💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Радикальная постмодернистская социальная теория: Жан Бодрийяр

Если Джеймсон — один из довольно умеренных социальных постмодернистских теоретиков, то Жан Бодрийяр — один из наиболее радикальных и неистовых пред­ставителей данного направления. В отличие от Джеймсона, Бодрийяр получил социологическое образование, однако его творчество давно вышло за границы данной дисциплины; действительно, оно не сдерживается какими-либо дисцип­линарными рамками, и Бодрийяр в любом случае вообще отрицал само понятие дисциплинарных границ.

Следуя Келлнеру (Kellner, 1989d; готовится к изданию), мы сделаем краткий об­зор эволюции творчества Бодрийяра. Для его ранних работ, восходящих к 1960-м гг., была характерна модернистская (Бодрийяр не использовал термин «постмодер­низм» вплоть до 1880-х гг.) и марксистская ориентация. В своих ранних произве­дениях Бодрийяр разрабатывал марксистскую критику общества потребления. Уже на эти произведения существенный отпечаток наложили лингвистика и се­миотика, из-за чего Келлнер утверждает, что раннее творчество Бодрийяра луч­ше всего рассматривать как «семиологическое дополнение к теории политической экономии Маркса». Однако это случилось незадолго до того, как Бодрийяр начал подвергать марксистский подход (а также структурализм) критике и, в конечном счете, отказался от него.

В работе «Зеркало производства» Бодрийяр (Baudrillard, 1973/1975) пришел к выводу, что марксистский подход является зеркальным отражением консерва­тивной политической экономии. Иначе говоря, Маркс (и марксисты) придержи­вались такого же взгляда на мир, как и консервативные сторонники капитализма.

[550]

По мнению Бодрийяра, Маркс был заражен «вирусом буржуазной мысли» (Baudrillard 1973/1975, p. 39). Конкретно, подход, применявшийся Марксом, был на­полнен'консервативными понятиями, такими как «труд» и «стоимость». Требо­валась новая, более радикальная ориентация.

Бодрийяр высказал идею символического обмена в качестве альтернативы — и полного отрицания — обмену экономическому (Cook, 1994). Символический обмен включает в себя непрерывный цикл «приобретения и возмещения, отдачи и получения», «цикл даров и встречных даров» (Baudrillard, 1973/1975, р. 83). Это была идея, не попавшая в ловушку, расставленную Марксом; символический об­мен явно был вне логики капитализма и противостоял ей. Понятие символиче­ского обмена подразумевало политическую программу, нацеленную на создание общества, характеризующегося таким обменом. Например, Бодрийяр выражает критическое отношение к рабочему классу и, кажется, более положительно на­строен по отношению к новым левым, или хиппи. Вскоре, однако, он отказался от всех политических целей.

Вместо этого Бодрийяр обратил свое внимание на анализ современного ему об­щества, в котором, как он полагает, уже господствует не производство, а «средства массовой информации, кибернетические модели и системы управления, компьюте­ры, обработка информации, индустрия развлечений и знаний и т. д.» (Kellner, 1989d, p. 61). Из этих систем рождается подлинный взрыв знаков (Harris, 1996). Можно сказать, что мы перешли от общества, где господствовал способ производства, к об­ществу, контролируемому кодом производства. Цель сдвинулась от эксплуатации и получения прибыли к достижению господства с помощью знаков и производящих их систем. Кроме того, хотя когда-то знаки обозначали нечто реально существую­щее, теперь они не представляют собой практически ничего, кроме самих себя и других знаков; знаки стали самореферентными. Мы больше не можем говорить о том, что реально; различие между знаками и действительностью сократилось. В наиболее общем плане, мир постмодерна (потому что теперь Бодрийяр дей­ствует непосредственно в этом мире) — это мир, для которого характерно такое сжатие в противовес расширению (производственных систем, товаров, технологий и т.д.), которое было свойственно обществу модерна. Таким образом, аналогично тому, как модернистский мир претерпел процесс дифференциации, можно считать, что постмодернистский мир подвергается дедифференциации.

При описании мира постмодерна Бодрийяр, как и Джеймсон, также отмечает, что он характеризуется подражательством; мы живем в «век притворства» (Bau­drillard, 1983, р. 4; Der Derian, 1994). Процесс подражания приводит к созданию симулякров, или «воспроизведений объектов или событий» (Kellner, 1989d, p. 78). v-огда стирается различие между знаками и реальностью, все труднее становится отличить реальное от того, что его копирует. Бодрийяр, например, говорит о «ра­створении телевидения в жизни, растворении жизни в телевидении» (1983, р. 55). конечном счете, именно изображения реального, имитации занимают господству­ющее положение. Мы в плену этих симуляций, которые «образуют спиралевидную, круговую систему, не имеющую начала и конца» (Kellner, 1989d, p. 83).

Бодрийяр (Baudrillard, 1983) характеризует этот мир как сверхреальность. апример, средства массовой информации перестают быть зеркалом действи-

[551]

тельности, они становятся этой действительностью или даже становятся более реаль­ными, чем реальность. Низкопробные новостные шоу, которые так популярны сегод­ня на телевидении (например, «Местный выпуск»), служат наряду с «информацион­ной мозаикой» хорошим примером этой ситуации, поскольку ложь и искажение фактов, которые они преподносят зрителям, — это больше, чем реальность; это сверх­реальность. В результате, реальное ставится в подчиненное положение и, в конечном счете, вообще исчезает. Становится невозможно отличить реальность от спектакля. В сущности, «реальные» события все более принимают характер сверхреальных. На­пример, судебный процесс над бывшей футбольной звездой О. Дж. Симпсоном за убийства Николь Симпсон и Рональда Голдмана казался сверхреальным, прекрас­ной пищей для сверхреальных телевизионных шоу типа «Местный выпуск». В конеч­ном счете реальности больше нет, есть лишь сверхреальность.

Рассматривая описанные аспекты, Бодрийяр концентрирует свое внимание на культуре, в которой, как он считает, происходит массовая «катастрофиче­ская» революция. Эта революция включает в себя все более возрастающую пас­сивность масс, а не их возрастающую мятежность, о которой говорили маркси­сты. Таким образом, масса представляется «" черной дырой" [которая] поглощает все значение, информацию, коммуникацию, сообщения и т.д., таким образом де­лая их бессмысленными... массы угрюмо бредут своим путем, игнорируя попыт­ки манипулировать ими» (Kellner, 1989d, p. 85). Слова «безразличие», «апатия» и «инертность» хорошо характеризуют массы, пронизанные символами средств массовой информации, симулякрами и сверхреальностью. Средства массовой информации не манипулируют массами, но вынуждены удовлетворять их рас­тущий спрос на вещи и зрелища. В определенном смысле общество само пре­вращается в черную дыру, которой предстают массы. Резюмируя значительную часть этой теории, Келлнер заключает:

Развитие инертности, превращение значения в средства массовой информации, превра­щение социального в массы, превращение масс в черную дыру нигилизма и бессмы­сленности — таково постмодернистское видение Бодрийяра (Kellner, 1989d, p. 118)

Каким бы необычным ни казался такой анализ, в работе «Символический об­мен и смерть» (1976/1993) Бодрийяр еще более странен, скандален, непочтителен, неразборчив, игрив или, как говорит Келлнер, «карнавален». Бодрийяр рассмат­ривает современное общество как культуру смерти, где смерть является «образ­цом всякого социального исключения и дискриминации» (Kellner, 1989d, p. 104). Акцент на смерти также отражает бинарную оппозицию жизни и смерти. Напро­тив, общества, для которых характерен символический обмен, уничтожают бинар­ные оппозиции между жизнью и смертью (и с помощью этого также исключение и дискриминацию, которые сопутствуют культуре смерти). Именно страх смерти и исключения заставляет людей еще глубже погружаться в культуру потребления.

Понимание символического обмена как предпочтительной альтернативы совре­менному обществу стало казаться Бодрийяру (Baudrillard, 1979/1990) слишком при­митивным, и в качестве предпочтительной альтернативы он стал рассматривать со­блазн, возможно, потому, что это больше соответствовало возникавшему ощущению постмодернизма. Соблазн «подразумевает очарование чистых простых игр, поверх-

[552]

ностных обрядов» (Kellner, 1989d, p. 149). Бодрийяр превозносит соблазн, который со всей его бессмысленностью, игривостью, поверхностностью, «абсурдностью» и иррациональностью превосходит мир, в котором господствует производство.

В конечном счете, Бодрийяр предлагает теорию неизбежного. Так, в одной из своих поздних работ под названием «Америка» он пишет, что при своем посещении этой страны «искал законченную форму будущей катастрофы» (Baudrillard, 1986/ 1989 р. 5). Здесь нет надежды на революцию, как у Маркса. Здесь нет даже возмож­ности реформирования общества, на что рассчитывал Дюркгейм. В противополож­ность этому, мы представляемся обреченными на жизнь среди копий, сверхре­альности и сужения всего существующего в непостижимую черную дыру. Хотя в творчестве Бодрийяра обнаруживаются также такие смутные альтернативы, как символический обмен и соблазн, обычно он уклоняется от превознесения их досто­инств или формулировки политической программы по их осуществлению.