Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава VII. Думы о живых
Говорят, плохое держится в памяти дольше, чем хорошее. Неверно. Этопридумали люди, живущие монотонной, однообразной жизнью. Они и в самом делепомнят больше плохое - их " хорошее" так однородно, так повседневно, такбуднично, что его не упомнишь. Любая, самая мелкая неприятность - отклонениена их ровной, лишенной событийности линии жизни. Потому и запоминается. Ноесли линия ломана, если испещрен она всплесками, как развертка наосциллографе, если счастье трудное, добытое, как говорят, в борьбе иневзгодах, - если множество отрицательных всплесков венчается одним большимположительным, то и сам такой всплеск видится лучше, и память его удерживаетмного прочней. Не прошло и двух дней после спуска, как пребывание на поляне стало менятяготить. Я был в горах, но меня потянуло в горы. Поляна для альпиниста негоры. Вечером, распивая чай в компании Рощина, Фомина и Граковича, я имсказал: - Может, заодно и на Корженевскую сходим? - А что, золотая мысль! - сказал Игорь. - Кто против? Все были " за". Рано утром другого дня наша четверка вышла на пикЕвгении Корженевской (7105 метров). Мы одолели высшую точку и находились на спуске, когда на полянеслучились события вроде бы незаметные, но по смыслу достаточно важные. * * * Под вершиной пика Коммунизма, на высоте 7350 метров, на последнембиваке уж год как находится мастер спорта, инструктор альпинизма, московскийинженер Блюминар Голубков. Высота, время, погода ему не вредят - он мертв. Около года назад команда во главе с мастером спорта Борисом Ефимовымсовершала высотный траверс. Начинался он с пика Ленинград, последнейвершиной был пик Коммунизма. Ребята хлебнули все, что " отпущено" восходителюна таком сложном и протяженном траверсе: горной болезни, разнузданной, сокрушительной стихии, смертельной усталости, бессонницы, недоедания... Еще на пике Ленинград Блюм, как для краткости называли его друзья, почувствовал себя плохо. Но кому хорошо на этих высотах? Как узнатьдопустимую норму здоровья? И где взять прибор, которым можно ее измерить? До завершения траверса оставалось меньше ста пятидесяти метров, когдана небольшом пологом пятачке команда Ефимова встретилась с другой группой.Среди ее восходителей был врач Владимир Машков. Ефимова беспокоило состояниеГолубкова, и он попросил доктора осмотреть Блюма. После осмотра Машков отвелв сторону руководителя и сказал: - Срочно вниз! Оба повернулись, чтобы договориться с Блюмом. Тот сидел на рюкзаке, низко свесив голову. - Блюм! - обратился Борис. Но, не услышав ответа, повторил: - Блюм! Тычто, заснул? Блюм не заснул. Он умер... Спускать тело своими силами они не могли - их не было, своих сил. Их небыло даже для того, чтобы спуститься самим, - до поляны доползли на однойлишь воле. И вообще: история мирового альпинизма не знает случая, когда бытело снимали с такой высоты. Точнее, говорить в этом смысле о мировомальпинизме вообще не приходится. За рубежом восходители оставляют телапогибших товарищей навечно в горах. Там думают так: нужно ли мертвому, чтобына его пути от одной могилы к другой возникли еще могилы?! К сожалению, подобное было не раз. Транспортировка тела сложна и опасна. Это " язычество", говорят наминостранные восходители, когда заходит об этом речь. Они рассуждают...Впрочем, как они рассуждают, понятно. Логика очевидна. Против нее трудночто-либо возразить. Только не все измеряется логикой. Мы рискуем жизнью, чтобы вернуть тело товарища в лоно земли обитаемой, потому что так нам велит наше сердце. Мы идем за останками смертоноснымитропами по зову души. Ведь и сам альпинизм - порождение зова души. А если пологике, то мы воздаем душе, поскольку она в человеке так же важна, как иразум. А если по логике: может, ясные, точные, очевидные аргументы нашихзарубежных собратьев всего лишь соображения конъюнктуры? Может, они оттактики, а не от стратегии альпинизма? Может, это уже вопреки всякой логике- альпинисту легче, веселее, спокойней, если он знает: случись с нимнесчастье, останки его не будут частью затерянного, необитаемого хаоса? Может, ему спокойней, если он знает, что люди зафиксируют значимость егожизни именно тем, что, рискуя собственной жизнью, снимут с горы его тело, чтобы покоилось ближе к ним? А если так, то ведь это в интересах развитияальпинизма. Хоть " интересы" - слово здесь неуместное. Но ведь я рассуждаю сточки зрения чистой и очевидной логики. Может, наконец, это способ напомнить живым о святости человеческойжизни? И это стратегия с далеким, уходящим во все человеческое будущееприцелом? И все-таки каждый раз, когда узнаю, что при транспортировке телапогибли люди, я отрекаюсь от собственных взглядов на этот счет. Тогда ядумаю: жертвовать жизнью можно только в одном случае - ради жизни. Я не могу скрывать эту противоречивость, поскольку обойти молчаниемтакую проблему в книге об альпинизме невозможно, а чтобы отстаивать какую-тоодну из двух этих позиций, недостаточно компетентен. И вот теперь, пока штурмовали мы пик Корженевской, семеро восходителейпод руководством Вадима Кочнева работали с акьей (транспортировочнымисанями), где находилось тело Блюминара Голубкова. Сначала их былодвенадцать. Двенадцатый - Георгий Корепанов - после одного изакклиматизационных выходов заболел пневмонией. Когда он поправился, Кочневотпустил его с нами на пик Коммунизма. Дело в том, что, отправляясь на эту вершину, мы захватили с собой частьтранспортировочного груза, чтобы забросить его к снежной могиле Голубкова.Корепанов же был участником того печального траверса и знал, где лежитБлюминар. Осталось одиннадцать. В этом составе мы встретили их на плато у пещер(5600 метров). Мы спускались - они поднимались. Им еще предстояло...Предстояло с лихвой - добраться до отметки 7350 и оттуда тащить груженуюакью. Но дело обернулось хуже, чем думали, - погода испортилась. От плато доцели их сопровождал ледяной ветер, перед которым не могла устоять никакаявосходительская утепленность. Когда добрались до нужной точки, четверо изодиннадцати оказались больны. И Кочнев немедленно отправил их вниз. Тяжестьтранспортировки легла на плечи семерых. Они подвели акью к вершине " жандарма" Верблюд - на 5200, то есть прошлиоколо двух третей пути, и здесь окончательно выдохлись. Вадим Кочневрадировал в лагерь просьбу о помощи. Радиограмма пришла, когда мы -Гракович, Рощин, Фомин и я - спускались с пика Корженевской. Приняла ее Эля.Она сидела на связи, поскольку заниматься ничем другим не могла - намаршруте подморозила палец ноги, врачи сделали ей блокаду, и теперьпередвигалась, только наступая на пятку. Поляна никогда не пустует. И сейчас народу хватало. Но мастеровальпинизма, тех, кто мог бы пойти в помощь кочневцам, кроме Петренко, Корепанова, Ковтуна, нет. К ним-то и обратилась Эльвира. Ковтун заболел. НаКорепанова тоже расчет плохой - воспаление легких выбило его из обычнойформы на весь сезон. Он хуже многих других перенес восхождение и здесь, наполяне, был еще слаб. Петренко, подстелив под себя одежду, привалившись к готовому рюкзаку, принимал горное солнце. Он ждал вертолета. Ждал уже несколько дней, чтобыдобраться до Оша и оттуда лететь на Кавказ. Вертолет все откладывали, носейчас сообщили, что он уже вылетел. Впрочем, Петренко теперь не спешил, ожиданием не томился, не нервничал, поскольку на чемпионат все равно опоздал. Сейчас на Кавказе он мог бытьтолько зрителем, но не участником. Сама Эльвира, несмотря на больную ногу, тут же, что называется, взяласьза ботинки. Хотя понимала - толку от нее там немного. Но нельзя же, призываядругих к благородству, оставаться самой в стороне? - Что будем делать? - обратилась она к Петренко. - Я не могу. Мне на чемпионат надо. И вообще - Шатаев нас отпустил.Считай, что вертолет пришел вовремя и я улетел. Вертолет вскоре прибыл. Жители поляны - а здесь, как правило, знают всевсегда обо всем - напряженно, как говорят, затаив дыхание смотрели, какнаправлялся Петренко к машине. Он шел медлительно, чуть вразвалку, ленивоопустив голову, как ходят обычно люди его стати. И все, кому этого оченьхотелось, видели в его неспешной походке проявление душевных колебаний, нерешительности. Все ждали: вот-вот движение его и вовсе увянет, оностановится, перемнется с ноги на ногу и повернет обратно. Но он подошел квертолету и легко взобрался в кабину... Взревел мотор. Пошел винт... Но обороты вдруг заредели, и в проемефюзеляжа снова показался Петренко. Он спрыгнул и быстро, почти бегом, ринулся к группе девушек, окруживших Эльвиру. Они смотрели на него, как смотрят близкие на человека, перемахнувшегоограду скамьи подсудимых после полного оправдания судом. Эля потомрассказывала - дескать, совсем позабыла о тех, кто нуждался в помощи. Ейказалось: истинно пострадавший - Петренко. Его хотелось спасать. И как сталолегко на душе, когда узрели это счастливое самоспасание! " Спасенный" подошел к девушкам и сказал: - Девчата, а где моя пиала? Никто не видал? Эльвира первая пришла всебя. Ей захотелось быть утонченно внимательной и даже угодливой. Онанапрягла память и вспомнила, что вместе пили чай в палатке душанбинцев. - Девочки, в самом деле, где же его любимая пиала? - захлопотала она. -Поищите, пожалуйста... Дайте человеку улететь со спокойной душой. Пиала нашлась. Петренко направился к вертолету и через минуту исчез " вочреве машины"... А Эля ушла в палатку, уткнулась в подушку и зарыдала. Истерика длиласьдо поздней ночи. Ее никак и ничем не могли успокоить. Лагерный врач дал ейнесколько сильнодействующих таблеток. Но толку от них не больше, чем отконфеток драже... Вера в человека, мне кажется, - проявление некоегообщественного инстинкта. Того, что понуждает людей к объединению ивзаимодействию. Известно: любое общество так или иначе вырабатывает единыедля всех идеалы, к которым оно стремится, в которые верит. Есть идеалы -есть общество. Если их нет, то могут быть только разобщенные, неспособные кжизни единицы. Чтобы жить, человек должен обладать способностью воссоздаватьидеалы и верить в них. Повторяю: думаю, что такая способность заложена влюдях в виде инстинкта и обладает его силой. Неудовлетворенный инстинкт, какизвестно, вызывает порою бурную реакцию. Эльвира была из тех, у кого этотинстинкт особенно развит. Потом она говорила мне, что чувствовала себя обманутой " Может, все какПетренко? - думала она. - Только делают вид, фарисействуют, играют рыцарей? Может это всего лишь театр, цирк шапито? Может, и мой Володя?.. А я, какдура, верю... Выходит, я просто неумный, наивный человек... И все они в душенадо мной смеются... Может, Петренко-то самый искренний из них?.."...Я рассказал о Петренко, чтобы подчеркнуть высокую нравственностьнашего альпинизма. Говорят, исключение подтверждает правило. Можно добавить: чем сильней оно отклоняется от правила, тем достоверней выглядит самоправило....В десять вечера мы прибыли на поляну. Пока раздевался, разувался, умывался, мне рассказали о положении кочневцев. А через полчаса в палатку комне зашли Гракович и Рощин. - Ну что, надеваем ботинки? - обратился ко мне Валентин. - Пока тапочки... Пошли к рации... Связавшись с Кочневым, я спросил, могут ли они подождать до утра. Иуслышал в ответ: " Вполне". Рано утром - пяти еще не было - мы вышли тройкой из лагеря, а в девять, пройдя вертикаль 1300 метров кратчайшим путем, стояли на верхней точке" жандарма" Верблюд. Взяли с собой шестьсот метров трехмиллиметровогостального троса весом в пятнадцать килограммов, блок-тормоз (собственнойконструкции и изготовления Граковича) и еще кое-какие средстватранспортировки. Валентин - человек, богатый умом и спортивностью. Талантов у него многобольше, чем времени, - на пять жизней хватит: кандидат географических наук, неоднократный чемпион по горно-прикладным видам спорта, отличныйвосходитель, скалолаз, спасатель и, как бывает у людей с пытливым умом, нелишен склонности к изобретательству, благо, что страсть эта имеет выход -альпинистское снаряжение. Зная об экспедиции Кочнева, он вылетел на Памир, прихватив с собой некоторые плоды конструкторских стараний. На всякий случай, авось кому понадобится. Понадобились: сберегли силы, сократили время и в какой-то мере снизилитеперь степень опасности. Спускали по скальному гребню, сыпучему настолько, что казалось, оншевелится. Натянули три подвесные канатные дороги, потеряв на это времени вдва раза больше, чем намечали. Тяжелая акья, провиснув, скользила по тросу ииздали походила на сказочную лодку, чудесно плывущую в воздухе. Темнотанадвигалась быстро, и стало ясно, что сегодня нам спуск не закончить. Нопока еще видно, продолжали работу. Вниз с высоты 4500 тянулся крутой снежно-ледовый склон. Здесь язакрепился на тросе и пошел с телом один. Срываясь с гребня, с визгом летеликамни. Засечь их глазами уже невозможно - темно. Они ухали совсем рядом: выше, ниже, слева, справа... Где-то надо мной Гракович и Рощин выдают трос, но их тоже не видно. Страшно - может быть, страшно, как никогда. Мне и нынчене по себе, когда вспоминаю тот печальный " альянс" с телом Блюма... Мы сбросили с ним вертикаль в четыреста метров. Но на отметке 4100 наснастигла плотная горная ночь. Утром меня подменил Валентин Гракович. Онвошел с акьей в узкий глубокий желоб. Все камни идут сюда - у всего, чтосыплется сверху, просто нет иного маршрута. Благо, что утро, - с мерзлых, застывших склонов падают только редкие, случайные булыжники. Но их тожехватает, чтобы жизнь висела на волоске. Эти последние двести метров стоилиГраковичу не меньше, чем мне четыреста... Через два часа после входа в кулуар тело Блюминара Голубкова былодоставлено в базовый лагерь, на поляну Сулоева, потом по воздуху в Москву.
Данная страница нарушает авторские права?