Метафорическое сравнение 8 страница

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

В любом случае, вряд ли возможно трактовать все метафоры как уподобления; а коль скоро это так, то требуется объяснить, почему некоторые имплицитные сравнения нельзя сделать эксплицитными. Однако более серьезная проблема состоит в том, что даже если бы обсуждаемое утверждение было истинно — или получило бы интерпретацию, способную сделать его правдоподобным — оно не имеет объяснительной силы без предположения, что сравнение, имплицитное в метафоре и эксплицитное в соответствующем уподоблении, является буквальным сравнением, то есть буквальным употреблением языка. Если бы такое предположение было истинно, то исходное утверждение приводило бы нас к редукционистской программе анализа, позволяющей свести метафору к буквальному употреблению языка. Но если это предположение ложно — а я постараюсь показать, что так оно и есть — то сами сравнения, на которые опираются как метафоры (Джон — бык), так и уподобления (Джон похож на быка), потребуют в свою очередь объяснения: их нельзя интерпретировать как буквальные употребления языка. Другими словами, те проблемы, которые ставит существование метафор, ставятся точно так же и существованием уподоблений; тем самым для решения этих проблем сведение метафор к уподоблениям не дает ровно ничего.

С другой стороны, тот факт, что метафору нельзя отождествлять со сравнением, вовсе не означает, что процесс сравнивания не является важнейшим в понимании метафоры. Я постараюсь показать, что процесс сравнивания лежит в основе понимания уподобления, и что этот процесс можно определить и описать таким образом, что он будет полностью применим и к анализу метафоры — несмотря на то, что метафоры, в отличие от уподоблений, лишены структурных языковых показателей (например, наличия слова like 'похож, как'), которые «приглашают» к тому, чтобы произвести сравнение. Несмотря на мое нежелание приравнивать метафоры к «буквальным» уподоблениям (это название вообще кажется мне внутренне противоречивым), я считаю оправданным сосредоточение усилий на уподоблениях в надежде тем самым выделить более общее понятие «небуквального» в качестве предварительного шага к выяснению того, что происходит при понимании метафор. Для удобства я буду иногда

называть члены уподобления так же, как члены метафоры, пользуясь термином «тема» для первого члена и «оболочка» для второго.

Сравнения оказываются более или менее успешными (или уместными) в зависимости от того, в какой степени сравниваемые вещи являются (или могут быть признаны) сходными. Тем самым, если понимание уподоблений и метафор основано на произведении сравнения и если произведение сравнений основано на произведении суждений сходства, то в центре нашего внимания должны оказаться именно эти суждения. Поэтому я считаю, что Паивио прав, выделяя сходство в качестве центрального понятия; однако современное положение дел в психологии в области анализа сходства вовсе не так мрачно, как он утверждает. Об этом свидетельствует статья Тверски [18], который показывает, как описывается сходство в большинстве подходов к этой проблеме, а именно, степень сходства между двумя членами представляется функцией, обратно пропорциональной расстоянию между репрезентациями членов в некотором многомерном пространстве (см., например, работы [5], [7], [15], [17]). Как указывает Паивио, эти подходы имеют свои недостатки, один из которых состоит в том, что они адекватны лишь для определенных типов стимулов, а именно таких, для которых можно найти ограниченное и небольшое количество измерений (таковы, например, цвета и звуковые тоны). Но здесь есть одна особенно серьезная для нас проблема. Поскольку расстояние между двумя точками А и В в n-мерном евклидовом пространстве симметрично, то есть оно одно и то же независимо от того, считается ли оно от А к В или от В к А, из всех таких моделей сходства вытекает эмпирически неверное утверждение, а именно, что суждения сходства у людей симметричны². Как мимоходом замечает Тверски, уподобления и метафоры являют здесь очень хорошие контрпримеры: если в них члены поменять местами, это может сделать их бессмысленными или существенно изменить их смысл. Буквальные сравнения в этом отношении устроены обычно иначе: так, ежевика похожа на малину скорее всего в той же степени, что малина на ежевику, и по одним и тем же причинам. Напротив, афишные тумбы, по-видимому, похожи на бородавки больше, чем бородавки на афишные тумбы; даже если это и не так, то утверждение, что афишные тумбы похожи на бородавки, значит нечто совершенно иное, чем утверждение, что бородавки похожи на афишные тумбы. Если бы отношение сходства было независимо от относительного расположения членов, то мена их местами должна была бы создавать лишь стилистическое, но не семантическое отличие.

Найдя геометрические модели сходства неудовлетворительными, Тверски предлагает альтернативное описание, основанное на поиске соответствия признаков. В этом контексте признак следует рассматривать как атрибут или предикат в весьма ши-

роком смысле: признак X — это «нечто, что известно об X». Суть модели Тверски, если выразить ее словами, заключается в следующем: степень сходства двух объектов — это взвешенная функция их пересекающихся признаков минус взвешенная функция признаков, дистинктивных для одного, и признаков, дистинктивных для другого. Тверски представляет немало данных, свидетельствующих о хорошем совпадении оценок сходства, предсказанных его моделью, и оценок сходства, содержащихся в отчетах испытуемых; это относится и к визуальному, и к вербальному материалу. В конце статьи Тверски говорит:

«Похоже, что люди интерпретируют метафоры путем сканирования (признакового пространства и выбора тех признаков референта [оболочки], которые приложимы к объекту [теме]... Природу этого процесса еще предстоит объяснить.

Существует тесная связь между оценкой сходства и интерпретацией метафор. В суждениях сходства мы как данное имеем определенное признаковое пространство, или точку отсчета, и оцениваем качество соответствия между объектом и референтом. В интерпретации уподобления за данное мы принимаем сходство объекта и референта, и ищем ту интерпретацию признакового пространства, которая максимизирует качество соответствия» [18, р. 349].

Я думаю, что по большей части Тверски прав, и его подход — большой вклад в «окультуривание» области, которую Паивио считает необработанной. Однако в моей работе термином «признак» я пользоваться не буду. Для меня крайне важно, чтобы не создавалось впечатление, что речь идет о семантических признаках в традиционном понимании, поскольку это не так. На самом деле я говорю о «подсхемах», то есть о репрезентациях знаний, которые являются структурными составляющими репрезентаций сравниваемых сущностей (более подробный анализ подсхем и теории схем в целом содержится в работе [15]). Однако здесь я не буду пользоваться термином «подсхема», так как выражение «поиск соответствия подсхем» звучит слишком неуклюже. Вместо этого я буду говорить о предикатах; это понятие, на мой взгляд, по смыслу достаточно близко к подсхеме. Предикат может быть отнесен к чему-либо, или предицирован чему-либо; он может репрезентировать знания, представление о чем-либо или установку по отношению к чему-либо — короче, это именно то, что мне нужно.

Возвращаясь к теме сходства, я с удовлетворением приступаю к сопоставлению обычного утверждения сравнения и уподобления. Безусловно, и то и другое имеет поверхностную структуру эксплицитного сравнения, как можно видеть в (1) и (2).

Однако я собираюсь показать, что в то время как (1) — буквальное сравнение (энциклопедии действительно похожи на

словари), (2) — сравнение небуквальное (энциклопедии на самом деле не похожи на золотые прииски). У меня есть два основных аргумента в пользу такого вывода; поскольку я считаю этот вывод очень важным и поскольку многие находят его противоречащим интуиции и попросту неверным, я приведу эти аргументы во всех подробностях.

Первый аргумент апеллирует к интуиции обычных людей, отличной от интуиции теоретиков, которые склонны об этом забывать. Если спросить кого-либо, действительно ли энциклопедии похожи на золотые прииски, то прямой положительный ответ не дается никогда. Очень часто дается прямой отрицательный ответ, особенно если вопрос задан по контрасту с вопросом «Действительно ли энциклопедии похожи на словари?» Это значит, что люди не считают (2) истинным; они скорее говорят, что (2) ложно. Напротив, (1) естественно считать истинным. Тем самым, при отсутствии доказательств обратного, следует сказать, что (2) ложно. С этим обстоятельством связан и следующий лингвистический факт: уподобления типа (2) более естественно встретить в сопровождении ограничителей «вроде как», «в некотором роде», «как бы» и т. д. На самом деле, даже когда люди не отрицают истинность утверждений типа (2) прямо, они всегда принимают их истинность лишь с добавлением такого ограничителя. Тем самым, я думаю, данные свидетельствуют о том, что люди соглашаются с истинностью обычных сравнений не колеблясь — в то время как истинность уподоблений охотно отрицается, особенно если оценка истинности производится в том же буквальном смысле, что и для обычных сравнений. Исходя из всего сказанного, я склонен считать обычные сравнения буквально истинными (если они замышлялись как таковые), а уподобления, напротив, ложными.

Второй мой аргумент — своего рода доведение до абсурда. Предположим, некто, строго придерживаясь противоположной точки зрения, утверждает, что уподобления истинны. На чем основано такое утверждение? Ответ таков: оно основано на убеждении, что в какой-то степени, в каком-то отношении (или в каких-то отношениях), все похоже на все. Тем самым, коль скоро все похоже на все, тогда, конечно же, энциклопедии похожи на золотые прииски, а также на мороженое, бесконечность и на все, что придет вам в голову. Однако этот аргумент имеет любопытные следствия, самым серьезным из которых представляется то, что, если все утверждения сходства истинны в силу того факта, что все похоже на все, то эти утверждения не могут быть ложными. Это значит, что все утверждения сходства необходимо истинны; это в свою очередь означает, что все они суть тавтологии. Поскольку тавтологии не несут никакой новой информации, то и утверждения сходства не могут нести новой информации. Помимо абсурдности этого вывода, он попросту неверен: сказать, что структура атома похожа на структуру солнечной системы, —

это, безусловно, передать новую информацию. И действительно, это вполне стандартный способ обучения началам атомной физики. Далее, если утверждения сходства обладают свойством (которым не обладает никакой другой класс широко употребительных утверждений) всегда быть истинными, возникает другая проблема. Одна из причин осмысленности ассертивных высказываний состоит в том, что они всегда могут оказаться ложными — точно так же как для приказов существует возможность неподчинения им, а для обещаний — их нарушения. Нет ничего противоречивого в утверждении, что энциклопедии не похожи на золотые прииски; это было бы не так, если принять вышеизложенную точку зрения. Следовательно, я вынужден признать невозможность этой точки зрения и считать, что утверждения сходства не могут быть ложными; а коль скоро это так, то не видно причин, почему не считать уподобления хорошим примером ложных утверждений сходства! — если интерпретировать их как обычные сравнения.

Выше я несколько раз употребил выражение «уподобления, интерпретируемые как обычные сравнения». Пришло время объяснить, что я имею в виду. Когда мы сталкиваемся с буквально истинным утверждением сходства, то всегда оказывается, что некоторые предикаты, важные для одного члена сравнения, важны также и для другого. Тем самым можно считать, что интерпретация обычных утверждений сходства всегда включает поиск общих характерных предикатов, как об этом говорит Тверски. Особенность уподоблений в том, что для них эта процедура не даст ни одного такого предиката, если не понимать сами эти предикаты метафорически³. (Серль в своей статье доказывает примерно то же самое.) Далее, пусть стандартная процедура интерпретации утверждений сходства включает поиск общих характерных предикатов; и пусть — как утверждает и теория Тверски, и моя интуиция — одним из свойств, определяющих степень сходства, является качество соответствия или число общих характерных предикатов. Тогда, поскольку члены уподобления не имеют таких общих предикатов, процедура приведет к провалу попыток найти хоть что-нибудь существенное, что было бы общим для обоих членов. Итак, высказывание; утверждающее сходство этих членов, будет либо ложным, либо метафорическим. С этого места я буду говорить об обычных утверждениях сходства как о «буквальных» сравнениях, а об уподоблениях — как о «небуквальных» сравнениях. Вопрос, на который теперь предстоит ответить, таков: каковы процессы, приводящие к связной интерпретации небуквального сравнения?

Как говорит Тверски, мы «за данное принимаем сходство... и ищем ту интерпретацию признакового пространства, которая максимизирует качество соответствия». Но как мы узнаем, что надо делать именно это, а не то, что следует, по утверждению Тверски, делать для буквального сравнения — то есть, приняв

за данное признаковое пространство, искать соответствие? Тверски, судя по всему, предлагает две хотя и связанные, но разные операции; однако при этом поверхностная структура сравнений ничего не говорит о применимости той или другой из них. Может быть, по умолчанию мы действуем в рамках сценария для буквальных сравнений, а в случае, когда соответствия не найдено, переинтерпретируем пространство так, чтобы такое соответствие возникло. Предположим, однако, что процесс интерпретации буквальных сравнений — это процесс, который, по словам Тверски, применяется к метафорам, а именно, поиск таких предикатов второго члена, которые были бы применимы к первому члену. В таком случае один и тот же процесс будет работать и для буквальных сравнений, и для небуквальных (то есть уподоблений). Естественно, такой процесс не должен приводить к успеху в случае, когда применимыми оказываются произвольные предикаты: предикат «являться объектом» тривиально применим и к золотым приискам, и к энциклопедиям. Мы должны ограничить рассматриваемые предикаты характерными, по крайней мере для начала. С этой точки зрения интересно предположение Паивио, что конкретные носители предпочтительнее абстрактных; это может быть связано с тем фактом (если это факт), что конкретные понятия имеют больше ассоциированных характерных предикатов, чем абстрактные, и что для них эти предикаты более доступны. Прежде чем идти дальше, необходимо отметить, что грань между характерными и нехарактерными предикатами нечеткая, однако для крайних случаев она очевидна. Безусловно, здесь существуют большие индивидуальные различия, проистекающие из-за различий в представлениях и в личном опыте разных людей. Мое употребление понятия характерности здесьосновано на операциональном определении; такое решение может удовлетворить психологов, но вряд ли — философов.

Понятия золотых приисков и энциклопедий, как и все остальные понятия, имеют ассоциированные с ними предикаты, характерность которых варьирует в зависимости от контекста употребления (см. [2]). Предположим, в процессе сравнения делается попытка применить предикаты золотых приисков к энциклопедиям, начиная с наиболее характерных. Мы возвращаемся к понятию поиска соответствия, введенному Тверски, приняв в качестве критерия применимости предиката к концепту наличие предиката где-то во внутренней структуре концепта темы. Существует очень мало — а скорее всего, вообще не существует — характерных предикатов «золотых приисков», которые могли бы также быть характерными предикатами «энциклопедий», именно поэтому я предложил считать (2) небуквальным сравнением. Однако существуют характерные предикаты «золотых приисков», которые также являются менее характерными предикатами «энциклопедий», и именно поэтому (2) — интерпретируемое сравнение. Это приводит к следующему описанию сравнения «А похоже

на В». Если характерные предикаты В являются также характерными предикатами А, то сравнение буквальное и референты его членов будут оценены как «на самом деле» сходные. Если некоторый характерный предикат В является менее характерным предикатом А, в то время как существуют характерные предикаты В, вообще к А неприменимые, — налицо уподобление. Если же вообще никакие характерные предикаты В неприменимы к А, то сравнение либо неинтерпретируемо, либо является бессмыслицей (если здесь есть какая-нибудь разница).

Следует отметить, что уподобления могут легко модифицироваться таким образом, что очень близко подходят к буквальным сравнениям. Если вводится модификатор (являющийся на самом деле атрибутом), по которому оба члена сравнимы, то характерность этого атрибута для члена А временно возрастает, и процесс сравнения приводит к нахождению соответствия характерных предикатов. Тем самым мы можем рассматривать модификаторы как средства подчеркивания (то есть повышения характерности) соотнесенных с ними предикатов, благодаря чему они служат для идентификации соответствующих друг другу характерных предикатов, которая осуществляется путем указания на них и их выделения. Так, если (3) — это уподобление, то (4) гораздо ближе к буквальному сравнению:

(4) Его лицо своей краснотой было похоже на свеклу (было красно, как свекла).

Разница между этими примерами в том, что в (4) повышена характерность предиката первого члена, что приводит к соответствию характерных предикатов, в то время как в (3) наблюдается соответствие между характерным и менее характерным предикатом. Тем самым, по-видимому, вопрос о том, является ли данное языковое употребление в данном конкретном случае буквальным или нет, — это вопрос скорее степени, чем собственно классификации. Теперь я перейду к краткому обзору некоторых собранных мною предварительных данных, имеющих отношение к роли общих характерных предикатов в буквальных и небуквальных сравнениях. В эксперименте по выявлению предикатов испытуемым было дано задание перечислить предикаты сорока понятий; каждой из четырех групп испытуемых было дано по десять понятий. Эти сорок понятий были извлечены из десяти троек сравнений. Каждая тройка содержала уподобление типа (2) и два буквальных сравнения, по одному на каждый член уподобления. Так, если уподоблением служит предложение (2), то одним из буквальных сравнений будет (1) (для энциклопедий), другим — (5) (для золотых приисков):

(5) Золотые прииски похожи на нефтяные скважины.

Испытуемые перечислили для каждого из предъявленных

десяти понятий в среднем немногим более шести предикатов. После составления списка предикатов для какого-либо понятия каждый испытуемый ранжировал эти предикаты по важности, после чего отмечал (также в порядке важности) те, которые, по его мнению, необходимы для идентификации понятия, если не знать, что имеется в виду. Это было принято за операциональное определение характерности. Испытуемые отметили в качестве характерных в среднем по три предиката на понятие. Утверждаемые сравнения были просчитаны по формуле, предложенной Тверски; результирующие значения для уподоблений всегда оказывались ниже, чем для буквальных сравнений.

Здесь, однако, нас интересует относительная вероятность появления общих предикатов в буквальных и небуквальных сравнениях. Из характерных предикатов, перечисленных для членов буквальных сравнений, около двадцати пяти процентов оказались общими — в сравнении с одним процентом в случае уподоблений. Если пересчитать эти значения, взвесив их в соответствии с частотой упоминания, разница окажется еще более ощутимой. Эти данные показывают, что члены уподоблений практически не имеют общих характерных предикатов, в то время как в буквальных сравнениях таких предикатов много. Из этого вытекает следующее: если утверждение сходства двух объектов означает наличие у них важных общих свойств, то полученные данные позволяют с большой степенью уверенности сказать, что члены уподобления на самом деле не сходны, а члены буквального сравнения — сходны. Это, конечно, не значит, что сходство членов уподобления вообще нельзя обнаружить; но, обнаруживая такие сходства, интерпретация уподобления перестает быть буквальной интерпретацией.

Чтобы показать отношения между характерными и менее характерными предикатами, полезно рассмотреть конкретный пример. Рассмотрим уподобление (о котором уже шла речь выше), выраженное в предложении (6):

В Таблице 1 приведены предикаты, чаще всего отмечавшиеся как характерные для каждого члена; их порядок соответствует вероятности упоминания испытуемыми. Наиболее частотный предикат встретился у более чем 90% испытуемых, менее частотные — примерно у 40%.

В качестве первого приближения для степени характерности предиката разумно использовать значение вероятности его вхождения в список. Тогда 0, 40 будет достаточно высоким значением; именно это значение получает предикат «быть безобразным» в отношении бородавок. «Быть безобразным» в отношении афишных тумб в списке характерных предикатов не встречается вообще, однако в список всех предикатов попадает с вероятностью 0, 07; тем самым мы имеем основания утверждать, что «быть безобразным» является характерным предикатом для бородавок, но менее характерным предикатом для афишных тумб. Заметим, что у рассматриваемых членов сравнения общих характерных предикатов нет, поэтому это сравнение — небуквальное, или уподобление, скорее чем буквальное сравнение. Афишные тумбы на самом деле не похожи на бородавки; сказать, что они похожи, можно только метафорически.

Ранее я доказывал, что утверждать (6) и утверждать (7) — это разные вещи:

Интерпретация (7) требовала бы найти характерные предикаты афишных тумб, которые были бы менее характерными предикатами бородавок. Так, можно предположить, что смысл (7) состоит примерно в следующем: скорее подчеркивается, что бородавки могут быть большими, они могут бросаться в глаза и т. д., чем то, что они безобразны, поскольку именно указанные предикаты характерны для афишных тумб, будучи в то же время приложимы к бородавкам. Несимметричность небуквальных сравнений происходит от того, что их члены имеют непересекающиеся множества характерных предикатов. Буквальные сравнения также могут быть асимметричными, когда некоторые предикаты, приложимые к одному из членов, не являются характерными для другого члена; однако, в силу того, что всегда находятся общие для членов характерные предикаты, эта асимметричность — неполная и меньше бросается в глаза. Разница между (6) и (7) представляется мне несравненно большей, чем разница между (8) и (9):

В этой паре примеров основное различие — в предмете сообщения; основание сравнения по сути одно и то же, хотя, возможно, и не идентично на сто процентов. То же относится и к приведенному выше примеру с ежевикой и малиной. В любом случае, очевидно одно: всякое описание уподоблений и метафор должно объяснять их полную асимметричность. Даже если предложенный мной анализ не дает ничего другого, он по крайней мере решает эту задачу.

Обсуждение роли сходства до сих пор было главным образом посвящено выявлению эмпирического критерия для различения буквальных и небуквальных сравнений. Этот критерий опре-

деляется тем, в какой степени характерные предикаты второго члена характерны (или менее характерны) и для первого члена. Я предложил способ описания, при котором один и тот же процесс лежит в основе понимания как буквальных, так и небуквальных сравнений. Это процесс «применения предикатов», при котором делаются попытки применить известные характерные предикаты оболочки к теме. Но что мы получим, если попытаемся разобраться в понятии «применение»? Коль скоро описанный процесс включает попытки применения предиката к теме, то каковы критерии установления успешности или возможности такого применения? Как мы видели ранее, один из возможных путей — посмотреть, является ли применяемый предикат уже известным предикатом темы. Тем самым может оказаться, что поиск соответствия предикатов должен быть включен как интегральная часть в процесс применения предиката; этот поиск может завершиться успехом или неудачей. Но тогда возникает вопрос: что происходит, когда применяемый предикат не является (для слушателя или читателя) известным заранее предикатом темы? Если про тему известно очень много, то поиск соответствия может сыграть свою роль; но если о теме известно мало, то есть недостаточно для нахождения хорошего соответствия, то поиск соответствия тут не поможет. Более того, в таких случаях процесс выбора предиката (когда то, что может быть применено, на самом деле применяется) может оказаться гораздо менее эффективным, чем процесс отбрасывания предиката, при котором все предикаты носителя считаются применимыми — кроме случаев базовой несовместимости. Итак, я предлагаю здесь следующее. Когда о теме известно очень мало, те предикаты оболочки, которые с темой явно несовместимы, отбрасываются, а то, каким образом и в какой степени применяются остальные предикаты, едва ли определяется вообще. С другой стороны, когда о теме известно очень много, то выбираются применимые к ней предикаты, и результирующая интерпретация получается более конкретной и более ограниченной. Полагаю, что это различие приводит к некоторым важным следствиям относительно создания «новой концептуальной сущности», о которой говорит Паивио; к этой проблеме я вскоре вернусь.

Принятая мною точка зрения в основе своей отрицает наличие коренных различий в обработке буквальных и небуквальных сравнений. Я склонен думать, что это верно также для буквальных и метафорических употреблений языка вообще. Конечно, в ряде случаев, слушатель или читатель не сможет с помощью описанных процессов прийти к связной интерпретации; часто мы говорим себе: «Интересно, что бы это могло значить?» В таких случаях, я думаю, привлекаются более рационалистические стратегии решения задач, запускаемые чем-то вроде прагматического анализа Грайса [6]; их описал в своей работе Серль. Такого рода анализ требует соотнесения значения высказывания со зна-

чением говорящего путем снятия кажущихся нарушений тех имплицитных принципов, которые управляют языковым взаимодействием. Говоря более конкретно, я предполагаю, что когда слушатель или читатель оказывается не в состоянии (разумно) интерпретировать высказывание, которое может обоснованно считаться осмысленным, он пытается сделать нарушение этих принципов (возможно, касающихся искренности и релевантности) всего лишь кажущимся. В таком случае слушающий предполагает существование обнаружимого основания сравнения и включает процессы, которые способны помочь его обнаружить. Однако очевидно, что это общее описание так же точно подходит и для неясных буквальных употреблений языка. Здесь может быть разница в том, какие именно языковые соглашения нарушаются, но сознательное «вычисление имевшегося в виду значения», безусловно, не ограничивается только лишь небуквальными употреблениями языка [13].

— Здесь вполне уместно может прозвучать жалоба, что до сих пор речь шла только об уподоблениях, а их значение для метафоры читатель должен понять сам; поэтому я уделю несколько строк соотношению уподоблений и метафор. В той мере, в какой понимание метафор включает сравнивание, можно предположить, что процессы, необходимые для понимания метафор и уподоблений, имеют много общего. Высказывалась точка зрения (например, в [8]), что понимание метафоры на самом деле происходит путем превращения ее в уподобление. Даже если принять эту точку зрения, предположив, что такое превращение всегда возможно (в чем я сомневаюсь), остается неясным, каким образом и с какой целью производится это превращение. Рассмотрим предложение (10), выражающее уподобление (2) в форме метафоры:

Когда слушатель (или читатель) встречает (10) в определенном контексте, он рано или поздно осознает, что, понятое буквально, это предложение либо ложно, либо бессмысленно. Кроме того, в отличие от уподобления, в нем нет поверхностных признаков сравнения, так, что даже при тождестве процесса понимания уподоблений процессу понимания буквальных сравнений здесь нет никаких априорных оснований обращаться к этому процессу понимания. Сначала надо прийти к рассмотрению этого предложения как сравнения, которое не может быть буквально истинным, поскольку (10) таковым не является; возможно, после этого в игру вступают процессы понимания сравнений. Одна из возможностей состоит в том, что в таких «атрибутивных» метафорах предикаты приписываются теме точно так же, как для уподоблений, с отбрасыванием неприменимых предикатов оболочки. Я не исключаю, что в некоторых случаях именно так и происходит, но очень сомневаюсь, что так происходит всегда. В других случаях требуется дополнительный механизм — а именно, механизм соотнесения значения высказывания со значением говорящего,