ГлаВа 6 1 страница

г, о о

ИИЩЩвШЩ

ДиДвЯДВ

♦ ♦ ♦

Первый вопрос:

Ото,

У меня есть все ученые степени, которые только может присудить университет. Почему я все еще невежествен?

Знание не обладает способностью рассеивать невежество. Знание — это ложный феномен; знание вовсе не мудрость, оно противоположно мудрости.

Знание заимствовано, мудрость же является расцветом твоего внутреннего существа. Ты можешь заимствовать... — искусственный цветок, но если ты хочешь иметь настоящие розы, тогда ты должен вырастить их внутри своего существа. Этого не может дать никакой университет, этого не может дать никакое священное писание, этого не способно дать никакое образование. Все это бесплодные усилия, но они тысячи лет обманывали миллионы людей — и продолжают обманывать. Да, они могут сделать тебя эрудированным. Но быть эрудированным — это одно, а знать — совсем другое.

Слепой может иметь знания о свете, но он ничего не знает о свете, он не пережил его сам. Он может собрать разного рода информацию о свете, он может спорить, философствовать, систематизировать, он может писать великие трактаты о свете, но он не испытал радости света, он не видел ни единого луча света. Он не видел радуги, красок цветов, крыльев бабочек. Он не видел зеленых деревьев, он не видел звезд, солнца, луны. Он лишен всего этого. А то, что он собрал, — просто-напросто хлам.

Лучше быть невежественным и иметь глаза, чем много знать о свете, но быть слепым.

Но университеты существуют именно ради этой цели. Ни одно общество не хочет, чтобы вы стали мудрыми, — это противоречит целям всех обществ. Если люди мудры, их нельзя эксплуатировать. Если они разумны, их нельзя поработить, их нельзя принудить к механической жизни, заставить жить жизнью роботов. Они будут защищать себя — они будут отстаивать свою индивидуальность. У них будет аромат восстания; они захотят жить свободными.

Свобода приходит с мудростью, она присуща мудрости. Они неразделимы. Но ни одно общество не хочет, чтобы люди были свободными. Коммунистическое общество, фашистское общество, капиталистическое общество, индуисты, мусульмане, христиане — ни одно общество не желает, чтобы его люди были разумными, потому что, как только они начинают использовать разум, они становятся опасными — опасными для государственного строя; опасными для тех, кто стоит у власти; опасными для любого рода собственности; опасными для любого рода подавления, эксплуатации, угнетения; опасными для церквей; опасными для государств; опасными для наций.

Мудрый человек полон огня, жизни, пламени. Он скорее умрет, чем смирится с рабством. Смерть не много для него значит, но он не может продавать свою жизнь всевозможным глупостям., всевозможным глупцам. Он не может служить им. И эти общества на протяжении многих веков разрабатывали и давали вам мнимые знания. Именно в этом состоит истинная функция ваших школ, колледжей, университетов.

Помните, они служат не вам, они служат прошлому, они служат «общественным интересам». Разумеется, они возносят ваше эго все выше и выше, они присуждают вам все новые и новые степени. Ваше имя становится все длиннее и длиннее; но только имя — вы сами становитесь все короче и короче. Наступает момент, когда остаются только дипломы, а человек исчезает. Сначала человек несет дипломы, затем — дипломы несут человека. Человек давно умер.

Нельзя стать мудрым, обучаясь в университетах. Мудрость требует совершенно другого подхода, диаметрально противоположного подхода. Знание идет от ума, мудрость — это состояние, не связанное с умом. Знание создает бутылку вокруг гуся — красивую бутылку, красиво раскрашенную, но бутылка есть бутылка.

И внутри не может быть настоящего, живого гуся. Внутри бутылки вы обнаружите или фаршированного гуся — вот что представляют собой ваши «ученые»: фаршированные помидоры, фаршированный картофель, фаршированный., набитый всяким хламом, — или внутри окажется нарисованный гусь. Снаружи он будет выглядеть красивым, но на самом деле — вы несете только бутылку.

А бутылка становится все тяжелее, потому что знание имеет свой способ накопления: оно постоянно са- мовоспроизводится. Знание совсем не верит в контроль рождаемости. Если вы знаете что-то одно, это приведет вас к другому знанию, так как при каждом ответе на вопрос возникает десять новых вопросов. И дальше продолжается то же самое: вы получаете ответы на десять вопросов, а для вас уже готовы сто вопросов. Знание постоянно расширяется. Оно становится все большим и большим, а вы теряетесь в нем.

Ты спрашиваешь меня:

Почему же я все еще невежествен?

Вот почему ты невежествен: ты еще не избавился от иллюзии знания, от иллюзии ума.

Выйди из ума. Ум — это та бутылка, о которой я говорю. В тот момент, когда ты отбросишь ум... а ум — это только твоя идея; он нереален, он придуман, это только фантазия. Он сделан из того же материала, что и сны. Ты можешь просто выйти из него.

И твой момент настал, потому что, по сути дела, ты совершил большой прорыв — ты осознал: «Почему я все же невежествен, хотя я обладаю всеми учеными степенями университета?» Согласись с тем фактом, что все эти годы приобретения знания были выброшены впустую. Избавься от них! И как только ты выйдешь из ума, ты выйдешь из бутылки. Смотри. гусь снаружи! И вся свобода неба, вся свобода прозрения.

Недавно я читал: в чем смысл ученой степени? У меня их четыре: B. А, М. A, Ph. D., LL. D. Сложите их все вместе, и вы получите: «BAMAPHDLLD».

Молодой студент по имени Бриз,

Под тяжестью М. А. и LL. D

Свалился от натуги —

И доктор сказал: «Все ясно:

Вы убиваете себя постепенно!»[8]

Весьма взволнованный профессор, будущий отец, желающий сына, ходил взад и вперед по приемной родильного дома. Наконец из родильного отделения вышла акушерка и сказала ему:

— Вот и все, профессор Джонс. Мои поздравления!

Все еще в совершенной панике, он спросил:

— Так что же, я отец или мать?

Вот что такое BAMAPHDLLD!

Профессорская чета, проживающая в сельской местности, получила приглашение от местного помещика на костюмированный бал. Они решили нарядиться коровой, так чтобы муж шел впереди, а жена позади.

Бал давался в местной усадьбе; чтобы добраться до нее, нужно было идти по полям, и они решили, что это можно будет сделать прямо в костюме. Не успели они пройти половину первого поля, как муж, шедший впереди, сказал жене:

— Не пугайся, дорогая, но я вижу быка, и он на нас смотрит!

Они продолжали идти вперед, а бык все смотрел и смотрел. Затем он принялся бить копытом и с недвусмысленным видом направился к ним.

— Он атакует нас, дорогая, он атакует! — сказал муж.

— Что же нам делать? — завопила жена.

Муж ответил:

— Я нагнусь и буду есть траву, а ты — крепись!

Во время своего первого визита в Соединенные Штаты молодой британский профессор по наивности попытался найти жилье в районе «красных фонарей». Однако мадам с радостью предложила ему комнату для ночлега, поскольку его деньги были не менее зелены, чем его вид.

Когда на следующий день за ланчем его друг спросил у него, как он разместился, молодой британец ответил:

— Номер, знаешь ли, очень посредственный, но, Бог мой, какие горничные!

Так называемые образованные, ученые, знающие люди продолжают жить в своем собственном, вымышленном мире. Их совершенно не интересует реальность — они потеряли всякую связь с реальным. А ведь именно реальность может сделать вашу жизнь радостью, блаженством.

Слово «Бог» — не Бог, и слово «любовь» — вовсе не любовь. Поэтому несчастные люди, которые продолжают думать о слове «Бог» или о слове «любовь», просто теряют великую возможность. Возможно, они знают, что есть Бог, возможно, им известна тайна любви, но слово застит правду; слово слепит им глаза. Глаза знающих людей застилаемы такой пеленой теорий, теологии, догм, убеждений, что они не могут видеть. Они не прозрачны. А мудрость — это прозрачность, безоблачное видение, не затуманенное никакими мыслями, не затуманенное никакой пылью.

Человек должен очищать себя каждый миг, потому что пыль имеет тенденцию собираться на зеркале в каждый миг. Это естественный процесс. Пока вы здесь сидите, зеркало у вас в ванной комнате собирает пыль. Даже ночью, когда ничего не происходит — даже двери и окна ванной закрыты, — тем не менее, какая-то пыль все же оседает на зеркале, поскольку частицы пыли присутствуют в самом воздухе. Каждое утро вы должны очищать зеркало.

Человек должен быть еще более внимателен к своему внутреннему уму, внутреннему зеркалу, внутренней способности к отражению. Каждый миг вы должны очищать себя от пыли. Лучше сказать так: каждый миг саньясин должен умирать для прошлого и рождаться заново. Тогда он останется прозрачным, тогда его зеркало останется чистым. Тогда ничто не будет заслонять его взгляд. Тогда он не будет ни христианином, ни индуистом, ни мусульманином, ни буддистом. Тогда он будет зеркалом, просто зеркалом, отражением — отражающим все, что есть, внутри и снаружи. Из этого отражения рождается мудрость.

Мудрость — это цветение вашей прозрачности, вашего сияния, вашего светящегося существа. Вот чем мы здесь занимаемся. Фактически, функция Мастера заключается в том, чтобы исправить то, что с вами сделало общество. Она направлена против университета, против школы, против колледжа, поскольку состоит не в том, чтобы вложить в вас знания, а в том, чтобы дать вам нечто совершенно отличное, принадлежащее другому измерению. Она должна запустить в вас процесс цепной реакции, который поможет вам выбраться из так называемых священных писаний, слов, теорий, чтобы вы могли стать просто обыкновенным человеком. Вы можете стать тем, кто вы на самом деле, без всякого притворства.

Я воспеваю обычность сознания. Я не учу вас здесь, как стать сверхчеловеком. Фридрих Ницше сошел с ума на почве идеи сверхчеловека. То же самое — Шри Ауробиндо в Индии: вся его жизнь вскармливала индийское эго идеей сверхчеловека, сверхразума, сверхъестественного.

Вся эта эзотерическая чепуха легла на человека тяжким бременем, и ее нужно сжечь дотла — ничто меньшее не поможет. Нужен огонь, чтобы сгорело все то, что может сгореть, и осталась лишь ваша, истинная сущность.

Я не эзотерист, я не оккультист, я не проповедую учение о другом мире, о сверхъестественном, о сверх

человеке. Я просто воспеваю обычность каждого человеческого существа, обычность не только человеческих существ, но и животных, деревьев, рек, скал — обычность божественности. Для меня близость к Богу и обычность равнозначны, синонимичны.

Будь моя воля, я бы отбросил слово «Бог», поскольку оно стало в истинном смысле Богом проклятым словом. Самая чистая обычность. проживаемая каждый миг, в радости, в танце, в праздновании. Тогда расцветает мудрость. Тогда приходит весна, и сама растет трава.

Последний вопрос:

Ото,

Твое сострадание к Индии вызывает в ответ гнев и осуждение. Ежедневно индийские газеты и журналы заполнены третьесортной критикой, направленной против тебя. Тем не менее, ты продолжаешь крушить эту прогнившую культуру. В чем здесь дело? Неужели Индия за.слу.жива.ет такого сострадания?

Это происходит потому, что я говорю вещи, о которых Индия совершенно забыла. Слышать их болезненно. Индия забыла истину. Много тысяч лет она жила в состоянии помраченного рассудка — и больше того, она также оказалась весьма привязанной к этому помраченному состоянию, по той простой причине, что ей больше не за что зацепиться. Это единственная опора для ее эго.

В течение двадцати двух столетий Индия находилась в политическом рабстве. Страна, прожившая двадцать два столетия в рабстве, не может иметь никакого источника для утверждения эго в политическом мире. Она не может похвастать завоевателями мира, подобными Александру Великому.

Пять тысяч лет Индия жила суевериями. Священнослужители господствовали в Индии, как ни в какой другой стране, а это — самые коварные люди в мире. Из-за их эксплуатации, подавления, из-за того, что они в течение пяти тысяч лет отравляли индийскую душу, Индия оказалась неспособной найти путь к истине. Они стали на пути к истине, как Китайская стена.

Для священников это был вопрос жизни и смерти. Либо истина, либо священник — они не могут выжить вместе, их сосуществование невозможно. Если побеждает истина, исчезает священник. Поэтому истине не дают победить, — чтобы продолжал господствовать священнослужитель. Ни одна другая страна не была в такой зависимости от священников, как Индия. Пять тысяч лет духовного рабства..

Нет ничего такого, что могло бы дать опору национальному эго — ни науки, ни технического развития, ни богатства, ни политической свободы, ни демократии. Проблема очевидна. Проблема заключается в том.. Но нация должна на что-то опираться, иметь какую-то поддержку, потому нация не имеет реальности, помните; она нуждается в поддержке.

Индивидуум может существовать без эго, поскольку индивидуум реален, а реальность не требует поддержки эго. Но нация, раса, церковь, государство — они не могут существовать без эго. Без эго они развалятся. Именно эго действует как центр, создает иллюзию центра и соединяет их вместе. Поэтому Будда может существовать без эго, а буддисты — не могут. Кришна может существовать без эго, а индуисты — не могут. Всегда помните об этом: ложная сущность требует ложного центра, иначе она исчезнет.

Индия как страна, как нация, как раса чрезвычайно нуждалась в том, чтобы каким-либо образом создать такой ложный центр. При этом не было доступно никакой обычной альтернативы — денег, технологий, науки, политической власти, — и поэтому единственно возможным было духовное стремление, другой мир. А это легко, потому что в этом случае вы имеете дело с невидимыми вещами. Вы не можете ни доказать, ни опровергнуть их. Очень легко жить в надежде на другой мир. Но кто пробудит эту надежду? Тогда вы должны попасть в зависимость от коварных священников, браминов — они стали посредниками. Они начали говорить о другом мире. Они даже дали вам карты другого мира; у них нет карты мира, этого мира. если вы спросите у них, где находится Тимбукту, они, возможно, и не ответят, но они в подробностях расскажут вам о небесах — и даже о семи небесах. о семиэтажных небесах. Они могут подробно, до мельчайших деталей описать вам семь преисподних. Все это нетрудно, это — религиозный вымысел.

Индуисты верят в семь адов. Джайны верят в три ада и три небесные сферы. А во времена Махавиры жил один человек; должно быть, это был весьма замечательный человек — его звали Санджайя Вилетипутта. Он сказал: «Все это чепуха. Существует семьсот адов и семьсот небес». Но люди говорили: «Махавира говорит, что только три, а индусы говорят, что только семь». Санджайя Ви- летипутта отвечал: «Это потому, что они недалеко ушли. Тогда как я обследовал всю территорию».

Однажды ко мне пришел один из последователей Радхасвами. Они верят в четырнадцать небес, в четырнадцать уровней рая. Разумеется, основатель их религии достиг четырнадцатого уровня. Другие находятся где-то на лестнице: Рама, Кришна и Будда — где-то на седьмой ступени; Иисус, Мухаммед и Заратустра — где-то на шестой; Нанак, Кабир и Мира — где-то на пятой. и так далее и тому подобное, каждый в соответствии со своими потребностями, и каждый в соответствии со своими возможностями.

Он принес мне целую карту. Он хотел получить мое одобрение: что я о ней думаю, что я о ней скажу — верна она, или нет.

Я сказал: «Она абсолютно верна».

Он был немного шокирован, так как люди не советовали ему идти ко мне и предупреждали, что я могу его расстроить. А я сказал:

— Она абсолютно верна. Я знаю. Ваш гуру достиг четырнадцатого уровня — я его там видел.

— Как это? — сказал он.

— Я сам — на пятнадцатом, а он все время пристает ко мне, чтобы я вытащил его с четырнадцатого!

Он был потрясен, он очень разозлился. Но если существует четырнадцатый уровень, почему же не может быть пятнадцатого? Никто не может этого доказать, но никто не может и опровергнуть.

Я слышал..

В Нью-Йорке один лавочник продавал невидимые шпильки для волос. И, конечно, женщин это чрезвычайно привлекало — невидимые шпильки!

Одна из женщин заглянула в коробку. Конечно, когда шпильки невидимы, вы не можете их увидеть — коробка казалась пустой. Она спросила:

— Они действительно там есть?

Лавочник ответил:

— Должны быть. Никто никогда их не видел. Однако мы продаем их уже несколько месяцев, и они идут нарасхват.

Если нечто невидимо, его можно без всяких проблем продавать до бесконечности.

Индия продает миру невидимые товары. Видимых товаров у нее нет. Естественно, люди сердятся на меня, потому что я требую, чтобы товары были видимыми, по

тому что я говорю о том, что коробка пуста, — что в их бутылке нет гуся. Вот уже пять тысяч лет как они делают прекрасный бизнес — а я подрываю его на корню.

Если они злятся на меня, это естественно. Но гнев просто говорит о страхе, всегда помни: гнев — это страх вверх ногами. За гневом всегда прячется страх; страх — это противоположная сторона гнева. Когда вы испуганы, единственный способ спрятать свой страх — это рассердиться, поскольку страх выдаст вас. Гнев создаст вокруг вас занавес; вы можете за него спрятаться. Индийский ум начинает бояться меня не на шутку. И не только индийский ум, но и все другие умы в мире, которые занимаются тем же бизнесом — производством невидимых товаров. Они пугаются.

Когда все они злятся на меня, это значит, что я попал в точку. Я радуюсь этому! Они изображали любовь, сострадание, симпатию, понимание, а я показываю саму их суть. Не зная, что они делают, они подчиняются моим желаниям. Они в моих руках. Тот, кто злится на меня, попадает в мою ловушку. Он попадает в смерч! Я подхвачу его, я его настигну. Рано или поздно этот человек сам сбросит одежду и останется обнаженным под лучами солнца. Именно это и происходит. Когда люди злятся, они показывают, что они действительно разоблачены.

А единственный способ защиты — агрессия. Эти люди защищаются, но они могут сделать это только путем нападения. И злость просто показывает их слабость.

Однажды я слышал прекрасную историю, старинное предание.

Один человек приехал в Китай. Когда он въехал в страну — это, должно быть, очень старая история, — на самой границе он увидел толпу. Двое людей почти готовы были убить друг друга. Они кричали, наскакивали друг на друга, гневно жестикулировали, держа в руках обнаженные мечи. Но ничего не происходило, — как будто это был фильм, как будто это была игра. Он даже не мог заметить никакого гнева у них на лице. Их глаза были спокойны, их лица были расслаблены. Они выглядели очень центрированными и уравновешенными. Но для чего же эти крики, мечи и прыжки? Никто никого не бьет, никто никого не разнимает. Толпа просто стоит и наблюдает за происходящим.

Через некоторое время этот человек устал наблюдать, ему стало немного скучно. Человеку нужно возбуждение, что-то должно происходить. И тогда один из противников разозлился, его лицо покраснело, глаза загорелись. И толпа разошлась! Поединок закончился.

Человек не мог этому поверить, он не мог понять, что же произошло. «Что происходит? Я не вижу в этом последовательности. Они были готовы убить друг друга — и один из них действительно разозлился, потерял спокойствие — почему же разошлась толпа?»

Ему объяснили: «Они оба даосы, последователи Лао- цзы, и это критерий школ Дао: как только человек начинает злиться, он побежден. Поединок не нужен, потому что он показал свою слабость, он показал свой страх. Этого вполне достаточно! Его злость доказывает, что он трус. Вопрос исчерпан, противник победил, он сильнейший, потому что он сохранил спокойствие. Его невозможно было вывести из себя. Он остался собранным».

Я знаю, что происходит в Индии: тысячи людей выступают против меня. Они потеряли свое так называемое спокойствие; оно было ложным, потому что только ложное спокойствие можно потерять. Вся их идея терпимости, вся их идея принятия других, принятия другого мнения исчезла. Одного человека, который никогда не выходит из своей комнаты, оказалось достаточно, чтобы создать беспорядок по всей стране.

Но это значительное явление. Оно доказывает, что все эти пять тысяч лет мнимой духовности не принесли Индии ничего хорошего. Именно это я и хотел показать всему миру.

Они только усиливают мою позицию. Я придерживаюсь определенного мнения, а они подтверждают его. Они поддерживают меня!

Один человек сказал, что меня нужно подвергнуть шоковой терапии, лечению электрошоком. Это и есть настоящая индийская культура. Другой человек сказал, что меня надо немедленно выслать из страны. Это и есть терпимость, принятие различных точек зрения. Еще один человек предложил бросить меня в Арабское море, — даже не в Индийский океан, потому что я могу отравить его, а в Арабское море. Это ненасильственная страна, страна пророков и мудрецов, святых, махатм.. и всевозможных дураков.

Заглянув в окно спальни, индийские частные детективы увидели жену своего клиента в постели с другим мужчиной.

— Именно это я и предполагал! — сказал один из них. — Давай за ним последуем!

— Прекрасная мысль, — ответил другой. — Интересно, он скоро освободит место?

Странствующий индийский гуру, Его Святейшество Свами Такойтонанда Парамаханса, основатель Монастыря Святого Коровьего Помета в Майами Бич, усталый и томимый жаждой, приехал на ферму и попросил у фермера напиться.

— Не хотите ли каплю эля, почтенный? — спросил фермер.

Гуру побледнел:

— Нет, брат мой, я дал обет. Ни одна капля этого дьявольского напитка не коснется моих губ. Стакан вашего свежего молока спасет меня.

Шутки ради крестьянин плеснул рому в стакан молока. Он дал стакан гуру, который с удовольствием выпил молоко, облизал губы, поднял глаза к небу и сказал:

— О, Господи! Вот это корова!

Джоан, секретарша замечательного телосложения, считая, что время отпуска — время загара, проводила почти весь день на крыше бомбейского отеля «Тадж Махал», подставляя себя теплым солнечным лучам. В первый день она надела купальник, но потом решила, что все равно ее никто не увидит, и стала загорать без него.

Только она улеглась, как услышала, что кто-то бежит по лестнице. Она лежала на животе, поэтому ограничилась тем, что натянула на себя полотенце.

— Извините, мисс, — сказал взволнованный помощник управляющего отелем, — мы не возражаем, чтобы вы загорали на крыше отеля, но мы были бы очень признательны, если бы вы надели купальник, как вчера.

— Но какая разница? — холодно спросила Джоан. — Никто меня здесь не видит, и, кроме того, я прикрылась полотенцем.

— Понятно, понятно, — сконфуженно ответил помощник управляющего, — но пока вы не оденетесь, не сможет начаться обед. Губернатор Бомбея дает званый обед всем уважаемым людям города.

Но женщина не понимала.

— В чем же дело? — возмутилась она. — Почему обед не может начаться? При чем здесь мой купальник?

— Действительно, ни при чем, мадам, — сказал смущенно маленький индиец. — Но вы лежите прямо на стеклянной крыше ресторана!

Как же может начаться обед? Все индийцы будут смотреть на небо — они всегда смотрят на небо. Такое зрелище! Они не могут его пропустить. Но они будут притворяться, они будут стоять на коленях, со сложенными руками смотреть на Бога. Они не будут прямо смотреть на крышу, они не будут говорить, что им нравится эта сцена, они будут долго молиться, так долго, что совершенно забудут об ужине. И каждый будет притворяться, что он не смотрит на обнаженную женщину, лежащую на крыше.

Это страна притворщиков, и я причиняю им боль. Именно этого я и добиваюсь, потому что это единственный способ удалить гной из их многовековых ран. И они злы на меня, они меня осуждают. Это знак, что я на верном пути. Они не могут не обращать на меня внимания. Им приходится быть или со мной, или против меня — и то, и другое я приветствую, — но я хочу, чтобы это было решительным явлением.

Даже если за меня всего несколько разумных людей, — а они за меня, — мы сможем преобразовать эту сгнившую насквозь культуру и дать ей новую жизнь. Для этого нужно сострадание. Пять тысяч лет духовного, политического, экономического рабства. Какая же еще нужна причина, чтобы сочувствовать этой культуре?

Но они не согласятся на перемены легко. Перемены тяжелы, они идут вразрез с вашим характером, с вашими привычками, с вашим наследием. А у Индии большое наследие. Они погибают из-за прошлого, у них есть только прошлое.

Помните одно: у ребенка есть только будущее, у него нет прошлого. Поэтому ребенок никогда не мыслит в терминах ностальгии. У него за плечами ничего нет. Он так свеж, что у него нет воспоминаний. Молодой человек живет настоящим. Настоящее прекрасно, в прошлом было только детство, самое большее — подготовка. Молодые не беспокоятся о будущем — человек начинает думать о нем, когда настоящее ускользает у него из рук.

Старый человек думает только о прошлом, у него нет будущего. Есть только смерть, его ждет темная ночь. Он хочет ее избежать. Единственный выход — повернуться спиной к будущему и смотреть в прошлое, молодой же остается в настоящем.

То же самое и с культурой. Когда культура нова, она смотрит в будущее. Она неудержимо стремится к звездам, она растет, расширяется. Когда культура остается по-настоящему молодой, — что бывает очень редко. а точнее, такого еще не бывало, — она остается в настоящем. А когда культура стареет, она начинает мыслить в категориях прошлого, ностальгии, золотого века, которого больше не существует.

Молодость сама по себе — новый феномен. В прошлом человек проходил путь от детства до старости, молодость вообще не была жизненным этапом. В бедных странах такое существует до сих пор. Вы можете найти племена аборигенов в бедных странах, где дети шести лет, пяти лет работают, как старики. В семь, в восемь лет они уже обременены заботами. У них нет шанса на молодость. Поэтому в прошлом не было промежутка между поколениями. Это произошло впервые, в первый раз мы можем позволить себе это. Это прерогатива богатого общества, это явление требует определенного достатка, только тогда появляется промежуток между поколениями.

Старик и ребенок смотрят друг на друга — между ними нет разрыва. Ребенок смотрит в будущее, старик смотрит в прошлое. Поэтому вы всегда видите большую дружбу между детьми и стариками. Они смотрят друг на друга. Так было всегда — старики и дети жили вместе. Разрыва не существовало.

Молодой человек — новый феномен в этом мире. Он не ребенок и не старик. Он первый идет по тонкому льду. Он пытается жить сейчас, здесь. Да, некоторые люди в прошлом жили в этом состоянии молодости, но это всего лишь люди, а не культуры. Теперь даже для культуры стало возможным жить в настоящем. Потребуется множество людей, чтобы подготовить почву для культур, живущих в настоящем.

Индийская концепция времени очень показательна. Она говорит, что лучшая эпоха уже прошла, что когда-то была первая эпоха, золотой век: он называется Сатья Юга, эпоха истины. Это доисторическое время. В то время жизнь была более всего прекрасна, то время было золотой вершиной. Время ходило на четырех ногах, все было очень устойчиво. Потом начался спад.

Индийская концепция времени противоречит Дарвину; она ненаучна, совершенно негуманна. Потом начался спад — время регрессии, не эволюции, не прогресса — все пришло в упадок. Время осталось на трех ногах. Все стало смутным, неуравновешенным, и это называется трета, «треножье». Затем стало еще хуже: у времени остались всего две ноги, все стало еще труднее. Это называется двапар, «двуногое время». А теперь наступил четвертый и последний, самый осуждаемый этап, который называется Кали Юга. Теперь исчезли все три ноги. Время стоит только на одной ноге, готовое в любой момент упасть, потерять равновесие. Лишь одна нога — и эта нога уже в могиле.

Это очень темное и мрачное видение. Это видение старой, древней, прогнившей страны. Индии нужно родиться заново, ей нужно новое детство. Она будет защищать свои идеи, потому что она к ним привыкла. Это ее единственное богатство! Поэтому, когда я отбрасываю эти идеи, я кажусь врагом. Друг кажется врагом, а враги принимаются за друзей. Но это естественно, это закономерно. Это можно понять.

Однажды могильщик, поглощенный работой, выкопал такую глубокую яму, что не смог из нее выбраться. Наступили сумерки, стало холодно, и его без того затруднительное положение еще более ухудшилось. Он стал звал на помощь и, в конце концов, привлек внимание проходившего мимо пьяницы.

— Помоги! — взмолился могильщик. — Мне холодно!

Пьяный уставился в открытую могилу и, наконец, заметил в темноте дрожащего могильщика.

— Ничего удивительного, приятель, что тебе холодно, — сказал он добродушно, сталкивая вниз комья рыхлой земли, — ведь эти бездельники тебя даже не закопали!

Если вы спросите что-нибудь у пьяного, то увидите, что у него своя логика. Он смотрит на реальность сквозь свое опьянение.

Индийцы злятся, потому что они привыкли, что их все постоянно хвалят. Никто никогда их не критиковал. Никто никогда им не говорил: «Вы проживаете смерть, а не жизнь. Вы увядаете и умираете. Вы потеряли пыл, огонь, вкус к тотальной, подлинной жизни».

Их прославляли. Их бесцветность преподносилась в ореоле божественного. Их осуждающие жизнь концепции были возвышены до великих духовных откровений. Их истерики назвали опытом самадхи. Их безумие уважалось, как будто на них низошло нечто из запредельного. Их тарабарщина считалась эзотерической, люди продолжают находить в ней смысл.