💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Введение. Македония эллинистического и римского времени не была предметом специального научного изучения

Македония эллинистического и римского времени не была предметом специального научного изучения. Хотя отдельные проблемы этих эпох интересовали историков, но в целом судьба Македонии в новых исторических условиях, начавшихся после восточных походов Александра, почти не привлекла внимания исследователей. Это положение объяснялось двумя обстоятельствами. Во-первых, недооценкой того значения, которое Македония имела в античном мире после римских завоеваний на Балканском полуострове. Борьба Македонии в македонских войнах, сначала за преобладание в Восточном Средиземноморье, потом за собственное существование, не могла не заинтересовать исследователей-античников. Но в силу ряда социально-экономических причин характерные черты эллинистической эпохи получили своё наиболее яркое выражение не в монархии Антигонидов, а в царствах Птолемеев и Селевкидов. Поэтому именно последние изучались более подробно, эллинистическая же Македония не представляла при таком положении значительного исторического интереса. После того как она вошла в состав римской провинциальной системы, её место в этой системе оказалось ещё более скромным. Восточные провинции, с их хозяйственной и культурной спецификой, овладели вниманием историков в гораздо большей степени, чем провинциальная Македония; казалось, что её история мало что могла добавить к выяснению существа развития римских провинций.

Такая точка зрения на историю римской Македонии не может считаться правильной. Без конкретного изучения каждой римской провинции в отдельности, без выяснения их исторического своеобразия нельзя понять основных процессов античного рабовладельческого общества эпохи его расцвета и гибели. Известно, что римские завоевания создали провинциальную систему из областей, находившихся на разных ступенях общественного развития – от первобытнообщинного строя до классической формы рабовладения. Каждая провинция имела свои особенности в хозяйственном и общественном развитии и своё особое место в истории Римского государства. Исторические процессы, характерные для всей Римской империи в целом, специфически преломлялись в каждой провинции по-разному, каждая провинция по-своему влияла на развитие всей Римской империи в целом. И только изучение истории всех римских провинций, установление конкретного хода исторических событий на их территории даёт возможность превратить историю Римской империи из истории императоров в подлинную историю народов, завоёванных Римом. При решении этой задачи отодвигается на второй план степень исторической значимости той или иной провинции, поскольку история каждой в той или иной мере имеет значение для исторического познания, Македония в этом отношении не составляет исключения, тем более, что в римский период она сыграла довольно значительную роль. Об этом, в частности, могут свидетельствовать, наряду с многочисленными раскопками, результаты систематических раскопок Стоби и Филипп.1)

Помимо широкого использования её производительных сил римлянами, Македония была для Рима, для защиты его коммуникаций в Восточном Средиземноморье важным стратегическим центром. Хотя в самой Македонии этого времени происходили существенные изменения в хозяйственной, политической и общественной жизни, в этническом и культурном отношениях, историческое своеобразие Македонской провинции, особенности её экономики, социально-политических отношений в исторической литературе почти не разрабатывались.

Римская Македония недостаточно изучена, во-вторых, вследствие неудовлетворительного состояния источников. Недостаточность археологических и эпиграфических данных, фрагментарность, тенденциозность античных литературных памятников, гипертрофия ими политического фактора и принижения фактора социально-экономического отпугивали учёных от исследования этой проблемы. В лучшем случае она в какой-то мере решалась в плане описательном, без выяснения той роли, которую Македония сыграла в греко-римском мире.

Эти два обстоятельства не могли не наложить своего отпечатка на большую часть работ по римской Македонии, касавшихся главным образом отдельных вопросов её истории. К этим работам у нас нет нигилистического отношения. В них накоплено значительное количество фактического материала, использованы источники, сделаны некоторые верные наблюдения. В. И. Ленин указывал, что надо уметь в буржуазных работах отсечь их реакционную тенденцию и извлечь из них то полезное, что может быть переработано в интересах марксистской науки.2)

Македонией изучаемого периода впервые заинтересовались путешественники и географы, которые ставили перед собой главным образом практическую задачу: изучить географию и топографию страны, через территорию которой лежал важнейший путь на Восток.

В 1831 г, обнародовал свои путевые заметки французский консул в Солуни Кузинер. Путешествуя по Македонии, он знакомился с её античными памятниками и нумизматикой.3) С 1835 года английский офицер Zeake стал вести дневник с описанием его четырёх путешествий по Северной Греции и экскурсами в античную историю и географию.4) В 30–40-х гг. XIX в. Тафель изучал историю Фессалоники и Эгнациеву магистраль (две монографии) главным образом с точки зрения географической.5) В 60-х гг. прошлого века более или менее систематическую географию Македонии античной эпохи написал Th. Desdevises-du-Dé zert, 6) он не всегда удачно пытался связать физическую географию с политическими и историческими вопросами.7) В 70-х гг. на остатки македонских древностей обратил внимание Ганн; он дал описание двух своих путешествий по Македонии.8)

В работах общего характера истории Македонии, истории римских провинций вообще не уделялось достаточного внимания. Не усилился интерес к македонской тематике и тогда, когда расширился круг источников и на основе разработки эпиграфических данных и других вспомогательных исторических дисциплин стали создаваться обобщающие труды.

В 60-х гг. Эмиль Кун опубликовал двухтомную монографию «Городское гражданское управление Римской империи вплоть до времён Юстиниана».9) Одна глава её, имеющая известный интерес при характеристике македонских городов, посвящена македонскому городскому устройству. При изучении этого вопроса внимание автора привлекло то положение, что, хотя Македония и была монархическим государством, она имела города с греческой формой правления, т. е. республиканские общины.10) Кун пытается выяснить, что является весьма положительным, местоположение ряда македонских городов и населённых пунктов.11) Но в принципиальных выводах историка ощущается по отношению к македонской истории, хотя и робко высказанная, романофильская тенденция. Автор приходит к заключению, что римляне уважали исторические и территориальные условия и учреждения союзников по империи.12)

Эта работа в целом лишь в ограниченной степени ставит перед собой широкие исторические задачи; она и является главным образом сводкой источников. Такой же характер носит и история Греции в период римского владычества, написанная Герцбергом.13) К этим работам примыкает и исследование Г. Финлея, в котором автор прослеживает влияние древних учреждений на судьбу греческого народа под римским владычеством.14) Как и Кун, Финлей подчеркивает миролюбивый характер римских завоеваний, оставивших греческую жизнь «нетронутой». Эти завоевания, по мнению автора, принесли для Македонии уменьшение налогов, а для греков – счастье. «Завоевания римлян, – писал он, – приходились по сердцу большинству греческого населения, которое смотрело на уничтожение мелких независимых правительств в стране как на необходимый шаг к улучшению собственного быта».15)

Можно было бы упомянуть и другие работы подобного рода, но они имеют второстепенное значение и стоят в стороне от основных проблем эллинистической и римской Македонии.16) На протяжении длительного времени эти проблемы изучались попутно, в связи с изучением греческой и римской истории; Македония эллинистического и римского периодов лишалась тем самым права на самостоятельное изучение, что было, конечно, глубоким заблуждением.

Известный интерес к отдельным проблемам эллинистической и римской Македонии и особенно к римским провинциям мы наблюдаем у представителей буржуазно-либеральной школы России и Запада с середины XIX в. Значительный вклад в изучение эллинистического периода, в разработку вопроса о римских провинциях внесла русская историческая наука буржуазно-либерального направления.

В России до либеральных историков начал изучать проблему римской провинциальной системы революционно-демократический журнал Некрасова «Современник». В 1852 г. на его страницах была напечатана статья «Провинциальный быт Древнего Рима».17) В ней правильно рассматривается политика римлян в провинциях, подчеркивается беспощадная эксплуатация провинциального населения римской администрацией, злоупотреблявшей властью, подвергавшей провинции «всем крайностям своего произвола и корыстолюбия».18) Автор утверждает, что сущность римского управления провинциями оставалась во все времена одинаковой: менялись только формы, но сущность оставалась прежней.19) Весь подвластный Риму провинциальный мир, мир разных городов и народов, составлял постепенную лестницу прав и отношений, изменявшихся в зависимости от степени преданности провинциалов римлянам. В системе разъединений, в осуществлении принципа разъединять и властвовать заключались, по автору статьи, условия возвышавшегося над всем величия и могущества Рима.20) Эта работа была первой в русской, да и, пожалуй, в западноевропейской историографии, правильно освещавшей провинциальную политику Римского государства.

Более подробно эта важная проблема истории рабовладельческого общества изучалась в московской школе всеобщих историков Т. Н. Грановского.

Ещё в 40-х гг. в своём лекционном курсе Т. Н. Грановский в обзоре экономического состояния империи известное место уделял римским провинциям, которые, по характеру цивилизации и языку, были им разделены на две половины: греческую – восточную, западную – латинскую.21) Грановский, как и Ешевский, со всей силой подчеркивал важность изучения римских провинций, без чего, по их мнению, невозможно подлинно научное объяснение истории Римской империи.22) Большое значение Грановский придавал вопросу об отношении Рима к его провинциям. Он правильно отмечал, что в эпоху республики представители сенаторской знати не обеспечивали рационального управления провинциями: в погоне за наживой они безмерно грабили провинциальное население, чем приводили его к разорению и способствовали обострению борьбы между Римом и провинциями. «Никогда, может быть, не тяготело одно сословие над другим так, как тяготела римская аристократия над провинциями: она питалась их кровью и потом».23) Такое положение грозило самому Римскому государству тяжёлыми последствиями.

Улучшение правления в провинциях, создание в них разумной централизованной администрации было, по мнению Грановского, важнейшей задачей императорской власти. Грановский уделяет особое внимание провинциальной политике Августа и Тиберия. Справедливо подчеркивая наличие перемен в способе управления провинциями в императорское время, Грановский в силу своего идеалистического мировоззрения не мог правильно объяснить это явление и идеализировал взаимоотношения Рима с провинциями в период империи. Эта идеализация особенно ощущается в оценке им провинциальной политики Цезаря, Августа и Тиберия. С его точки зрения, Цезарь и Август своей политикой в отношении к провинциям заложили основы «слияния народов в одну великую семью». Тиберий, по Грановскому, был защитником интересов провинций, действовал в их пользу.24) Строгий и беспощадный в борьбе с злоупотреблениями провинциальных правителей, он беспристрастно разбирал жалобы провинциалов, им благодетельствовал. Преувеличивая значение Тиберия, как «лучшего» правителя для провинций, Грановский заключает, что Тиберий не из-за любви к человечеству покровительствовал провинциям, не из благородных побуждений, но «из любви к порядку, которая свойственна справедливости строгой, холодной, отчасти из ненависти к аристократии, которой не давал он поживиться за счёт провинциалов».25) Исторические взгляды Грановского отражали настроение умеренно-либеральной буржуазии эпохи поднимающегося капитализма в России.26)

В 1853 г. в «Отечественных Записках» появилась работа ученика Грановского И. К. Бабста по истории эллинизма «Дмитрий Полиоркет».27) Она посвящена эпохе диадохов, эпохе, чрезвычайно богатой событиями и бедной источниками. Эта работа явилась первой по истории диадохов на русском языке. Критикуя своего предшественника Дройзена за его некритический подход к источникам, Бабст стремился представить «эпизод из эпохи диадохов» на основе серьёзного исследования источников. Выбор темы объяснялся автором тем, что «ни в одной личности не отразилась так ярко эпоха диадохов, как в Дмитрии. Всем существом своим принадлежал он к этому бурному, беспокойному времени и долгое время был центром, около которого вращались все события».28) В статье, написанной в историко-беллетристическом духе, даётся общая характеристика диадохов, «неукротимые, честолюбивые характеры» наиболее видных их представителей. Перед читателем выступают расчётливый Птолемей, необузданный в своём желании власти Антигон, энергичный, но неуравновешенный Дмитрий. Излагая события от смерти Александра до битвы при Ипсе, Бабст приходит к выводу об исторической неизбежности распада монархии Александра. Действительные причины этого процесса Бабсту неизвестны. Изображая эпоху диадохов с её непрерывными войнами и разрушениями как годину испытаний для народов Греции и Востока, он почти не показал процесса созидания в это время, расширения экономики и хозяйства, ликвидации прежней замкнутости и изолированности.29) И в этой и в других работах Бабста чувствуется влияние романтизма, присущего исследованиям Грановского и его учеников.

В 1858 г. С. В. Ешевским в Московском университете был прочитан курс «Центр римского мира и его провинции».30) Эти лекции появились в печати за 20 лет до выхода в свет V тома «Истории Рима» Теодора Моммзена и являлись в мировой исторической литературе первой попыткой дать очерк истории римских провинций.31)

При изучении римских провинций Ешевский мало останавливается на социально-экономических вопросах жизни, главное внимание он сосредоточивает на живучести разных этнических элементов в составе населения империи, начиная от самой Италии до западных и восточных провинций.32) Его интересует проблема этногенеза и формирования народностей, проблема романизации и культурного взаимодействия Рима с провинциями как двусторонний процесс взаимного проникновения и культурного влияния. Впервые в мировой науке выявлены итоги этого взаимодействия и подчеркнута важная мысль о том, что историю Рима можно понять до конца лишь при изучении покорённых им народностей.33)

Заслуга Ешевского заключается в том, что он стремится рассмотреть историю каждой провинции в отдельности, показать особенности её жизни. Так, он отмечает вражду кланов в Галлии, особое политическое положение Египта, стратегическое значение Македонии для контроля за нижним течением Дуная, глубокое проникновение римлян в Западную Африку.34) Сравнивая западные и восточные провинции, он подчеркивает, что на западе был центр латинского влияния, а на востоке господствовал эллинизм.35) В обзоре восточных провинций Ешевский проводит мысль о слабом римском влиянии в них; там более сильной оказалась греческая культура.36) На примере этих провинций особенно ярко выступает процесс обратного влияния покорённых народностей на Рим.

С. В. Ешевский правильно исходил из основного классового деления античного общества на свободных и рабов, но, будучи в основе своей исторической концепции идеалистом, он не вскрыл глубоких классовых противоречий, существовавших в римских провинциях в основном между рабовладельцами и рабами, и противоречий между владельцами крупных поместий и зародившимся тогда колонатом. Поэтому оставались не выясненными те силы, которые двигали историческую жизнь вперед и неизбежно приводили римское рабовладение к упадку.37)

Будучи представителем русской либеральной буржуазии, Ешевский испытал на себе благотворное влияние идей русской материалистической философии, освободительных идей революционеров-демократов. Сформировавшиеся под их влиянием взгляды историка на основные проблемы римской истории были более прогрессивными, чем воззрения западных историков, вульгаризировавших и модернизировавших исторические события. Ешевский, как и Грановский, не был модернизатором. Ему была чужда всякая вульгаризация. В ряде интересующих нас вопросов, в частности о сущности провинциальной системы, он поднялся на голову выше крупнейших представителей буржуазной исторической науки Запада.38)

Известно, что 60–70 гг. прошлого столетия были годами расцвета русской передовой науки, протекавшего в жестокой борьбе прогрессивных учёных против представителей так называемой «официальной», реакционной науки. В эти годы значительных научных успехов достигли и русские античники. Если буржуазная западноевропейская историография всячески избегала вопросов классовой борьбы, русские учёные в лице В. Г. Васильевского занялись серьёзным изучением социального движения в древности.

В. Г. Васильевский (1838–1899), прежде чем стать крупным византиеведом, был античником, интересовавшимся главным образом проблемами эллинизма. Ему принадлежит важное исследование по истории эллинистического периода, посвящённое изучению социальных реформ Агиса и Клеомена. В этой работе, основанной на большой источниковедческой базе, характеризуется также политическое устройство Спарты и Ахейского союза.39)

Революционные события 80-х гг. пробудили к деятельности лучших представителей русской интеллигенции. Зажатые в тисках реакционного устава 1884 г., душившего свободу преподавания и научного исследования, передовые учёные продолжали свою активную деятельность и на протяжении 80–90-х гг. внесли много нового и ценного в развитие русской и мировой науки. В то время как в западной историографии, особенно после Парижской Коммуны, побеждали всё более реакционные течения, русская либеральная наука переживала свой подъём. Несмотря на крупные политические и методологические пороки своих концепций, русские учёные выступали против реакционных взглядов буржуазных историков Запада и оказали прогрессивное влияние на западную историографию.

Вслед за солидными работами Васильевского в 70-х гг. и позднее начали появляться исследования прогрессивного профессора Киевского, а затем Казанского университета Ф. Г. Мищенко (1847–1906).40)

Ф. Г. Мищенко принадлежит большая заслуга в изучении эллинистической Греции. В своём интересном исследовании «Федеративная Эллада и Полибий» он рассматривает состояние Греции в последнее время её политической независимости. Во всём изложении чувствуется превосходное знание источников; вообще весь его труд своеобразен и оригинален. Определения эллинизма он не даёт и чаще всего называет эллинистический период периодом македонского господства. Особую ценность работа Ф. Г. Мищенко имеет потому, что он изучает федеративное устройство греков, впервые в русской историографии подробно исследует историю возникновения и деятельности Ахейского и Этолийского союзов. Всем содержанием работы Мищенко утверждает мысль о том, что в период эллинизма наблюдается стремление к политическому единству. Автор решительно разоблачает реакционные, модернизаторские установки в этом вопросе многих западноевропейских учёных.41) Его работа не потеряла своего значения и до сих пор, хотя с целым рядом положений автора сейчас согласиться уже нельзя. Не может быть приемлема точка зрения Мищенко и на македонские завоевания. Он считает, что роль Александра и его походов была отрицательной: завоевания Александра принесли Греции только разрушения и несчастья. «Военное усиление Македонии и вторжение её в эллинский мир не принесли с собой, да и не могли принести, ничего положительного, созидающего».42)

Мищенко не понял и в то время не мог понять исторического значения эллинизма. Для него эллинистический период – это отлив населения из Эллады, построение новых городов, распространение эллинских искусств, науки, языка в Азии и Египте. Правда, он замечает и более глубокие явления: «...выселение эллинов оживило торговлю и взаимные сношения народов, создало новые торговые центры, оставившие далеко за собой Афины и Коринф, накопленные персидскими деспотами несметные богатства были пущены в оборот; эллины завязали прямые сношения с Индией, внутренней Азией и Южной Африкой».43)

В период деятельности Ф. Г. Мищенко в Казани на Украине – в Киеве и Харькове – стали появляться важные работы по истории римских провинций. К ним следует отнести труды профессора Киевского университета Ю. А. Кулаковского, касающиеся экономики провинции, и работу харьковского учёного Л. Ю. Куля о провинциальных собраниях.44)

Много сделала в изучении интересующего нас вопроса школа Ф. Ф. Соколова, из которой вышли все специалисты по греческой эпиграфике в России.45)

Прежде всего важное значение имеют работы самого Ф. Ф. Соколова. В 1879 г. появилась его замечательная статья «Афинское постановление в честь Аристомаха Аргосского».46) С. А. Жебелёв назвал эту работу изумительной «по тонкости, детального анализа».47) Она является очень важной для выяснения взаимоотношений Македонии с Грецией во времена Антигона Гоната.

В 1886 г. Ф. Ф. Соколов произнёс актовую речь «Третье столетие до Р. X.», в которой даётся периодизация греко-македонской истории этого века и краткая характеристика каждого периода.48) К этим работам примыкают статьи Соколова: «Александр, сын Кратера», «Битва при Косе и Антипатр архонт». Широко используя эпиграфический материал, Соколов сделал ряд интересных наблюдений и выводов. Он был намерен написать целую серию статей о Македонии и Греции эпохи эллинизма. Об этом намерении свидетельствуют найденные С. А. Жебелёвым в его бумагах названия этих статей.49) Но статьи, к большому сожалению, не были написаны.

Учениками проф. Соколова, в первую очередь С. А. Жебелёвым, был создан ряд специальных монографий по истории отдельных провинций. Крупным исследованием является докторская диссертация С. А. Жебелёва «Ахаика», которая имеет важное значение в изучении греческой истории с середины II в. до н. э. до конца III в. н. э., а также его монография по истории Афин в эпоху эллинизма.50) В этих трудах широко использован эпиграфический материал. Не затрагивая экономическую и социальную жизнь провинции Ахайи, автор тем не менее решает в этих работах ряд важнейших вопросов. Он окончательно устанавливает время создания этой провинции, прослеживает историю ряда отдельных учреждений на её территории, освещает вопрос об административном устройстве и внутренней организации провинции и её отдельных общин.

В этих работах имеется важный материал и по македонской истории, поскольку Греция в то время была особенно тесно связана с Македонией и часто определяла как политику македонских царей на Балканах, так и политику римских рабовладельцев в отношении самой Македонии. В частности, работа «Из истории Афин» довольно подробно рассматривает вопрос о взаимоотношениях Афин с Македонией, историю борьбы греческой столицы за независимость от македонского влияния.

Из других работ С. А. Жебелёва, касающихся нашей проблемы, следует отметить его статью о начале второй македонской войны.51)

К школе Соколова примыкает работа К. В. Хилинского о хронологии и хронографии македонских царей.52) В ней сообщаются интересные сведения по политической истории Македонии после смерти Александра. Важным является сообщение А. Никитского «Римляне о Персее», в котором разбираются данные, содержащиеся в декрете, изданном римлянами в честь победы над Персеем.53)

Что касается буржуазных исследователей Запада, то они изучали римские провинции с точки зрения их административного устройства и почти совсем не обращали внимания на социально-экономические вопросы провинций. Но даже при разборе юридических вопросов, связанных с провинциальным управлением, Македонской провинции отводилось незначительное место, хотя много интересного содержится в македонских источниках и по этим вопросам. Одновременно в буржуазной историографии стали проявляться романофильские тенденции, которые оправдывали римские завоевания и римскую провинциальную политику.

Наиболее отчётливо проримские позиции получили своё выражение в трудах крупнейшего историка буржуазной науки Западной Европы 2-й половины XIX в. Теодора Моммзена. Его исторические взгляды оформились в условиях политических устремлений германской либеральной буржуазии к уничтожению феодальных пережитков и воссоединению Германии. Будучи страстным приверженцем идеи создания «демократической монархии» под главенством Пруссии, Моммзен как политический деятель и учёный боролся за осуществление этой идеи.54) Свои политические убеждения он перенёс в римскую историю, которую написал с большим пристрастием, извращая события прошлого в угоду своим модернизаторским позициям.55)

V том истории Рима, вышедший в 1885 г., целиком посвящён римским провинциям. В довольно полном для того времени очерке римских провинций Македонии отведено крайне незначительное место. Очерк касается преимущественно провинциального административного устройства, городского самоуправления, военно-политических событий.

В своих трудах Моммзен стремится доказать прогрессивность миссии Рима при завоевании им других стран, в том числе Македонии и Греции. С его точки зрения, римляне не придерживались захватнической политики по отношению к другим народам, всегда вели лишь оборонительные войны и только под давлением сложившихся обстоятельств были вынуждены вовлекать в сферу своего протектората сначала Африку, потом Грецию и, наконец, Азию.56)

Моммзен указывает, что притязания римлян на роль покровителей всех эллинов не были пустой фразой.57) При изучении македонских войн им нарочито затушевывается агрессивный характер римской внешней политики. Моммзен указывал, что все побудительные причины, и политические, и торговые, и моральные, заставили римлян вторично предпринять войну с Филиппом. Эта вторая македонская война, по его мнению, была одной из самых справедливых войн, когда-либо ведённых Римом.58) Одержав победу при Киноскефалах, римляне, с его точки зрения, воспользовались своей властью, не злоупотребляя ею. Для подтверждения своей позиции знаменитый историк использует не только без должной критической оценки тенденциозную направленность источника, но и не совсем доброкачественный нумизматический материал. Это примечательно. Моммзен известен как большой знаток нумизматического дела, но для доказательства своей концепции он не брезгует сравнительно малоценными и сомнительными известиями. В частности, это видно по трактовке статеров с портретом Т. Квинкция Фламинина, победителя македонского царя в 197 г. до н. э. Моммзен полагает, что в выпуске подобных статеров можно усматривать проявление благодарности освобождённых греков счастливому полководцу и великодушному римскому народу.59) Другой авторитетный нумизмат Ленорман опровергает возможность такого толкования статеров и полагает, что их выпуск последовал по инициативе самого Фламинина.60) При такой интерпретации на первый план выступает не благодарность греков римскому военачальнику, а его кичливость победой, которую он одержал над ними. Правда, категорическое решение этого вопроса пока невозможно, хотя, ввиду латинской надписи Т. Quincti, можно отдать предпочтение Ленорману.61)

Не признавая за греками никаких способностей к политической жизни, Моммзен видел в уничтожении греческих городов, в упразднении федеративных союзов римлянами счастье для Греции. Объяснение этому он находит в том, что с римскими мероприятиями прекратились закулисные и пагубные интриги, омуты и бестолковое правление.62) Историк убеждён, что установление провинциальной системы было большим благом для греков. «С введением непосредственного римского управления снова в некоторой степени наступил период мира и благосостояния».63) Всё это не оставляет сомнения в том, что в лице крупного немецкого историка Моммзена мы видим апологета захватнической политики римских рабовладельцев.

В развитии своей концепции Моммзен имел ряд последователей у себя на родине и за её пределами. Так, французский учёный Гастон Буасье указывает, что он много пользовался историей Рима Моммзена. Он не всегда разделял его мнение, но даже в тех местах, где расходился с ним, можно заметить влияние его идей. «В настоящее время, – говорит Буасье, – он учитель всех, изучающих Рим и его историю».64)

Интересуясь вопросами римской культуры, особенно распространением её влияния на периферии, Буасье высказывает ряд мыслей о жизни провинций, в которых совершенно отчётливо видна его зависимость от моммзеновской романофильской концепции. Буасье придерживается того мнения, что провинции в эпоху империи не страдали от римской эксплуатации, а наоборот, пользовались большим благосостоянием и даже несколько большей свободой.65) Стараясь оправдать римскую провинциальную политику, её агрессивный характер, он доказывает процветание провинций под властью Рима. «Нередко, – пишет он, – провинции рисуются несчастными, трепещущими, униженными своими завоевателями, разорёнными фиском и стонущими от безжалостности проконсулов, но такая картина совершенно фантастична. Напротив, всё, по-видимому, доказывает, что провинции были тогда и богаты и довольны... никогда ещё мир не был, если нельзя сказать, «так счастлив», то так богат: невозможно допустить, чтобы города, у которых хватало финансов, чтобы возводить такие великолепные постройки, были обобраны и доведены до нищеты римскими проконсулами, как это утверждают... Беспощадный во время борьбы, Рим опять становился милостивым после победы, лишь только ему не угрожала опасность».66)

Останавливаясь на политическом значении апофеоза императоров, Буасье подчеркивает, что культ Рима и Августа был со стороны провинциалов выражением «признательности и покорности попечительному правительству, при котором «всему миру жилось так спокойно».67)

Предвзятая точка зрения романофильских историков на внешнюю политику Рима определила тенденциозность их взглядов на римскую провинциальную систему, в которой Македонии не уделялось должного внимания.

Трёхтомная история Б. Низе, основанная на богатом фактическом материале и всестороннем использовании источников, по существу представляет собой всеобщую историю со времени потери Грецией независимости после херонейской битвы до 120 г. до н. э. В ней излагается история Греции и Македонии за 218 лет. Автор рассматривает эту историю совместно с историей Востока и Рима.68) Интересуясь, главным образом, внешнеполитическими вопросами, Низе оставляет без разрешения важнейшие проблемы римской Македонии, её провинциального устройства, социально-экономического развития.

Как и его немецкие предшественники, Низе также стоял на позициях романоцентризма, определяя историю эллинистических государств во II в. до н. э. политикой Рима.69) Его победу на Востоке он считал победой порядка над анархией и «ужасами» демократического движения.70) Однако следует отметить, что в конкретном изложении исторических фактов, под их непосредственным давлением автору в ряде случаев удалось избежать крайностей романоцентризма и дать более или менее правильный анализ взаимоотношений между Римом и эллинистическими государствами. Некоторые высказывания автора, в частности, относительно положения Македонии после завоевания её римлянами, заслуживают внимания, встречаются верные наблюдения. Особенно следует отметить то правильное положение автора при анализе нового римского порядка на македонской земле, что в основе этого порядка лежало стремление римлян ослабить Македонию и сделать её безвредной.71)

В конце XIX и начале XX вв. историческая концепция Моммзена продолжала утверждаться, чему способствовала новая обстановка, которую переживал капиталистический мир. В. И. Ленин подчеркивал, что в эпоху империализма основная идейная направленность всей буржуазной общественной мысли определяется борьбой буржуазии против идей пролетарского социализма, против марксизма, за сохранение основ капиталистического строя. Для достижения этих целей буржуазные учёные жертвуют научной истиной.72)

Реакционные тенденции буржуазной исторической мысли в это время получают особое выражение в резком выступлении против марксизма, попытках опровержения установленных им исторических закономерностей, в более усиленной модернизации исторического прошлого.

Модернизм всегда используется, главным образом, в реакционных целях, для утверждения незыблемости основ капитализма. «Нет ничего характернее для буржуа, – писал В. И. Ленин, – как перенесение черт современных порядков на все времена и народы».73) Это делается потому, что буржуа страстно хочет, чтобы его порядок был вечным, хотя он знает, что он не вечен. В этом корень всякой модернизации.

Модернизация в области македонской истории идёт по линии преувеличения роли личности, защиты и оправдания захватнических войн как со стороны Македонии, так и со стороны Рима, преуменьшения роли агрессивной римской внешней политики на Балканах.

Эти тенденции проявляются в творчестве крупнейшего знатока эллинистического периода М. Ростовцева. Сочетая в себе эпиграфиста, папиролога, археолога и нумизмата, он сумел широко и комплексно использовать все имеющиеся источники и представить в своих трудах большой фактический материал. Результатом его многолетнего труда было трёхтомное фундаментальное исследование по истории эллинистического мира, вышедшее в 1941 году.74) В предисловии к нему он заявляет, что рассматривает историю эллинизма и все исторические факты не по марксистскому образцу.75) В отличие от других буржуазных историков, Ростовцев изучает эллинизм как единство политическое и экономическое, а не только культурное. В своей работе он собрал значительные сведения об экономической жизни эллинистического мира, хотя по эллинистической Македонии они остаются довольно скудными. Но он не нашёл основной линии развития эллинистической экономики, потому что не признаёт социально-экономических формаций вообще и рабовладельческой формации в частности. На Востоке он находит феодализм, а то и империализм, в Греции – капитализм.

В этой работе Ростовцева романоцентрическая точка зрения довольно чётко прослеживается, хотя история самого Римского государства остаётся вне рамок исследования. С его точки зрения, Рим разрешал все сложные и запутанные перипетии эллинистического мира, в конце концов прервав процесс его развития. Раскрывая историю завоеваний эллинистических монархий римлянами, автор задает вопрос: как бы сложилась история эллинизма без римской интервенции? Правда, он называет такие вопросы бесплодными, однако всё же отмечает, что, по всей вероятности, эллинистический мир без римского завоевания мог бы дать больший вклад в развитие мировой цивилизации, чем тот вклад, который ему в действительности пришлось сделать.76) Вместе с тем восточную политику римлян Ростовцев рассматривает не как захватническую, а как политику, вытекающую из «бескорыстных» побуждений Рима стать гегемоном цивилизованного мира. Ростовцев считает, что действия римлян были обусловлены подозрениями о наличии захватнических тенденций у некоторых восточных государств.77) Эти подозрения будто и вынудили Рим вмешаться в дела Востока. Вмешательство привело сначала к политической изоляции Македонии, а затем к предоставлению грекам свободы. Возникшая при этом политическая анархия была результатом действий не римлян, а македоно-сирийской коалиции, державшей Рим в тревоге и страхе.78)

Под влиянием модернизаторской тенденции находится известный специалист по истории эллинизма английский учёный В. Тарн. Эллинизмом он стал заниматься давно, лет шестьдесят тому назад. Его работа по эллинистической Бактрии вышла ещё в 1902 г. В 1938 г. увидел свет его труд «Греки в Бактрии и в Индии», основанный на умелом использовании разнообразных источников. В 1941 г. в Лондоне вышло исследование Тарна «Эллинистическая цивилизация», переведённое в 1949 г. на русский язык.79) В этой работе особенно проявляются две стороны научной деятельности Тарна: глубокое исследование фактического материала и ограниченность его научной концепции.

Тарн правильно говорит, что для того, чтобы видеть эллинистическое общество в его подлинном облике, никогда не следует терять из виду его рабской основы.80) Но эта правильная мысль не всегда получает дальнейшее развитие и не подтверждается фактическим материалом работы. Автор умалчивает о классовой борьбе. Хотя у Тарна модернизация отличается от реакционного модернизма в духе Ростовцева или Карштедта, но она чувствуется у него довольно основательно. Он говорит о «банках» в период эллинизма, «стачках», «профессиональных союзах». Он говорит о феодальном землевладении и борьбе с ним в эллинистических государствах.81)

В 1948 г. вышла новая двухтомная монография Тарна «Александр Великий».82) Эта монография является расширенной переработкой написанного автором раздела об Александре Македонском в VI томе Кембриджской древней истории. Ещё в Кембриджской истории Тарн слишком идеализирует Александра, называет его Колумбом, открывшим Новый свет, считает его способным на всё героическое.83) Тарн без достаточных оснований полагает, что если бы Александр хотел, он мог бы легко покорить весь мир. Однако, подчеркивает несколько раз автор, македонский полководец не имел такого намерения. «История не имеет права приписывать Александру подобной мысли».84)

Более определённо выступает идеализация македонских завоеваний в вышеуказанной монографии. В ней Тарн сводит все македонские завоевания к истории самого Александра, которого продолжает считать изумительной личностью. Ему были свойственны благородство, милосердие, преданность дружбе, щедрость и великодушие. Идеализация Тарном Александра приводит автора не только к безосновательному оправданию всех действий македонского полководца, которые объясняются «юностью властелина», но и к совершенно произвольной оценке его политики и завоеваний. Тарн и здесь не признаёт стремления Александра к мировому господству; его завоевательная деятельность объясняется стремлением к установлению братства и единства человечества. Этот труд Тарна со всей очевидностью показывает, что мировоззрение его эволюционирует вправо. Он восхваляет британскую империю и её колониальную политику, превозносит захваты как в прошлом, так и в настоящем. Здесь Тарн уже старается вообще не упоминать о рабах, крайне преувеличивает роль личности Александра, совершенно отказывается разбирать вопрос о влиянии походов Александра на экономику эллинистических стран.

Особенно отчётливо модернизация восточных походов ощущается в американо-английской историографии, восхваляющей македонские завоевания, оправдывающей захваты и грабежи. Об этом красноречиво свидетельствует работа американского историка Робинсона «Александр Великий», вышедшая в США в 1947 году.85) В ней извращается и фальсифицируется история общественных отношений в самой Македонии, гипертрофируется роль македонских солдат в их взаимоотношениях с царём, крайне идеализируется Александр. Автор отдает все свои симпатии захватчикам, возвеличивает значение завоевания для завоёванных народов. Основная суть восточных походов Александра определяется как «встреча Востока с Западом в мировом правительстве и братстве». Эта же мысль красной нитью проходит и в работе известного английского учёного оксфордского профессора А. Тойнби, выпустившего в 1959 году исследование об эллинизме.86) Книга эта также идеализирует деятельность Александра Македонского. Автор пишет: «Александр хотел подняться над низким идеалом эллинской власти, над неэллинами к высокому идеалу братства всего человечества».87) С точки зрения Тойнби, завоевание Востока и военный триумф эллинского оружия под македонским предводительством были для эллинов сенсацией. Чувство такой сенсации можно сравнить с тем чувством, которое испытывали обитатели Западной Европы в новое время, когда они открыли Америку и морской путь в Индию вокруг мыса Доброй Надежды. Чувства же персов и их подданных он сравнивает с тем чувством, которое испытали инки и их подданные, когда кастильские завоеватели напали на них, вооружённые до зубов, с оружием, значительно превосходившим их собственное.88)

До настоящего времени в буржуазной науке эпоха Александра Македонского освещалась с двух точек зрения: психологической и военной. В обоих случаях весь интерес к македонскому царю и полководцу сосредоточивался на его личности, а не на его исторической роли. В лучшем случае эту роль расценивали, исходя из внутреннего мира самого завоевателя. Можно согласиться с Вилькеном, который утверждал, что каждый исследователь имел своего Александра и толковал его деятельность с субъективных позиций. Большинство историков, занимавшихся этой эпохой, стремилось определить её сущность главным образом из характеристики македонского царя, а не из тех социальных и политических сдвигов, которые тогда имели место на Западе и Востоке. Поэтому и не могло быть выяснено до конца как основное значение восточных походов, так и роль в них самой родины завоевателя – Македонии.

Если по проблемам эллинизма в буржуазной историографии эпохи империализма отчётливо проявляется модернизация и идеализация исторических событий, то по проблеме взаимоотношений Македонии с Римом преобладает романофильская тенденция. Она находит своё выражение в ряде работ французского учёного М. Олло.

Придерживаясь позиции Моммзена в этом вопросе, Олло решительно выступает против тех историков, которые писали о твёрдо выраженном стремлении римлян подчинить себе эллинистические страны.89) Он отрицает экспансионистские цели Рима и стремится доказать, что Рим не имел агрессивных намерений в Греции и на Востоке. Олло считает, что в последней трети III в. можно говорить об определённой враждебности некоторых эллинистических государств по отношению к Риму. Таким враждебным Риму государством являлась Македония, возглавляемая Филиппом. Олло полагает, что в это время нельзя говорить о какой-либо определённой политике Рима в отношении Греции, Македонии и других эллинистических государств.90) Тогда никаких завоевательных устремлений по отношению к Греции и Македонии не было. При рассмотрении взаимоотношений между римлянами и македонским царём Антигоном Досоном историк поясняет, что римский сенат не мог не замечать прогрессировавших успехов политики царя Антигона Досона, но не сделал никаких попыток осуществить какие-либо действия, направленные против этой политики, хотя не мог не сознавать, что успешная политика Антигона Досона восстанавливает господство Македонии в Греции и это представляет собою угрозу для жизненных интересов Рима, поскольку создаётся мощное государство на границах римских владений.91) В отношении Греции и Македонии Рим тогда не хотел проводить завоевательной политики.92) «Сенат, – пишет Олло, – не делал этого ни потому, что он не мог делать, а потому, что не хотел, и у него даже не возникало мысли об этом».93) Будучи приверженцем романоцентрической точки зрения, Олло не считает римлян агрессорами, указывает на явное их миролюбие, подчеркивает, что агрессивность была проявлена не со стороны Римского государства, а со стороны Македонии, пытавшейся вырвать у Рима Иллирию.94) Вмешательство римлян в восточные дела оказалось, по мнению Олло, «совершенно случайным», было вызвано тревогой Рима за свою судьбу перед лицом объединившихся сил Востока – Македонии и Сирии. По Олло, римляне могли уже в первой македонской войне нанести решительное поражение Македонии. Но они не желали вступать в конфликт с царями династии Антигонидов и не имели никаких завоевательных намерений в отношении Македонии.95)

«Восточными вопросами» римский сенат, как указывает Олло, начинает заниматься только во время второй македонской войны и в последующие за этой войной годы.96) Но и эта война, говорит историк, не была результатом какой-то преднамеренной политики римского сената, 97) решающую роль сыграл случай, 98) действия римлян не были результатом обдуманной политики. Рим должен был лишь обеспечить себе контроль над жизненно важной для него Иллирией.99) Политикой самозащиты объясняет автор позиции римлян в т. н. первой македонской войне. Олло преувеличивает роль Рима, представляя его решающей силой в международных отношениях Средиземноморья на рубеже III–II вв. до н. э., отказывая Греции, Македонии, Сирии и другим государствам в праве иметь свою собственную политику, свои задачи в этой области.100)

Олло заканчивает свою книгу следующими словами: «По отношению к римлянам неправильно то изречение, что всё развивается с закономерной последовательностью».101) Это симптоматично. Буржуазная историческая наука, отрицая историческую закономерность, старается изобразить историю как «хаос случайностей», а исторические факты как изолированные явления, не связанные с определённой исторической ступенью общественного развития.

Стремление буржуазных исследователей к модернизации, отрицание ими законов общественного развития приводит их к тому, что они не ищут закономерностей в историческом процессе, а заменяют их исследованием отдельных фактов, деятельности отдельных личностей.

Ещё Эдуард Мейер в историография античности проводил мысль о том, что история человеческого общества – это цепь никогда не прекращающихся конфликтов между обществом и руководящими личностями. Личность строит историю. Исходя из этого, Мейер делал ложный вывод о том, что развитие не знает закономерностей и исторических законов; историческое значение личностей (царей) крайне преувеличивается. Так, упомянутый уже нами Арн. Тойнби, гипертрофируя роль личности, подчеркивает, что исторические события в македонской истории зависели от власти македонского царя, от его личной способности управлять. Если трон, говорит он, был занят царём, одарённым политическими способностями, даром политического предвидения и, прежде всего, сильной волей, Македония могла сама проявлять своё политическое самосознание несмотря на свою социальную и культурную отсталость. Если же её царь оказывался несовершеннолетним или ничтожеством в политическом отношении, то в ней должно было устанавливаться состояние анархии и наблюдаться политическое истощение. Таким образом, согласно Тойнби, судьбы Македонии в значительной степени зависели от случая.102) Этот случай благоприятствовал Македонии, так как в критические моменты македонской истории на троне оказывались люди с характером. Такими людьми с исключительными способностями он считает Александра I, Пердикку и его сына Архелая. Гениальными людьми были Филипп II и его сын Александр. Оба они, по утверждению историка, несомненно выделились бы на любом жизненном пути, в любое время и в любом месте. Но Филиппу повезло в том отношении, что он вступил на македонский престол как раз после того, как закончился краткий период господства Фив в эллинском мире. Александру повезло в том, что он унаследовал ту власть, которую создал его отец.103) Успехи Филиппа историк объясняет только его характером. По энергии, сильной воле, настойчивости и терпению Филипп сравнивается с Августом, совершившим аналогичное дело для эллинского мира в более широком масштабе и с более продолжительными результатами.104) Другой причиной успеха Филиппа, считает автор, явилось, что он обдуманно усвоил цивилизацию эллинского мира, которому наследовал, подчинив его своей воле. Сама история, лишенная объективных закономерностей, превращается у Тойнби в нелепую игру судьбы, произвол великих личностей.105) Отсутствие в современной буржуазной историографии даже попыток осмысления основных этапов исторического развития Македонии в эллинистическое римское время, появление отдельных монографий, посвящённых македонским царям, нельзя считать явлением случайным. Характерно, что именно Морис Олло – крупнейший знаток эллинизма, ещё в 1913 году указал на необходимость написания серии монографий о деятельности различных монархов эллинистической эпохи. В 1912 г. в Германии вышла в свет докторская диссертация Вальтера Беттингена, посвящённая македонскому царю Антигону Досону.106) В следующем году немецкий учёный Пауль Гейланд издал свою докторскую диссертацию о царе Персее, 107) английский историк Тарн – монографию об Антигоне Гонате.108) Этому же сюжету посвятил своё исследование немецкий учёный Фельмак.109) В 1930 г. появилось исследование английского историка Уолбенка о Филиппе V.110) В 1954 г. в Италии, в Палермо и Риме, были опубликованы две монографии, посвящённые Антигону Досону и Персею.111)

В основном все они построены по одному плану. Это особенно наглядно можно проследить на двух работах о деятельности последнего македонского царя, вышедших в разное время и в разных странах. Так, сочинение, написанное П. Гейландом в Германии, содержит небольшое введение, после чего излагается взгляд на правление Персея, его домогание власти, македонские войны на Балканах и с Римом. Такое же, по существу, построение работы по этому вопросу и у итальянского учёного П. Мелони, разница, может быть, только в том, что он привлёк большой фактический материал.

Уже в первой работе Беттингена крайне идеализируется Антигон Досон. Известно, что после Спарты один из любимцев македонского царя Антигона Досона Аполлофан высказал мнение, что счастье царя Македонии можно сравнить только со счастьем Александра Великого.112) По этому поводу Беттинген замечает, что если мы примем во внимание, какое трудное положение было у Антигонидов в третьем столетии, если мы вспомним про то безрадостное положение, в котором Антигон Досон очутился в самом начале своего царствования, то мы никак не можем признать преувеличенным мнение этого льстеца.113) Очень высоко оцениваются личные качества македонского царя: по мнению автора, он совсем не был таким человеком, который стремится к недостижимым целям и позволяет управлять собой каким-либо влиянием данного момента. Антигон каждый раз правильно оценивал пути внешней политики и от одного шага переходил к другому, пока не добивался своей цели. Беттинген считает, что после смерти Антигона Досона Македония стояла на такой высоте могущества, которой она никогда не могла достичь после смерти Александра Македонского. Но созданное Антигоном Досоном дело было слишком тесно связано с его личностью и оказалось ещё слишком молодым для того, чтобы могло сохраниться и после его преждевременной смерти.

Более подробно в серии вышеуказанных работ излагается деятельность македонского царя Филиппа V, при долголетнем правлении которого Македония и Рим выступили как два соперника в районе Средиземноморья. В этом отношении известный интерес приобретает исследование б. преподавателя латинского языка в Ливерпульском университете Уолбенка «Филипп V, царь Македонии», получившее в 1939 г. в Кембридже премию и изданное в 1940 году. В этой работе автор не даёт глубокого анализа социальных, экономических, политических и культурных процессов, происходивших в македонском обществе при Филиппе V. Книга представляет собой собрание различных фактов, относящихся к этой эпохе. При этом автор касается преимущественно военной истории: почти вся книга посвящена описанию различных войн, в которых участвовала Македония во времена Филиппа V.

Нельзя признать правильным утверждение автора о том, что Македония после Александра Македонского переживала период расцвета, вызванного тем, что войны привели к обогащению определённых слоёв населения, устраняли излишки населения и что новая династия Антигонидов мало отличалась по своей крови и языку от Филиппа II и от своего народа.114) В действительности восточные походы Александра имели на дальнейшее развитие Македонского государства не столько положительное, сколько пагубное влияние.

Известный интерес представляет точка зрения Уолбенка на взаимоотношения греко-эллинистического мира с Римом. Эти взаимоотношения видоизменялись в зависимости от соотношения сил в странах Средиземноморья. Автор указывает, что, когда летом 221 года Филипп стал во главе правления Македонии, в других эллинистических царствах произошли большие перемены.115) В Египте умирает Птолемей Эвергет, и египетский трон переходит к его сыну, отмеченному признаками вырождения, Птолемею Филопатру. За два года перед этим трон Сирии переходит к другому мальчику, Антиоху III. В это время Рим был вовлечён в длительную борьбу с Карфагеном. Таким образом, делает вывод Уолбенк, на Западе не было ещё реальной угрозы для Македонии и римская опасность – это только «облачко на горизонте».116) Филипп, однако, кардинально меняет свои планы, когда узнаёт о разгроме римлян Ганнибалом при Тразименском озере. Он оставляет Грецию и уделяет всё своё внимание иллирийским делам – сфере римских интересов на Балканах.117) Он хочет покончить с римским влиянием в Иллирии и в борьбе с иллирийским царьком Скердилайдесом ищет поддержки у Деметрия Фаросского.118) Наконец, к последнему периоду гражданской войны Филипп добивается для Македонии полного военного и политического преобладания на Балканском полуострове.119) В это время Филипп переходит к открытой борьбе с Римом и даже помышляет о вторжении в Италию, от чего он отказывается после битвы при Каннах.120) Постепенно римляне собирают силы и становятся всё большей угрозой для Македонии. Однако, указывает Уолбенк, положение Рима в момент продолжающейся борьбы с Карфагеном заставляло римлян искать мира с Филиппом.121)

Из всего этого явствует, что агрессивной стороной в конфликте между Македонией и Римом на первом этапе была Македония. Рим тогда явился стороной обороняющейся и в трудных условиях своего существования искал даже мира с Филиппом. Автор становится на сторону римлян и истолковывает их действия на Балканах как оборонительные. Их активное вмешательство в восточные дела в 210 г. до н. э. объясняется тем, что в это время сговор Филиппа с Антиохом создает угрозу для Рима.122) Лишь после победы римской армии над Антиохом Филипп начинает бояться интригующих против него римлян.123)

Пятая глава монографии Уолбенка называется «Оборона». Она посвящена борьбе римлян с Филиппом V во второй македонской войне. Само название показывает, что здесь наступающей стороной уже становится Рим.

При общей характеристике Филиппа, автор придает большое значение фактору наследственности. В Филиппе всю его жизнь «громко говорила кровь гордого Пирра». Первоклассный солдат, он, однако, не был большим государственным деятелем или даже большим полководцем.124) Считая Филиппа сильной личностью, пользовавшейся уважением в македонском народе, автор тем не менее принижает значение македонского царя в истории своей страны.125) Его сорокадвухлетнее управление характеризуется многими неудачами. Наибольшей иронией истории, говорит Уолбенк, является то, что Филипп, начавший свою деятельность как «любимчик греков» и пытавшийся образовать мощную империю, занял своё место во всемирной истории не благодаря этому, а благодаря тому, что он явился проводником римских легионов в Грецию, в страны Балканского полуострова, в Малую Азию и далее на Восток.

Уолбенк всюду выпячивает роль Рима. Он оставляет в стороне социальную сторону вопроса и сводит все события лишь к внешнеполитической истории, априори, признавая решающую роль Рима в делах Греции и Востока.126)

Романофильская тенденция прослеживается и в работе Мелони о Персее. Отношение римского сената к Македонии рассматривается как корректная вежливость, в то время как политика македонского царя оценивается как политика обмана и лжи, как политика, исключавшая возможность соглашения между Персеем и Римом.127)

Как видим, судя по сказанному выше, в буржуазной историографии совершенно отчётливо проявляются, с одной стороны, стремление возвеличивать личность, с другой – оправдать агрессивную политику Рима на Балканах.

Успешно работают над историей римской Македонии античники балканских стран. Много сделали в этом направлении югославские учёные. Обилие археологических и эпиграфических памятников, найденных на территории Вардарской Македонии, используется ими в их исторических и филологических исследованиях. Особая роль в изучении данной проблемы принадлежит акад. Н. Вуличу, которому наука обязана не только изучением культуры Требениште, но и систематизацией античных памятников. Составленная им археологическая карта имеет и до сих пор большое значение.128)

Над вопросами македонской истории эпохи римского господства усиленно работает в последнее десятилетие профессор Белградского университета Ф. К. Папазоглу. Большой интерес представляют её исследования в области македонских городов римского времени. Этой тематике она посвятила докторскую диссертацию. В связи с работой над диссертацией Ф. К. Папазоглу опубликовала ряд статей, в которых очень широко использован эпиграфический материал. В 1951 г. она посвящает статью древнему городу Стоби, где на основании тонкого изучения надписей определено время его превращения в римскую колонию, сделана попытка при помощи археологических данных определить датировку театра в Стоби.129)

Интерпретация некоторых надписей дала возможность Ф. К. Папазоглу в 1953–1954 гг. уточнить как топографию отдельных городов, так и некоторые стороны их политической жизни. Наряду с интерпретацией надписей Ф. К. Папазоглу продолжала изучать историю македонских городов. Интересной является её статья «Эйон-Амфиполь-Хрисополь».130) Геродот упоминает Эйон как персидскую крепость. По Фукидиду, она была базой афинян для их неоднократных попыток утвердиться в области Стримона. Эйон никогда не был независимым городом; после завоевания Амфиполя вошёл в пределы территории этого города. Разрушенный афинянами, он больше не восстанавливался. Последующие источники никогда не называют его, даже тогда, когда говорят об Амфиподе.

Папазоглу показала, что Амфиполь – предмет спора между афинянами, пелопоннессцами и македонянами конца V и первой половины IV в. – сохранил под македонским господством своё экономическое и стратегическое значение. Даже после битвы при Пидне он обладал формальной автономией в качестве вольного города. В римскую эпоху его территория расширилась и, кроме Эйона, охватила многие другие, мелкие, соседние города. Последние упоминания об Амфиполе говорят о том, что этот город был епископской резиденцией. В средние века он больше не существовал. С X–XIV вв. вместо древнего города Эйона упоминается Хрисополь, который был морским портом. В византийскую эпоху он считался самым важным городом Стримонской области.

Более обстоятельным является исследование по истории Гераклеи и Пелагонии, завершенное Папазоглу в 1954 году.131) Во всеоружии эпиграфических данных и античных источников автор выступает против установившегося мнения большинства исследователей о тождестве Гераклеи линкестов с Пелагонией. Эти две македонские области, которые нельзя отождествлять, стали лишь эквивалентными в византийское время.

Как уже было отмечено, в 1957 г. вышел большой труд Ф. К. Папазоглу по истории македонских городов в римское время. Эта солидная работа о возникновении, продолжительности существования и административном положении македонских городов в эпоху римского господства относится, главным образом, к македонской исторической географии и топографии. Она построена на большой источниковедческой и историографической базе. Разнообразные виды источников с учётом различных их контроверз используются в критическом плане. С большим вниманием Ф. К. Папазоглу относится к своим предшественникам, о чём можно судить по глубокому анализу литературы вопроса. В упрёк ей можно поставить недостаточное знание русской литературы и ограничение её обзора только произведением А. Б. Рановича. Знакомство с трудами акад. С. А. Жебелёва и О. В. Кудрявцева, несомненно, обогатило бы её представление о разработке отдельных проблем римской Македонии в нашей науке.

Автор выступает против традиционного мнения о том, что города не были свойственны македонянам, что они противны их духу и образу жизни. В свете новых данных Ф. К. Папазоглу показывает несостоятельность широко распространённой точки зрения Куна, Моммзена, Ростовцева, Ларсена, Рановича о том, что Македония оставалась даже в римскую эпоху мало урбанизованной страной. Акцентируя внимание на том, что Македонское государство развивалось в других общественно-экономических условиях, чем греческие государства, автор приходит к правильному выводу, что в условиях македонской монархии не могло быть места для полиса. В работе рассматривается развитие городской жизни с середины IV в., когда «греческий полис переживал глубокий кризис, а разложившаяся политейя не могла ни проникнуть в Македонию, ни оставить там своих корней».132) Только в эллинистическую эпоху городам было представлено местное самоуправление. В источниках упоминается более сотни македонских городов, большинство из которых являлись полисами эллинистического и римского типа. Многие из этих полисов находились во внутренней части страны, где, согласно традиционному мнению, всего менее можно было их ожидать. Автор приводит убедительные доказательства того факта, что, несмотря на разорения, вызываемые войнами, городская жизнь в римской Македонии прогрессировала. Уже в эту эпоху нельзя говорить о контрасте между Македонией, страной крестьян и пастухов, и Грецией, страной преимущественно полисов. Автор указывает, что крупные городские центры Македонии, как Фессалоники, Филиппы, Берройя, Стоби, имели культурную жизнь не менее интенсивную, чем у большинства греческих городов. Точно также нельзя больше противопоставлять в этой эпохе урбанизованную прибрежную часть Македонии её внутренней сельской части. Многочисленные прибрежные города были разрушены или потеряли всякое значение, тогда как во внутренней части страны воздвигались новые цветущие города.

Тщательно анализируя источники, Ф. К. Папазоглу проследила административную реорганизацию в управлении македонскими городами, которую проводили римляне на всём протяжении существования Македонской провинции. Она показала, как менялись центральная администрация и территориальные границы этой провинции. Особенно ценным является установление автором более или менее точных этнических и территориальных границ четырёх македонских областей.133) Начиная с 167 г. до н. э. и до конца античности, административные границы Македонии часто менялись и, обычно, не совпадали с этническими границами. Эти изменения автор рассматривает в трёх разделах: 1) границы Македонии 167 г. после её подчинения римской власти; 2) границы Македонии как римской провинции от 148 г. до н. э. до 297 г. н. э; 3) границы Македонии в поздней империи, то есть по наиболее характерным в развитии муниципальной системы в Македонии периодам. Интересными и важными представляются выводы о провинциях Macedonia Salutaris и Macedonia Secunda, существовавших в IV и V вв. н. э.

С большой скрупулезностью в работе изучаются македонские города по отдельным областям: Нижней Македонии, Верхней Македонии, Восточной Пеонии, Восточной Македонии, Халкидике. В настоящее время каждый исследователь, занимающийся историей Македонии в римское время, не сможет обойтись без фундаментальных исследований Ф. К. Папазоглу.

Вопросы македонской истории затрагивались также в общей работе по истории народов Югославии, изданной в Белграде в 1953 году.134) Особый интерес для нас имеет вторая глава книги «Наша земля в римское время», написанная Клеменц д-ром Иосипом, профессором университета в Любляни, и Гестрином Фердо, профессором высшей педагогической школы в том же городе.135) В этой главе исследуются причины утверждения римской власти на территории Югославии, организация римского управления, сущность римского господства в императорское время.136)

Проблемы римской Македонии являются предметом изучения Сербской академии наук, Белградского и Македонского университетов.

В трудах болгарских историков намечается интерес к источниковедческим вопросам темы. В этой связи следует отметить работу Янко Тодорова, рассматривающую сочинение Тита Ливия как источник по истории Македонии, Пеонии и Фракии.137)

Изучение римской Македонии в настоящее время идёт под знаком обобщения результатов больших археологических открытий в балканских странах, без чего невозможно создать историю Македонии в эпоху римского могущества на Балканах.

* * *

Нет ни одной специальной работы о римской Македонии в советской исторической науке, хотя советскими историками создано значительное количество трудов о провинциальной политике Рима, социально-экономическом строе отдельных провинций, об освободительных движениях провинциального населения против римского владычества.138)

Отдельные вопросы нашей тематики рассматриваются в докторской диссертации П. Н. Таркова, посвящённой взаимоотношениям греко-эллинистического мира с Римом на рубеже III–II вв. до н. э. В этом исследовании первая и вторая македонские войны изучаются на фоне внутренних противоречий внутри греко-эллинистического мира.139) Основное внимание уделяется вопросам дипломатии и международным отношениям.

В своей работе П. Н. Тарков в борьбе с романоцентризмом последовательно проводит мысль о том, что основными, определяющими в ходе исторического процесса рубежа III–II вв. до н. э. были события и дела не «извечн