Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






  • Глава десятая. Ревизор еще не спал, когда к нему возвратился его счастливый секретарь.






    Ревизор еще не спал, когда к нему возвратился его счастливый секретарь.

    Одетый в белую коломянковую жакетку, сиятельный сопутник Термосесова лежал на приготовленной ему постели и, закрыв ноги легким пледом, дремал или мечтал с опущенными веками.

    Термосесов пожелал удостовериться, спит его начальник или только притворяется спящим, и для того он тихо подошел к кровати, нагнулся к его лицу и назвал его по имени.

    – Вы спите? – спросил его Термосесов.

    – Да, – отвечал Борноволоков.

    – Ну где ж там да? Значит не спите, если откликаетесь.

    – Да.

    – Ну, это и выходит нелепость.

    Термосесов отошел к другому дивану, сбросил с себя свой сак и начал тоже умащиваться на покой.

    – А я этим временем, пока вы здесь дремали, много кое-что обработал, – начал он, укладываясь.

    Борноволоков в ответ на это опять уронил только одно да, но «да» совершенно особое, так сказать любопытное да с оттенком вопроса.

    – Да, вот-с как да, что я, например, могу сказать, что я кое-какие преполезнейшие для нас сделал открытия.

    – С этою дамой?

    – С дамой? Дама – это само по себе, – это дело междудельное! Нет-с, а вы помните, что я вам сказал, когда поймал вас в Москве на Садовой?

    – Ох, да!

    – Я вам сказал: «Ваше сиятельство, премилостивейший мой князь! Так со старыми товарищами нельзя обходиться, чтоб их бросать: так делают только одни подлецы». Сказал я вам это или не сказал?

    – Да, вы это сказали.

    – Ага! вы помните! Ну так вы тоже должны помнить как я вам потом развил мою мысль и доказал вам, что вы, наши принцы é galité, [7] обратясь теперь к преимуществам своего рода и состояния по службе, должны не задирать носов пред нами, старыми монтаньярами и бывшими вашими друзьями. Я вам это все путем растолковал.

    – Да, да.

    – Прекрасно! Вы поняли, что со мной шутить плохо и были очень покладисты, и я вас за это хвалю. Вы поняли, что вам меня нельзя так подкидывать, потому что голод-то ведь не свой брат, и голодая-то мало ли кто что может припомнить? А у Термосесова память первый сорт и сметка тоже водится: он еще, когда вы самым красным революционером были, знал, что вы непременно свернете.

    – Да.

    – Вы решились взять меня с собою вроде письмоводителя… То есть, если по правде говорить, чтобы не оскорблять вас лестию, вы не решились этого сделать, а я вас заставил взять меня. Я вас припугнул, что могу выдать ваши переписочки кое с кем из наших привислянских братий.

    – Ох!

    – Ничего, князь: не вздыхайте. Я вам что тогда сказал в Москве на Садовой, когда держал вас за пуговицу и когда вы от меня удирали, то и сейчас скажу: не тужите и не охайте, что на вас напал Термосесов. Измаил Термосесов вам большую службу сослужит. Вы вон там с вашею нынешнею партией, где нет таких плутов, как Термосесов, а есть другие почище его, газеты заводите и стремитесь к тому, чтобы не тем, так другим способом над народишком инспекцию получить.

    – Да-с.

    – Ну так никогда вы этого не получите.

    – Почему?

    – Потому что очень неискусны: сейчас вас патриоты по лапам узнают и за вихор да на улицу.

    – Гм!

    – Да-с; а вы бросьте эти газеты да возьмитесь за Термосесова, так он вам дело уладит. Будьте-ка вы Иван Царевич, а я буду ваш Серый Волк.

    – Да, вы Серый Волк.

    – Вот оно что и есть: я Серый Волк, и я вам, если захочу, помогу достать и златогривых коней, и жар-птиц, и царь-девиц, и я учиню вас вновь на господарстве.

    И с этим Серый Волк, быстро сорвавшись с своего логова, перескочил на кровать своего Ивана Царевича и тихо сказал:

    – Подвиньтесь-ка немножко к стене, я вам кое-что пошепчу.

    Борноволоков подвинулся, а Термосесов присел к нему на край кровати и, обняв его рукой, начал потихоньку речь:

    – Хлестните-ка по церкви: вот где язва! Ею набольших-то хорошенько пугните!

    – Ничего не понимаю.

    – Да ведь христианство равняет людей или нет? Ведь известные, так сказать, государственные люди усматривали же вред в переводе Библии на народные языки. Нет-с, христианство… оно легко может быть толкуемо, знаете, этак, в опасном смысле. А таким толкователем может быть каждый поп.

    – Попы у нас плохи, их не боятся.

    – Да, это хорошо, пока они плохи, но вы забываете-с, что и у них есть хлопотуны; что, может быть и их послобонят, и тогда и попы станут иные. Не вольготить им нужно, а нужно их подтянуть.

    – Да, пожалуй.

    – Так-с; стойте на том, что все надо подобрать и подтянуть, и благословите судьбу, что она послала вам Термосесова, да держитесь за него, как Иван Царевич за Серого Волка. Я вам удеру такой отчет, такое донесение вам сочиню, что враги ваши, и те должны будут отдать вам честь и признают в вас административный гений.

    Термосесов еще понизил голос и заговорил:

    – Помните, когда вы здесь уже, в здешнем губернском городе, в последний раз с правителем губернаторской канцелярии, из клуба идучи, разговаривали, он сказал, что его превосходительство жалеет о своих прежних бестактностях и особенно о том, что допустил себя до фамильярности с разными патриотами.

    – Да.

    – Помните, как он упоминал, что его превосходительству один вольномысленый поп даже резкостей наговорил.

    – Да.

    – А ведь вот вы небось не спохватились, что этот поп называется Туберозов и что он здесь, в этом самом городе, в котором вы растягиваетесь, и решительно не будете в состоянии ничего о нем написать.

    Борноволоков вдруг вскочил и, сев на кровати, спросил:

    – Но как вы можете знать, что мне говорил правитель канцелярии?

    – А очень просто. Я тогда потихоньку сзади вас шел. 3а вами ведь не худо присматривать. Но теперь не в этом дело, a вы понимаете, мы с этого попа Туберкулова начнем свою тактику, которая в развитии своем докажет его вредность, и вредность вообще подобных независимых людей в духовенстве; а в окончательном выводе явится логическое заключение о том, что религия может быть допускаема только как одна из форм администрации. А коль скоро вера становится серьезною верой, то она вредна, и ее надо подобрать и подтянуть. Это будет вами первыми высказанная мысль, и она будет повторяться вместе с вашим именем, как повторяются мысли Макиавелли и Меттерниха. Довольны ли вы мною, мой повелитель?

    – Да.

    – И уполномочиваете меня действовать?

    – Да.

    – То есть как разуметь это «да»? Значит ли оно, что вы этого хотите?

    – Да, хочу.

    – То-то! А то ведь у вас «да» значит и да и нет.

    Термосесов отошел от кровати своего начальника и добавил:

    – А то ведь… нашему брату, холопу, долго бездействовать нельзя: нам бабушки не ворожат, как вам, чтобы прямо из нигилистов в сатрапы попадать. Я и о вас, да и о себе хлопочу; мне голодать уже надоело, а куда ни сунешься, все формуляр один: «красный» да «красный», и никто брать не хочет.

    – Побелитесь.

    – Белил не на что купить-с.

    – Зачем вы в Петербурге в шпионы себя не предложили?

    – Ходил-с и предлагал, – отвечал беззастенчиво Термосесов, – но с нашим нынешним реализмом-то уже все эти выгодные вакансии стали заняты. Надо, говорят, прежде чем-нибудь зарекомендоваться.

    – Так и зарекомендуйтесь.

    – Дайте случай способности свои показать; а то, ей-богу, с вас начну.

    – Скот, – прошипел Борноволоков.

    – Мм-м-м-м-у-у-у! – замычал громко Термосесов.

    Борноволоков вскочил и, схватясь в ужасе за голову, спросил:

    – Это еще что?

    – Это? это черный скот мычит, жратвы просит и приглашает белых быть с ним вежливее, – проговорил спокойно Термосесов.

    Борноволоков скрипнул в досаде зубами и завернулся молча к стене.

    – Ага! вот этак-то лучше! Смирись, благородный князь, и не кичись своею белизной, а то так тебя разрисую, что выйдешь ты серо-буро-соловый, в полтени голубой с крапинами! Не забывай, что я тебе, брат, послан в наказанье; я терн в листах твоего венца. Носи меня с почтеньем!

    Умаянный Борноволоков задушил вздох и притворился спящим, а торжествующий Термосесов без притворства заснул на самом деле.






    © 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
    Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
    Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.