Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






  • Глава двенадцатая. – Ба, ба, ба! что это за изгнание?






    – Ба, ба, ба! что это за изгнание? – вопросил он у Бизюкиной, протирая свои слегка заспанные глаза.

    – Ничего, это один… глупый человек, который к нам прежде хаживал, – отвечала та, покидая Препотенского.

    – Так за что же теперь его вон, – что он такое сневежничал?

    – Решительно ничего, совершенно ничего, – отозвался учитель.

    Термосесов посмотрел на него и проговорил:

    – Да вы кто же такой?

    – Учитель Препотенский.

    – Чем же вы ее раздражили?

    – Да ровно ничем-с, ровно ничем.

    – Ну так идите назад, я вас помирю.

    Препотенский сейчас же вернулся.

    – Почему же вы говорите, что он будто глуп? – спросил у Бизюкиной Термосесов, крепко держа за обе руки учителя. – Я в нем этого не вижу.

    – Да, разумеется-с, поверьте, я решительно не глуп, – отвечал, улыбаясь, Варнава.

    – Совершенно верю, и госпожу хозяйку за такое обращение с вами не похвалю. Но пусть она нам за это на мировую чаю даст. Я со сна чай иногда употребляю.

    Хозяйка ушла распорядиться чаем.

    – А вы, батюшка учитель, сядьте-ка, да потолкуемте! Вы, я вижу, человек очень хороший и покладливый, – начал, оставшись с ним наедине, Термосесов и в пять минут заставил Варнаву рассказать себе все его горестное положение и дома и на полях, причем не были позабыты ни мать, ни кости, ни Ахилла, ни Туберозов, при имени которого Термосесов усугубил все свое внимание; потом рассказана была и недавнишняя утренняя военная история дьякона с комиссаром Данилкой.

    При этом последнем рассказе Термосесов крякнул и, хлопнув Препотенского по колену, сказал потихоньку:

    – Так слушайте же, профессор, я поручаю вам непременно доставить мне завтра утром этого самого мещанина.

    – Данилку-то?

    – Да; того, что дьякон обидел.

    – Помилуйте, да это ничего нет легче!

    – Так доставьте же.

    – Утром будет у вас до зари.

    – Именно до зари. Нет; вы, я вижу, даже молодчина, Препотенский! – похвалил Термосесов и, братясь к возвратившейся в это время Бизюкиной, добавил: – Нет, мне он очень нравится, а если он меня с попом Туберозовым познакомит, то я его даже совсем умником назову.

    – Я его терпеть не могу и сам не советую с ним знакомиться, – лепетал Варнава, – но если вам это нужно…

    – Нужно, друг, нужно.

    – В таком случае пойдемте на вечер к исправнику, там вы со всеми нашими познакомитесь.

    – Пожалуй; я куда хочешь пойду, только ведь надо чтобы позвали.

    – О, ничего нет этого легче, – перебил учитель и изложил самый простой план, что он сейчас пойдет к исправнице и скажет ей от имени Дарьи Николаевны, что она просит позволения прийти вечером с приезжим гостем.

    – Препотенский, приди, я тебя обниму! – воскликнув Термосесов.

    – Да-с, – продолжал радостный учитель. – И они сами еще все будут довольны, что у них будет новый гость, а вы там сразу познакомитесь не только с Туберозовым, но и с противным Ахилкой и с предводителем.

    – Препотенский! подойди сюда, я тебя поцелую! – воскликнул Термосесов, и когда учитель встал и подошел к нему, он действительно его поцеловал и, завернув налево кругом, сказал: – Ступай и действуй!

    Гордый и совершенно обольщенный насчет своей репутации, Варнава схватил шапку и убежал.

    Через час времени, проведенный Термосесовым в разговоре с Бизюкиной о том, что ни одному дураку на свете не надо давать чувствовать, что он глуп, учитель явился с приглашением для всех пожаловать на вечер к Порохонцеву и при этом добавил:

    – А что касается интересовавшего вас мещанина Данилки, то я его уже разыскал, и он в эту минуту стоит у ворот.

    Термосесов, еще раз поощрив Варнаву всякими похвалами, встал и, захватив с собою учителя, велел ему провести себя куда-нибудь в укромное место и доставить туда же и Данилку.

    Препотенский свел Измаила Петровича в пустую канцелярию акцизника и поставил перед ним требуемого мещанина.

    – Здравствуйте, гражданин, – встретил Данилку Термосесов. – Как вас на сих днях утром обидел здешний дьякон?

    – Никакой обиды не было.

    – Как не было? Вы говорите мне прямо все, смело и откровенно, как попу на духу, потому что я друг народа, а не враг. Ахилла-дьякон вас обидел?

    – Нет, обиды не было. Это мы так промеж себя всё уже кончили.

    – Как же можно все это кончить? Ведь он вас за ухо вел по улице?

    – Так что же такое? Глупость все это!

    – Как глупость? Это обида. Вы размыслите, гражданин, – ведь он вас за ухо драл.

    – Все же это больше баловство, и мы в этом обиды себе не числим.

    – Как же, гражданин, не числите? Как же не числите такой обиды? Ведь это, говорят, было почти всенародно?

    – Да, всенародно же-с, всенародно.

    – Так вы должны на это жалобу подать!

    – Кому-с?

    – А вот этому князю, что со мною приехал.

    – Так-с.

    – Значит, подаете вы жалобу или нет?

    – Да на какой предмет ее подавать-с?

    – Сто рублей штрафу присудят, вот на какой предмет.

    – Это точно.

    – Так вы, значит, согласны. Ну, и давно бы так. Препотенский! садись и строчи, что я проговорю.

    И Термосесов начал диктовать Препотенскому просьбу на имя Борноволокова, просьбу довольно краткую, но кляузную, в которой не было позабыто и имя протопопа, как поощрителя самоуправства, сказавшего даже ему, Даниле, что он воспринял от дьякона достойное по своим делам.

    – Подписывай, гражданин! – крикнул Термосесов на Данилку, когда Препотенский дописал последнюю строчку.

    Данилка встрепенулся.

    – Подписывайте, подписывайте! – внушал Термосесов, насильно всовывая ему в руку перо, но «гражданин» вдруг ответил, что он не хочет подписывать жалобу.

    – Что, как не хотите?

    – Потому я на это не согласен-с.

    – Как не согласен! Что ты это, черт тебя побери! То молчал, а когда просьбу тебе даром написали, так ты не согласен.

    – Не согласен-с.

    – Что, не целковый ли еще тебе за это давать, чтобы ты подписал? Жирен, брат, будешь. Подписывая сейчас!

    И Термосесов, схватив его сердито за ворот, потащил к столу.

    – Я… как вашей милости будет угодно, а я не подпишу, – залепетал мещанин и уронил нарочно перо на пол.

    – Я тебе дам «как моей милости угодно»! А не угодно ли твоей милости за это от меня получить раз десять по рылу?

    Испуганный «гражданин» рванулся всем телом назад и залепетал:

    – Ваше высокородие, смилуйтесь, не понуждайте! Ведь из моей просьбы все равно ничего не будет!

    – Это почему?

    – Потому что я уже хотел один раз подавать просьбу, как меня княжеский управитель Глич крапивой выпорол, что я ходил об заклад для исправника лошадь красть, но весь народ мне отсоветовал: «Не подавай, говорят, Данилка, станут о тебе повальный обыск писать, мы все скажем, что тебя давно бы надо в Сибирь сослать». Да-с, и я сам себя даже достаточно чувствую, что мне за честь свою вступаться не пристало.

    – Ну, это ты сам себе можешь рассуждать о своей чести как тебе угодно…

    – И господа чиновники здешние тоже все знают…

    – И пусть их знают, все твои господа здешние чиновники, а мы не здешние, мы петербургские. Понимаешь? – из самой столицы, из Петербурга, и я приказываю тебе, сейчас подписывай, подлец ты треанафемский, без всяких рассуждений, а то… в Сибирь без обыска улетишь!

    И при этом могучий Термосесов так сдавил Данилку одною рукой за руку, а другою за горло, что тот в одно мгновенье покраснел, как вареный рак, и едва прохрипел:

    – Ради господа освободите! Все что угодно подпишу!

    И вслед за сим, перхая и ежась, он нацарапал под жалобой свое имя.

    Термосесов тотчас же взял этот лист в карман и, поставив пред носом Данилки кулак, грозно сказал:

    – Гражданин, ежели ты только кому-нибудь до времени пробрешешься, что ты подал просьбу, то…

    Данилка, продолжая кашлять, только отмахнулся перемлевшею рукой.

    – Я тебе, бездельнику, тогда всю рожу растворожу, щеку на щеку помножу, нос вычту и зубы в дроби превращу!

    Мещанин замахал уже обеими руками.

    – Ну а теперь полно здесь перхать. Алё маршир в двери! – скомандовал Термосесов и, сняв наложенный крючок с дверей, так наподдал Данилке на пороге, что тот вылетел выше пригороженного к крыльцу курятника и, сев с разлету в теплую муравку, только оглянулся, потом плюнул и, потеряв даже свою перхоту, выкатился на четвереньках за ворота.

    Препотенский, увидя эту расправу, взрадовался и заплескал руками.

    – Чего ты? – спросил Термосесов.

    – Вы сильнее Ахилки! С вами я его теперь не боюсь.

    – Да и не бойся.






    © 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
    Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
    Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.