Bonus: Ch38

Чонин никогда не говорил с Кёнсу о любви. Он никогда не признавался в любви и вообще не показывал своих чувств, — лишь капли нежности, которая ему не была свойственна, и лёгкие прикосновения к коже.
Он был уверен, что Кёнсу понимал его намного лучше, чем он сам себя. По крайней мере, ему хотелось в это верить. Потому что Чонин, на самом-то деле, не знал, что из себя представляют их отношения и что именно он чувствовал к Кёнсу.

Он не планировал влюбляться в Кёнсу, не планировал становиться стабильной парой, которая будет вместе всегда и везде, несколько лет подряд.
Кёнсу его интересовал, Кёнсу был красивым и манящим, и очень необычным. Чонину хотелось его попробовать, хотелось изучить и понять, что это за щемящее чувство внутри. Глупое такое чувство, которое возникало стоило только посмотреть в большие карие глаза. Хотя на самом деле, у Кёнсу они почти чёрные, словно без радужки. Только зрачки и белки глаз.
Была мысль, что отношения с Кёнсу — это удобный секс по желанию, теплые ужины и приятная беседа. Возможно, так и было. Но только поначалу.

Чонин не заметил, как встречи ради секса превратились в встречи и без секса. Во время которых они могли просто лежать на диване и смотреть телевизор: Кёнсу обычно прилипал к Чонину как коала, утыкался носом в шею и дразнил, выводя пальцем круги чуть ниже пупка на животе. Иногда Чонин приходил к Кёнсу, иногда Кёнсу приходил к нему. Незаметно в их ванных появились дополнительные зубные щетки и минимальный набор вещей. Кай обзавёлся двумя мисками и кучей игрушек. А Чонин обзавёлся желанием завести ещё собаку.
Они даже вместе учились готовить: как-то так вышло, что у Кёнсу лучше получались десерты, в то время как Чонин любил мясо. Работа на кухне приносила какое-то отдельное удовлетворение и спокойствие, словно сеансы релаксации. Обычно готовка украшалась голосом Кёнсу и Чонин позволял себе на мгновение замереть, закрыв глаза.
Со временем, голос Кёнсу стал ещё лучше, чем был. Был с Сехуном, дебют которого прошёл достаточно быстро, и многие СМИ были в недоумении. Но агентство Сехуна просто не планировало заострять внимание на карьере певца, ждало только подходящих предложений.
Через пару месяцев после дебюта агентство Сехуна заявило, что тот прекращает певческую деятельность и концентрируется на его первом фильме. Тогда весь интернет стоял на ушах, а Сехун ночевал у Кёнсу неделю, потому что квартира была завалена фанатами и сасэнами.
Сехун лип к Кёнсу, как жвачка липнет к штанам, а тот не мог отказать. А Чонин злился и психовал, потому что сексом при постороннем человеке в квартире Кёнсу заниматься отказывался. И в гости не шел: «Нельзя же оставлять малыша одного!» То, что малыш был выше их обоих и мог за ночь поменять несколько партнёров, совершенно забыв стыд, Кёнсу, почему-то, не учитывал.
Когда шумиха утихла, и Сехун свалил, Чонин отодрал Кёнсу так, как не отдирал никогда — на следующее утро пришлось растирать Кёнсу спину и делать расслабляющую ванну.

Чонин думал, что хороший секс, приятные разговоры и забота о Кае — всё, что было нужно ему от Кёнсу. Оказалось, что нет.
Оказалось, что где-то через год, ближе к их «годовщине», о которой Бэкхён не затыкалась и упорно долбила в сообщениях: «Поздравь моего Кённи», Чонин понял, что питает к Кёнсу нечто большее. Не то чтобы у него случилось озарение. Он шел к этой мысли долго и упорно. Но однажды проснулся рано утром в чужой постели, открыл глаза и первым увидел лицо Кёнсу — спокойное благословенное лицо Кёнсу, с нежными щеками, круглым носом и длинными пушистыми ресницами. Губы Кёнсу были слегка приоткрыты, а отросшие волосы спадали на глаза, и сердце Чонина пропустило удар, а рука дрожала мелкой дрожью, когда он тянулся, чтобы убрать непослушную челку со лба. Кёнсу проснулся мгновенно, насупился и крепко зажмурился, а затем выдохнул и совсем тихо произнес: «Доброе утро».
И, кажется, это положило конец обману.
После года отношений Чонин понял, что влюбился в Кёнсу, а значит, оказался по уши в дерьме. Жить стало сразу тяжелее и мучительнее. С собственными чувствами Чонин был не в ладах.

На часах уже восемь, а Кёнсу ещё нет дома. Чонин вернулся с работы несколько часов назад, и успел даже выгулять Кая, который теперь совсем не маленький плюшевый щенок. Он сидит перед телевизором и бессмысленно переключает каналы, потому делать в чужой квартире ему нечего — даже гитары сегодня не взял.
Обычно Кёнсу приходит домой ближе к шести, и они вместе выгуливают Кая, а затем разогревают или готовят ужин. Но Кёнсу ещё нет и Чонину скучно, и совсем немного волнительно — сразу закрадываются сомнения, что того снова утащил пронырливый Сехун. Но, если бы это был Сехун, Кёнсу бы предупредил.
На улице холодно и идёт снег, что удивительно для Сеула, но на улице январь и, возможно, чудеса случаются. Только бы Кёнсу не отморозил нос и не простыл, потому что заботиться о больных Чонин не умеет. Он вообще мало что умеет; через два дня день рождения Кёнсу, а он даже не придумал подарок. Идею, которая заставляет его нервничать, Чонин отметает.
В квартире Кёнсу без хозяина пусто и Чонин тяжело вздыхает, но настроение сразу поднимается, стоит только щелкнуть замку на двери. Кай спрыгивает с колен и мчится в коридор, виляя хвостиком так часто, словно вместо хвостика у щенка пропеллер.
На пороге стоит Кёнсу — усыпанный снегом, с красными щеками и не менее красным носом. Черные волосы украшены белыми снежинками, которые моментально начинают таять, а на лице блаженная улыбка. Кёнсу поднимает Кая на руки и быстро чмокает в нос, а затем переводит взгляд на Чонина.
— Привет, — говорит беззвучно, и почему-то смущается.
Кёнсу вообще человек странный, словно так же не в ладу с чувствами, как и сам Чонин: может внезапно начать смущаться или наоборот стать наглым и бесстыдным, и таким развратным, что от стояка Чонину аж больно.
Сегодня версия смущенного и радостного Кёнсу.
— Ты почему так поздно? — неожиданно выпаливает Чонин, подходя и помогая снять пальто. Кёнсу весь дрожит, но все равно улыбается и тянется поцеловать ледяными губами.
— Был у Бэкхён, у них там такое! — Кёнсу быстро чапает на кухню и сразу ставит чайник, Кай хвостиком за ним, а круг замыкает Чонин.
— Какое? — вяло спрашивает он, усаживаясь за стол и наблюдая за аппетитной задницей напротив.
— Бэкхён думает, что она беременна, Чанёль думает, что у него истерика. Пока она прыгала по квартире и кричала, что в семье Пак пополнение, Чанёль сидел белее мела и бубнил, что ему еще рано, что он так молод, и что не хочет умирать. Пришлось напоить беднягу валерьянкой, а Бэкхён чаем, и уложить обоих спать. Мне кажется, я сам поседел.
Кёнсу ставит две чашки чая и тарелочку с печеньем, и Чонин понимает, что внезапно голодный, хотя до этого не был.
— И что? Она действительно в положении?
— А кто ее знает, я записал их на прием к врачу, там и узнаем. Почему-то мне кажется, что вряд ли, рано ведь и правда. Но если действительно у нее появилась личинка человека, мне Чанёля не жаль, он ведь любит детей, просто немного паникер. В любом случае, у них все хорошо будет.
В словах есть доля правды, потому что с детьми Чанёль, обычно, обходится лучше, чем Бэкхён. Вся дворовая малышня просто в восторге от высокого и неловкого дядечки, и Чонин может понять, почему.
Но это его, на самом деле, не очень волнует, потому что Кёнсу, который сидит напротив, обжигает язык горячим чаем и начинает тихонечко материться, а затем хныкать, вызывая у Чонина неукротимое желание взять на руки, броситься к врачу и успокоить.
К счастью, Кёнсу человек взрослый и быстро очухивается, опять совершенно внезапно смущаясь. Чонин хмурится.
— Что с тобой такое сегодня?
Стол немного дрожит, потому что Кёнсу не может перестать дергать коленкой.
— Просто я подумал, что тоже хочу нам кого-то.
Теперь Чонин понимает чувства Чанёля, потому что мгновенно бледнеет. Ребенка он не переживет.
— Это кого же? — сглатывая, спрашивает он.
— Например, кота? Или ещё одну собаку?
Камень падает с души и Чонин чувствует, как губы его растягиваются в глупой широкой улыбке. Он не может сдержаться и кладёт руку на бедро Кёнсу.
— Собаку, я определенно хочу собаку. Пуделя, давай?
Улыбка у Кёнсу мягкая, но натянутая. Словно предвестник бури, и Чонин опускает руку, улыбка теряется.
— Давай пуделя, но тогда нам придется съехаться. Я не хочу таскать его по квартирам, как таскаем мы Кая.
Бомба, повисшая до этого в воздухе, сброшена.

Они уже говорили о том, что надо съехаться. Точнее, Кёнсу говорил. Такая идея появилась у него уже через полгода их отношений, но Чонин тогда от нее быстро отмахнулся. Разговор всплыл еще через полгода, и отмахнуться просто не получилось. Кёнсу был настойчивее и Чонину пришлось сказать, что у него нет ни копейки из-за новых гитар.
Когда у него были деньги и гитары, Кёнсу заговорил снова, и Чонин просто не знает, как ему удалось спастись.
Они практически живут друг у друга, но это не то же самое, что действительно жить вместе, в одной квартире, делить быт и вести себя, как настоящая семья. И вот такого, семейного уюта и серных будней, Чонин боится до дрожи в коленях, просто потому.
Он никогда не был так близок. Ни с кем. И не знает, готов ли.

Поэтому, когда Кёнсу снова начинает разговор, Чонин напрягается, готовый отразить атаку.
— Кёнсу, я ведь просил тебя не начинать это снова, — тихо произносит он, рассматривая руки.
— Почему? — Кёнсу тоже нахмуривается.
— Потому что я не готов, ты знаешь, — Чонин цедит слова сквозь зубы, надеясь, что такой тон вразумит. Бесполезно.
— А когда ты будешь готов, Чонин? Блять, когда?! — Кёнсу совершенно неожиданно вспыхивает, как спичка. Вскакивает, откидывая стул, и нависает на Чонином — с щеками, алыми от злости, и блестящими глазами. — Прошло почти два года с того времени, когда мы решили встречаться. Почти два! А ты все еще ведешь себя так, словно мы на стадии конфетно-цветочного периода, когда мы уже давно почти семья! Я считаю тебя семьей, Я! Не знаю, кем меня считаешь ты, правда.
Чонин сжимает руки так сильно, что белеют костяшки. Сжимает руки и молчит, потому что не знает, что сказать и что сделать. Кёнсу кажется таким рассерженным, таким обиженным. Боль легла отпечатком на его чудесном лице, и Чонину больно от одного этого вида. Но сказать он ничего не может.
— Пойми, — несмело начинает он, и осекается. Потому Кёнсу настолько полон ярости, словно сейчас взорвётся.
— Я не хочу понимать. Я делал все для тебя, ты был всем для меня. У меня день рождения на днях, и ты не можешь сделать такой глупый подарок, который нужен нам обоим. Я так думал, но, видимо, ошибался. Теперь я не уверен, что ты действительно ко мне тянешься. А играть в одни ворота тяжело.
Гнев сменяется смертельной усталостью, и Кёнсу просто закрывает глаза. Тяжело дышит и проводит рукой по волосам, а затем снова смотрит на Чонина.
— Уходи. Я устал, а ты же любишь жить один.
Чонин молчит, потому что он научился не ссориться с Кёнсу. Научился молчать и ждать, потому что так лучше. Так, он сможет пережить их ссору. Если же он откроет рот — все полетит к черту.
Впрочем, все и так и летит, потому что Кёнсу действительно провожает его к двери и быстро закрывает, едва не выкидывая на порог.
На улице снег и мороз, но Чонину совсем не холодно.