Глава 11. Больше недели Дебора пыталась осознать случившееся, но, сколько бы ни старалась примирить разум и душу

Больше недели Дебора пыталась осознать случившееся, но, сколько бы ни старалась примирить разум и душу, всякий раз терпела поражение. Истина, абсолютная и ужасающая истина все сильнее пускала корни, и чем более хотелось ее выкорчевать, тем сильнее она врастала. И причиняла боль своей слепящей яркостью, как блестящее на снегу солнце. Она любит Эллиота.

Никого еще не любила так сильно и горько. Любовь, в которой она никогда ему не признается, отдавалась мучительной болью. Дебора растравляла себя и плакала над сентиментальными романами, которые прежде презирала. Придумывала им иные, несчастливые концовки, получая от этого хоть какое-то утешение. Она часами сидела, уставившись в пространство и представляя деревенские домики с розовым садом, где они с Эллиотом живут долго и счастливо. Несмотря на то что ненавидела такие домики, а одна лишь мысль, что Эллиот остаток своей жизни удовлетворится возделыванием сада, вызывала у нее улыбку. Горькую улыбку. Она приходила в парк и смотрела на парочки, прогуливающиеся рука об руку, всеми правдами и неправдами находила иное объяснение их нежным чувствам. Если она не может быть счастлива, почему остальные могут?

Но подобный антагонизм, жалобные стенания, язвительность и негодование бессмысленно опустошали душу. Тоска и уныние сжимали тисками, и лишь оказавшись в каком-то летаргическом забытьи, душа наконец начала бороться. Теперь Дебора осознала, что любит Эллиота душой и телом. Конечно, это хрупкое подобие того, что она когда-то считала любовью к Джереми. Муж прав. Она влюбилась в саму идею любви, ничего более.

Бедный Джереми. Если бы она поняла его терзания, возможно, стала бы ему лучшей женой. Если бы он только смог доверить свою тайну, возможно…

Возможно что? Дебора заставила себя подняться с постели и прервать мучительные размышления.

Усевшись перед зеркалом, обратилась к своему бледному отражению:

— А что бы ты могла сделать, узнай ты правду? Он бы все равно не смог тебя полюбить.

Вот именно. Эллиот был прав. Что бы она ни предприняла, это не заставило бы Джереми ее полюбить.

— Я не неудачница, — наконец решила она.

Правда, эти слова прозвучали не громче шепота, им явно недоставало уверенности. Ведь она потерпела неудачу. Не поняла того, что всем вокруг было известно. И это лишило возможности утешить Джереми. Она, можно сказать, заставляла его продолжать попытки.

Ее накрыло жалостью, перешедшей в чувство вины. Она предложила бы ему помощь и утешение, постаралась облегчить жизнь. Если б только знала. Но она не знала. Он не доверял ей. Дебора выпрямилась и снова принялась изучать свое отражение.

— Это не моя вина, — произнесла она, на сей раз ее слова уже походили на правду. — У меня ничего не вышло, потому что он не дал мне такой возможности.

Джереми стыдился. А повторяющиеся неудачи только усиливали его стыд. Она видела это. Дебора решительно кивнула:

— Да, я это понимаю. Но он должен был мне сказать. — Еще один согласный кивок. — Я не виновата. — Убедительно. — Я не неудачница. — Еще убедительней. — Эллиот не считает меня такой. Эллиот. — Дебора посмаковала его имя и улыбнулась. Она любит его. И внутри у нее впервые за все время разлилось тепло. Тепло, которое она раньше считала фантазиями авторов «Минерва-пресс»[9]. — Я люблю его. — Очень убедительно. Отражение в зеркале немного смягчилось. Она глубоко вздохнула. — И Эллиот… Эллиот меня любит, — дрожащим голосом сказала она. Улыбка в зеркале поглупела, тепло разлилось от шеи до пяток.

Он любит ее. А она любит его. Она не неудачница. Это не ее вина. А вдруг уже слишком поздно? Дебора снова повернулась к зеркалу, на нее глянуло лицо, преисполненное решительности. За лучшее стоит побороться. А знакомство с Эллиотом — самое лучшее, что с ней случилось. Но как ей убедить его, что она теперь думает иначе? Все эти годы самокопания были неприятными, нежеланными, бесплодными, сможет ли она оставить их в прошлом? Пока уверенности не предвиделось, но хотелось попытаться. Ради этого стоит рискнуть.

— О боже, это не просто рискованная ставка, это крупнейшая игра в моей жизни. — Дебора зашагала из угла в угол, босые ноги мгновенно замерзли на холодном полу. Она не может рисковать и причинить боль Эллиоту. Она не перенесет, если он будет страдать. Если он ее действительно любит, как говорит, чувствует то же, что и она, в этом случае она, наверное, не причинит ему боли? Что хуже, рисковать или оставить как есть? Глупый вопрос.

Решение осенило к рассвету. И великолепная симметричность плана вызвала улыбку. Надо вернуться к самому началу, когда они вместе вершили преступление. План бунтарский и дерзкий, а его незаконность лишь добавит привлекательности, ибо нарушение закона нанесет глубочайшее оскорбление приближенному укрывателю тайны Джереми без какой-либо надежды на прощение. Дебора в порыве чувств стукнула кулаком по ладони. Просто идеально! Потом улыбка исчезла. Если только она сможет убедить Эллиота.

— Он любит меня. У нас не может быть неудачи, — уверенно заявила она отражению. Затем быстро оделась и сбежала вниз в маленькую гостиную. Надо поскорее исполнить задуманное.

Расстроенный Эллиот вернулся домой. Он только что проводил в Шотландию Лиззи с Алексом и всей свитой. При виде их сияющих лиц внутренне кривился, словно принимал бесполезное да еще и мерзкое на вкус лекарство.

Он напомнил себе, что время лечит. Еще одна старая пословица, в которую не верил.

Уязвленный и рассерженный отказом Деборы, первые дни он надеялся, что она еще изменит свое решение. Получив время подумать, поймет, что он прав и она его тоже любит. Надеялся, что одиночество ей поможет. Но проходили дни, и надежда постепенно таяла. А ночи оставались тяжелыми. Он видел ужасные сны: бесконечный бег, которому не видно ни конца ни края. И он постоянно терял во сне свои вещи. Упаковывал их в дорожный чемоданчик, а потом вдруг обнаруживал, что все-таки не запаковал. Или оставлял где-то саквояж и забывал где именно. Клал вещи не в тот карман. Беспечно оставлял их там, где их могли украсть. Ничего ценного, разные мелочи, но всегда мучительно переживал потерю.

Он просыпался в холодном поту с бешено бьющимся сердцем. И на него обрушивалось отчаяние. Дебора не приходила. Снова и снова он возвращался к мысли, что надо попытаться ее убедить, но каждый раз передумывал. Он всю жизнь ждал такой любви и не может идти на компромисс. Поэтому решил сосредоточиться на своем будущем. В стране назревала смута. И с определенной подмогой могла распространиться по всем графствам. Армия научила его командовать. Правительство научило Павлина нарушать правила. Надо просто найти способ соединить и то и другое. Он сможет найти себе подходящую роль. И цель. И этого ему вполне достаточно. Иногда он даже почти верил в это и строил разнообразные планы в надежде, когда-нибудь ощутить желание вставать утром с постели.

Эллиот сидел у незажженного камина и размышлял, чем заполнить пустоту дня, как вдруг появился слуга и передал ему записку. При виде знакомого неаккуратного почерка у него гулко забилось сердце. Он сломал печать.

«Завтра утром», — прочитал он и нахмурился. Что-то похожее он сам писал Деборе, когда они впервые «пошли на дело». Дом на Гросвенор-сквер. Он ждал от нее не совсем этого, но она никогда не делала того, что от нее ожидали.

«Буду у вас в девять». В девять утра? Что она задумала?

«Захватите свои обычные инструменты». Грабеж среди бела дня?

«Если не хотите принимать участие в последней вылазке, передайте сообщение с мальчишкой».

Подписи не было. Эллиот перевернул листок, обратная сторона пуста. Коротко и по сути. По какой сути? Впервые за эти дни у него на губах заиграла улыбка. Суть в том, что они будут вместе. Теперь он мог позволить себе надежду.

— Будете писать ответ, сэр? Мальчик ждет.

— Нет. Дай ему шестипенсовик и отошли, — ответил Эллиот и, не сдержавшись, ухмыльнулся дворецкому. Завтра утром. Что-то да будет.

Без пятнадцати девять Эллиот уже стоял на ступеньках. И следующие десять минут убеждал себя, что она не придет. Провел рукой по волосам, еще сильнее разлохматив. Надо подстричься. Уже в десятый раз вытащил из кармана часы, глянул на циферблат и встряхнул их в полной уверенности, что они не ходят. Он уже был готов пешком отправиться в Ханс-Таун, когда перед домом остановился экипаж и дверца распахнулась.

Она снова оделась по-мужски. Бриджи и сапоги. Пальто. Шляпа до ушей. В полутьме салона он увидел ее дрожащую улыбку.

— Ты здесь, — вырвалось у Деборы. У нее так захватило дух при виде Эллиота, что, кроме этих глупых слов, она не смогла ничего выговорить.

Эллиот поднялся в фаэтон и сел рядом.

— Ты здесь, — повторил он за ней те же глупые слова, точно так же лишившись дара речи.

Экипаж тряско покатил по булыжной мостовой.

— Ты принес?..

Эллиот вытащил из кармана коробку с отмычками и ломик. И павлинье перо.

Первые эмоции уже немного схлынули. Дебора затеребила большую медную пуговицу на пальто.

Эллиот взял ее за руку, заставляя отпустить полуоторванную пуговицу.

— Я скучал по тебе, — произнес он.

Рука под его пальцами задрожала.

— Я тоже по тебе скучала, — прошептала она. Потом рискнула и подняла глаза. Эллиот улыбался едва заметно, но все же улыбался. Достаточно, чтобы она воодушевилась и обрела надежду. — Эллиот…

— Что?

Она вздохнула:

— Я собиралась сказать речь, но не думаю, что смогу ее произнести. — Она сняла шляпу и бросила ее на противоположное сиденье. И как всегда, по привычке едва заметно кивнула. — Эллиот, я люблю тебя.

С того самого момента, как прочитал записку, Эллиот надеялся, лишь надеялся, что она согласится рассмотреть такую возможность. Но не позволял себе даже мечтать о таком признании.

И был ошеломлен.

— Я сказала, что я люблю тебя.

— Повтори это еще раз.

— Я люблю тебя, Эллиот.

Он потянул себя за шейный платок:

— Ты уверена?

Дебора тихо хихикнула:

— Думаешь, в противном случае, я бы тебе сказала? — Она быстро прижалась губами в тыльной стороне его ладони. — Но я не виню тебя за твой скептицизм.

— Не скептицизм, а испуг, если хочешь знать. Вряд ли я смог бы пережить, если бы ты вдруг обнаружила, что заблуждаешься по поводу своих чувств.

Она никогда еще не видела его таким открытым. Абсолютная искренность обнажила глубину его чувств куда больше, чем даже слова любви.

Дебора чуть не обмолвилась, что не заслуживает его, но вовремя спохватилась.

— Я знаю, что люблю тебя, — быстро заговорила она. — Ни капельки не сомневаюсь. Уверена. — Она снова поцеловала его руку, потом крепко прижала ее к груди и одним духом выпалила заготовленную речь: — Ты прав. Насчет Джереми. В этом не было моей вины. И насчет того, что я пряталась за Беллу. Ты во всем прав, просто это стало для меня шоком. И понадобилось время, чтобы все осознать. Я и раньше знала, что люблю тебя, до того, как мы занимались любовью, правда, я думала, что мы не можем быть вместе. И только когда ты сказал мне, я поняла, что это возможно, если я этого захочу. А я хочу, Эллиот. Больше всего на свете. Хочу тебя. Нас. Только ты должен знать, что временами я буду сомневаться, достаточно ли хороша для тебя. Я слишком привыкла так думать, постараюсь избавиться от этой привычки. Я хочу быть счастливой с тобой. Ради этого стоит постараться, ведь правда? Еще не слишком поздно?

— Слишком поздно? — Эллиот убрал ей за ухо выбившийся локон. Облегчение потихоньку превращалось во что-то очень похожее на счастье и разливалось внутри теплой волной. — Для любви не может быть слишком поздно. Я люблю тебя. Помнишь, я ведь говорил, что это никогда не изменится? — Он сгреб ее в объятия, подтащил к себе по скамейке и яростно впился губами. — Я так тебя люблю, — задыхаясь, выговорил он через пару минут. — Ты даже не представляешь насколько.

— Я представляю. Представляю. Очень даже представляю. — Дебора вцепилась ему в плечи, тесно прижалась к крепкому, надежному телу и поцеловала в ответ. Страстно, сильно, отчаянно, до изнеможения. Она буквально горела от любви к нему. Погрузила пальцы ему в волосы, беспокойным жестом скользнула вниз под пальто и задергала пуговицы жилета. Ей недостаточно поцелуев. Она хочет получить его всего. Целиком. Немедленно.

«Не считая того, что у меня есть план», — запоздало вспомнила она, когда фаэтон тряхнуло на повороте, и от толчка их бросило на сиденье. Карета набирала скорость. Он посмотрел в пыльное окно и с удивлением обнаружил, что они уже далеко за городом.

— Куда мы едем?

— Туда, где все началось. И закончилось, — туманно пояснила Дебора.

Эллиот снова притянул ее к себе и обнял.

— Я сейчас не в настроении разгадывать загадки. Мое настроение склоняется к тому, что включает тебя, меня и мягкую постель, — сообщил он и, сунув руку ей под пальто, обхватил грудь ладонью.

— Это что-то вроде моего плана. — Дебора сильно сомневалась, что сможет дождаться его исполнения. Большой палец Эллиота нежно обводил ее сосок, лишая ее способности соображать. Гигантским усилием она высвободилась из объятий. — Всего час, не дольше, — сказала она.

— Час! — воскликнул Эллиот и снова выглянул в окно. Загородный ландшафт показался ему смутно знакомым. Он повернулся к Деборе и нахмурился. — Туда, где все началось и закончилось?

Она кивнула. Ее глаза засияли дерзостью и восторгом, при виде этого зрелища у Эллиота в паху закипела кровь. Он спрятал улыбку.

— Пожалуйста, только не говори, что собираешься вломиться в поместье Кинсейлов прямо среди бела дня?

Дебора кивнула.

— А мне предстоит свалиться со стены и прямо тебе в руки?

— Нет. — Она снова задергала пуговицу. — Мы будем заниматься любовью. В моей постели. При свете дня. — Пуговица отвалилась, и Дебора с удивлением на нее посмотрела, а затем убрала в карман. — Я не хочу, чтобы между нами стояли какие-то призраки, — сказала она. — И хочу, чтобы ты знал, что я действительно говорю серьезно. Я люблю тебя. Эллиот не выдержал и рассмеялся:

— И ты собираешься это доказать, вломившись в дом своего покойного мужа и занимаясь любовью в вашей брачной постели? Это самый возмутительный, самый нелепый и самый вызывающий план, который я когда-либо слышал. И совершенно идеальный. Мне и в голову не придет после этого в тебе сомневаться. И если я закончу на виселице, меня очень утешит, что я буду болтаться на ней вместе с тобой.

— Не глупи, хозяева сейчас в отъезде.

— Об этом, любовь моя, я и сам уже догадался.

— Интересно как?

— Я сделаю все, что попросишь, если ты меня поцелуешь.

— Вряд ли я когда-нибудь устану тебя целовать.

— Докажи это, — хрипло попросил Эллиот, властно накрывая губами ее рот.

Они вышли из фаэтона в Кросс-Кейс, в небольшом местечке в миле от Кинсейл-Мэнор, и прошли остаток пути пешком. День выдался жарким, солнце палило с такой силой, что пальто выглядело абсолютно неуместно. Когда они приблизились к величественному портику, Дебора уже вовсю улыбалась и шла почти вприпрыжку.

— Ты уверена, что дом пуст? — поинтересовался Эллиот, с сомнением разглядывая ставни на окнах. — Наверняка ведь остались какие-то слуги.

— Миссис Чемберс, домоправительница. И по средам она ездит к своей племяннице. А остальные в Лондоне или где-то еще за соответствующую плату. — Дебора усмехнулась. — Не волнуйся, я тщательно все проверила. В конце концов, меня ведь обучал великий мастер своего дела.

— Тогда давай продолжим внутри, — предложил Эллиот.

— Нам незачем торопиться. Я же сказала, миссис Чемберс…

— Мне наплевать на домоправительницу, и у меня есть все причины спешить. Я сгораю от желания увидеть тебя обнаженной, моя любовь, — шаловливо ответил тот.

— О!

— Вот именно.

Потеря голубого бриллианта явно не повлияла на скупость лорда Кинсейла. Он не приобрел никаких новых запоров. Как пренебрежительно заметил Эллиот, поковыряться отмычкой в парочке древних замков на кухонной двери — слишком примитивная задача и отнюдь не уровня Павлина.

Дом оказался холодным и определенно пустым. Дебора повела его через анфиладу огромных, похожих на пещеры кухонь, без удивления отмечая, что старая кухонная плита по-прежнему на месте, никто даже не подумал ее заменить. Каменная лестница, что вела через обитую сукном дверь к главному холлу, выглядела все так же ненадежно. Дебора остановилась и огляделась вокруг, почти ожидая, что на нее вот-вот нападут призраки. Но ничего не произошло, и она безумно обрадовалась, сразу почувствовав себя уверенней.

Попросив Эллиота подождать, быстро сходила в столовую и взяла с буфета два лучших хрустальных бокала. Они поднялись по деревянной лестнице на второй этаж. Их шаги отдавались гулким эхом. Хозяйские покои с двумя спальнями находились в восточном крыле. Дебора знала по своим предыдущим визитам, что Джейкоб занимает спальню Джереми, однако спальня хозяйки, где Дебора в замужестве проводила почти каждую ночь, уже давно пустовала. Кузина Маргарет жила в западном крыле.

У двери спальни Дебора замялась. Во рту у нее пересохло. Она поднесла руку к медной ручке, но не решилась взяться за нее.

— Тебе не обязательно…

— Но я хочу. — Она рывком распахнула дверь и переступила порог.

Поставив бокалы и маленький сверток на туалетный столик, она открыла ставни. В ярком свете засверкали танцующие пылинки. Здесь было душно и пахло затхлостью, но никаких следов неудач и страданий не обнаружилось. Она сдернула с кровати льняной голландский чехол и оглянулась вокруг, пытаясь ухватить тени прошлого, но они ускользали от нее. В комнате стояла кровать. И дверь вела в соседнюю спальню. Но не было и следа той женщины, на которой когда-то женился Джереми.

Дебора с улыбкой повернулась к Эллиоту:

— Вот теперь мы можем начать все сначала. — Поднявшись на цыпочки, обняла его руками за шею. — Я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью. Со мной, с Деборой. Не с Беллой. Люби меня, — прошептала она и поцеловала его в губы.

Эллиот поцеловал ее в ответ. Сначала медленно и нежно. Потом сильно и страстно. То, что началось в полутемной почтовой карете, набирало силу в залитой солнцем комнате. Они целовались и целовались, никак не могли насытиться. Пальто, жилеты, рубашки разлетелись по комнате.

Дебора опустилась на кровать. Эллиот снял с нее сапоги и бриджи, разделся сам. Взял ее груди и стал посасывать сначала одну, потом другую, посылая к животу горячие огненные стрелы. Ее руки блуждали по его телу. Оба упали на постель. Его пальцы словно оставляли на нежной плоти ее бедер огненную дорожку. Дебора прикоснулась к его мужественности и, дрожа от предвкушения, обхватила пальцами раздувшийся, налитой орган.

Эллиот проник пальцами в ее лоно, Дебора ахнула. Почувствовала, как мышцы плотно обхватывают его пальцы. Она хотела, чтобы он оказался в ней, древний инстинкт еще больше воодушевил.

— Эллиот, — выдавила она с закрытыми глазами, пытаясь сдержаться, — я больше не могу.

Она почувствовала, как он смеется и подтягивает ее к себе.

— Не только ты. — Его глаза горели.

Он уложил ее на себя и спустил пониже. Дебора издала хрипловатый стон, когда он быстро и сильно проник в нее. И почувствовала, как раскручивается спираль страсти. Эллиот выгнулся под ней, и она схватилась за его грудь, задев лицо длинными прядями. Эллиот повторил маневр, и она закричала от наслаждения. Толчки становились все сильнее и глубже, пока наконец Дебору не закрутил вихрь кульминации. Мышцы лона плотно обхватили его, и он тоже сорвался в пульсирующую пропасть.

Дебора рухнула ему на грудь, тяжело дыша.

— Эллиот… — Она стала покрывать его губы страстными дрожащими поцелуями.

— Дебора, — выдохнул он в ответ, делая то же самое.

— Обычно я чувствовала себя здесь совершенно опустошенной, — оглядываясь, произнесла Дебора. — А сейчас такая… наполненная.

Эллиот снизу хихикнул:

— Я надеюсь.

— Я не это имела в виду, — сказала Дебора, хотя в глазах у нее поблескивали искорки.

Эллиот перекатился на живот и накрыл ее своим телом.

— Целиком и полностью. Вот что ты подразумевала.

Она сморгнула внезапно набежавшую слезу. Эта комната и так достаточно повидала ее слез.

— Именно так. Но кое-чего здесь все-таки не хватает. — Вывернувшись из-под Эллиота, она быстро раскрыла принесенный с собой сверток и захватила хрустальные бокалы. — Только оно теплое. Надеюсь, ты не против. — Она подняла в руке бутылку шампанского.

— Поздравляю тебя с твоим планом. — Он забрал у нее бутылку и выбил пробку. — Ты, кажется, обо всем позаботилась. — Он передал ей бокал. — За нас.

— За нас, — откликнулась она и улыбнулась шаловливой улыбкой Беллы. Но на этот раз она не обманывалась. Эллиоту улыбалась Дебора. — Искренне надеюсь, что с сегодняшнего дня я буду единственной женщиной, с которой ты станешь пить шампанское голышом посреди бела дня.

Эллиот забрал у нее бокал и поставил на прикроватный столик.

— Я обещаю тебе даже больше, — сказал он. — Ты, моя любовь, останешься первой и единственной женщиной, с которой я пью шампанское. В одежде или без нее. Днем или ночью.

— О чем ты говоришь?

Он опрокинул ее на спину и оседлал.

— Позволь, я тебе продемонстрирую, — сказал он и вылил на нее содержимое своего бокала. Дебора ахнула. Он стал слизывать вино с ее кожи, от самой ложбинки между грудей до пупка и ниже.

* * *

К тому времени, когда у них кончилось шампанское, солнце уже освещало западное крыло поместья.

— Они поймут, что здесь кто-то был, — небрежно завязывая шейный платок, сказал Эллиот, глядя, как Дебора аккуратно пристраивает на краю стола бокалы и пустую бутылку.

— Я и хочу, чтобы Джейкоб понял, что это были именно мы, — пояснила она и взяла с туалетного столика какой-то пакет. Извлекла книгу «Болиголов» и положила ее на середину кровати, а поверх старинное обручальное кольцо. — Теперь он узнает, что мне все известно. Поймет, кто написал романы о Белле, и вряд ли посмеет что-нибудь предпринимать. Именно здесь родилась Белла, и только здесь, мне кажется, я должна ее оставить.

Эллиот уставился на книгу и кольцо на кровати. Потом сунул руку в карман пальто, вытащил последнее павлинье перо и положил поверх книги, придавив сверху кольцом Деборы.

— В таком случае, я считаю, Павлин должен умереть с ней. — Он притянул Дебору к себе и нежно поцеловал. — Ты самая невероятная женщина на свете.

Она выбралась из его объятий, взъерошенная и разгоряченная.

— Знаешь, — проговорила она, в последний раз оглядывая спальню, — мне кажется, я тоже начинаю в это верить.