IV. Послание

Образец Татарских Стихотворений, принадлежащего к роду Мюребба, т.е. четырехстишие , в котором все четыре стиха имеют одинаковую рифму. Мера стиха: Мефаилюн, «Мефаилюн из моря» (так называют каждую форму мер (metre) в скандсии) Тезедж.

1) О душа моя, свет моих очей! Свет моих очей исчезает, когда гляжу я на тебя: ибо ты Гурия райская!

2) О душа моя, уголок моего сердца, чернота моих очей! Я не могу сносить твоего взора; я слабею, - я схожу сума.

3) О душа моя, мое сокровище! Ты единый друг мой на сем свете: если бы тебя дал мне Господь, то пламя моего сердца успокоилось бы.

4) Лице твое - полная луна; брови твои с ресницами - эмблемы лука и стрелы: кто на тебя взглянет, поразится; на кого ты взглянешь, тот пораженный лишится сердца!

5 и 6) Я спросил у Мулл: есть ли средства от болезни внутренней? Они на меня глядели и сказали; что с тобою? ты весь горишь, - у тебя жар; я открылся им: я сказал, что я влюблен!

7) О душа моя, если бы ты постигла мое положение, если бы ты знала, сколь я тебя люблю, то не отказала бы мне в своем внимании; ты полюбила бы меня.

8) Любовью к тебе, душа моя, я весь сжегся, я утомился, я уничтожился! Неужели ты не захочешь знать это!

9) Будь великодушна, будь милостива, не убивай меня, не уничтожай меня!

10) Я оканчиваю свою речь, я оканчиваю свое послание; я утопаюсь в море любви, я тону, я погибаю, смилуйся, о душа моя!

Это послание состоит из 19 куплетов, из коих я выбрал только10.

Из всех семейных праздников роскошнее Татары празднуют свадьбы. Не говоря уже о богатых и зажиточных, даже бедные жертвуют последним рублем для угощения своих товарищей... Я имел случай видеть эти пышные пирушки и участвовал в них, как первый гость. Вот Татарская свадьба, с самого ее начала. Известно, что закон Магометан запрещает видеть женщин и даже жениху свою невесту.

Многие, не имеющие случая взглянуть на девушку, которую задумают сватать, женятся, не видав ее; однако проворные молодцы и любопытные девушки чрез посредство расторопных женщин, называемых свахами, часто находят случай взглянуть на своих суженых, но только взглянуть тайком, а не повидаться. Сваха скажет девушке, в какое время пройдет молодец мимо дома, и та дожидается за косяком окошка, и увидя его, высматривает пристально одним глазом, из-под покрывала. Жениху также скажет сваха, когда невеста бу дет сидеть у окошка, или, когда она будет в гостях у своей подруги, где он знаком в доме; и тогда откроет ему щелочку, где бы он мог взглянуть на свою невесту. Таким образом увидавши свою суженую, молодец отправляет в тот дом с предложением сваху, которая бывает или пожилая небогатая Татарка из родственниц, или посторонняя женщина, занимающаяся этим делом, и слывущая под именем свахи, по-татарски яучи. Согласие или отказ обыкновенно объявляется при первом посещении.

В случае согласия, на другой день между родными бывает договор о калыме, который у богатых Татар в Казани назначается от трех до пяти тысяч рублей, смотря по состоянию жениха и невесты. В деревнях у зажиточных от двух до пяти сот рублей, у бедных от пятидесяти до ста рублей. Половина калыма платится при помолвке; на эти деньги невеста делает себе наряды и блестящие украшения. Другая половина калыма удерживается на случай развода после свадьбы. Закон Магометанский позволяет развод мужа с женою или жены с мужем, когда угодно; мулла тотчас дает разводное письмо, и они опять свободно могут жениться или выходить замуж. При этом случае поступается следующем образом. Если пожелает бросить свою жену Татарин; то он обязан при разводе отдать ей половину оставленного калыма; ежели пожелает развестись жена, тогда она должна возвратить половину калыма, отданного ей при помолвке.

С самого дня помолвки жених ежедневно посылает своей невесте подарки: наряды и разные украшения из золота, серебра, жем­чуга и каменьев, разумеется, каждый по своему состоянию. Но в день свадьбы, всегда жених отправляется к невесте, каково бы состояние того и другой ни было, кадку меда и кадку топленого коровьего масла. Масло и мед составляют какую-то необходимую принадлежность к свадебным обрядам. Этим блюдом начинается свадебный пир, и также обед по случаю новорожденного первенца. На одно блюдо накладывается мед, на другое масло, и оба подаются гостям, которые берут того и другого по большой порции, намазывают вместе на хлеб и кушают с большим аппетитом.

Свадебные пиры у Татар начинаются за неделю или ранее, до совершения брака, и празднуются ежедневно в домах у жениха и у невесты; один день у жениха, другой у невесты; один день пируют мужчины, другой женщины.

Жених до дня свадьбы не ходит на пиры к невесте, которая никогда не участвует в пировании с гостями и всегда сидит в особенной комнате; Татарки навещают ее только на короткое время.

Угощение мужчин на свадебном пиру я мог видеть всегда, когда желал; но видеть женскую пирушку не было ни малейшей возможности; при всем моем старании я оставался без успеха несколько лет. Наконец неожиданный случай удовлетворил мое любопытство. Я вылечил одну богатую Татарку от продолжительной, жестокой болезни, и она из признательности готова была для меня сделать, все что только могла. В продолжении моего пользования сын ее сговорил невесту. В награду за лечение я просил Татарку позволить мне посмотреть на женскую свадебную пирушку. Моя Татарка выслушав меня, вздрогнула от испуга, и едва понимая меня по-русски, всячески объясняла невозможность того; я успел однако уговорить ее, пользуясь над ней медицинскою властью. Согласию ее на это содействовало и то, что она была вдова и старшая в доме. При всем том она заклинала меня хранить ее обещание в тайне; и между тем, вот каким образом устроился наш план. Она пригласила на свадебный пир мою жену и назначила, чтоб я с ней приехал в сумерки, обещая встретить нас на лестнице. Так и было сделано.

Она провела нас в комнату, в которую для удобного помещения гостей были вынесены сундуки из всех других комнат. Все стены были заставлены сундуками, а посредине стоял стол покрытый скатертью, на котором было несколько тарелок с разными Бухарскими фруктами для угощения моей жены. Мне же был поставлен стул между сундуками. Отсюда была дверь в назначенную для торжественного праздника комнату, в которой все перегородки были вынуты и из нескольких небольших комнат составилась большая зала. Дверь в эту залу от нас была занавешена Бухарской шелковой материею. Хозяйка просила жену мою войти в праздничную комнату, а мне только распорола дырочку на занавеске и позволила в нее смотреть. Гостей еще никого не было; кругом стен всей комнаты были устроены широкие нары, вроде диванов, устланные все Персидскими коврами, и на них кое-где разброшены подушки. На полу также были разостланы подержанные ковры, и наставлено с дюжину круглых столов, за которыми могли поместиться человек по десяти. Столы эти были на низеньких, не выше полуаршина, ножках, и все покрыты белыми и цветными скатертями. У диванов стояли столики с такими же лакомствами, какие были приготовлены для моей жены. Освещение было самое плохое: несколько сальных свеч, и с тех не снимали. Мужеского пола не было в комнатах ни души; жених во все время пированья просидел в кухне.

Вот начали съезжаться одна за другой гостьи, разряженные, как я никогда еще их не видал, в богатейших парчовых зиланах, которыми они были покрыты с головы до ног на место покрывал. Вошедши в комнату, зиланы они с себя сбрасывали и оставались в таких же золотых камзолах и в пребогатейших рубашках, без покрывал. На головах одни имели шелковые с золотом и серебром платки, другие бархатные, вроде Венгерских, с бобровой опушкой и с золотою кистью на боку шапочки, третьи были в шелковых колпачках с золотой бахромой и украшены цветами нашего Европейского изделия. Это вовсе не шло к их богатому Азиатскому костюму. Но Татарки с некоторого времени начали вмешивать в свои наряды Европейские украшения: так например, они обшивают свои рубашки широкими лентами вроде оборок, чего в старые годы не бывало; рукава у рубашки иные делают уже, чтобы можно было уместить их под браслеты; выпускают височки. К цветам же получили такую страсть, что заставили учиться делать их некоторых бедных Казанских Татарок из мещан, которые из цветного буфмуслина делают что-то похожее на цветы и продают богатым Татаркам втрое дороже того, чего им стоит плохое их изделье.

Каждая приехавшая гостья должна была привести невесте какой-нибудь подарок. Родственницы привозили в подарок богатые парчи на камзол, матери на рубашки, золотые платки и проч. Посторонние дарили колпачками, лентами на отделку рубашки, позументом для обшивки ворота рубашки бахромой, для колпачка и т.п. Все подарки клали па приготовленный для этого стол. Гостья, вошедши в комнату и поздоровавшись со всеми, шла к столу, где клались подарки. Хозяйка показывала их ей и сказывала, кто что подарил. Осмотревши все на столе, гостья вынимала свой подарок, клала на стол и садилась на диван, а хозяйка брала подарки и показывала всем гостям.

Церемония с приездом гостей и взаимными подарками продолжалась довольно долго. Я заметил, что некоторые Татарки, одетые довольно богато, не приносили подарков. Хозяйка, которая беспрестанно к нам приходила, объяснила мне, что это бедные. Они взяли платья в людях и приглашены для получения денежных подарков. Надобно отдать честь Татарам, что они из бесед своих и из праздничных пиров не исключают бедных и не различают их в угощении от других гостей.

Когда собрались все гости, началось угощение чаем. Сколько было принесено самоваров, сколько раз их подогревали! Хозяйка и ее родственница разносила чашки на нескольких подносах. Гостьи пили так аппетитно, что трудно было сосчитать, по скольку чашек пришлось на каждую. Жену мою попросили ко мне за занавеску, где нас угощали цветочным ханским чаем. Пока мы пили чай, хозяйка стояла у занавески, вероятно опасаясь, чтоб кто-нибудь из любопытных (гостий) не за­глянула к нам в комнату, и при малейшем подозрении я должен был ретироваться в назначенный мне угол между сундуками.

Напившись чаю, Татарки начали лакомиться и очень деликатно не хватали с тарелок с жадностию, но брали понемногу; иные лакомство завязывали в узелок в платки, вероятно для своих малюток. Спустя немного времени начали хлопотать об ужине. Татарки позначительнее поместились на широких нарах, устланных коврами, и поджали ножки так искусно, что их блестящие, шитые золотом ичиги были видны. Заметно, что красавицы щеголяли ими одна перед другой. Большая половина Татарок сели на пол кругом низеньких круглых столов, и, как было заметно, дожидались с нетерпением ужина. Он начался свадебным блюдом: маслом и медом. Подали несколько блюд, из которых на одних было масло, а на других мед и огромные подносы с нарезанным белым хлебом их собственного печения.

Перед каждой гостьей поставили по тарелке и начали подавать торжественное блюдо прежде сидящим на диване, а потом за круглые столики. Каждая Татарка брала по куску масла и меда, намазывая на хлеб, кушала с необыкновенным благоговением, как бы в этом кушанье было что-нибудь религиозное или таинственное. Второе блюдо было что-то вроде лапши с бараниной, третье - пельмени, четвертое -пироги длинные с капустой, пятое - такие же пироги с мясом, шестое - пироги круглые с курицей и яйцами, седьмое - сорочинское пшено с рубленой бараниной, восьмое - говядина вареная с луком и с красным уксусом, девятое - вареная рыба севрюга, десятое - жареная баранина, одиннадцатое - жареные гуси, двенадцатое - жареная утка, тринадцатое - жареные курицы, четырнадцатое - жареные индейки, пятнадцатое - караси, приготовленные с яйцами вроде яичницы, шестнадцатое - жареные большие лещи, семнадцатое плов с изюмом и восьмнадцатое - пирожное, которого было до 8-ми блюд. Последнее было сделано все из муки, чрезвычайно жирно и вырезано разными узорами вроде старинного Русского пирожного.

По окончании продолжительного ужина, хозяйка принесла из другой комнаты дести три бумаги, в которую обыкновенно завертывают чай, и раздала каждой гостье по листу; другая Татарка несла за нею необыкновенной величины, вроде сенного стога пирожное, сделанное из разных ядер и фруктов с медом, маслом и мукой. Такие свадебные пироги присылаются всегда из дома невесты, для угощения жениховых гостей. Пирог был разрезан на несколько кусков, вероятно, по числу гостей. Пирог стали подавать, начиная со старших, всякая гостья брала по куску и, не много отведав, завертывала в лист бумаги, а потом в платок, чтобы принести свадебный гостинец домашним.

Я заметил, что соленые огурцы, очищенные и изрезанные ломтиками, подавались не к жаркому, но отдельно, и гости, скушав до этого до десяти жареных блюд, ели соленые огурцы с жадностью.

Я уже терял терпение от такого утомительного угощения. Несмотря на длинную Октябрьскую ночь, ужин, начавшийся в 9 часов вечера, кончился на рассвете. Нерасторопность Татарок; находившихся в услуге, медленное жевание гостей, большое количество кушаний делали ужин бесконечным. В нашу комнату приносили каждое кушанье, и мы из любопытства, отведывая от некоторых блюд понемногу, сделались сыты донельзя.

Уже было довольно светло, когда Татарки, сидевшие на диванах, зашевелились; одни из них встали, другие, оставаясь на местах кашляли, как бы выказывая этим полноту своих желудков. То же самое делали и сидевшие на полу; но некоторые вовсе не шевелились. Это были бедные. Для них хозяйка принесла на тарелке серебряных денег от целкового до восьмигривенного. При раздаче денег она отдала прежде всего жене муллы красную ассигнацию, потом родственницам ее целковые и, наконец, бедным прочие деньги, помещая их в руки Татарок так искусно, что невозможно было заметить, кому какую монету она давала.

Вот вам увеселительные праздники наших Казанских Татарок. Веселее этого пированья никогда у них не бывает. Они так бывают заняты в то время своим желудком, что мало между собою разговаривают и не пропускают ни одного кушанья.

Этот блистательный пир был накануне свадьбы. Брак же совершается муллою всегда в доме жениха, куда на завтра я был приглашен хозяином дома.

В назначенный час явился я в дом жениха. Гостей было еще немного; несколько пожилых Татар ходили по комнате и об чем-то тихо рассуждали. Гости собирались довольно медленно и, собравшись, вероятно дали знать мулле, потому что он приехал после всех гостей с предлинной палкою в руке. Важно вошел он в комнату; все Татары сделали ему особенный жест учтивости. Подходящим к нему мулла подавал руку, и каждый клал ее между своих обеих рук. Так делается всегда при свидании; старший подает руку, а младший берет ее между обеих рук.

Комната, куда собрались гости, была совершенно пуста; в ней не было ни одного стула, ни сун­дука, но весь пол был устлан коврами. До приезда муллы никто из гостей не садился; когда же усадили муллу в переднем углу, а меня подле него на пол, то и все Татары сели на ковры, по-восточному сложа ноги. Сперва гостям обыкновенно подавали чай, что продолжалось не мало времени; после чаю тотчас начали хлопотать об ужине. Татары поместились попарно, и перед каждой парой поставили по тарелке с двумя деревянными ложками, а вместо салфеток положили по длинному полотенцу.

Первое кушанье было топленое, густое коровье масло и мед, которые подавались отдельно друг от друга на двух блюдах. Каждый Татарин брал одним разом на ложку и мед, и масло, и кушал, как торжественное свадебное блюдо, с большим аппетитом и благоговением. Потом начали подавать и другие кушанья, которые были почти одинаковы с кушаньем на женском пиру и также многочисленны.

По окончании стола, который продолжался очень долго, подали всем гостям по стакану меда. Гости выпили мед до капли, утерли себе бороду, начали прокашливаться и потом издавать горлом отвратительные звуки, все до одного Татарина разными тонами, один басом, другой тенором, третий альтом. Эта желудочная музыка была знаком, что гости сыты и благодарят хозяина за угощение.

После такого необыкновенного концерта, Татары вставали и клали на разостланную на полу скатерть деньги: красные бумажки, синие и целковые. Эти деньги собирались для невесты, которая в день свадьбы и в эту свадебную пирушку находится уже в комнате, назначенной быть спальнею новобрачных. Спальни назначаются почти всегда отдельно, или во флигеле на дворе, или в том же доме, в другой половине. Сбор этих денег называется шербетом, от того, что в старину деньги клали всегда в наполненный шербетом кубок и относили в комнату невесты, которая, взяв­ши их, этим самым высказывала свое согласие на брак с нареченным женихом.

Точно также и тут собранные деньги, хотя не в кубке с шербетом, но просто на тарелке, отец понес к невесте и, возвратясь, сказал мулле, что дочь его деньги приняла. После этого объявления, тотчас призвал жениха, стоявшего в это время у дверей, и спросил, согласен ли также и он? Без сомнения жених сказал: да. После этого мулла говорил с отцом о получении калыма и, кончив все надлежащие расспросы, начал приготовляться к брачной молитве, покряхтел, прокашлял раза три и погладил бороду, что сделали и все Татары. Молитва продолжалась минут десять. Вот она:

Молитва во время венчания. Xютбе (на Арабском языке)

Хвала Богу, облаготворившему нас способностью говорить и изъясняться, удостоившему нас красотою речи и влиянием слова! Он, Всевышний, соделал все на пользу человека. Он запретил все, что не полезно и разрешил все, что полезно. Он предписал нам сочетание браком, а запретил разврат. Он, Всевышний говорит (в Алкоране), берите себе в супружество из женщин таковых, которые вам понравятся, по две, по три или по четыре. О вечно благодатный! Нам принадлежит воздаяние, благодарность Тебе за милости Твои! О руководитель всещедрый! На нас лежит долг признательности за дары супружеские! Путеводительствуй нас, Господи, к довольству и совершенству, и запечатлей все наши деяния Твоим совершенством. Мы свидетельствуем, что нет Бога, кроме Аллаха, единого, бестоварищного, и что Махоммед Его раб и посланный, одаренный всеми превосходствами пред смертными. Да будет благословение Божие над лучшим из Его творений - Махоммедом, посланном от Бога с чудесами, и над его семейством, Святыней освещающей истину. Бог, направляя нас на путь истины, на Ислам, определил супружество границею между позволенным и запрещенным.Так говорит Пророк, да будет над ним благословение Божие! Супружество есть мой суннет. Кто отвергает мой суннет[3] (т.е. разрушает правило cие), не принадлежат мне. Женящийся есть любящий, взятая в замужество любима, а калым между ними должен быть на основании обоюдного согласия. благослови чету, испроси им милосердие и блага Господня, ибо Он всемилосердный и милостивый.

Теперь следует на Татарском языке весьма напыщенный и длинный монолог, содержащий следующий вопрос:

- По повелению Бога небес и миров, Творца света и тьмы, и по суннету Великого Пророка Махоммеда Мустафы, да будет благословенье Бога над ним и над всем его семейством, по правилам секты Имама Аазама (господствующая секта в здешнем крае), и по согласию Имама Абу-Юсуфа-ал-кази, и Имама Махоммеда сына Аль-Хасана, придворного Ашибани (имена законодателей) и прочих Имамов, при свидетельстве присутствующих знатных особ, при согласии обеих сторон (жениха и невесты ) и при 1000 руб. калыма такой-то (адресуя отца невесты) соглашается ли выдать свою законную дочь, давшую на то доверенность тому-то, в замужество, по правилам Мусульманских вероисповеданий, за такого-то, сына такого-то?

Ответ: согласен, выдаю.

- Ты, такой-то (адресуя отца жениха) доверен­ный со стороны [4] сына своего, соглашается ли взять такую-то, дочь такого-то, при таком количестве калыма, в законное замужество за своего сына?

Ответ: согласен, беру.

- Аминь.

После окончания этой молитвы мулла встал с полу; ему последовали все и разошлись.

На свадебных пирах многие Татары, так же как и Русские, пьют разные вина и пиво; но это делается в другой комнате, по секрету от муллы, и ежели мулла заметит кого-нибудь из гостей пьяным, то при всех его жестоко бранит.

После отъезда всех гостей, сваха берет молодого и отводит в комнату, устроенную для спальни, где дожидается его молодая жена, и запирает их. В этой комнате сидят они четыре дня, не выходя ни на минуту, и к ним, кроме свахи, в это время никто не ходит. Спустя четыре дня молодой идет к своим родителям, прежде напившись дома чаю, и опять возвращается к своей жене, и там ночует.

По утру уходит к себе домой и в продолжение трех месяцев каждую ночь проводит у своей молодой супруги. По прошествии трех месяцев они видятся реже; иногда молодая гостит в доме у мужа и опять возвращается домой. Такое житье продолжается год, два и три; потом жена переезжает совершенно к мужу, имея иногда уже двоих детей.

На другой день свадьбы, молодой супруг делает новобрачной самый богатый подарок по своему состоянию; но иногда случается, что на другой же день он оставляет ее и берет у муллы разводную.

Подобную этой церемонию я видел и в деревне. В духовном обряде, без сомнения, не было никакой разницы, но и угощение также не походило на крестьянское. Пироги и пирожное были из крупитчатой муки, мясные кушанья были все приготовлены из лошадиного мяса. Меня более всего удивил лоток с лошадиными кишками, начиненными кашей; это представляло в миниатюре изрытую гору с ужасными скалами.

На празднике были мужчины и женщины. Мужчины пировали в главной, новой избе, женщины в анбарушке, где некоторые из домашних летом спят. Мулла и все гости начали пировать со второго часа пополудни. Главное угощение был чай, но женщинам его не подавали, а потчевали им муллу, и тех, кто почетнее из Татар. Молодые пили пиво, которого было наварено в изобилии; вина я не видал. Жених с своими молодыми товарищами уехал перед вечером. В сумерки была прочтена брачная молитва, после которой вскоре сваха отвела жениха на другой двор, принадлежащий невестиному дяде, где в новой горнице дожидалась его новобрачная. На другой день мы выехали с ночлега часов в 7 утра, но молодые покоились еще в объятиях Амура и Гименея.

В той же самой деревне мне удалось видеть другую церемонию, когда дочь из отцовского дома уезжала совсем в дом своего мужа. Она, вышедши замуж, жила у своего отца два года с половиной и уже родила двоих детей. Отправление дочери к мужу не очень праздновалось весело. Отец с матерью ходили с заплаканными глазами; они провожали дочь в другую деревню, от своей верст за двадцать. Дочь разбирала свое приданое в анбарушке, около которой толпились любопытные Татарки. Те, которые желали видеть приданое, должны были сделать отъезжающей денежные подарки, и потому клали на сундук кто гривну, кто 5 коп.; две Татарки, родственницы жениха, положили по двугривенному, родственницы невесты клали по гривеннику. Приданое не было бедно: штофный с золотом камзол, нанковый халат для покрывания, несколько ситцевых рубах, красные ичиги, несколько башмаков, красная драдедамовая шаль, также для покрывания, несколько нанковых камзолов на заячьем меху и прочее. Скатерти, полотенце, постельные принадлежности, все это было своей работы и очень красиво выткано. Между тем, как Татарки разбирали приданое, в главной избе накрывали стол и уставляли кушаньем. Разные пироги, пирожное, мед, масло, каймак, заняли весь небольшой стол.

Муж приехал за женой в трех кибитках парами; с ним было несколько Татар, его родных. По приезде тотчас посадили их за приготовленный стол. В то время, как они кушали, Татарки выносили приданое и укладывали в одну из кибиток, а уезжающая в анбарушке белилась и румянилась, снимала девичий костюм и надевала замужний. Когда последняя была готова, то послала со свахою мужу в подарок белую миткалевую рубашку, которую один из Татар принял, вышел с ней из избы и развесил на дугу у лучшей из кибиток; рукава обвили всю дугу, а рубашка покрывала спину лошади. В эту кибитку села уезжающая Татарка со свахою, а муж сел кучером; в остальные кибитки сели приехавшие Татары, и все таким образом уехали со двора. Отец с матерью и родные горько плакали; все деревенские Татарки провожали уезжающую за ворота.

У Татар родины есть довольно значительный семейный праздник, в особенности у богатых, у которых обыкновенно все обряды исполняются великолепнее. У богатых повивальная бабка заблаговременно приглашена и в последние дни беременности у них живет безвыходно. Иные посылают за бабкой, когда почувствуют себя дурно; как скоро все кончится благополучно, родильница посылает за матерью тот же час; иногда матери бывают и при самых родах. Когда все приведется в порядок, тогда родильница приглашает к себе отца и извещает родных. Чрез три дня на четвертый приглашают муллу для совершения религиозного обряда, при котором мулла держит ребенка на своих руках пред собою и громко кричит ему на правое ухо азан, т.е. вызов понамаря на молитву с минарета, а потом шепчет ему в левое ухо каметь; то же, что азан, и при этом дает дитяти имя. Мулле платят за это; каждый по своему состоянию, и роскошно его угощают.

На этот пир приглашаются все знакомые мужчины. В продолжение нескольких дней к родильнице приходят все знакомые женщины и каждая приносит на зубок, точно, как у Русских. Сверх того приносят для новорожденного по рубашке, богатые - шелковые, бедные - ситцевые, многие дарят и одеяльца, чаплашки, тебетейки и колпачки. Говорят, что богатая родильница так много получает подобных подарков, что наполняет ими порядочной величины сундук. При таких подарках считается необходимостью привезти родильнице чаю и сахару, сколько кто в состоянии, от головы сахару и от фунта чаю, до четверти фунта сахару и до осьмухи чаю.

После трех, или пяти лет совершают обрезание; после трех лет или пяти для того, чтобы был непременно нечет. Татары по предрассудку полагают, что в четное число, как например в четыре года, в шесть, ребенок обрезанный должен умереть. Обрезание совершается одним из избранных для этого муллою, которому платят за обряд всякий, что может более: дают по 50 рублей, иные по золотому, и так далее. При обрезании читается сура какая-либо из Алкорана.

Когда занемогший Татарин сделается опасно болен, тогда приглашают муллу, и он читает над умирающим 36 суру из Алкорана, называемую ясын, о воскресении мертвых . Ежели муллы нет, то это делает какой-либо старик и даже старуха. Как скоро умрет, то два человека кладут тело на стол ногами к той стороне, где Мекка. Один наливает воду, а другой моет тело; потом покрывают оное тремя покрывалами из белого холста или из миткаля. Первое покрывало от шеи до колен называется кафин, второе, камл, в виде белого халата покрывает голову до ног, третье, лифафа, также подобное белому халату, сверх упомянутых двух, покрывает все тело и завязывается на голове и около ног, так что уже совсем не видно тела. Таким образом кладут покойника на лубок. После сего мулла читает 67 суру Алкорана, называемую Мульк. Ежели больной умер утром, то к вечеру, изготовив все, выносят его на кладбище; когда же умер он вечером, то это делается в следующее утро. Здесь надлежит сказать, что Русский закон, повелевающий хоронить покойников по прошествии двух суток, у Татар не так строго наблюдается.

На умерших женщин кладут 3 покрывала; но кроме сего, лице их закрывают холстом длиною в 1, 5 аршина; волосы их распущены вперед по обеим сторонам шеи. От груди до колен пеленают их в белый холст или в миткаль. Покойника, положив на лубок, на плечах выносят из дому и останавливаются на улице у мечети, где проговорят маленькую молитву Дженаза без поклонов.

Пока на кладбище хоронят покойника, жен­щины, оставшиеся в доме, читают суру мульк, подают милостыню бедным и моют горницы. В могиле делается боковая ниша, в которую тело, сняв с лубка, кладут на правый бок, лицом к Мекке. Эта ниша называется Лехед, и оную закладывают нежжеными кирпичами в виде свода или печи. Тут опять сидя читают суру мульк. Наконец, по совершению сего погребального обряда мулла с прочими возвращается в дом покойника. Здесь мулле дают лошадь или корову, или барана, даже денег. Платье покойника и его Алкоран отдается азанче, т.е. пономарю, который должен молиться Богу об успокоении его души.

В день погребения не употребляют ни пищи, ни питья. Первые 3 дня после похорон почитаются трауром, а потом по прошествии сего времени мулла и все родственники и знакомые покойного приглашаются к обеду; то же бывает в 7-й, напоследок в 40 день и чрез год.

По окончании каждого обеда мулла читает какую-либо главу из Алкорана.

В последние минуты жизни умирающего, когда читают отходную, то есть суру, читающий окликает умирающего, называя его или ее по имени, и умирающий, ежели имеет память, отвечает; например, ежели читает мать над дочерью, то она ее окликает, называя по имени, а та отвечает аней, т.е. матушка, и это повторяется беспрестанно до исхода души.

По смерти женщины до самого погребения все исправляется женщинами, даже муж не может взглянуть на жену свою после ее смерти; но когда умершего обмоют, закроют лице, спеленают, и придет мулла для совершения погребального обряда, тогда женщины покойницу оставляют, и уже мужчины с муллою кладут на носилки и уносят на кладбище.

Поминовения и раздачи милостыни продолжаются шесть недель. К богатым покойникам мулла даже несколько раз в день ходит на могилу и читает назначенные для этого суры из Алкорана.

Надобно сказать правду, что Татары на счет вспомоществования бедным превышают Русских не по влечению сердца, но из боязни и страха исполнять закон их строгого пророка, который говорит: что отдадите бедным на земле, то воздастся вам на небесах; чем питаете и поите бедных, то будете кушать и пить в будущем сами, во что оденете их, в то облечетесь сами.

Одна Татарка Шарифа-Бану, жена купца Чамас Махмуда, моя соседка, может служить примером в исполнении заповеди своего законодателя. Нет сомнения, что ее добродетели происходили прямо от души, потому что она кротостью своею удивляла всех знакомых. Она была посредственного состояния и, будучи вдовой, могла располагать им, как хотела; она жила единственно для бедных и не съедала куска, не разделив с ними. Вот как она проводила дни: вставши по утру, читает утреннюю молитву, потом приглашает несколько бедных напиться чаю, и прежде поит их, потом начнет пить сама; после садится что-нибудь работать для бедных. К обеду опять приглашает бедных, а что приготовила для себя, тем и их угощает. Случалось так, что бедных приходило более, чем она ожидала; в таком случае она все приготовленное кушанье для своего обеда отдавала им и сама питалась одним хлебом.

Она никогда не носила богатое платье; но какое себе шила, такое же точно делала в приданое бедной невесте. Таким образом, она, оставшись в 22 года вдовою, прожила до 37 лет. Она умерла, и сколько бедных приходили к ее телу! И все получили не копеечную милостыню.

Они ставят кругом могилы род домика из нескольких бревен, четырехугольный без крыши, у богатых из камней, в котором садят несколько березок. Тут нередко находится и камень, стойком поставленный, с надписью красивыми Арабскими буквами. Я списал некоторые из этих надписей, и здесь перевод с оных помещаю.

1) Во имя Бога Всемогущего! (Сия святая могила принадлежит золотых дел мастеру Мухамед-Рахиму сыну Сайда, отправившемуся из мира тленного в мир вечный в тысяча двести сорок первом году. Да будет над ним изобильное милосердие Божие!

2) Могущество принадлежит Господу; Он вечен и бессмертен! По летосчислению Арабов, в тысяча двести пятдесят втором году, в 17 день Зюль-хиджи, Дамулла-Абдулнасир Ахунт и Мудерис, сын муллы Рахман-куллы, на 58 году от рождения отправился из сего тленного мира в мир вечный. Да освятит Господь его могилу! Мы принадлежим Богу и к нему возвращаемся.

3) В смерти много учения! По летосчислению Арабов в тысяча двести пятьдесят первом году месяца святого рамазана двадцать восьмого дня жена Ахмета Михрабан, дочь Мусы, на пятидесятом году жизни своей отправилась из мира тленного в мир вечный. Да освятит Бог ее могилу! Она предана земле в 1836 году. Да освятит Господь ее прах.

4) Он вечен и бессмертен! Все, что живет, должно вкушать смерть! Все, что живет на небесах и на земле, смертно; а один Господь могущественный вечен! Пророк (да будет над ним благословение Божие!) говорит: в смерти много учения. В тысяча двести пятидесятом году, в месяце Шаа-бане, отправился из тленного миpa в мир вечный на шестьдесят третьем году от рождения Юсуф, сын Ахмера. Местом его рождения было Ковали, местом жительства Казань; да будет Бог милосерден ему и всем правоверным! Мы принадлежим Богу и возвращаемся к нему.

5) Он вечен и бессмертен! В тысяча двести сорок втором году (эгиры), в девятнадцатой месяца Раджаба Муса, сын Исмаила, Апанаев на шестидесятом году от рождения отправился от мира тленного в вечный мир! По летосчислению Римскому (Христианскому) в тысяча восемьсот двадцать седьмом году Февраля дня. Мы принадлежим Богу и к нему возвратимся.

6) Он вечен и бессмертен! В тысяча двести пятидесятом году от бегства пророка (да будет над ним благословение Божие!), в шестнадцатый день Зюлькаады, Башир, Аитов сын, да будет на нем милость Бога, на восьмидесятом году от рождения отправился из преходящего миpa в мир вечный. Да освятит Господь сей прах! Он скончался в день Марта1835 года.

7) К Богу прилетают души, когда они оставляют свои формы (Алкоран). В 1247 году, в месяце Телец (Апрель), Мухаммед-кули, сын Юсуфа, отправился из мира преходящего в мир вечный. Местом рождения его было село Корашан, город его - Уфа, жительство его - Нарин, т.е. Икай-иль, в соседстве Джеан-гир-хана. Да будет над ним изобильное милосердие Божие!

Татарских древностей в Казани никаких нет. По Татарским рукописям, в Казани при владычестве ханов каменных зданий не было; а башня, ныне находящаяся в крепости под названием Сумбекиной, строена Русским Архитектором и делает ему честь. Она построена в последние годы царствования Алексия Михайловича, когда сей Царь повелел строить Закамскую линию с валами и обсервационными башнями. Даже нынешние каменные мечети построены в начале царствования Екатерины II-й; но из всех Татарских древностей здесь осталось несколько камней с надгробными надписями, из коих две в переводе здесь предлагаю:

1) Он (Бог) вечен и бессмертен! Бог всемогущий говорил: всякое сущее на земле и небесах - смертно; но Господь всевечен! Еще Бог всемогущий говорит: всякое живущее должно вкусить смерть. В девятьсот тридцать шестом году, в месяц Зюлькаада[5] Куль-Мухаммед, сын Ших-Мухаммеда, из тленного мира отправился в мир вечный. Да будет над ним изобильное милocepдиe Господа. Он убит от рук неверных. Мы принадлежим к Богу и к нему возвращаемся!

2) Бог святый, непорочный, праведный, величественный сказал: все живущее на земле увядает, но зрак Господа твоего, облеченный в честь и славу, будет сиять вечно. Да будет благословение и спасение Махоммеду, сказавшему: мир сей не вечен. Также благослови и спаси Господа, сказавшего: мир сей выше самых царей.

От Эгиры в 936 году (1529), в месяце Зулкагиде, убит от рук иноверца Мухаммед-Галей, сын Мухаммед Шаха.

На камне сем писал Юлавчина сын.

Мечети Казанские выстроены по Бухарскому вкусу. Они состоят из большого длинного двухэтажного каменного дома, на средине коего подымается вверх высокая и узкая башня, - минарет; на остроконечной ее вершине укреплен металлический полумесяц. Из отверстия этой башни пономарь ежедневно криком своим приглашает Татар в храм на молитву. Нижний этаж этого здания отдается в наем для складки товаров, а в верхнем происходит Богослужение. Он разделен на 2 половины. В передней пришедшие молятся, оставляют туфли, башмаки или сапоги. Здесь же некоторые остаются, кои не почитают себя до­стойными быть с прочими в главной храмине.

В главное отделение храма ведет посредине большая дверь, а с обеих сторон маленькие. Здесь по прямой линии в стене представляется узкая ниша, обращенная к той стороне, где Мекка; эта ниша называется михраб. В ней на доске лежит Алкоран. Мулла сидит у самой ниши, а молящиеся позади его стоят или сидят по линиям, один подле другого, и молятся по примеру муллы все вдруг, в различных позициях с величайшим благоговением. На правой стороне в углу стоит деревянная готическая кафедра с четырьмя ступеньками; мулла, держа в руках предлинную палку, читает наизусть какую-либо главу из Алкорана. Над дверью, насупротив ниши, поставлен на столбиках маленький балкон для мальчиков. На потолке висит большая люстра, а по стенам маленькие жирандоли. По обеим сторонам ниши иногда к стене приклеиваются красиво писанные Арабские стихи из Алкорана. Пол устлан коврами. У самого входа в мечеть находится колодезь, а вокруг всей мечети выкрашенные решетки.

Татары, как и все Магометане, обязаны по уставу Алкорана пять раз в сутки молиться; а именно: 1) утром рано, перед восхождением солнца (иртаги намаз), и при этой молитве делается 12 поклонов. 2) В полдень (уйлэ); здесь 30 поклонов. 3) За час перед захождением солнца (икиндэ); здесь 12 покло­нов. 4) Вскоре после захождения солнца (ах-шам); здесь 15 поклонов. 5) Вечером, в зимнее время с 8 часов, а в летнее в 10 часов (ясыг); здесь 29 поклонов.

Богослужение в мечети совершается следующим образом: азанчи с минарета кричит азан, по которому народ собирается в мечеть в продолжении 15 минут. Всякий пришедший занимает свое место и садится на колена, образуя несколько линий. Мулла, сидящий до начала Богослужения лицом к народу пред михрабом (ниша), встает с места и оборачивается лицем на михраб, то есть в ту сторону, где Мекка; его же примеру последует и народ.

Вставши на ноги, каждый человек приготовляется к молитве, поднимает обе руки вверх и касается большими пальцами мякиша ушей; при этом все говорят тихо: Аллаху-экбер (т.е. Бог велик); потом руки опускают и кладут оби ладони на пупок. Тут, начиная с муллы до последнего молящегося, каждый читает про себя первую главу из Алкорана; за этой главой тотчас читают какую-либо суру из Алкорана. Прочитавши, делают поклон в пояс, сопровождаемый словом: Аллаху-экбер; находясь в этой позиции, читаю следующие слова до трех раз: Благословен мой Господь Высочайший! Подымают голову со словом: Бог велик! Потом делают земной поклон, со словом Аллаху-экбер, и во время этого произносят следующие слова до трех раз: Благословен мой Господь великий! Приподымаются на колени, опять кланяются в землю, произносят вышеписанные слова. Потом они встают на ноги и повторяют опять ту же главу и суру, те же самые слова и молитвы, те же самые поклоны, как и прежде. Наконец, прочитав Аттахият, оборачивают головы прежде направо с призыванием высших небесных сил, потом налево с таким же пpизывaниeм. Это все делается сидя на коленях и оканчивается какою-либо маленькою молитвою. Вот ход утреннего моления называемого ики ракэгат суннет.

Вслед за сим начинается ики ракэгат фарыз таким образом: азанчи, вставши с места, произносит камет, т.е. тихий азан; вскоре за сим мулла и все молящиеся встают вдруг на ноги и приготовляются к молитве по вышесказанному порядку с тою только разницею, что руки подымают по примеру муллы вверх все вдруг и касаются оными мякиша ушей; опуская руки вниз, кладут оные ладонями на пупок и читают маленькую молитву. После этого мулла громогласно читает 1-ю же главу из Алкорана и какую-либо суру, а молящиеся благоговейно слушают. По прочтении муллою 1-й главы из Алкорана, молящиеся произносят аминь; а по прочтении суры, делают поклоны и повторяют молитвы те же самые, как и при суннет, исключая одной молитвы, употребляемой при 1-м поклоне, которую читает один только мулла, а молящиеся про себя тихо произносят следующие слова: Бог слышит того, кто благословляет Его.

После сего, вставши на ноги, читает мулла опять 1-ю главу и суру, и повторяют те же поклоны, как и прежде; потом, севши на колена, читают Аттахийят и обращаются лицем на право и налево, как и прежде. После прочтения муллою отрывка из Алкорана Аллаху-ля, молящиеся перебирают четки, а за неимением оных счет делают по суставам пальцев.

Наконец, по окончании переборки четок, мулла читает ясын, и тем оканчивается ики ракэгат фарыз утренней молитвы; следовательно, во время утренней молитвы кладут 12 поклонов.

Богослужение остальных 4-х разрядов, как то: 1) Уйлэ: дюрт ракэгат суннет, дюрт ракэгат фарыз и ики ракэгат суннет с 30 поклонами; 2) Икиндэ: дюрт ракэгат фарыз с 12 поклонами. 3) Ахшам: учь ракэгат фарыз и ики ракэгат суннет с 15 поклонами; 4) Ясыг: дюрт ракэгат фарыз, ики ракэгат суннет и учь ракэгат витир ваджиб намаз с 29 поклонами, совершается точно так же, как и утренняя молитва с повторением тех же поклонов и молитв.

В пятницу в полдень Джумага-намазы имеет: ики ракэгат тaxийят мечеть намазы, дюрт ракэгат суннет; после этого мулла идет на кафедру и читает хутьбу; по окончании хутьбы мулла читает молитву за Русского Государя, Августейшую Его Фамилию и за воинство; а после молитвы сходит с кафедры и становится на свое место пред михрабом. Потом ики ракэгат фарыз, дюрт ракэгат суннет, дюрт ракегат ахыр-уйлэ намазы и ики ракэгат ушбу вахыт намазы. Всего поклонов 54; вся служба Пятницы совершается как в прочие дни по утру.

В то время, когда мужчины отправляют Богослужение в мечетях, женщины молятся дома. Только по Пятницам в полдень мулла в мечети с важностию всходит на кафедру, держа в руках длинную березовую палку. Вступив на вторую ступеньку кафедры, садится как бы уставши, потом поднимается выше; тогда пономарь (азанча) приближается к нему и тихо говорит Азан, т.е. самую ту молитву, которую он перед этим громко прокричал с минарета. Мулла, наклонившись на палку, печально и гнусливым голосом произносит хутьбу, или проповедь, состоящую из весьма коротких наставлений и оканчивающуюся произнесением первой главы Алкорана.

На вопрос мой: почему у Татар муллы говорят проповедь с палкою в руке, между тем как у Турок это делается с саблею в руке? мне отвечали, что в землях, завоеванных вооруженною рукою, употребляется на кафедре сабля, а в землях, покоренных без кровопролития, употребляется при упомянутом случае палка.

Мулла Сейфулла-Кази Муртазин сообщил мне маленькую рукопись на Татарском языке, в которой можно видеть начала этого обряда; здесь для любопытства я прилагаю перевод из нее. Когда Айдар-хан в 9-е лето от эгиры начал царствовать в Болгарах, тогда Магомет для распространения своей веры между язычниками послал туда трех своих веропроповедников Абдур-Рахмана, сына Зубирова, Хантала, сына Paбиa, и Субейра, сына Джада; снабдив каждого из них нужными вещами, кои бы они могли употреблять для произведе ния чудес, если потребно будет. Субеиру дал он чернильницу, Ханталю тросточку, Абдур-Рахману чалму или тюрбан; пришед в Болгары, они выдали себя за врачей и начали лечить от разных болезней. Дочь Айдар-Хана получила паралич, и хотя пользовали ее от этой болезни многие врачи, однако не было успеха.

В один день Визирь Ханский осмелился сказать ему: Высокомощный Хан! Да сохранит Бог здравие твое на многие лета. В городе нашем проживают три Аравитянина, с которыми никто из наших врачей сравняться не может в лечении разных болезней. Без сомнения, они вылечат дочку твою. Но да будет тебе известно, что Bеpa их от нашей различествует.

Хан, убежденный этими словами своего Визиря, повелел немедленно представить пред его лице помянутых Аравитян. Когда же сии веропроповедники к нему представились, то после обычных Хану благопожеланий Хантала, знавший превосходно Турецкий и Румейский языки, на вопрос Ханский: откуда они и какой их промысел, отвечал, что они из Медины и занимаются вылечиванием болезней.

Хан сказал им, что дочь его уже 7 лет, как лежит больная, и спросил у них, не имеют ли они какого-либо средства к возвращению ей здоровья. На cиe Хантала отвечал, что наперед надобно узнать качество одержащей ее болезни. По исследовании же сего, все единогласно сказали, что она поражена параличом. Хантала же присовокупил, что для врачевания этой болезни потребны ему древесные ветви и именно от березы; а как это дерево в изобилии находилось в Ханских владениях, то ни мало не медля и принесены были от него ветви. Но как Хантала, посмотрев на них, сказал, что они старой березы, а ему нужны ветви с нежной и молоденькой, то Хан отвечал, что в зимнее время, отыскать такой невозможно.

На эти слова Ханские Хантала сказал: но мы с Божьей помощью такую найдем, ежели вы примете нашу веру. Хан на это условие согласился, только чтоб они отыскали ветви молоденькой березы и возвратили бы здоровье дочери его. Тогда веропроповедники данную им от Махомета чернильницу ставят на пол и в нее втыкают тросточку. Потом Абдур-Рахман, надев на голову данную ему от Махомета чалму, произнес вслух молитву с поклонами (рикаат). Когда он в заключение ее сказал аминь, что повторили и два его товарища, тогда тросточка, воткнутая в чернильницу, начала расти, распушаться в маленькую березку, наконец, вышиною сравнялась с кровлею Ханского дворца и распустила свои ветви. Тогда, связав несколько ветвей в веники и отведя больную в баню, начали ее парить, от чего она тотчас и выздоровела.

Удивленный сим происшествием, Хан немедленно принял Магометанскую веру. Примеру его последовал и Бурадж с прочими Визирями и гражданами. Наскоро построена мечеть, и в настоятели при оной определен Хантала, который при сказывании проповеди (Хутьба) опирался на воткнутую им в чернильницу трость. Это произошло в XII год от эгиры, или бегства Магометова, то есть в год Барана, в 26 день Рыб и в XII Рамазан.

Три эти товарища пробыли в Болгарах десять лет и в школе, учрежденной при мечети, давали тамошним жителям наставления в правилах своей веры. Наконец Абдур-Рахман и Субеир возвратились в Медину. Хантала же остался в Болгарах, женился на вылеченной им девице и скончался уже в глубокой старости.

У Казанских Татар есть четыре праздника: два религиозные - Рамазан и Курбан, и два народные - Сабан и Джин.