточно, Антониос. Я лишь сделаю тебя несчастным, потому что тебе нужная другая женщина.

– А может, позволишь мне самому решать, что мне нужно?

– Ты и впрямь хочешь иметь жену, прячущуюся ото всех и не желающую быть с тобой рядом?

– Со временем… – снова начал он, и она отчаянно закачала головой:

– Я не хочу, чтобы ты меня переделывал, Антониос.

– Но ты же сама сказала, что много работала над собой, чтобы контролировать свое состояние. Я просто хочу помочь тебе в этом.

Линдсей закрыла глаза.

– Ты будешь во мне разочарован, потому что я никогда не буду соответствовать твоим ожиданиям.

– Позволь мне решать самому.

– Нет, не позволю. Я не хочу, чтобы потом ты оставил меня ни с чем, решив, что с тебя довольно.

– Я так не сделаю! – выкрикнул он. – Я никогда не разорву наш брак.

– Ты имеешь в виду меня? – не удержалась Линдсей от ехидного замечания.

– Нет, я говорю о твоей матери, – поправил ее Антониос. – Потому, что ее жизнь оказалась не такой, как она себе представляла. Тебя, Линдсей, наш брак тоже разочаровал?

Кровь отхлынула от ее лица, и в голове внезапно не осталось ни одной четкой мысли.

– Не могу поверить, что ты это сказал, – прошептала она.

– Черт возьми, я стараюсь бороться за наш брак, найти компромисс. Что в этом плохого?

– То, что твой компромисс построен на утверждении, что я останусь в Греции и буду стараться стать тебе хорошей женой, – вырвалось у нее. – А ты даже не спрашивал меня, хочу ли я этого.

– У меня традиционные представления о браке, – сдержанно ответил Антониос. – Конечно, я хочу, чтобы моя жена была рядом со мной. А ты мне говорила, что хочешь поехать в Грецию, что в Нью-Йорке тебя больше ничего не держит.

– А еще я тебе говорила, – напомнила Линдсей, – что я была в тот момент очень одинока. Но правда в том, Антониос, что там у меня была своя жизнь. Да, может, незаметная: немного друзей, неброская работа. Но мне все это нравилось, и я не хочу все это бросать, чтобы стать подобием женщины, которая тебе нужна.

Они неотрывно смотрели друг на друга. Внезапно Антониос отбросил салфетку.

– Боже, я не знаю, что мне делать, – пробормотал он, проводя рукой по волосам.

Линдсей опустила глаза в тарелку, чувствуя, что сейчас заплачет. Может, она и впрямь ведет себя неправильно. Несправедливо. Антониос ведь старался, организовал романтический ужин, пытался облегчить ее жизнь в Греции. Может, стоит ему уступить? Найти способ спасти их брак.

– Я никогда не думал, что переезд в Грецию станет для тебя такой проблемой, – медленно произнес Антониос. – Я так хотел привезти тебя сюда, чтобы ты разделила мою жизнь. Потому что я тоже был одинок, Линдсей, и ты была мне нужна, хотя тебе могло показаться иначе.

Линдсей едва сумела вымолвить:

– Антониос…

– И я хочу, чтобы ты тоже хотела разделить мою жизнь со мной, – продолжал он настойчиво. – Но ты этого не хочешь.

Слеза скатилась по ее щеке.

– Все не так просто.

– Разве нет? – Он холодно посмотрел на нее. – Нет, Линдсей? Ты даже не хочешь попробовать.

«Потому что я боюсь, что не справлюсь, боюсь, что ты отвергнешь меня, сделаешь больно», – пронеслось в ее голове.

Мысль эта была такой неожиданной, что Линдсей замерла в изумлении: оказывается, ее ожидания и переживания по поводу жизни и работы в Греции совсем ни при чем. Оказывается, она просто боялась – и это был тот же страх, что преследовал ее с девятилетнего возраста, когда мать ушла, потому что разочаровалась в них с отцом. Линдсей боялась, что это снова случится, но не признавалась себе в этом.

В памяти всплыла та ночь, когда Антониос сделал ей предложение и попросил поехать с ним в Грецию.

Они лежали на огромной кровати в номере отеля «Плаза», все еще не отдышавшись от страстного секса. Антониос взял ее за руку, погладил по бедру, задержавшись на крутом изгибе, и произнес хриплым голосом:

– Никогда не думал, что смогу так влюбиться, что мне так повезет.

Она смахнула слезы и ответила:

– И я не думала.

– Мы самые счастливые на свете, – улыбаясь, сказал он и поцеловал ее.

Линдсей была согласна: ей казалось, будто встреча с Антониосом была чем-то наподобие крупного выигрыша в лотерею – совершенно невероятным и сказочным. Она ощущала себя любимой и желанной, и после долгого одиночества и страданий ощущение было удивительным.

И оно еще больше усилилось, когда он встал и опустился на колени, взяв ее руки в свои.

– Я люблю тебя, Линдсей, больше жизни. Выйдешь за меня?

Она увидела любовь в его глазах, почувствовала ее и, не сомневаясь ни секунды, ответила:

– Да, Антониос, я согласна.

Они поженились на следующий же день, добившись специального разрешения. Что бы было, если бы они не спешили тогда?

– Я никогда не чувствовала, что мама мной довольна, – медленно произнесла Линдсей. – Я постоянно ее разочаровывала, и это меня очень огорчало. Она подолгу не разговаривала со мной каждый раз, когда я ее подводила. Однажды молчание продлилось целую неделю.

На лице Антониоса отразились сочувствие и боль.

– Это ужасно, Линдсей.

– И это очень сильно сказалось на мне, – продолжала Линдсей. – Но я знаю, что я больше никому не позволю так со мной обращаться.

Муж нахмурился, лицо его потемнело.

– Я никогда бы не обошелся с тобой так.

– Но разве ты не понимаешь? – в отчаянии воскликнула она, сжимая руки в кулаки. – Я чужая здесь, я не смогу стать тебе женой, которую ты хочешь иметь.

– Позволь мне решать.

– Я не согласна на уступки…

– Линдсей, это просто слово, что ты к нему прицепилась.

Он поднялся и шагнул к ней.

– Я люблю тебя! Я полюбил тебя тогда в Нью-Йорке, тем снежным днем, что я чувствовал к тебе тогда, то, что чувствую сейчас, – это все правда. – Голос его задрожал. – И моей любви… нашей любви… будет достаточно для счастья. Я позабочусь об этом. Я не подведу тебя, я клянусь.

Он казался таким искренним, таким уверенным, и ей так хотелось ему верить. Неужели страх вновь помешает ее счастью?

– Линдсей, – снова заговорил Антониос, опускаясь перед ней на колени. – Доверься мне, прошу.

Довериться ему? Доверить свое счастье вместе со всеми страхами? Сердце и душу?

– Ты просишь о многом, Антониос, – прошептала она.

– Но я готов дать тебе еще больше, я обещаю.

Он крепче сжал ее руки.

Линдсей смотрела на этого гордого и пылкого мужчину у своих ног, умоляющего ее о согласии. Она едва могла говорить, но все же произнесла:

– Да.

В глазах его зажегся огонек надежды.

– Да?

– Да, Антониос, я постараюсь.

С сияющими глазами он притянул ее к себе, обнял и поцеловал так страстно, что казалось, никогда не остановится.