ГЛАВА 7. А теперь, поскольку я знаю, что настоящая автобиография не обходится без того, чтобы показать читателю значимые события

А теперь, поскольку я знаю, что настоящая автобиография не обходится без того, чтобы показать читателю значимые события, послужившие субъекту важными уроками и оказавшими особое влияние на его или ее жизнь, – такие своеобразные уроки на дом для читателя – уроки, намного более важные, чем просто «не берите эсперанто в качестве второго языка в старшей школе», то я с огромным удовольствием сейчас вам о них расскажу.

В своей жизни я усвоил несколько очень ценных уроков – таких, которыми стоит поделиться. Например, однажды меня пригласили принять участие в телевизионном турнире по покеру – «Всемирном покерном туре» (The World Poker Tour), – запись которого проходила в отеле-казино «Трамп-Тадж-Махал» в Атлантик-Сити. Я никогда не участвовал в соревнованиях по покеру и, по правде говоря, никогда особо не вникал в смысл подобных состязаний, так что решил попробовать.

Основные правила я знал: пары, тройки, фул-хаус, стрейты, флеши – всё это я знал, но это не игра в покер. Настоящая игра в покер – психологическая борьба, где оружие – торговля и блеф. Это тонкое искусство завлечения противника в свои сети или вытеснения его из игры. Это актерская игра, при которой способность создать иллюзию – важнее самих карт. И именно этот фактор привлек меня.

Мне дали 5 тысяч долларов в качестве стека, и три профессиональных игрока в покер потратили не один час, обучая меня игре в покер на телевидении. Это состязание должно было продлиться три дня, объяснили мне, и мы хотим, чтобы ты продержался в игре как можно дольше. Поэтому много не болтай – так ты выдашь себя, наблюдай за столом: кто и что ставит, пытайся следить за линией ставок и сам играй консервативно. Всегда придерживайся консервативного стиля. Я повторил их советы: рта не раскрывать, отслеживать, кто что ставит, и не ставить слишком много на одну руку. Я никогда не был ни искусным, ни удачливым игроком. Моя цель состояла в том, чтобы продержаться как минимум один полный день; и если я буду осторожен, думал я, то, возможно, протяну и два дня, пока меня не вытеснят.

Игра началась – я сидел за столом из десяти человек. Делал всё, как меня учили: рот на замке, слежу за игрой, ставлю консервативно. Я выиграл банк, а может быть, даже два. Я начал понимать, что любая рука так же хороша, как и игрок, тянущий ее. Когда я немного освоился, один игрок очень привлёк моё внимание – несносный болтун, сидящий слева от меня. Вот задница! – подумал я. Такой толстый, неприятный, какой-то нелепый и, по всей видимости, не очень хороший игрок, потому что совсем не следовал правилам, которым меня учили профессионалы.

Наконец мне пришла хорошая рука – пара королей. Поначалу я ставил очень осторожно, даже неохотно, пытаясь завлечь других игроков вступить в игру. Я боялся ставить слишком много зараз, но постепенно начал поднимать ставки. Толстозадый долго смотрел на меня, и я понял, что поймал его. Попался! Ведь я держал пару королей. Он тоже это знал. Продолжая вздыхать и качать головой, он жаловался: «Ох-ох-ох, ставлю, что ты побьешь меня. Прекрасно знаю, что у тебя припасено там кое-что». Я понимал, что он проверяет меня, но ничего ему не ответил, а лишь загадочно улыбнулся.

В конечном счете нас в игре осталось только двое да груда фишек посреди стола. Я уставился на фишки. У меня два короля. Я мог бы удвоить свои деньги за одну игру, и этого было бы достаточно, чтобы продержаться до второго дня. Я следовал правилам – и они работали. Но вот настало время выразить себя, показать, что я могу играть, могу рисковать. «Ладно, – сказал я, глядя прямо в глаза этой толстой задницы, – ставлю всё».

Он тяжело выдохнул, понимая, что у него нет шансов. Однако он был слишком увлечен, чтобы пасовать. Покачав головой, он вынужденно передвинул все свои фишки в центр стола.

Дилер перевернул последнюю карту, которую эксперты по покеру, такие как я, называют последней картой. Это был туз. У меня была пара королей, и от туза мне было мало проку. Зато у меня была пара королей. Настало время открыть наши карты. У меня пара королей.

А у него оказалась пара тузов. У него не было ничего до той последней карты. Он поставил всё на удачу. И вот поэтому, как я выяснил, он был действующим мировым чемпионом по покеру, выигравшим главный денежный приз в предыдущем году, а я оказался вылетевшим-через-час парнем. Я просто не мог в это поверить и сказал своим инструкторам: «Я следовал всем правилам, а он – ни одному. Он болтал без умолку, не следил за тем, что происходит, поставил всё на единственную карту. Он играл, как идиот, а я играл, как профи, – и в итоге именно я и вылетел в первом часе».

Вот таковы были два очень важных урока, сыгравших немалую роль в моей жизни – нельзя сорвать куш, не будучи в игре. И – иногда тебе просто необходимо везение. Жизнь хаотична, шанс играет центральную роль. Никто не знает, к чему приведет сделанный тобой выбор. Стратегией моей карьеры стало просто говорить «да» почти на любое предложение. Хотите записать музыкальный альбом? Да. Хотите принять участие в шоу-викторине? Да. Хотите главную роль в «Белом Команчи»? Что ж, иногда твой выбор приводит не туда, куда хотелось бы. Но ты ведь не знаешь, когда сделаешь тот выбор. Я помню, как меня однажды спросили: «Тебя не беспокоит, что так ты всем надоешь?»

На что я честно ответил: «Беспокоит, но не так сильно, как выплаты по закладным».

Подобно нашей вселенной, «Стар Трек» продолжал завоевывать телевизионный мир, становясь с каждым годом популярней и успешней. С этим успехом пришло и узнавание актеров, в особенности меня и Леонарда. По какой-то причине меня прочно ассоциировали с настоящей наукой и технологиями. Продюсеры стали приглашать меня вести телепрограммы, приуроченные к определенным событиям, вести документальные фильмы и небольшие документальные сериалы о науке и технике. Меня даже пригласили принять участие в самой первой рекламе персональных компьютеров. Так странно. Я переиграл стольких докторов, но никто не ждал от меня медицинских советов; столько раз я был обвинителем и адвокатом, но никто не обращался ко мне за юридической консультацией; несколько раз я был маньяком-убийцей, но никто никогда не путал меня с закоренелым преступником. И все же по какой-то причине я стал самым компетентным телеведущим чего бы то ни было, касающегося науки и техники.

Но всё это имело мало отношения к реальности. Будучи студентом в Монреале, я показал незначительные способности по естественным предметам. Они просто не интересовали меня. Но всё же до того, как Джин Родденберри пригласил меня в «Стар Трек», я открыл для себя великих писателей-фантастов; я перешёл от журнального чтива к великолепным романам. А вскоре – во время съёмок «Стар Трека» – я даже познакомился с некоторыми из этих людей, такими писателями, как Айзек Азимов и Теодор Старджон. И, в принципе, я понимаю, почему люди ассоциируют меня с подобной тематикой, но я также понимаю, что в какой-то степени в воображении зрителей предстает не Шатнер – актер, ведущий эти шоу и который наверняка является экспертом во всех этих областях, – а капитан Джеймс Ти Кирк.

Так что не удивительно, например, что, когда домашние компьютеры стали доступны для народа, меня пригласили их рекламировать. В то время я был одним из очень немногих, кто имел практические знания о компьютерах, проработав с фанерной и картонной бутафорией на «Энтерпрайз» три сезона. «Зачем покупать только видеоигру у «Atari»? – спрашивал я в, возможно, самой первой рекламе компьютеров. – Лучше купите замечательный компьютер восьмидесятых всего за триста долларов. Commodore Vic-20. В отличие от игровых приставок, у него есть настоящая компьютерная клавиатура. С «Коммодором Вик-20» вся семья сможет учиться работе с компьютером на дому – а также играть в игры! Всего за три сотни долларов – чудесный компьютер восьмидесятых. «Коммодор Вик-20»!»

А если по-честному, то я вообще не разбирался в компьютерах. Я видел огромные ЭВМ в NASA, но, конечно, никогда не пользовался компьютером дома. Я даже не знал, как его включать. Это было задолго до того, как появился Интернет, и компьютерами тогда в основном были величавые калькуляторы да текстовые процессоры. Большинство людей использовало компьютеры для видео-игр, таких как «понг». Хотя по закону любой, кто рекламирует какой-либо продукт, предполагается, должен иметь некоторый опыт его использования. Поэтому мне домой из «Коммодора» прислали два «Вика-20», и они так и стояли нетронутыми в коробках. Мой юрист настоял, чтобы я их вынул из коробок и подключил, чтобы никто не мог сказать, что я даже не знаю, как их подключать. Вот это и были все мои знания о компьютерах: я знал, как их подключать.

Телевизионные шоу и документальные фильмы, в которых я был ведущим или рассказывал за кадром, буквально охватывали собой начало мира и простирались до края вселенной. Тут были и сериалы «Тайны глубин» (Secrets of the Deep) и «Мир морских глубин» (Inner Space) – оба об исследовании жизни в глубинах океанов, и специальная передача «Космическая эра» (Space Age), в которой были показаны все виды футуристических устройств, таких как домашний лазер и невероятная – для 1973 года – электрическая печатная машинка за девятнадцать тысяч долларов. В 1976 году я был ведущим в вышедшем на экраны кинотеатров документальном фильме «Тайны богов» (Mysteries of the Gods), основанном на бестселлере Эриха фон Дэникена «Колесницы богов», в котором говорится о пришельцах-инопланетянах, посетивших Землю миллионы лет назад и повлиявших на цивилизацию майя. А «Вселенная» (Universe) – короткометражный анимационный документальный фильм, спонсированный NASA, в котором исследуется вселенная от субатомных частиц до глубокого космоса, начиная аж с теории Большого взрыва, – была номинирована на «Оскар» как Лучший короткометражный документальный фильм. Хотя мы и не выиграли. «Волшебная планета» (The Magic Planet), в которой я был рассказчиком в 1983 году, являла собой ранние представления о том, как изменения погодных условий могут повлиять на хрупкую экологию планеты.

Я стал экспертом в индустрии развлечений в области науки и космоса. Я стал авторитетом. Но программой, в которой я был задействован по полной, был десятичасовой минисериал из пяти частей, снятый для телеканала TBS Теда Тёрнера, под названием «Голос планеты» (Voice of the Planet). Это был необычный формат; я играл вымышленного автора, Уильяма Хоупа Плантера, общающегося с духами Земли через установленный в буддийском монастыре в Гималаях компьютер. Духи предостерегали о чрезвычайных проблемах, поджидающих нашу планету в будущем, начиная с перенаселения и заканчивая нехваткой воды.

Я согласился принять участие в сериале, когда продюсер Майкл Тобиас сказал мне: «Денег здесь почти нет, а твоего времени займет очень много, и для этого нам потребуется объехать вокруг света».

Объехать вокруг света? Несколько недель спустя мы с Марси оказались в монастыре Тенгбоче в Непале, с видом на Эверест. Буддисты считают, что Гималаи – центр их духовного мира, и зона слияния тех гор расположена как раз в этой долине. В команде из пяти человек мы добрались туда пешком и расположились лагерем под небольшим навесом как раз рядом с сортиром.

Это место поистине вызывало трепет. Монастырь находится на площадке приблизительно на высоте пятнадцать тысяч футов над уровнем моря; там нет ни птиц, ни животных, совсем мало растительности. Только необыкновенные снежные горные вершины, врезающиеся в ярко-синее небо. Ни единого звука, кроме свистящего по долине ветра да сладкозвучного пения живущих там пятидесяти монахов; омммммм – звук вселенной исчезает в безмолвии долины. Это место совершенно не походило ни на одно другое из тех, где мне удалось побывать в жизни.

Много лет назад, когда я был подростком-вожатым в лагере B'nai Brith, я по ночам выползал из своей постели и смотрел в небо. Оно было блестящим от звезд, и я глядел на эти звезды, и меня поражало ошеломительным чувством ничтожности. И внезапно я понял, что во всей вселенной я – меньше любой из величин, в которой только можно измерить; меньше молекул, атомов, кварков, меньше, чем я только могу себе представить. Я продолжал смотреть вверх – и свалился назад.

Ощущение желания соединиться со вселенной не покидало меня с той ночи. Я стремился к нему, искал. Несколько раз в жизни у меня были так называемые Дзен-моменты – когда во время верховой езды я чувствовал совершенную гармонию с лошадью, когда занимался любовью или мысленно подготавливался пустить стрелу – но я никогда не ощущал себя слившимся со вселенной. Я никогда не испытывал того мистического чувства, о котором читал. И если мне и суждено будет когда-нибудь его испытать, то это должно случиться именно в этом монастыре, решил я.

В первую же ночь я, завернутый в спальный мешок, вышел на морозный воздух. Уселся, уставился на миллиарды звезд ночного неба и начал ждать, когда же духи этой долины придут ко мне. И я ждал. Ничего не произошло. В итоге я замерз и вернулся в жилище. Возможно, духи придут следующей ночью. Во вторую ночь я тоже вышел – и в третью, и в четвертую – смотрел в темноту, ожидая момент, Которого. Так. Ждал. В последнюю нашу ночь я опять сидел снаружи. Прождал час, и внезапно меня будто ударило. Ничего! Абсолютно ничего! Я понял, что ничего не произойдет. Возможно, я отморожу себе на ногах пальцы, но больше – ничего. И я ушел обратно.

А чуть позднее, когда я уже лежал в своем теплом спальном мешке, до меня дошло, почему я оказался в этой долине. И это открытие никогда не покидало меня. Я был там для того, чтобы понять, что мне не нужно сидеть ночью на морозе в монастыре в Гималаях у подножья Эвереста, чтобы разглядеть и оценить нечто удивительное, что есть в каждом предмете. И это со мной всё время, где бы я ни находился – даже на автостраде Сан-Диего. Это в нас самих, в наших руках, во всём. Всего-то лишь нужно остановиться и пристально рассмотреть ту или иную вещь, чем бы она ни являлась, и позволить себе изумиться ее существованием, и тогда ты окажешься на пороге того чувства Дзен-единения со вселенной.

Ради «Голоса планеты» мы объехали весь свет. В бюджете не было средств на каскадеров, и, стало быть, я взял на себя некоторые рисковые трюки, спустя время оглядываясь на которые я только диву даюсь. Я взбирался вверх по льду во французских Альпах. Меня высаживали с вертолета на плато горы Монблан. А когда Майкл Тобиас попросил меня вскарабкаться по вертикальной каменной стене, единственное, что я попросил его, это снять всё за один дубль – хотя как только меня должным образом прикрепили к страховке, я согласился сделать трюк несколько раз, чтобы получить правильный ракурс. Вполне вероятно, что зрители представляли себе Джима Кирка, взбирающегося на стену, – но если бы я сорвался, то переломал бы каждую косточку тела Билла Шатнера. Хотя при всём этом одна мысль прочно сидела в моем мозгу: звезда не получает травм! Звезда не получает травм!

Отклики на шоу были весьма скромными, но я очень им гордился. Однажды я сказал, что это была та программа, которую я бы с гордостью передал своим внукам. Да-да, но, что было более важным, я бы передал тем внукам всю любовь и признательность к Земле, что приобрел, работая над этим фильмом. Для меня это было прозрением. Внезапно меня стало волновать то, как мы используем Землю – совершенно безрассудно до недавнего времени. Я стал убежденным защитником окружающей среды и с тех пор делаю всё возможное, чтобы мне не было стыдно за собственное пользование нашими ресурсами – хотя, по правде говоря, время от времени я не могу поставить себя выше того, чтобы не попользоваться толикой нефтяных запасов нашей матушки Природы.

Мой статус главного телеведущего научно-технических шоу был закреплен, когда в 1978 году меня пригласили провести первую телевизионную церемонию награждений в научно-фантастическом кино (Science-Fiction Movie Awards). Это была обычная церемония награждений, не сильно отличающаяся от кучи других подобных шоу, показываемых каждый год и тут же забываемых. И так бы случилось и на этот раз, не скажи я тогда те роковые слова продюсеру Арнольду Шапиро: «А что, если я спою кое-что?»

Вот так родилась легенда. Легенда, которая, как мне кажется, будет жить в истории телевидения долгие-долгие годы. Потому что это было именно то шоу, в котором я исполнил свою незабываемую версию песни Элтона Джона и Берни Топина «Rocket Man».

Тогда о моем пении сказали, что это было очень смело. Но начиная с альбома The Transformed Man я пытался сделать акцент на поэтичности самого текста, исполняя его более драматично, чем просто пение под какую-нибудь мелодию, как это делают все остальные, все эти Синатры и Стрейзанды мира. Более того, в то время я как раз гастролировал с сольными выступлениями, театрально читая со сцены выдержки из произведений великой научно-фантастической литературы под аккомпанемент целого филармонического оркестра. Например, я мог прочитать выдержки из романа Артура Ч. Кларка, в то время как оркестр исполнял «Жар-птицу» Стравинского. Эти выступления имели невероятный успех – в «Голливуд Боул» мы собрали восемнадцать тысяч зрителей, а на «Стадионе Анахайм» зрителей было двадцать восемь тысяч.

Когда мне предложили исполнить эту песню, я решил, что попробую сделать нечто очень необычное. Я исполню песню как бы в нескольких ролях: первую часть – как исполнил бы ее Синатра, другую – подчеркивая основную тему песни, и, по правде говоря, я забыл, что там третье. Автор песни, Берни Топин, представил меня публике. Я сидел на высоком стуле на голой сцене, одетый в смокинг, и курил сигарету. И я начал петь-рассказывать историю об одиноком астронавте, летящем к Марсу. «…Я так скучаю по земле, скучаю по свой жене. В открытом космосе одиноко. В таком безвременном полете…». При помощи цветовой рирпроекции появилась моя вторая копия – опечаленная версия. А несколько строчек спустя появился и третий Шатнер – уставший, растрепанный, и, возможно, даже распутный. И все три Шатнера вместе закончили песню: «…И я думаю, пройдет долгое-долгое время…».

Публика была ошеломлена. Люди смотрели в ужасе и шоке, а затем задавались вопросом: «он шутит?» Существует очень тонкая грань между серьезным исполнением песни и пародией на серьезность. Если вы сделаете это так искусно, что заставите публику гадать, то это и есть талант исполнителя. Пытался ли я сделать своё выступление смешным? Было ли это пародией на известных певцов с сигаретами? Или я просто сошел с ума?

Как объясняется во многих научно-фантастических фильмах, существуют некие вещи, которые человечество никогда не познает. Я просто скажу, что это останется самым знаменитым исполнением песни «Rocket Man».

В течение двух десятилетий истории об этом представлении передавались от отца к сыну, и редкие неофициальные копии ходили по кругу. Мужчины хвастались обладанием первой копией и приглашали женщин к себе домой посмотреть. Пародии на мое выступление можно увидеть в различных шоу, включая «Гриффинов» и «Футураму». А сейчас несколько десятков роликов с этим выступлением можно найти в Интернете, в основном на YouTube, – и более миллиона человек в год всё еще гадают по поводу него. И, говоря это, я не шучу.

Героические качества, показываемые капитаном Джеймсом Кирком, – среди которых честность, прямота, сострадание и храбрость – могли быть с легкостью и по праву переданы мне, что делало меня желанным представителем брендов в коммерческой рекламе. Когда я только начинал карьеру, считалось, что истинные актеры вообще не снимаются в телерекламе. Актеры играют, представители рассказывают, точка. Это расценивалась как артистическая проституция. Многие театральные актеры предпочли бы голодать, чем продавать себя, и большинству из них и была предоставлена такая возможность. Я придерживался такого же пути – я не продаюсь! Не сказать, конечно, что кто-то стремился купить, но даже если бы мне предложили рекламу, я бы отказался.

Впрочем, в 1963 году я играл одну из главных ролей вместе с Полом Ньюмэном, Эдвардом Г. Робинсоном, Лоуренсом Харви, моим другом Ховардом Да Сильвой и Клэр Блум в фильме Мартина Ритта «Гнев» (The Outrage) – вестернизированном римейке «Расёмона» (Rashomon) Куросавы. Я там был разочарованным в вере проповедником, слушающим три различные версии насилия, которое совершил мексиканский бандит, играемый Полом Ньюмэном. Для меня радость работы в этом фильме заключалась в возможности играть вместе с Эдвардом Г. Робинсоном, на которого я молился как на одного из прекраснейших актеров Америки. Однажды вечером он пригласил меня на ужин к себе домой, а потом вывел через заднюю дверь к небольшой круглой постройке, отдаленно напоминавшей музей Гуггенхайма в Нью-Йорке. Это был его собственный художественный музей, а внутри находилась, возможно, самая великолепная частная коллекция французских импрессионистских работ в мире. Он был страстным коллекционером. И, показывая мне эти картины, он называл их своими «детишками».

Стоит добавить, что за пару дней до того я случайно наткнулся на рекламу кофе, в которой он снимался. И я тогда испытал сильнейший диссонанс, видя, что актер его уровня играет в рекламе. И не удержался от вопроса: зачем? Он посмотрел на меня, затем указал на превосходную картину одного из мастеров. «Вот зачем», – ответил он.

После этого я полностью поменял своё мнение. Если Эдвард Г. Робинсон, снявшийся в таких классических фильмах, как «Маленький Цезарь», «Риф Ларго» и «Цинциннати Кид», мог играть в телевизионной рекламе, то, несомненно, в ней мог бы играть и актер, снявшийся в «Инкубусе».

Среди моих первых работ в этой сфере была реклама «Loblaw» – крупнейшей бакалейной сети Канады. Я шел вдоль полок с продуктами, глядя прямо в камеру, и говорил с самой большой искренностью, которую только смог изобразить: «В «Лоблоу» вы найдете больше, чем справедливые цены». А потом делал паузу и брал в руки большую, круглую, сочную дыню и, изучая, вертел ее, словно никогда раньше не видел такой большой, круглой, сочной дыни, и говорил с искусным удивлением: «Но, черт возьми, эта цена справедлива!»

Я отнёсся к этой работе с большой серьезностью. Какую бы рекламу я ни делал, я хотел, чтобы это была лучшая реклама. Я хотел, чтобы люди бросились штурмовать свои местные «Лоблоу» и покупали дыни. Я хотел продать дынь больше, чем кто-либо другой до меня. Когда мы с Марси снялись в серии рекламных роликов маргарина «Promise», я хотел, чтобы люди купались в маргарине. Когда я делал рекламу для частного юриста по делам о причинении телесного вреда на одном из местных телеканалов, я хотел, чтобы люди заковыляли к своим телефонам с такой скоростью, которую только способны развить при своей хромоте, и звонили этому юристу. Я снялся в огромном количестве рекламных роликов, прорекламировав кучу различных продуктов, большинство этих роликов давно забыты, но всё же есть одна рекламная кампания, ставшая классикой и частью американской поп-культуры, – работа, которую я получил благодаря своему незабываемому музыкальному альбому. Но прежде, чем я вам расскажу об этой необычайной рекламной кампании, позвольте прерваться ради коротенькой истории.

Основная причина, по которой большинство крупных звезд не снимается в рекламе, – потому что они боятся испортить свой имидж. Они потратили долгие годы, создавая положительное впечатление в умах зрителей о том, кто они, – впечатление, позволяющее им играть и быть принятыми в рамках определенного типажа ролей, и они не могут себе позволить рисковать им.

В начале своей карьеры, в Канаде, я играл в основном в легких комедиях. Фактически, я приобрел известность как исполнитель главных ролей в легких комедиях. И мне это нравилось. Поверьте, для актера мало что является более дорогим и приносящим больше удовлетворения, чем чувство, когда ты стоишь на сцене и купаешься в волнах смеха. И когда я приехал в Нью-Йорк, то играл в комедиях на Бродвее. В одной пьесе, помнится, я слышал громкий хохот на одно очень незамысловатое выражение своего лица. Я гордился этим смехом. Увы, однажды я почему-то не изобразил то конкретное лицо – и всё равно услышал смех. Оп-па. И именно тогда я понял, что смеялись вовсе не из-за меня – смеялись над тем, что делал другой актер, находящийся позади.

А, начав сниматься в фильмах и на телевидении, я играл почти исключительно в драмах. Так я заработал признание в качестве серьезного актера. К примеру, в «Нюрнбергском процессе» не было ничего смешного. Зрители привыкли ко мне как к шатнерианскому актеру. И только намного позже у меня снова появилась возможность играть в комедиях. Шатнер играет в комедиях? Поняв со временем, что зрители смеются, когда я подшучиваю над собой, я охотно дурачился и прикалывался. Видите, дамы и господа, я усвоил психологию, позволяющую людям находить смешное в представлении такого – в некоторой степени несгибаемого – человека, который действует, совершенно не замечая изменения культурной среды вокруг. Я понимал шутки. И собственно говоря, я придумывал шутки – и с радостью делился ими со зрителями. Посмеемся вместе! Но всё же я придерживался некоторых рамок.

И вдруг, во всеуслышание, перед тридцатью миллионами человек Говард Стерн пригласил меня с собой в гомо-комнату.

Несомненно, одним из величайших страхов актера является публичное унижение. Ох, пожалуйста, что бы ни случилось, не ставьте меня в неловкое положение этим вечером! Быть униженным – быть эмоционально раздетым на глазах всего мира – одна из самых неприятных вещей, которую может испытать человек. Чтобы избежать унижений, люди часто отказываются рискнуть, и в ответ на унижения люди – и даже страны – идут войной.

Каждый актер справляется с этим по-своему. Еще годы назад я прекратил читать отзывы о своей игре, я редко смотрю шоу со своим участием, так что меня не разочаровать режиссерским монтажом, отличным от моего видения. В течение долгого времени страх быть униженным удерживал меня от посещения любых стартрековских конвентов. В течение нескольких лет я воспринимал их как дурацкую игру, в которую играют все эти люди, участвующие в одном большом розыгрыше, и я считал, что если подойду к шоу и работе со всей серьезностью, то стану частью этой игры. Я не был готов так рисковать. А потом мне сказали, что на конвент в Нью-Йорке собирается пятнадцать тысяч человек, и мне предложили солидную сумму денег.

Я решил принять участие в том конвенте. Я не готовил речей, я просто собирался отвечать на вопросы. Но когда я вышел на сцену и почувствовал огромную любовь, идущую от зрителей, все мои страхи испарились.

Несколько лет спустя я рекламировал свою первую книгу из серии «Война тек» (TekWar) – начало созданного мной нового научно-фантастического сериала. Я принял участие в многочисленных радио-интервью; почти все они одинаковы: пожалуйста, купите мою книгу. А затем было намечено, что я появлюсь в шоу Говарда Стерна. Я не совсем представлял, кто такой Говард Стерн; мне кажется, я слушал его шоу только раз до того, как пойти к нему. Но чего я не знал, так это того, что у Говарда Стерна свои собственные правила. И они ограничиваются только тем, чтобы миновать FCC (Федеральное агентство по связи), и это значит, что в те годы у него практически не было ограничений. И я также не представлял себе, что он задумал проделать со мной самые оскорбительные вещи, чтобы посмотреть, как далеко я зайду. В некоторой степени его программа так или иначе связана с унижениями гостей – ему нравится сбить с них пафос, припереть к стенке. Он собирался выставить меня не в лучшем свете, привести в замешательство и, как мне кажется, унизить меня, нанося удар по моему имиджу.

Радио-шоу и слушатели были его контролируемой территорией. И на своей территории он был плохим парнем, хулиганом; я же пришел женатым мужчиной, отцом, с хорошей репутацией, с имиджем и карьерой, которые нужно было сохранить. После короткого интервью я должен был вернуться к своим шоу, в совершенно другой мир, поэтому я был ограничен в возможности дать сдачу. «Уильям Шатнер немного нервничает, – начал Говард. – Он суперзвезда и не хочет опозориться».

И вот тут он позвал меня в гомо-комнату. «Это лучшее место для того, чтобы провести интервью, – объяснил он. – Единственный, кого мы затащили в эту комнату, был парень, похожий на Ди Снайдера из «Twisted Sister». Он психанул и пытался сбежать, но всё же совладал с собой».

Что ж я делаю? Он бросил вызов моему профессиональному имиджу. Действительно ли я настолько глуп, самовлюблен и любопытен, чтобы проверить, смогу я дать ему отпор или нет? Если соглашусь и присоединюсь к нему в этой фантазии, то я рискую оскорбить множество людей, не понимающих Говарда Стерна. Но если я откажусь, то буду выглядеть как чванливый пришелец из другого мира, как человек, относящийся к себе слишком серьезно. И я почти что настроился быть опороченным перед тридцатью миллионами слушателей.

Я сказал пособнице Говарда, Робин: «Если услышишь крики о помощи…» и решил отправиться с Говардом в это фантазийное приключение. Попутно напоминая себе, что я здесь за тем, чтобы порекламировать свою книгу, и поэтому мне в любом случае пришлось бы это сделать.

«Первым пунктом у нас по плану будет … – начал Говард, – … давай сначала дадим друг другу женские имена. Вместо Билла, ты будешь Джилл Шатнер. Ты Джилл, понятно?»

Кто записал меня на это шоу? Всё, что я хотел, это попиарить свою книжечку. Она хорошая. Джилл Шатнер? Капитан «Энтерпрайз» Джилл Шатнер? Но я осознавал, что мое единственное возможное спасение – это играть в его игру на одном с ним уровне. И потом это и правда стало игрой: могу я поразвлечься и развлечь зрителей? Я, конечно, не позволю таким вещам как… ох, моя гордость сдерживает меня. А в это время Говард как раз объявил: «Я сейчас спою Джилл любовную песню».

На что я указал: «Черт возьми, я пришел сюда вставить слово о своей книжке!»

– Не волнуйся, – успокоил меня Говард, – у тебя будет возможность вставить.

– Да-а, – с осторожностью согласился я, – но, тем не менее, куда ты собираешься сунуть мою книгу?

Позже, после того как миновало несколько очень скабрёзных, но в то же время очень забавных минут, – есть люди, которые, слушая это, до сих пор смеются над тем нелепым бананом, – Робин похвалила меня: «А ты отлично сюда вписываешься».

На что пришлось возразить: «Думаю, что «вписываюсь» – не совсем то слово, которое мне бы хотелось использовать».

Вместо того чтобы испытать унижение – потому что я решил не пытаться защищать свою репутацию, а в действительности – ни чью репутацию, – это оказалось весьма забавным выступлением. И поэтому меня потом еще несколько раз приглашали на это шоу. Я даже был удостоен чести получить Премию 2003–2004 года в номинации «Лучший момент испускания газов» за Уилла Пердуна (Will the Farter). Получая эту премию, я заявил, что она сладко пахнет успехом – а затем немедленно начал рекламировать свой новый альбом «Has Been» («Бывший»).

Так что я особо не гнушался возможностью попользовать Говарда ради рекламы своих произведений. Со временем мы с Говардом стали друзьями, хотя факт, что мы обедали вместе, никогда не мешал ему порочить меня.

И уж поверьте мне, что после всего лишь одного визита к Говарду в его гомо-комнату вас больше не будет беспокоить, что, мелькая в рекламе, вы нанесете урон своему имиджу. Поэтому, например, когда компания «Kellogg's» предложила мне стать их представителем для рекламы хлопьев «All Bran» в Канаде и Великобритании, я ни минуты не колебался. И когда я спросил, почему из всех этих великолепных, талантливых, красивых и сильных актеров целого мира они выбрали меня, их представитель ответил: «Потому что ты хороший парень!»

Подумайте над этим.

В финансовом плане для актера самая желанная ситуация, это когда ты становишься представителем компании. И так чётко с ней ассоциируешься, что когда люди видят тебя, то почти автоматически вспоминают и рекламу. Например, Ли Якокка и «Крайслер», Полковник Гарланд Сандерс и KFC (Kentucky Fried Chicken – «Жареный цыплёнок из Кентукки»), О. Джей Симпсон и «Hertz», или… как же его имя, того высокого парня, и «Allstate Insurance». А также я и Priceline.com.

Все знают о Priceline.com, назови-свою-цену-на-всё-от-авиабилетов-до-бакалеи Интернет-компании. Ну, по крайней мере, сейчас знают. Но когда компания только основалась во время того «.com» (дотком) интернет-бума девяностых, это была просто еще одна из бесчисленных вновь образовавшихся фирм с оригинальной идеей, отчаянно пытающихся привлечь к себе внимание.

Мои познания в компьютерах заканчивались – как и теперь – на их подключении. Я не знал, что такое Интернет. Но в то же время «Прайслайн.ком» искала кого-то для серии рекламы на радио, кого-то, кто, по словам их руководителя по рекламе, был «достойным доверия, известным своими футуристическими знаниями и моментально узнаваемым несколькими поколениями». И вот еще раз, спасибо тебе, «Стар Трек»! Они выбрали двоих: Билла Косби и меня.

Мы несколько раз встретились у меня дома. В итоге я согласился участвовать в рекламе в обмен на значительное количество ценных бумаг компании. В то время эти акции не имели особой ценности – но, по крайней мере, это был не уран.

Я озвучил все радио-ролики за один день. Я тогда снимался в фильме в Новой Зеландии и записал их в одной из студий Веллингтона. А представители «Прайслайн» сидели в студии Бостона, слушая и решая. Я делал кучу подобных дел, а затем быстро о них забывал. Я не думал, что эта работа будет чем-то отличаться. По правде говоря, я даже и не знал, что такое доткомовская компания. Более того, когда я записывал рекламу, то предложил, чтобы они выкинули слова «точка ком», чтобы сэкономить пару секунд.

– Эй, кому они нужны, – спрашивал я.

– Эмм, Билл. Таково уж название компании.

– Упс. Я думал, «Прайслайн» – название компании.

– Прайслайн-точка-ком – название компании.

– Ну и что это значит: точка-ком?

– Это значит, что «Прайслайн» – интернет-компания.

– Так что ж мы это не упоминаем? Точка-ком для меня ничего не значит.

Но я сделал свою работу.

Реклама имела успех, но радио и газетная реклама ограничены в своем влиянии, поэтому Priceline.com решила рекламировать себя на телевидении. Как выяснилось, составитель рекламы, Эрнест Лупиначчи, был большим поклонником моего альбома 1968 года The Transformed Man. «Культовая классика», как я люблю называть его. Как он позже мне сказал, он также видел меня на Церемонии вручении кинонаград в области научной фантастики, и «твой образ врезался мне в память». Эрнест Лупиначчи заслуживает огромной благодарности – особенно за то публичное признание. Используя мой альбом в качестве вдохновения, он написал серию мрачноватой телерекламы, в которой я появляюсь в роли как бы такого немного жалкого ресторанного певца и пою-говорю фразы о сбережении денег вместе с Priceline.com – в своем собственном неподражаемом стиле – на мелодии известных песен шестидесятых и семидесятых.

Priceline.com предложила мне еще большее количество дополнительных акций за телевизионные рекламные ролики. В действительности же они играли мои песни. Я моментально предложил им удвоить плату, и они согласились. Два десятка лет назад люди осмеивали тот альбом, говоря про мое исполнение, что по мне «плачет сумасшедший дом», но поскольку я рискнул и выпустил The Transformed Man, я в итоге смог по-настоящему оценить значение слова «посмешище». Поскольку мне платили акциями за то, чтобы люди могли посмеяться.

Ролики и впрямь были очень хороши. В одном из них, например, я был такой понтовый. «Я хотел оторваться, но все эти приготовления к путешествию напрягали меня, поэтому я пошел в «Прайслайн точка ком»… Хочешь тоже? Ты знаешь, что делать, чувак!»

В другом ролике я был пронзителен, как Питер Таунсенд. Под конец рекламы я выхватываю гитару у одного из членов группы, разбиваю ее, при этом вызывающе заявляя: «Если экономить деньги – неправильно, то я не хочу быть правым…».

«Когда Луна находится в Седьмом Доме… – начиналась прайслайновская версия «Эры Водолея», – … наступает совершенно новая эра покупательской возможности. С «Прайслайн точка ком» миллионы знаменитостей назвали свою собственную цену и сэкономили кучу бабок…»

Мы сделали десять различных роликов. Они были приняты моментально и на ура. Цель состояла в том, чтобы привлечь внимание к новой компании – и это удалось. В течение недели я получил предложения появиться в таких программах, как «Доброе утро, Америка», «Си-эн-эн», «Развлечения сегодня вечером», «Говард Стерн» и нескольких других, чтобы поболтать о рекламной кампании. Джей Ленно показал два ролика в «Вечернем шоу». В конечном счете, рекламу спародировали в «Сегодня вечером в прямом эфире» и даже сделали ответом в «Своей игре» (Jeopardy). Спустя чуть больше года работы Priceline.com стала второй самой известной интернет-компанией – отставая только от Amazon.com. Более половины взрослого населения Америки слышали о ней. Ценность акции в итоге возросла до 162 долларов. Погодите, сейчас я это напишу: сто шестьдесят два доллара за акцию. И при таком раскладе Priceline.com стоила больше, чем «Дженерал Моторс». Акции, которые держал владелец компании, стоили приблизительно 12 миллиардов долларов. У него была мечта, как сказал он мне однажды, – построить университет. Не учредить, а построить. На бумаге, и у себя в голове, я был богатым человеком. Я больше не буду Биллом «потерявшим свои последние сбережения на уране» Шатнером; вместо этого я стал Биллом «хитроумным доткомовским миллионером» Шатнером. Теперь только не знавшим, как сделать грандиозное вложение. И мне больше никогда не пришлось бы волноваться о наличии восемнадцати сотен долларов в банке. А кроме того, я даже не был уверен, что банковское хранилище способно вместить все мои деньги. Мне, возможно, придется купить новый банк!

Однако была проблема, всего лишь одна малюсенькая проблемка. Согласно каким-то странным правилам Федеральной торговой комиссии, лицам, держащим определенный тип акций, не разрешается продавать их в течение продолжительного периода времени. «Мертвый капитал» это называется. И каждая из моих $162 акций была мертва. Я не мог продать ни единой акции. И я наблюдал, беспомощно и в изумлении, как цена акции упала до пяти долларов. Лучше я обозначу символом: $5. А сейчас вы увидите, как всё было плохо: компания ранее дала мне в пользование машину – теперь же они попросили ее обратно. Как выяснилось в итоге, сделка с ураном была намного менее болезненной. А здесь я был богат всего лишь несколько часов.

Зовите меня «Потерявшим свои последние сбережения на уране» Шатнером. Но не вызывайте за счет вызываемого абонента!

Как ни удивительно, акции все же подросли, и я таки заработал некое количество денег. И моя связь с Priceline.com длится уже более десятка лет. Все это, конечно, как и все другие замечательные возможности, произошли со мной благодаря «Стар Треку». Продолжающаяся идентификация со «Стар Треком» была настолько сильна, что, когда Priceline.com начала предлагать потребителям возможность выбора определенного рейса или отеля по гарантированной цене, они даже сделали серию рекламных роликов, в которых я был якобы уволен с должности их представителя. Я был в гневе. «Я – голос Priceline.com, – скептически говорил я. – Кто мог бы меня заменить?»

И вот тут Леонард Нимой заглядывал в дверь: «Привет, Билл». Это всё, что ему было нужно сказать.

Я работаю в рекламе на Priceline.com более десятка лет; то есть я являюсь корпоративным представителем даже дольше, чем такие знаменитые иконы рекламы, как геккон GEICO и утка Aflac! Хотя Mr. Clean побил меня всё же.

Оригинальный сериал «Стар Трек», как вам, конечно, известно, был только началом. Так же, как и я, «Парамаунт» не осознавала ценности своей франшизы. Руководство видело, что зрительская аудитория повсеместно распространяющегося сериала продолжает расти, но совершенно не понимало той истинной любви, что питали зрители к «Стар Треку». В течение долгого времени «Парамаунт» была счастлива продолжать эксплуатировать уже имеющееся и не думала вкладывать в созданную вселенную дополнительные средства. В те годы уже витали различные слухи, что «Стар Трек» планируется вернуть или снять полнометражное кино. Я знал только то, что читал в газетах. Само собой, я надеялся, что они предложат… да уж что-нибудь! Они ведь не могут снимать «Стар Трек» без капитана Кирка. В 1975 году «Парамаунт» пригласила Родденберри написать сценарий к малобюджетной картине. Родденберри обозначил очень необычный сюжет – плохой парень вдруг оказывается Богом.

После того, как эту идею отклонили, замечательного писателя-фантаста Харлана Эллисона попросили выдвинуть свою концепцию сюжета фильма. В истории Эллисона «Энтерпрайз» путешествует во времени в прошлое, в доисторические времена, и сражается с расой злобных рептилий, гигантских змей. А как раз в то время «Колесницы богов», книга Эриха фон Дэникена, утверждающая, что инопланетяне общались с древними майя, произвела сенсацию – кстати, я был рассказчиком в ее кинематографической версии. Желая спекульнуть на ажиотаже, исполнительный продюсер «Парамаунт» попросил Эллисона включить в свою историю нескольких майя.

Эллисон терпеливо объяснил, что в доисторические времена не было никаких майя.

Но, похоже, это нисколько не волновало студийного продюсера. «Да кто это понимает?» – настаивал он.

И пока «Парамаунт» потихоньку развивала концепцию своего малобюджетного «Стар Трека», вышли «Звездные войны». Они мгновенно стали классикой. Но вместо того, чтобы скорее воспользоваться всей этой невероятной шумихой о научной фантастике, студия забросила проект. Зато годом позже президент «Парамаунт» Барри Дилер и исполнительные продюсеры Майкл Эйснер и Джеффри Катценберг объявили, что студия намерена основать четвертую телевизионную сеть и планируется, что «Стар Трек: Фаза II» станет ее оригинальным сериалом. Они заказали двухчасовой телефильм и тринадцать эпизодов нового шоу.

А теперь подумайте: что может быть хуже, чем идея снимать фильм, в котором Бог – плохой парень? Вот ответ: студия тогда судилась с Леонардом по поводу доходов с рекламы, и как результат – они практически убрали Спока из нового сериала. Они предложили Леонарду контракт, гарантирующий, что он появится в как минимум двух эпизодах из каждых двенадцати. То есть они предложили ему частичную занятость. Это просто смешно. «Стар Трек» без Спока – это как… как Priceline.com без Шатнера! Америка никогда бы это не поддержала. Объединенная Федерация Планет никогда бы это не поддержала. Леонард был в бешенстве и послал их.

А потом вышли «Близкие контакты третьей степени» (Close Encounters of the Third Kind). Это уж слишком для четвертой телесети «Парамаунт»! Теперь это стало вопросом производства фильма в самые кратчайшие сроки. Студия выделила на фильм 15 миллионов долларов и наняла замечательного режиссера, Роберта Уайза, руководить проектом. Уайз не видел ни одного эпизода «Стар Трека», зато его жена была большой поклонницей сериала и сказала ему, что фильм без Спока не пойдет. В итоге «Парамаунт» урегулировала спор с Леонардом, и он подписал контракт на съемки в картине.

В мультсериале я был в великолепной физической форме. Моя нарисованная фигура имела абсолютно четкие очертания. Однако в реальной жизни моя форма была далека от совершенства. Марси заметила, что мне бы лучше начать заниматься. Я сел на диету, что в основном означало исключение пищи из моего рациона, и начал бегать по шесть-семь миль в день. В итоге, когда я уже совсем отчаялся, я обратился в центр коррекции веса в Малибу – место, где гарантировали, что вы скинете двадцать фунтов за неделю. Есть только один способ, благодаря которому можно потерять так много веса за такой короткий период времени, но вообще-то он незаконен, согласно Женевской Конвенции. В ту неделю всё, что я делал, – это: ходил пешком, пил воду и ел морковку; ходил пешком, пил воду и ел еще больше морковки. У них там не было одноместных палат, но поскольку я настаивал на пребывании в одиночестве, они очистили для меня кладовку. Я поставил туда раскладушку и спал на ней.

Представляю, что, должно быть, рассказывали люди, побывавшие в клинике в ту неделю: бедный Билл Шатнер! Похоже, дела у него идут совсем плохо. Он был вынужден спать в кладовке.

За неделею я похудел на двадцать пять фунтов. По возвращении домой я, несомненно, был в боевой форме – я готов был убить за полноценный обед.

Пятнадцатимиллионный бюджет, в конечном счете, вырос до 45 миллионов долларов, и почти половину этой суммы потратили на спецэффекты. Проблема оставалась с сюжетом. Ничего не происходило. Более двух часов экранного времени – и ничего не происходило! Студия потратила все деньги на сцецэффекты и желала, чтобы публика узрела их. И смотрела на них. Смотрела на них... Варп-скорость никогда не тянулась так медленно. Джин Родденберри хотел, чтобы звездой картины была «Энтерпрайз». Поэтому фильм изобиловал томительными кадрами летящей сквозь пространство «Энтерпрайз». Тут летит «Энтерпрайз». Там летит «Энтрепрайз». Ого, вот она летит снова. А тем временем у нас так и не было полного сценария. Каждое утро нам вручали новые страницы. И в результате мы получили слишком сложный сюжет и слишком многословный фильм.

Я знал, что Роберт Уайз – прекрасный режиссер, но только не для нашей картины. Он не был поклонником сериала, поэтому никогда не понимал его притягательности. Как человек – он замечательный, и мастер своего дела, но он не разбирался в «Стар Треке». Что меня больше всего в нем восхищало, так это то, что он никогда не покидал площадку. Он сидел в своем режиссерском кресле и наблюдал за процессом. Если на установку света для сцены требовалось два дня, то каждую минуту этого времени он находился там, руководя осветителями. Когда устанавливали декорации, он опять же был на месте и указывал, куда развесить фотографии. Он покидал свое место только на обеденный перерыв и чтобы сходить в уборную.

Ни я, ни Леонард не выносили картину. Мы сплотились в совместном желании попытаться спасти это кино, слишком скучное, слишком серьезное. Мы часто виделись с тех пор, как закончился сериал, но, именно работая над фильмом, мы действительно стали друзьями. Хорошими друзьями. Мы делали всё, что в наших силах, чтобы привнести в этот фильм больше человечности. Как правило, в каждом сериальном эпизоде, после того как мы разделывались с инопланетянами, у нас была заключительная сцена на мостике. И наши герои имели возможность пошутить друг над другом. В киносценарии у меня было несколько строчек, когда я благодарю каждого члена команды за то, что они вернулись из увольнения ради спасения вселенной. Во время репетиции сцены Леонард выдал экспромтом отличную фразу. Сначала я говорил Ди Келли: «Я верну вас на землю в самое ближайшее время».

На что Ди отвечал: «Ах, капитан, я мог бы и остаться».

Затем я оборачивался к Леонарду, говоря: «Мистер Спок, я отвезу вас обратно на Вулкан».

Не помню, какая строчка была у него по сценарию, но в ответ он сказал: «Капитан, если доктор Маккой остается на борту, то мое присутствие здесь крайне необходимо». Это была замечательная реплика, прекрасно показывающая отношения между Боунсом и Споком, и все смеялись. Но после репетиции Уайз сказал нам: «Знаете, такое ощущение, что юмор здесь не уместен».

Такая вот была проблема со сценарием. Он был до абсурдности серьезным.

В вечер премьеры фильма я прокрался в кинотеатр в Вествуде. В момент, когда заиграла музыка с темой «Стар Трека», аудитория начала аплодировать. Зрители кричали – а картина ведь еще даже не началась. Это было удивительно. Поклонники так долго ждали фильм. И хотя он получил в основном плохие рецензии, он, несомненно, имел явный коммерческий успех.

Честно говоря, я не помню точно, о чем думал, когда сидел в темном зале и смотрел картину. Должно быть, я думал о том, как мне невероятно повезло оказаться в центре этого феномена. Должно быть, я улыбался, вспоминая десятилетия слухов и фальстартов, через которые пришлось пройти, пока в итоге мы не оказались в этом кинотеатре. И наверняка я думал: слава тебе, господи, и если этот фильм будет успешен, мне больше не придется принимать участие в шоу-викторинах!

Как описать все эти шоу-викторины, в которых мне суждено было появиться? Каким еще словом можно обозвать «каждую отдельно взятую викторину, когда-либо вышедшую в истории телевидения»? Я расскажу вам о них всю правду, или меня зовут не Уильям Шатнер. У меня нет секретов. То есть можете ли вы назвать хоть какую-то причину, по которой мне не следовало бы в них участвовать? Кто те два человека, что создали большую часть самых величайших шоу-викторин в истории телевидения? Не пора ли перестать задавать вопросы? Как вы думаете, какой был самый лучший ответ, когда я задал этот вопрос?

Популярность, заработанная мной благодаря «Стар Треку», делала меня желанным гостем на игровых шоу. Марк Гудсон и Билл Тодмэн, продюсирующие большинство викторин, действительно любили меня. Многие актеры – все эти Роберты Де Ниро – считают, что участие в викторине или игровом шоу может быть расценено как падение их авторитета, но в моем случае так нельзя было сказать за всё время моей карьеры – и особенно в то время. Игровые шоу были развлечением, и я получал удовольствие, участвуя в них. Они имели большой охват зрительской аудитории – и это была хорошая реклама для любого моего проекта, но в основном – для меня. А кроме того, согласно любым стандартам, деньги за участие в них были хороши. Возможно не для актеров, получающих по 10 миллионов за картину, а для меня. Если бы мне не нравилось участвовать в этих викторинах – что ж, я бы в любом случае в них участвовал. Мы могли записывать по пять шоу в день, и я будто слышал, как отец учит меня, что делать: «Ты с ума сошел? Ты решил отказаться от тысячи долларов за один день работы? Ты знаешь, что я мог бы купить на тысячу долларов? И ты называешь это работой? Сидеть там да играть в игру? Я расскажу тебе, что такое работа!»

Среди игровых шоу, в которых я участвовал, были: «Hollywood Squares», «The $20, 000 Pyramid» и «The $25, 000 Pyramid», «Rhyme and Reason», «Liars Club», «Tattletales», «The Cross-Wits», «To Tell the Truth»; я был приглашенной звездой на премьерном эпизоде шоу «Blankety Blanks» (переводится как эвфемизм, заменяющий ругательство). Это не цензура, а название шоу – «Blankety Blanks». В «The Storybook Squares», утренней воскресной детской версии «Hollywood Squares», я появился одетым в капитана Кирка – что нормально; в том же самом шоу, например, Пола Линда одели как злую королеву из «Белоснежки». Я даже попал в «Celebrity Bowling». Я мог бы продолжать и дальше, но вы ведь и так уловили смысл: если меня звали, то я был там.

А вот игра, в которую можно поиграть со мной прямо сейчас: «Masquerade Party» («Маскарад»). В этом шоу приглашенная знаменитость предстает перед зрителями в костюме, в котором его или ее нельзя опознать. Основываясь на костюме, игроки задают вопросы, пока не смогут идентифицировать гостя. В данном случае таинственный гость одет как кэп Энди, капитан из классического «Плавучего театра» (Show Boat) Джерома Керна, и стоит на фоне палубы колесного парохода. Можете угадать имя гостя? Ладно, таинственный гость шоу даст вам подсказку: «На нашем судне много звезд!»

Сдаётесь? Так это же я! Как всем известно, я играл роль… капитана звездолета! Что ж, я никогда не говорил, что эти викторины трудны – просто развлечение.

Один очень хороший автор по имени Шон Келли однажды обратился ко мне с очень необычной идеей для игрового шоу, которое, правда, так и не вышло. Оно называлось «Приземлись с миллионом» (Land-A-Million), и очевидно, он обратился ко мне, потому что у меня была частная лицензия на пилотирование. Идея шоу была такова: я взлетаю вместе с игроком на маленьком самолете, несущем на борту миллион долларов наличными. Надо заметить, что игрок никогда ранее не должен был пилотировать самолет. И когда мы наберем высоту в пять тысяч футов, я выпрыгиваю с парашютом. А затем, если игрок сможет посадить самолет, он забирает деньги. Не знаю, что случилось, но шоу так и не состоялось.

Почти все игровые шоу писались в один день, по субботам, в Нью-Йорке. Так что я садился на ночной рейс в пятницу вечером в Лос-Анджелесе и приземлялся в аэропорту JFK в шесть утра. Брал такси до студии и приезжал туда к восьми, самое позднее – к девяти часам. Я рассчитывал поспать несколько часов в полете, но, как правило, мне это не удавалось, поэтому я уставал прежде, чем мы начинали. Мы снимали по пять шоу за день. В некоторых театрах до моей раздевалки было несколько пролетов ступенек, а костюмы приходилось менять для каждого шоу. И я бегал вверх-вниз эти пять пролетов четыре-пять раз в день, в то время как я и так уже был почти измотан. И если на первых трех шоу я еще получал удовольствие, то последние два давались с трудом. Бывало, что у меня реально кружилась голова. В «The $20, 000 Pyramid», например, приглашенная знаменитость произносит несколько слов – имен или событий – подпадающих под заданную категорию, с тем, чтобы игрок попытался ее определить. Например, я мог сказать: Винсент Ван Гог, Мистер Спок и Эвандер Холифилд (боксер, которому Тайсон откусил кусок уха), чтобы привести игрока к желанному ответу: «люди со странными ушами». Или я мог назвать: «Земля, с которой нет возврата» (Land of No Return), «Глубокой ночью» (Dead of Night) и «Испуг» (The Fright), чтобы получить правильный ответ: «фильмы, в которых Уильям Шатнер никогда не должен был сниматься».

В одну субботу мы с Леонардом отработали пять шоу, в которых играли друг против друга. Я и моя партнерша выигрывали четвертую викторину и добрались до призовой игры, в которой эта женщина могла бы получить 20 тысяч долларов. Не знаю, как там другие знаменитости, но когда я играл в эти викторины, я действительно хотел победить, я действительно хотел, чтобы было зрелищно, но больше всего я уж точно не хотел выглядеть идиотом. Мы с партнершей сидели в кругу победителей, и моей задачей было привести для нее достаточно примеров, которые подскажут ей правильный ответ: «Вещи, которые благословенны». Я хотел, чтобы эта женщина получила деньги. Я думал очень быстро: вещи, которые благословенны, вещи, которые благословенны. Вот, есть одно! И я дал ей свою первую подсказку: «Да будьте же благословенны!».

Та женщина, вероятно, не нуждалась в деньгах, так или иначе. Я был в шоке от того, что сделал. Я произнес ключевое слово, ответ, – и это стоило ей призовой игры. И, не найдя лучшего способа признать свою невероятно глупую ошибку, я пришел в бешенство. Я начал кричать. Смеяться истерично или даже маниакально. Я схватил стул, на котором сидел, и выкинул его из круга победителей. В игре было только одно правило: задавая вопрос, ты не можешь произносить ответное слово. Одно лишь правило, и я нарушил его. (глянуть на этот забавный момент можно здесь: www.youtube.com/watch? v=-UyxR9g7xi4)

И просто на всякий случай, чтобы я не чувствовал себя полным идиотом, они начали следующее шоу, заново показав этот фрагмент – как пример того, чего не нужно делать!

Но мне нравилась «Пирамида». Это было интересное шоу. Однажды случилось так, что у них не оказалось достойного начала, и Марк Гудсон попросил меня выйти и развлечь публику – быть одновременно и игроком, и участником, задающим наводящие вопросы. Планшет с написанными ответами находился позади игрока, так что задающий вопросы видел его. Я начал игру сам с собой – сел в кресло, откуда я мог видеть ответ, и озвучил несколько зацепок для разгадки, затем перебежал в кресло игрока. Я был настолько поглощен игрой, что к тому времени, как я оказывался в кресле игрока, я забывал правильный ответ. По правде. Я полностью выпускал из вида тот факт, что знаю ответ. Получилось замечательное начало, и они использовали его несколько лет.

Конечно, у меня были кое-какие разочарования от тех игровых шоу; я никогда не добирался до центрального квадрата в «Голливудских квадратах» (Hollywood Squares); более того, как правило, в отношении меня игроки часто говорили: «блокировать Уильяма Шатнера». В «Боулинге Знаменитостей» (Celebrity Bowling) меня и Хью О’Брайна, кажется, побили Роберт Калп и Марти Аллен, хотя мы с Марси достигли определенного успеха в «Сплетниках» (Tattletales).

Много лет спустя я сделал переход от неизменного статуса приглашенной звезды к ведущему двух игровых шоу. Но, прежде чем об этом рассказать, я поделюсь с вами захватывающей новостью: у меня теперь 53 038 друзей на MySpace! Для того, у кого так немного настоящих друзей, это выросшее количество просто невероятно – 53 038! Среди них laura, my bmf Big Chris, Che Guevara, old Hairball, The Dark Prince of Rainbows, замечательный Sid Caesar.com, и Flatface IV. И я очень надеюсь, что все мои новые друзья не будут на меня сердиться, если я не позову их к себе домой на одну из вечеринок, посвященных просмотру Monday Night Football. И я также не рассылаю поздравительных открыток ко дню рождения!

Ладно, вернемся к игровым шоу. Я вел два из них. Продовольственная сеть (The Food Network) купила права на распространение японского кулинарного шоу «Железный повар» (The Iron Chef) и перевела его на английский. Шоу стало хитом, и UPN (United Paramount Network, телесеть) купила права на концепцию шоу и пригласила меня вести «Железного повара США» (Iron Chef USA). Безусловно, это не было традиционным шоу вопросов и ответов, но там действительно были участники-соперники. В общем, четыре повара высшей категории представляли собой Академию Гурманов, и в каждом эпизоде их кулинарное превосходство оспаривалось другими поварами. Соревнующиеся стороны получали секретный ингредиент, и в нашем шоу у них имелся один час на приготовление пяти различных блюд – которые потом пробует жюри, состоящее из четырех знаменитостей.

Однажды секретным ингредиентом был назван краб. Мы дали кулинарам живых крабов, и они начали изобретать из них пять блюд. Один молодой повар сделал… готовы? Шербет из краба. Хорошо, пусть это звучит не очень аппетитно, но на пробу оно было еще хуже. Такое рыбное и крабовое. Немудрено, что повар тут же вылетел. Другой участник приготовил пасту (макароны) с крабами и вылетел после того, как один из судей решил: «Такие спагетти совсем не похожи на те, которые делает моя мама. Мне они не нравятся».

Минуточку, подумал я, разве справедливо судить о блюдах подобным образом? Как ведущему мне не разрешалось критиковать жюри, но я решил, что это не лезет ни в какие рамки. Не так, как делает твоя мама? Ну, конечно, не так! Это же не твоя мама. Это же известный повар. Может, ты предпочитаешь кусочек тоста с намазанным джемом? Лично я бы не отказался. А может, тебе подать яичное суфле, украшенное несколькими икринками? Я бы не взял, звучит невкусно – хочу свой тост с маслом на завтрак.

Такие мысли пронеслись в моем мозгу, пока я возглавлял шоу. Несколько недель спустя я читал статью о величайших поварах мира. Один из них имел ресторанчик на окраине Барселоны. И в своем ресторане он угощал посетителей некоторым количеством – в основном полной ложкой – какого-нибудь блюда, чтобы клиенты могли по-настоящему распробовать его вкус, а затем переходили к следующему блюду. Как-то он купил вагон помидоров и специальный воздушный аппарат, с помощью которого взбил томаты и получил эссенцию их вкуса. То был чистый вкус помидора. И когда я читал об этом, я понял, что тот молодой повар сделал практически то же самое со своим шербетом. Он дал нам чистую эссенцию вкуса краба. Ко мне пришло понимание, что молодой повар и мастер кулинарного дела из Барселоны были связаны желанием донести свое искусство до потребителей.

Но ничто из этого не спасло шоу. После двух-трех эпизодов руководство телесети сменилось и нас погнали с кухни.

«Покажи мне деньги» (Show Me the Money – жаргонный вариант «Деньги на бочку») было более традиционным игровым шоу. Игроки получали деньги. Несколько лет назад я участвовал в Анонсе АВС, рекламном мероприятии, проходящем каждый год и анонсирующем выходящие в наступающем телесезоне программы. Я представлял «Юристов Бостона» (Boston Legal). В облике моего изысканного и авторитетного персонажа, блестящего адвоката Денни Крейна, я появился на сцене в пальто, цилиндре, с тростью, в компании танцующих девушек. Продолжив своим танцем покорять сердца зрителей, я и не подозревал, что в зрительном зале находился президент «Эндемола» (Endemol), компании, продюсирующей шоу Хауи Мэндела «По рукам или нет?» (Deal or No Deal), а также несколько других игровых шоу. Он замыслил новое многобюджетное игровое шоу, существенно отличающееся от Deal or No Deal; например, вместо двадцати пяти прекрасных девушек, держащих дипломаты, набитые определенной суммой денег, в этом шоу было тринадцать великолепных девушек, стоящих в небольших клетках и держащих свитки с указанием на них определенной суммы денег.

Главным образом это была игра в жадность. Потому-то она и называлась «Покажи мне деньги» – классический боевой лозунг из фильма «Джерри Магуайер» с Томом Крузом. Еще в пятидесятых в «Вопросе на 64 тысячи долларов» (The $64, 000 Question) игроки должны были отвечать на эмоциональный вопрос: либо берешь деньги и идешь домой, либо продолжаешь играть, рискуя тем, что выиграл. Это тот самый вопрос, который заставлял зрителей кричать. С тех пор как Монти Холл представил три двери шоу «Давай заключим сделку» (Let’s Make a Deal) – в котором был исключен момент игры, касающийся вопросов и ответов, превративший его просто в шоу о жадности, – жадность стала центральной темой очень многих действительно хороших игровых шоу. «По рукам или нет?» – так же шоу о жадности, да-да. Насколько жадны игроки и когда они готовы остановиться? Именно в этом и есть притягательность шоу. Участник приходит на игру ни с чем, получает хорошие деньги, и внезапно в нем просыпается жадность. Вы думаете: он что, ненормальный? Он хочет купить ферму. Хорошо, у него достаточно денег, чтобы купить ферму – но теперь он хочет больше, чем ферма. Хауи Мэндел – мастер заставить людей жадничать; хотя каким-то образом ему удается привнести в шоу о жадности человечность. И именно это я и собирался сделать – исследовать человеческую природу жадности. Я действительно хотел задать интригующий вопрос: сколько денег считается достаточным?

Однако следует признать, что правила были немного путаными. Игрок выбирал вопрос A, В или С. Я читал выбранный игроком вопрос, но, если после моего прочтения игрок предпочитал не отвечать на него, он или она могли выбрать второй вопрос, на который он или она также могли не отвечать. Хотя на третий вопрос игрок обязан был ответить – но прежде, чем я раскрою, правильный ответ это или нет, игрок выбирал одну из тринадцати красоток, начинала играть музыка и красавица начинала танцевать – потому что ее выбрали. И я танцевал – потому что она танцевала. Вы когда-нибудь видели, как я танцую? Но в любом случае танцовщица разворачивала свой свиток, обнародующий определенную сумму денег; и если ответ на вопрос был правильным, эта сумма приплюсовывалась к уже набранной игроком, а если ответ был неправильным – вычиталась. Игра продолжалась до тех пор, пока игрок не даст шесть правильных ответов и не выиграет все деньги в «банке» или шесть раз ответит неправильно – и тогда он унесет с собой лишь воспоминания о них.

Пока понятно, да? Слушайте дальше: одна из красавиц держит свиток, на котором не обозначена сумма денег; вместо нее… да это же «карта смеррррррти»! Если игрок отвечает на очередной обычный вопрос неправильно, тогда он должен ответить на вопрос «карты смеррррррти», и если ошибается, то игра заканчивается – и он уходит домой ни с чем. А затем танцуют красотки. Но они отменили это правило после первого эпизода, потому что игрокам не разрешалось пропускать вопрос и они соответственно…

Улавливаете смысл, да? Рассказываешь пару анекдотов, забираешь немного денег, смотришь на танцующих красоток. Я получал удовольствие от шоу. Моя работа была проста: если игроку было комфортно, если он стремительно набирал очки и был спокоен, мне нужно было заставить его волноваться; но если он нервничал и чувствовал себя неловко, я должен был успокоить его. Кроме того, сигнал к началу музыки и танцам зависел полностью от меня. Я мог сказать: «Давайте веселиться» – и тут же включалась музыка и красавицы начинали танцевать, или: «Праздника не будет» – и красавицы не танцевали.

Я предложил посадить в кабинку одного-двух комедийных авторов, чтобы они подкидывали мне реплики, с которыми я мог бы импровизировать. Нет, решили продюсеры, тебе это будет только мешать. И они были правы, козырем в игре был сам участник. Моя задача состояла в том, чтобы найти способ заставить зрителей эмоционально идентифицировать себя с игроком, выявить его или ее индивидуальность. Если они будут болеть за него, то считайте, что игра удалась.

Но с нашим шоу было несколько проблем, которые оказались практически неразрешимы – если только не поменять правила, но в таком случае это будет уже другое шоу. Самая большая ошибка состояла в том, что игро