Комплекс Ирода и абсолют Иисуса 3 страница

Вам велено также любить своих друзей и свой народ, при этом разрешено ненавидеть врагов и чужих. Я же говорю вам: уважайте человеческое достоинство и в ваших врагах, если уж вы не можете их любить, желайте добра тем, кто проклинает вас, и творите добро тем, кто ненавидит вас, простите других затех, кто клевещет на вас другим и стремится погубить вас через других. Тогда вы воистину будете детьми Отца Небесного и уподобитесь всеблагому – он повелевает солнцу своему светить добрым и злым, и посылает дождь свой праведным и неправедным. Ибо если вы любите лишь тех, кто любит вас, делаете добро лишь тем, кто делает добро вам, и даете взаймы то, что надеетесь получить обратно, то в чем тут заслуга ваша? Ведь это естественное чувство присуще и злодеям, свой долг вы этим еще не выполнили, ибо целью вашей должна быть та святость, которая подобна святости божества.

Подаяние милостыни и милосердие – добродетели, достойные всяческого поощрения; однако если они, подобно другим заповедям, совершаются не в духе добродетели, а лишь для того, чтобы это видели люди, то они не имеют никакой цены. Поэтому, если вы подаете милостыню, то не трубите об этом на улицах, не оповещайте об этом всех, подобно лицемерам, стремящимся к тому, чтобы люди их восхваляли; творите милосердие втайне, чтобы левая рука не знала, что делает правая. Наградой же вам – если она вам необходима как побуждение к добру – будет внутреннее сознание того, что вы поступили хорошо и что ваш поступок – помощь, которую вы оказали в беде, утешение, которое вы принесли в несчастье, будет иметь благотворные последствия во веки веков, хотя люди и никогда не узнают, кто это совершил».

Обращаясь к своей пастве, Иисус говорил: «Не думайте, что я пришел нарушить закон. Не нарушить законы пришел я, а завершить их, вдохнуть дух в это мертвое тело, ибо исчезнуть могут небо и земля, но не требования нравственного закона, не долг повиноваться ему. Тот, кто объявляет себя и других свободными от этого долга, недостоин войти в Царство Небесное. Тот же, кто сам выполняет требования этого закона и учит других тому же, тот обретет величие в Царстве Небесном. Однако главное – и этим добавлением я хочу завершить всю систему законов, – чтобы вы не стремились, подобно фарисеям и книжникам вашего народа, следовать букве закона, которая одна только подвластна суду человеческому, а следовали бы духу закона, действовали бы так, как велит вам долг. Я поясню это на нескольких примерах, взятых из вашего закона. Вам известна древняя заповедь: не убий, кто же убьет, должен предстать перед судом. Я же говорю вам, не только смерть другого человека составляет преступление и должна караться законом, но всякий, несправедливо гневающийся на брата своего, более достоин наказания, согласно духу закона, чем убийца, хотя и не может быть наказан земным судом».

Конкретизируя свои заповеди, Христос провозглашал: «Закон велит вам приносить жертвы в указанное время. Если вы, приблизясь к алтарю, вспомните, что обидели человека, и он недоволен вами, то оставьте дар ваш перед алтарем, протяните руку брату вашему, примиритесь с ним, лишь тогда дар ваш будет угоден богу.

Одна из ваших заповедей гласит: не прелюбодействуй. Я же говорю вам, что грех – не только прелюбодеяние, но и вожделение, показывает, что в сердце своем вы не чисты. И какое бы чувство, пусть самое оправданное и милое вам, вы ни питали к женщине, задушите его, истребите его совсем, даже если, дав волю своему чувству, вы не нарушите букву закона, – чтобы это чувство не заставило вас преступить границы дозволенного и не привело бы к тому, что постепенно все ваши правила будут искажены и забыты».

Реальность существования Иисуса Христа подтверждают научные факты, в том числе и текстографический анализ Нового Завета.

Арамейский язык – из ветви семито-хамитской семьи языков. В древности это был основной язык в Восточном Средиземноморье. На нем говорил сам Иисус Христос. На арамейском написаны некоторые части библейского Нового Завета, например, Евангелие от Матфея. Но время идет, и языки, как и цивилизации, трансформируются и даже гибнут. Арамейский язык, как, скажем, латынь, давно уже относится к мертвым языкам.

Поразительное открытие, которое может перевернуть все представления о земном существовании Иисуса Христа, сделали американские ученые из Техасского университета. Ученым, сообщает в своей новой книге «Кровь и плащаница» Ян Уилсон, удалось обнаружить следы ДНК человека на знаменитой Туринской плащанице – полотне, в которое, согласно легендам, было завернуто тело Иисуса Христа после того, как его сняли с креста. «К сожалению, предоставленные для исследований образцы настолько малы, что на них можно было найти лишь следы ДНК, которые невозможно использовать для дальнейших исследований», – заявил микробиолог Техасского университета Леонсио Гарза-Вальдес. «Однако, – подчеркнул он, – с уверенностью можно сказать, что мы обнаружили на плащанице следы человеческой крови и что это – кровь мужчины».

Возраст самой плащаницы может относиться к первому веку нашей эры, подчеркнул Гарза-Вальдес, добавивший, что расположение следов крови от ран на руках и ногах явно указывает на распятие. Однако у ученых нет возможности проводить дальнейшие исследования, поскольку католическая церковь не только отказалась предоставить большее число образцов, но даже заставила вернуть все те, что находились в их распоряжении.

Реминисценцию своего восприятия феномена Христа и христианства представил известный российский писатель Ю. Нагибин, пропустив через горнило своего творческого воображения основные эпизоды Нового Завета: «Одинокие странствия по каменистой пустыне и пыльным дорогам, удаления от мира, мучительные искусы, проповеди и поучения, бездомность – лисицы имуть норы, птицы небесные – гнезда, а Сыну Человеческому негде преклонить голову, – все это уводило от густого человечьего тепла в стылую пустоту бестелесности. Он трогал жизнь не перстами, а словом. И как прекрасно было, когда вдруг, устав от бессилия взываний, он схватил плеть и отхлестал торгашей, раскинувшихся в храме со своими товарами, выгнав их вон. Хорошо погуляла треххвостка по жирным спинам и плечам.

И чудесно вспомнить, как на белой ослице он спускался с Иерихонской кручи после сорокадневного искуса, легкий, словно бы хмельной от голода, ободравшего его плоть до тонины осеннего листа. Он сидел, сильно откинувшись назад, иначе ослица повалилась бы с отвесной кручи, по которой извивалась узенькая тропка. Порой казалось, что он пребывает в свободном падении – парении, и это оборачивалось предчувствием будущей невесомости, а ему хотелось совсем иного – тяжести плоти. И он обрадовался, когда в изножии склон стал менее крут, а там и вовсе – пологим, тропка расширилась, и в правую ногу ему заколотился лопаткой сынок ослицы, трусивший на круче сзади. Иногда он тыкался в него мягким носом, и радостно было слияние с плотью жизни.

Он уже знал, что в небесном чертоге Отца ему будет скучно без грубой, плотной, пахучей, пестрой земной круговерти с кучей ненужных забот и дел, порочной, низкой, отвращающей персть земную от милостиво простертых Божьих рук – да ведь после сладимой родниковой воды хочется иной раз ожечь гортань глотком пряного, хмельного вина. И сейчас он жалел, что так мало пил из этой чаши.

До чего же, наверное, страшно, душно захватывающе постоянно пребывать в обхвате этой жизни, сквозь которую он проходил, как солнечный луч сквозь воздух.

Иоанн был одним из самых любимых его учеников, он старался всех любить одинаково, но даже ему это не удавалось. Иоанн был ласков, как женщина. Он все стремился склонить голову на плечо, на грудь Учителя, приятно щекотали шею его волнистые мягкие волосы той же бронзовой рыжины, что у Марии Магдалины. Остальные ученики не решались прикасаться к Учителю, даже горячий, порывистый, не умеющий сдерживать своих движений Петр. Ласковость, любовь, нежность были сущностью Иоанновой души, и невероятно, что этой женственной натуре суждено исторгнуть из себя самые ужасные, неистовые, опаляющие ум слова, какие только слетали когда-либо с человеческого языка, слова его Откровения. Величайшим словослагателем и бесстрашным провидцем окажется этот кроткий человек с легким пушком на округлых девических ланитах. Ему выпадет самая счастливая и долгая жизнь из всех апостолов, если может быть счастлив человек, увидевший внутренним взором коня бледного и семь Ангелов с семью язвами, в коих изойдет ярость Божия. Он узнает бичевание, но его минует мученическая смерть. Его преклонные дни закатятся среди свято почитающих его единоверцев, которым он, совсем уже дряхлый, будет настойчиво повторять: дети, любите друг друга. Они спросят его, зачем он постоянно твердит одно и то же. И он ответит: это заповедь Господа, и если соблюдете ее, то и довольно.

Иаков слушал проповеди Иоанна Крестителяи без колебаний пошел за Иисусом, когда он позвал его. Это было в характере Иакова: он пойдет как угодно далеко, если его подтолкнуть, и остановится, лишь когда его удержат. Приверженность таких людей особенно ценна, она – словно гарантия истинности твоего дела. Иаков, глубоко чувствующий человек, но не чувствительный, как его брат. Его чувства проверяются разумом. Он был бы достойным наследником своего отца – зажиточного рыбака, владельца самых больших коптилен в селении, но слова Предтечи разбудили в нем другое сердце. И все же он не стал искать того, о ком тот вещал, он ловил рыбу, на редкость удачливо. Он был из тех счастливых рыбаков, что имеют легкую руку на рыбу. А в должный час мать взяла его за руку и вместе с младшим сыном вручила Иисусу. Общее семейное сердце Зеведеевых уже открылось той новой вере, которую предрекал Креститель. Не вяжется с основательным, прочным, осмотрительным Иаковом ожидающая его насильственная смерть от руки Ирода Агриппы.

Варфоломей – с него, с живого человека, разъяренная чернь у стен Иерусалима сдерет кожу. Первой жертвой в христианстве будет этот оставшийся неизвестным миру юноша; благодарное, но не сведущее потомство подарит ему великие духовные подвиги в Индии, а неблагодарное – откажет в существовании, заменив его Нафанаилом, о котором Иисус обмолвился раз добрым словом.

Матфей – бывший мытарь, немало намытарившийся по земле. Трудно поверить, что этот пронырливый человек, которому надо все своими руками потрогать, станет одним из самых твердых и бесстрашных проводников его Слова, которое он понесет в огнедышащие аравийские пустыни.

Петр всегда в горении – нетерпелив, страстен, как собака, поджимающая хвост в миг опасности, равно способный к мгновенному геройству и позорному испугу, настолько богатый чувствами, что хватило бы на всех апостолов и еще осталось, – вот уж воистину: ничто человеческое не чуждо. Потому и решил основать на нем свою церковь Иисус. Она будет, как он, самоотверженна, как он, нестойка, как он, цельна, как он, способна на мученичество: распятый головой вниз, он явит то великое мужество, какого ему не хватало в менее грозных кругах судьбы; слезливая и неуклонная, как он, любящая и яростная и способная к радости. Если бы камню и впрямь быть плотью церкви, то ставить ее надобно на Иакове Алфееве – это кремень. Но он ставил человеческую церковь, и этот горячий, кипящий, наивный делатель годился больше всех, чтобы церковь была для человека, слабого, грешного, исполненного стольких противоречивых задатков, но тянущегося ввысь – к раскаянию и правде.

Иуда чем-то взволнован. Иисус уже научился угадывать чувства учеников, не заглядывая в лица. Небось, опять взял деньги из общей казны, хранителем которой поставили бывшего мытаря. Взял, чтобы отдать какому-нибудь попрошайке. Апостольский казначей знал счет денежке, но был жалостлив и доверчив: не мог отказать в подаянии, особенно тем ловкачам, что так хорошо прикидываются несчастнейшими из несчастных. Они выглядят куда убедительнее истинно неимущих потому, что лишены стыдливой гордости бедняков. С какой охотой обнажают они искусно наведенные язвы. А много ли надо такому доброму, мягче воска человеку, как Иуда, у которого не глаза, а сердце на мокром месте. Собственных денег у Иуды почти не водилось, и он запускал руку в общую скудную казну. Все это знали, но молчали.

Андрей, славный, милый Андрей. Он принял крещение от Иоанна и раньше брата своего Петра пошел за Иисусом, потому и прозвище ему будет Первозванный. Он понесет слово Божье в самые темные и страшные пределы земли: к скифам и севернее, к угрюмым племенам, обитающим в дремучих лесах, на берегах широких холодных рек. Редко раскиданные по лесной и полевой бескрайней пустынности и оттого подозрительные, пугливые и жестокие, они не убьют Андрея, как предсказывали свирепые, но все же более человечные скифы. Терпеливо и недоверчиво будут слушать наставления апостола, иные с кривой усмешкой примут от него святое крещение и отпустят с миром. А мученическую смерть на косом кресте примет Андрей на греческом острове Патросе по воле римского проконсула Энея. Хуже северных варваров окажутся просвещенные римляне для несущего слово Божье. Что стоит просвещение, если сердце глухо к Главному Слову?

Андрей станет покровителем той страны, что возникнет на месте обитания навещенных им диких племен. И флаг, и высшая награда страны станут андреевскими – ни один из тех, кто пошел за Сыном Человеческим, не удостоился подобной мирской почести. Но не уберег косой андреевский крест этот народ, появятся там поддельные пророки, чудотворцы волею Сатаны. Христос накормил двумя рыбами и пятью хлебами пять тысяч человек, эти будут кормить тем же количеством пищи, не преумножающейся тайно, трехсотмиллионный народ, порождая глад и мор. А один лжечудотворец превратит все вино в воду, иссушит, изломает, изведет лозу, кою воспитывали бессчетные поколения виноградарей, дабы обратила она вложенный в нее заботливый нежный труд в благодатный сок. И подведет он смятенный народ, утративший свое исконное веселье, к тяжким испытаниям и невзгодам».

Все предначертанное свершилось. Во время Нероновых казней, гонений на христиан Петр по уговорам единоверцев, которые боялись за его жизнь, согласился уйти из Рима и ночью незаметно вышел из города. Но, пройдя городские ворота, повествует предание, он вдруг увидел видение: навстречу ему шел сам Иисус Христос, неся свой крест. «Куда ты идешь?» – «Я иду в Рим, чтобы меня там распяли снова» – ответил Иисус. Петр вернулся в Рим разделить участь собратьев. Когда его распинали, он попросил, чтобы его пригвоздили к кресту не так, как Иисуса, а вниз головой, ибо считал себя недостойным принять смерть, одинаковую со своим учителем. Это имело колоссальное значение для христианского движения. С радостью принимая мученический венец, первохристиане воочию показывали сомневающимся все радости Царства Небесного и всю пустоту и тщетность мира земного. Язычество и построенная на его принципах Великая Римская империя были обречены на гибель.

Свет и Тьма, Добро и Зло, Созидание и Уничтожение – вся эта антитеза воплотилась в двух началах – антиподах: Ироде, иродиане, им порожденной, и в Христе и его единомышленниках, учениках, последователях.

Вся история человечества «распята» на кресте Иродианы, нагло торжествующей, попирающей, топчущей, растлевающей, уничтожающей, но всегда обреченной, ущербной, несчастной во всем бессилии всевластия.

Навстречу же всем бедами, горестям, несправедливостям человека и человечества с гордо поднятой головой идет Христос с крестом на плече – идет сораспинаться с каждым страждущим, обиженным, униженным, чтобы побороть земную безнадежность.

Человечество – между Иродом и Христом, Верой и Неверием, Добром и Злом. Выбирать же – каждому! При всем этом Восток разнолик. Наряду с интенсивным развитием Ближневосточного региона в глубине Центральной Азии возникло Монгольское государство (1206 г.) со столицей в Каракоруме, и монгольские феодалы двинули на завоевание Азии, Европы и всего мира полчища кочевников. Их войско было подчинено суровой дисциплине и, выполняя волю своего вождя Чингисхана, за короткий срок завоевало Сибирь, Северо-Западный Китай, включая Пекин, Среднюю Азию, разорило земли Кавказа. Столетиями накопленные сокровища культуры безжалостно уничтожались: Ходжент и Бухара, Самарканд и Ганджа, сотни городов, по словам современника, «были стерты с лица земли, как строки письма бывают стерты с бумаги»; население истреблялось или угонялось в полон.

Находясь под «воздействием» китайской государственности, татаро-монголы, покорив своих «учителей», восприняли многие их традиции как в военной сфере (стенобитные орудия, способы осады укрепленных городов, крепостей и т.д.), так и в сфере государственно-правового устройства. В чем же заключалась суть государственного устройства «Поднебесной империи»? Китайский император Цинь Ши Хуанди был основателем единого китайского государства. Ему удалось одержать победу над пятью соперниками благодаря безжалостному внедрению системы законов, которые впервые подчинили каждого подданного, независимо от его ранга, абсолютной власти государства и его правителя. Во многом деяния императора Цинь Ши Хуанди базировались на учении философа Хань Фея, основоположника легитимизма. Вдохновленный идеями этого ученого, император Цинь Ши Хуанди вошел в историю как тиран, подавлявший репрессиями инакомыслие. Цинь Ши Хуанди, без сомнения, действовал варварским способом, когда велел сжигать конфуцианские книги, а их читателей сжигать или закапывать заживо в землю.

Он был Первым императором, за ним должны были последовать второй, третий и так далее, до окончания века. Таков был его замысел. Но династия Цинь оказалась самой недолговечной из всех династий в Китае. Многие династии царствовали на протяжении сотен и сотен лет; власть одной из них, предшествовавшей Цинь, продлилась восемьсот шестьдесят семь лет. Великая династия Цинь успела возвыситься, восторжествовать, управлять могущественной империей, прийти в упадок и угаснуть за короткий промежуток времени в пятьдесят лет. Ши Хуанди должен был быть первым в ряду великих могущественных императоров, однако всего через три года после его смерти, последовавшей в 209 г. до н.э., его династия прекратилась. А вскоре после этого были извлечены на свет припрятанные книги, и классические произведения Конфуция заняли прежнее почетное место.

Ши Хуанди был одним из самых могущественных правителей Китая. Он положил конец притязаниям местных правителей, создал сильное центральное правительство. Он покорил весь Китай и даже Аннам. Именно Цинь Ши Хуанди начал строительство Великой китайской стены. Это было дорогостоящее предприятие. Но китайцы, очевидно, предпочитали тратить деньги на возведение этой стены, нежели на содержание большой постоянной армии для обороны. Стена вряд ли могла предотвратить крупное вторжение. Все, чего удалось достигнуть – это прекращения мелких набегов. Но ее строительство свидетельствует о том, что, несмотря на свою силу, китайцы желали мира и не были любителями военной славы.

После смерти Цинь Ши Хуанди фактически не было никого в династии, кто мог бы ему наследовать. Но со времени его правления в Китае осталась важная традиция – поддержание единства страны.

Легизм помог династии Цинь обрести невиданную мощь. Однако она пала из-за мятежа. Пришедшая на смену династия Хань извлекла уроки и действовала гибче. Она пользовалась философией, которая внешне была конфуцианской, но внутренне – легистской. Конфуций призывал правителей быть гуманными и благородными по отношению к подданным, поэтому его идеи были очень популярны среди интеллектуальной знати и в народных массах. Он впервые увязал закон с моралью. Но это совсем не требовалось императорам. В 305 году до нашей эры в Китае была установлена система жесточайших наказаний, которая распространялась на каждого, за исключением правителя. Было положено начало политической практике, когда государство стало выше закона. Как писал в своем трактате легист Гуань Цзы: «... закон является орудием, с помощью которого правитель объединяет и контролирует народ», «... закон обуздывает людей, как руки гончара придают глине форму».

Деспотизм встречал противодействие со стороны мыслителей, ученых. Чжуан-Цзы, классик древнекитайской философии (IV в до н.э.), отмечал в трактате «Чжуан-Цзы»: «...Природа людей постоянна: они ткут и одеваются, пашут и едят – это можно назвать общими их свойствами. Единство и равенство – естественное их состояние. Вот почему во времена Высшей Добродетели их поступь была степенна, а взгляд – сосредоточен. В те времена в горах не было дорог и тропинок, а на реке – лодок и мостов, все живое держалось вместе, не зная границ; птицы и звери бродили стаями, а трава и деревья росли, как им вздумается. Зверя и птицу можно было водить на веревочке: можно было, взобравшись на дерево, заглянуть в гнездо к вороне или сороке. Тогда люди жили вместе с птицами и зверями, были родней всему живому, где уж им было знать о низких и о благородных! Все были равно невежественны, и добродетель их не оставляла; в равной мере не знали желаний – и были просты и естественны. Так, живя в простоте и естественности, народ сохранял свою природу.

Но вот явились мудрецы, выдавая свои потуги за «добро», свои ухищрения за «долг», и в Поднебесной родились сомнения. Беспутство и неистовство стали выдавать за музыку, а мелочные правила – за обряды, и в Поднебесной начались раздоры. Разве можно вырезать жертвенный кубок, не калеча дерева? Разве можно выточить скипетр, не губя белой яшмы? Как научить «добру» и «долгу», если не отрешиться от Пути и Добродетели? Как научить обрядам и музыке, если не поступиться естественными чувствами? Разве можно создать узор, не перемешав пяти цветов? Разве можно построить шесть ладов, не смешав пяти звуков? Когда ради утвари калечат дерево, в этом повинен плотник; когда ради «добра» и «долга» забывают о Пути и Добродетели, в этом повинны мудрецы...».

Чиновничество, взявшее на вооружение легизм, укрепляло государство и лояльность императору с помощью шпионов и информаторов. Каждый миллиметр общественной жизни регулировался «сверху», попытки уйти из-под контроля карались смертью. Император был первым среди равных, стал же полубогом, властвующим с помощью страха.

Династия Хань процветала свыше четырехсот лет, и среди первых правителей была также женщина-императрица. Шестым по счету в роду был У-ди, принадлежащий к наиболее могущественным и знаменитым правителям Китая. Он был императором больше пятидесяти лет. У-ди нанес поражение татарам, которые совершали непрерывные набеги с севера.

Мы много знаем о величии Рима в этот период и склонны думать, что Рим затмевал весь мир. Рим называли Господином мира. Но хотя Рим был великим в те времена и могущество его продолжало расти, Китайская империя значительно превосходила его и своей территорией, и своим могуществом. Вероятно, как раз во времена У-ди были установлены контакты между Китаем и Римом. Торговля между обеими странами поддерживалась через парфян.

Заслуживают упоминания еще два важных события, имевших место в правлении династии Хань. В этот период было изобретено книгопечатание с деревянных дощечек, но оно почти не применялось на протяжении целой тысячи лет. Однако даже при этом Китай опередил Европу на пятьсот лет.

Вторым фактом, достойным упоминания, было введение системы экзаменов для занятия официальных должностей. Система назначения чиновников была в тот период прогрессивной и значительно опережала свое время. В других странах до самого недавнего времени в назначении на должности решающую роль играл фаворитизм или же чиновники назначались из определенного класса или касты. В Китае же на должность мог быть назначен любой человек, сдавший экзамен. Разумеется, эта система не была идеальной, поскольку человек мог сдать экзамен по классикам конфуцианства и тем не менее не быть хорошим чиновником. Но она была значительно совершеннее, чем фаворитизм и тому подобные пути, она сохранялась в Китае на протяжении двух тысяч лет.

В китайском языке нет различий между словами «государство» и «страна». Так повелось со времени династии Цинь: «Государство – это народ, и все его богатства, вся власть в государстве принадлежит аппарату власти. Именно поэтому, когда в Пекине говорили о правах человека, имели в виду то, что государство делает для народа. На Западе в это понятие вкладывали нечто иное – свободу человека от государственного вмешательства».

Многовековое противостояние Поднебесной империи и кочевников Степи на определенном историческом этапе завершилось не только подчинением значительной территории Поднебесной, но и «восприятием» татаро-монголами основополагающих составляющих китайских государственных институтов.

Известный российский мыслитель князь Е.Н. Трубецкой, размышляя о феномене славянской цивилизации, о взаимоотношениях славянского мира с кочевым, (что во многом предопределило ментальность восточного славянства), отмечал: «Равнинный, степной характер России наложил свою печать на ее историю. В природе равнины есть какая-то ненависть ко всему, что перерастает плоскость, ко всему, что слишком возвышается над окружающим. Эта ненависть составляет злой рок нашей жизни. Она периодически сравнивала с землей все то, что над нею вырастало. Когда начала расти Киевская Русь, степь стала высылать против нее рать за ратью полчища диких кочевников; и они уравнивали, то есть жгли, истребляли, резали. Все это наложило неизгладимый отпечаток, предопределив развитие славянских народов на многие столетия, обусловилаих неповторимое своеобразие, и, вместе с тем, общность».

На юге на тысячу километров к востоку отславянских находились кочевые народы и племена со своими обычаями и правилами, в корне отличающимися от законов, принятых на Западе. Россия была пограничным государством, прикрывающим оседлые народы Запада от кочевников Востока. Она была пограничником. Кочевник-скотовод, пасущий скот на выжженных солнцем степных просторах летом, и на тех же, но уже обледенелых просторах зимой, имел совершенно другие взгляды на войну и совершенно другие ее правила. Ему нужна была земля, но не в том количестве, в котором она была, – т.е. тем больше, чем было большим количество животных в его стаде, – главном богатстве кочевников-степняков. Но для того, чтобы прокормить значительное количество скота, необходимо было владеть все возрастающими массами земли. Покоренные народы «не вписывались» в данную причинно-следственную связь «Богатство = Скот + Земля». Отсюда – захватывая страны, вводя в хозяйственный оборот земли, кочевники проявляли невероятную жестокость, не свойственную земледельческим народам, уничтожали миллионы и миллионы покоренных за ненадобностью, из опасения передих мощью, проистекавшей из оседло-коллективистского образа жизни. Ремесленники, рабы, оставляемые в живых для ухода за стадами, естественно, составляли небольшую толику покоренного населения. Известный российский историк Л.Н. Гумилев формулирует это положение следующим образом: «Ландшафтно-климатические различия между романо-германской Европой (влажной, теплой и гористой страной) и Россией-Евразией (сухой, холодной и лесостепной) заставляли людей строить свои этнические культуры по разным моделям. Именно на границе Руси и Степи шла наиболее интенсивная историческая и культурная жизнь, причем славянские племена заселяли долины рек, текущих в степь, вплоть до Черного моря.

Каждый народ возникает и существует в определенных природных условиях, с которыми он связан своим хозяйством и повседневным бытом. При этом особенно важно сочетание ландшафтных условий (лес + горы, горы + море, степь + лес и т.д.) потому, что эти сочетания наиболее благоприятствуют развитию любого вида хозяйственной деятельности. В тевремена Восточная Европа была исключительно разнообразна. Лесные массивы перемежались опольями, в степи же было много рощ (и ныне кое-где сохранившихся на Среднем Дону), в долинах великих рек существовала пышная растительность, контрастировавшая с сухими степями водоразделов. И каждый из этих ландшафтов давал приют и пищу разнообразным племенам и народностям (этносам), находившимися между собою в весьма сложных, ноне всегда враждебных отношениях.

Степные просторы Северного Причерноморья всегда были удобны для развития скотоводства. Поэтому в Восточную Европу и переселялись азиатские кочевники: печенеги, торки, половцы, монголы. Разумеется, эти миграции вызывали столкновения с местным населением – славянами, хозяйство которых было привязано к лесным массивам. Некоторые природно-климатические регионы Киевской Руси, сочетавшие разнообразные ландшафтные условия, в том числе наиболее благоприятные для кочевого скотоводства (сочетание степи, ополья, рощ, полноводных рек и озер, дававших в комплексе изобилие кормов и воды, столь значимых предпосылок интенсивного развития скотоводства), казались для степняков раем обетованным и, подобно магниту, привлекали на протяжении многих веков к себе кочевые племена.

Что же общее объединялоих, что составило основуих ментальности? Римский историк Аммиан Марцеллин писал о кочевниках: «Всю жизнь они кочуют по разным местам, как будто вечные беглецы, с кибитками, в которых они проводят жизнь. Здесь жены ткутим жалкую одежду, спят с мужьями, рожают детей и кормятих до возмужания. Никто не может ответить на вопрос, где его родина: он зачат в одном месте, рожден далеко отсюда, вскормлен где-то дальше». Таким образом, своеобразный космополитизм, психологический стереотип – «Родина – весь мир» определяли ментальность кочевых народов. Столь же естественно-обыденным явлением кочевой жизни были войны – неизбежный спутник этих «мореплавателей степи» по образному выражению Тойнби.

По своей сути война – это один из самых первобытных видов труда каждой из естественно сложившихся групп, общин, племен как для удержания собственности, так и для приобретения ее.

Вооруженное насилие выполняло определенные экономические функции и само становилось непосредственным экономическим фактором. Войны не только приводили к насильственному перераспределению прибавочного продукта: но под прикрытием вооруженных сил осуществлялся доступ к ценным источникам сырья – залежам металлов, строительному лесу, поделочным и драгоценным камням. Особое значение придавалось захвату военнопленных – наиболее дешевой рабочей силы. Таким образом, на протяжении тысячелетий войны превратились в регулярный промысел, стали составной частью бытия чело­века, неотъемлемой частью ложно трактуемого «прогресса».