Маурер: тревога и теория научения 4 страница

Когда Адлер пишет конкретно о тревоге, он задает вопрос: какой цели она служит? Тревожному индивиду тревога нужна для отказа от активности; она намекает на то, что следует воз­вратиться в предыдущее состояние, где было безопасно; и та­ким образом тревога является побудителем, следование кото­рому позволяет отказаться от принятия решений и ответст­венности. Но Адлер более часто выделяет тревогу как орудие агрессии, средство господствовать над другими людьми. «Что, как нам кажется, является важным», пишет Адлер, «это то, что ребенок использует тревогу, чтобы с ее помощью достигнуть цели превосходства, или контроля, над своей матерью»². Труды Адлера пестрят описаниями больных, использующих тревогу для того, чтобы заставить членов своей семьи принять их тре­бования по организации домашнего порядка, тревожных жен, контролирующих своих мужей посредством появляющихся в подходящее время приступов мрачного настроения, и т. д.

Никто не спорит с утверждением о том, что тревога часто используется с целью получения подобной «вторичной выго­ды». Но предполагать, что такая мотивация для появления тревоги является главной, значит чрезмерно упрощать и запу­тывать проблему. Трудно понять, как тот, кто испытывал на­стоящие приступы тревоги и понимал, что они являются на­стоящей пыткой, посмел бы предположить, что такие при-

¹ Альфред Адлер, Невротическая конституция, Нью-Йорк, 1926, с. XVI.

2 Альфред Адлер, Проблема невроза, Нью-Йорк, 1930, с. 73.

ступы возникают в основном вследствие выгоды, которую получает больной из-за их влияния на других людей. Склады­вается впечатление, что Адлер по отношению к рассматривае­мым ситуациям говорит о псевдо-, а не о настоящей тревоге. Это впечатление подкрепляется тем обстоятельством, что он часто рассматривает тревогу скорее как «черту характера»¹, чем как эмоцию. Все это указывает на то, что Адлер объеди­няет базовые, истинные формы тревоги под заголовком «чув­ство неполноценности» — в отношении которого он бы, ко­нечно, не сказал, что оно возникает с целью управлять други­ми людьми².

Что касается причин появления тревоги, то Адлер мало высказывается по этому поводу, за исключением общего опи­сания возникновения чувства неполноценности. Он замечает, что невроз тревоги всегда появляется вследствие того, что ин­дивид был «изнеженным ребенком». Это еще один пример тенденции к чрезмерному упрощению в произведениях Адле­ра³. Конечно, верно, что больные с невротической тревогой научаются, обычно в раннем детстве, во всем зависеть от дру­гих, но такое поведение никогда не становится настолько же­стко фиксированным или устойчивым, исключая те случаи, когда больные подвержены базовому конфликту, связанному с проявлением их возможностей⁴.

Что касается методов преодоления тревоги, Адлер дает очень ясное, хотя и по-прежнему общее представление. Тре­вога «может быть побеждена, только если используются свя­зи, которые соединяют индивида с человечеством. Лишь тот индивид может прожить свою жизнь без тревоги, который

¹ Альфред Адлер, Исследование природы человека, Нью-Йорк, 1927.

² При истинной тревоге, в противоположность псевдотревоге, контроль, осуществляемый над другими людьми, это вторичное, а не первичное явле­ние; он является следствием отчаяния, которое воспринимает больной, буду­чи изолированным и лишенным сил. Различие между псевдотревогой и истинной тревогой — это важная проблема, которая еще очень мало исследо­вана. Часто их трудно различить, потому что обе они в разных сочетаниях могут мотивировать поведение одного и того же человека. Многие больные с невро­тической тревогой, которые прибегают к невротическому поведению в семье из-за истинной тревоги, чувства бессилия и беспомощности, рано или поздно узнают, что изображение (фасад) слабости может быть эффективным средством приобретения власти. Таким образом слабость используется для того, чтобы приобрести силу. (См. обсуждение этой проблемы в главе 8 данной книги.)

³ Но, возможно, это не большее упрощение, чем то, что невроз тревоги возникает вследствие coitur underruptus, как у раннего Фрейда.

⁴ См. историю болезни Брауна, гл. 7.

осознает, что принадлежит к братству всех людей»¹. Эти «свя­зи» устанавливаются посредством социально полезной работы и любви. За утверждениями, подобными этому, стоит общая положительная оценка Адлером социальной природы челове­ка, и эта выделяющаяся особенность его учения совершенно не согласуется с точкой зрения Фрейда; из нее вытекают со­вершенно другие способы преодоления тревоги. Несмотря на чрезмерные упрощения и чрезмерно общие представления о тревоге, заслуга Адлера в том, что он представил неопровер­жимые выводы, особенно относительно борьбы за власть меж­ду людьми и ее социальных последствий. Эти выводы являются очень важными, так как они, как правило, касаются тех облас­тей знания, которые у Фрейда остаются «белыми пятнами»².

7. Юнг: тревога как угроза иррационального

Только небольшой раздел мы посвящаем взглядам К.-Г. Юнга, в основном потому, что Юнг никогда не излагал свои взгляды на тревогу в систематизированном виде. Насколько мы можем судить, проблема тревоги никогда специально не освещалась в работах Юнга, и использование его идей при создании теории тревоги невозможно без детального обзора его трудов. Одна мысль Юнга, которая отличает его от других исследователей, нами уже упоминалась: тревога есть реакция сознания индивида на вторжение иррациональных побуждений и образов коллективного бессознательного. Тревога — это «страх перед господствующими признаками коллективного бессоз­нательного», страх перед теми унаследованными от наших животных предков архаическими человеческими чертами, ко­торые, как представлялось Юнгу, еще существуют на неосоз­наваемом уровне человеческой личности³. Возможный подъ­ем на верхние уровни сознания иррационального материала

¹ Исследование природы человека, цитируемое произведение, с. 238.

² Как будет показано далее, ценные умозаключения Адлера, изложенные в более систематизированной и глубокой форме, стали частью учения таких поздних психоаналитиков, как Хорни, Фромм и Салливан. Влияние Адлера на поздних аналитиков, без сомнения, является как прямым, так и косвенным. А к некоторым выводам, совпадающим с адлеровскими, последние пришли независимо. Влияние на Салливана, возможно, осуществлялось через по­средство В.-А. Уайта (W.A. White), который интересовался работами Адлера.

³ Карл Г. Юнг, Избранные статьи по аналитической психологии, Лондон, 1920.

составляет угрозу упорядоченному, стабильному существова­нию индивида¹. Если внутри индивидуальные барьеры на пути иррациональных стремлений и образов коллективного бес­сознательного являются тонкими, существует опасность пси­хоза, который сопровождает тревогу. Но если, наоборот, ир­рациональные стремления слишком сильно блокируются, че­ловек ощущает беспомощность и невозможность творчества. Поэтому, как сказал бы Кьеркегор, чтобы избежать беспо­мощности, следует иметь мужество противостоять тревоге и действовать, несмотря на нее.

По Юнгу, угроза иррационального, которое существует в бессознательном, объясняет, «почему люди боятся познать самих себя. За ширмой может быть действительно что-то — никогда не известно, что, — и поэтому люди «предпочитают принимать во внимание и тщательно отслеживать» факторы, внешние по отношению к их сознанию». У большинства лю­дей существует «скрываемый ими страх неизвестных «опасно­стей, исходящих из души». Конечно, люди не хотят призна­вать существование этого нелепого страха. Но следует понять, что такой страх ни в коей мере не является неоправданным; напротив, он как раз слишком хорошо обоснован»². Перво­бытные люди лучше понимали, что «бессознательному свой­ственны неизвестные, опасные стремления», — утверждает Юнг; и они изобрели различные ритуалы и табу для защиты. Цивилизованные люди также изобрели свои собственные способы защиты от вторжения иррациональных сил, и эти способы часто представляют собой целую систему и вошли в привычку. Поэтому «основные компоненты коллективного бессознательного» начинают непосредственно управлять по­ведением человека только при таких, например, явлениях, как массовая паника, и опосредованно — при психозах и нев­розах. Одно из центральных положений концепции Юнга со­стоит в том, что современные западные люди отдают избы­точное предпочтение «рациональному», интеллектуальному началу, и он полагает, что это предпочтение отнюдь не ведет современных западных людей к рационально обоснованному объединению, но скорее способствует «неадекватному ис­пользованию разума и интеллекта для эгоистических целей

¹ Благодарим доктора Гудвина Уотсона (Goodwin Watson) за использо­ванное нами изложение идей Юнга.

² Карл Г. Юнг, Психология и религия, Нью-Хейвен, Коннектикут, 1938, с 14-15.

достижения власти»¹. Юнг описывает в качестве примера своего больного, который страдал от канцерофобии. Больной «рас­сматривал все вокруг исключительно с точки зрения разума, но где-то природа вырвалась от него и возвратилась назад, чтобы отомстить, в форме совершенно неопровержимой бес­смыслицы, идеи рака»².

По нашему мнению, ценность идей Юнга в том, что они могут сделать более правильными наши представления, как в отношении характеристики современной западной культуры, так и в отношении общего свойства неврозов — тенденции к неадекватному использованию разума как защиты от тревоги, а не как к средству понять и осознать тревогу. Но, похоже, те же идеи привели Юнга к дихотомии «рационального» и «ир­рационального» (концепция «автономии бессознательного»)³ и сделали его мышление в определенной мере эзотерическим и плохо согласующимся с другими теориями тревоги.

8. Хорни: тревога и внутриличностные конфликты

Важные направления в психоанализе, основанные на ра­ботах Фрейда, но привнесшие новые понятия, это те, где про­блема тревоги видится в социопсихологическом контексте. Сущность в том, что в данных подходах рассматривается тре­вога как следствие нарушенных межличностных отношений, на что указывают (хотя акценты и различны) К. Хорни, Э. Фромм, Х. С. Салливан. (Данные психоаналитические на­правления во многом сходны с концепцией Фрейда; мы кос­немся их отличий от учения Фрейда, а также того вклада, ко­торый внесли их создатели в понимание тревоги.)

Этими авторами особо подчеркивается особая роль куль­туры, как в широком смысле, когда культурные образцы, гос­подствующие в данный исторический период⁴, рассматрива­ются как определяющие тревогу, так и в узком смысле, когда взаимоотношения между ребенком и значимыми взрослыми рассматриваются как детерминанты тревоги. Такой подход, конечно, не отрицает наличия биологических потребностей у ребенка и взрослого, но акцентирует важную психологиче-

¹ Там же, с.18.

² Там же, с. 18.

³ Психология и религия, глава 1 (курсив мой).

⁴ См. следующую главу.

скую проблему — роль этих потребностей в межличностных отношениях. Фромм, например, указывает, что «те потребно­сти, которые имеют отношение к пониманию личности и про­блем, с которыми она сталкивается, не являются инстинктив­ными по своей природе, но возникают на основе всей сово­купности условий, в которых мы живем»¹. Тревога, таким образом, не возникает обязательно как реакция на предвосхи­щение фрустрации инстинктивных и либидозных потребно­стей; нормальный человек может выдерживать значительную фрустрацию инстинктивных (таких, как сексуальные) потреб­ностей, и у него не появится тревоги. Фрустрация инстинк­тивных стремлений — и опять секс является хорошим приме­ром — заканчивается тревогой, только когда представляет со­бой угрозу какой-то ценности или характеру межличностных отношений, которые индивид считает жизненно важными для своей безопасности. Фрейд рассматривает влияние среды как один из факторов, формирующих инстинктивные побужде­ния; в психоаналитических направлениях, которые здесь рас­сматриваются, контекст межличностных отношений (среды, рассмотренной психологически) становится центральным, а инстинктивные факторы являются важными в той мере, в ко­торой отражают жизненные ценности в этом межличностном контексте².

¹ Точка зрения Эриха Фромма, как она изложена Карен Хорни, Новые направления в психоанализе, Нью-Йорк, 1939, с. 78.

² Хорни утверждает, что представления Фрейда о роли инстинктов и тео­рия либидо, которая из них вытекает, основаны на предположении о том, что «психические силы по своему происхождению являются химико-физиологи­ческими». (Там же, с. 47.) Мы готовы согласиться с тем, что психология для Фрейда, по-видимому, является наукой о том, как индивид использует {правиль­но или неправильно) стремления либидо. Нельзя отрицать, что прямая фруст­рация биологических потребностей — например, лишение пищи — представ­ляет угрозу жизни, и поэтому является источником тревоги. Но, исключая та­кие довольно редкие случаи, следует понимать, что биологические потребности принимают самые разнообразные формы в различных культурах, и эти формы зависят от содержания данной культуры; и обстоятельство, посредством кото­рого угроза фрустрации биологической потребности вызывает тревогу, это, в ог­ромном большинстве случаев, и есть психологическое содержание данной культу­ры. Это ясно из исследований сексуальной фрустрации, вызывающих тревогу в разных культурах. Хорни считала, что биологическая позиция, сформирован­ная на основе культуры девятнадцатого столетия, не позволила Фрейду увидеть психологический контекст обсуждаемых проблем (Хорни рассматривает тер­мин «биологический» как относящийся скорее к химико-физиологическим механизмам, в отличие от Гольдштейна, для которого «биологическое» означает реакцию организма как целостности на ситуацию, возникающую в среде).

Обсуждая взгляды Хорни, важно отметить, что, по ее мне­нию, тревога предшествует инстинктивным побуждениям. То есть побуждения, которые Фрейд называет инстинктивными, как утверждает Хорни, вовсе не являются базовыми, но сами есть продукт тревоги. Понятие «побуждение» подразумевает существование некоего принуждения, которое осуществляет­ся строгой и требовательной инстанцией внутри организма. (Фрейд понимал, что инстинктивные побуждения являются принудительными для невротиков; он полагал, однако, что «побуждения» биологически детерминированы и обладают для невротиков побудительной силой постольку, поскольку невротики в силу то ли своей конституции, то ли слишком большой либидозной удовлетворенности, которая имела ме­сто в младенчестве, не способны переносить фрустрацию ин­стинктивных импульсов так же, как «нормальные» люди.) Но Хорни утверждает, что импульсы и желания не становятся «побуждениями», если на них не оказывает влияние тревога. «Побуждения, носящие принудительный характер, являются определенно невротическими; они рождаются вследствие чувств изоляции, беспомощности, страха и враждебности и представляют собой способы взаимодействия с существую­щим миром вопреки этим чувствам; они предназначены пре­жде всего для достижения не чувства удовольствия, но чувства безопасности; их принудительный характер определяется тре­вогой, которая скрыта за ними»¹. Для Хорни «невротические склонности» идентичны «инстинктивным побуждениям» Фрей­да. Таким образом, Хорни считает тревогу более базовым рас­стройством личности, чем Фрейд: «Несмотря на то что Фрейд считал тревогу «центральной проблемой при неврозе», он тем не менее не понял, что тревога является вездесущим динами­ческим фактором, направляющим движение к определенной цели»².

Хорни придерживается традиционного деления на страх и тревогу. Страх — это реакция на конкретную опасность, к ко­торой индивид приспосабливается определенным образом. А тревога характеризуется отсутствием конкретной и опреде­ленной угрозы — чувством беззащитности по отношению к угрозе. Тревога — это реакция на угрозу по отношению к чему-то, принадлежащему «ядру или сущности» личности. В этом

¹ Карен Хорни, Наши внутренние конфликты, Нью-Йорк, 1945, с. 12—13.

² Новые направления в психоанализе, Нью-Йорк, 1939, с. 76.

пункте взгляды Хорни совпадают с описанными ранее взгля­дами Гольдштейна, полагавшего, что тревога как неотъемле­мая часть «чрезвычайных обстоятельств» является реакцией на угрозу какой-либо ценности, которую индивид считает су­щественной для своего существования как личности. Поэто­му вопрос, важный для понимания тревоги, звучит так: чему угрожают, когда возникает тревога? Мы лучше поймем ответ Хорни на этот вопрос, если прежде рассмотрим ее теорию возникновения тревоги.

Типы и источники тревоги. Хорни учитывает наличие нор­мальной тревоги, существование которой очевидно у челове­ка из-за угрозы смерти, столкновения с силами природы и т. д. Это та тревога, которая была названа Urangst, или angst der Kreatur (ср. взгляды Гольдштейна, Кьеркегора и др.). Но ее следует отличать от невротической тревоги, так как существо­вание Urangst не означает, что природа является враждебной или что имеются условия, которые способствуют появлению для человека непредвиденных обстоятельств; существование Urangst не вызывает внутреннего конфликта и не ведет к фор­мированию невротических защитных механизмов¹. Невроти­ческая тревога и беспомощность не есть следствие реалистиче­ской оценки неадекватности собственных сил, она возникает из-за внутреннего конфликта между завистью и враждебно­стью, и при невротической тревоге источником опасности индивид считает прежде всего постулируемую враждебность со стороны других людей.

Базовая тревога — это термин, который Хорни использует для обозначения тревоги; эта тревога ведет к формированию невротических защит. Такая тревога, которая сама есть про­явление невроза, является «базовой» в двух смыслах: во-пер-

¹ В действительности Urangst, в противоположность невротической тре­воге, можно использовать конструктивно. Ср. представления Фромма о том, что смертность, свойственную всем организмам, можно использовать как мотивацию для увеличения совокупности связей между людьми. Ср. также представление Адлера о том, что реальная слабость человека перед силами природы имеет положительную сторону, так как влияет на развитие цивили­зации. Невротическая тревога является неконструктивной, поскольку поро­ждает защитные реакции, которые ограничивают возможности человека. Хорни указывает на то, что единственный способ конструктивно использо­вать невротическую тревогу, — это принять ее как указание на то, что суще­ствует внутренняя проблема, которую необходимо разрешить.

вых, она служит основанием, на котором возникает невроз; и, во-вторых, она базовая в том смысле, что развивается на ран­них этапах жизни вследствие нарушения взаимоотношений между ребенком и значимыми для него индивидами, обычно его родителями. «Типичный конфликт, который ведет к тре­воге у ребенка, это тот, что имеет место между зависимостью от родителей — усиленную вследствие чувства изоляции у ре­бенка и ощущения, что его запугивают — и враждебностью по отношению к родителям»¹. Враждебность, которая сопровож­дает этот конфликт с родителями, должна быть подавлена, так как ребенок зависим от родителей; и вследствие того, что по­давленная враждебность лишает индивида возможности по­нять, в чем состоят настоящие опасности, и противостоять им, а также вследствие того, что акт подавления сам по себе вызывает внутренний бессознательный конфликт, такое по­давление будет способствовать усилению чувства детской без­защитности и беспомощности². Тут мы имеем пример одно­временного функционирования тревоги и враждебности, при котором каждая эмоция свидетельствует о наличии другой³. Таким образом, беспомощность является неотъемлемым свойством и самой сущностью базовой тревоги. Хорни хоро­шо понимает, что каждый человек, например «нормальный» взрослый, должен противостоять влияниям собственной

¹ Новые направления в психоанализе, цитируемое произведение, с. 82. Причины, по которым ребенок может воспринимать свою зависимость от родителей на фоне враждебных чувств, конечно, многочисленны, Хорни упоминает некоторые из них, имеющие отношение к установкам и поведе­нию родителей: «потому что родители не уважают ребенка; потому что роди­тели предъявляют ребенку неразумные требования и накладывают на него неразумные ограничения; потому что родители несправедливы; потому что на родителей нельзя положиться; потому что родители повелевают ребенком и считают это проявлением любви; потому что родители дурно обращаются с ребенком, когда используют его в амбициозных целях и для получения пре­стижа. Если ребенок, в дополнение к тому, что он является зависимым от ро­дителей, чувствует, что они его в большей или меньшей степени запугивают, и таким образом приходит к выводу, что любое выражение враждебного от­ношения к родителям ставит под угрозу его безопасность, тогда существова­ние подобных враждебных импульсов неминуемо ведет к появлению тревоги». — Там же, с. 83.

² Базовая тревога «неразрывно связана с базовой враждебностью» (Нев­ротическая личность нашего времени, Нью-Йорк, 1937, с. 89).

³ Другими словами, это «порочный круг» в отношениях между тревогой и враждебностью.

культуры, многие из которых по сути являются антагонистич­ными, но это само по себе не вызывает невротической трево­ги. Различие, как считает Хорни, в том, что у нормального взрослого существует очень большой опыт различных несча­стливых событий и он может оценить его как целое, в то вре­мя как зависимый ребенок, родители которого в значитель­ной степени ведут себя враждебно, на самом деле является беспомощным и ничего не может поделать со своим кон­фликтом, кроме как развить в себе невротические защиты.

Базовая тревога есть тревога перед лицом потенциально враждебного мира. Различные формы патологии личности — это невротические защиты, которые создаются в надежде по­бедить потенциально враждебный мир и вопреки чувствам слабости и беспомощности. Таким образом, невротические расстройства, по мнению Хорни, являются защитными мера­ми, возникающими на основе базовой тревоги.

Теперь становится возможным ответ на вопрос: чему угро­жают, когда возникает тревога? Тревога — это реакция на уг­розу любой особенности характера, которая сформировалась у индивида и от которой, как он считает, зависит его безопас­ность. Взрослый, когда у него проявляются личностные нару­шения, воспринимает угрозу невротической особенности сво­его поведения — единственному способу справиться с ранее появившейся базовой тревогой — как возможную перспекти­ву появления вновь чувства беспомощности и беззащитности. В противоположность Фрейду, Хорни считает, что угрожают не выражению инстинктивных побуждений, но скорее невро­тическим особенностям поведения, которые действуют как защитное устройство. Поэтому невротическую тревогу у раз­личных людей будут вызывать различные угрозы. Что сущест­венно, так это частные особенности невротического поведе­ния данного человека, которые, как он полагает, обеспечивают его безопасность. У человека с мазохистской зависимостью — то есть человека, который может справиться с базовой трево­гой только во всем неразрывно связав себя с кем-то другим, — угроза быть покинутым партнером вызовет приступ тревоги. У человека, проявляющего нарциссизм, — например, того, чья базовая тревога в младенческом возрасте устранялась только при безоговорочном восхищении родителями, — тревога будет возникать при возможности попасть в ситуацию, когда его не

будут уважать и не будут им восхищаться. Если безопасность человека, как ему кажется, зависит от его скромности, то тре­вога возникает, когда он окажется в центре внимания.

При рассмотрении проблемы тревоги мы должны поэтому всегда задавать себе вопрос, какой насущной ценности угро­жают; а что касается невротической тревоги, то для какого невротического способа поведения, жизненно важного для предохранения личности от ранее появившегося чувства бес­помощности, существует угроза. Таким образом, как писала Хорни, «тревогу может вызывать все, что, как считает инди­вид, угрожает его конкретным защитным мерам, его конкрет­ным невротическим способам поведения»¹. Конечно, угроза в действительности может быть не только внешней (как в слу­чае ухода партнера), ею может быть любой интрапсихический импульс или потребность, которая, проявившись вовне, будет угрожать безопасности. Например, некоторые сексуальные и агрессивные наклонности вызывают тревогу не потому, что человек предвидит возможность фрустрации, но скорее пото­му, что внешнее проявление наклонности представляет угрозу определенной структуре межличностных отношений, кото­рая, как считает индивид, является жизненно важной для его существования как личности.

Главная причина, по которой невротическая тревога обя­зательно обладает такими качествами, заключается в том, что невроз протекает на фоне противоречащих друг другу тенден­ций внутри личности. Исходная форма такого противоречия описывалась выше, при обсуждении базовой тревоги: подоб­ная тревога связана с очень сильным чувством зависимости и беспомощности, но она также связана с очень сильным чувст­вом враждебности по отношению к тем лицам, от которых за-висим имеющий тревогу человек. Такие чувства не могут су­ществовать одновременно на уровне сознания, так как враж­дебность привела бы к отчуждению человека от лиц, от которых он зависит. Например, общепринятый невротиче­ский шаблон в нашей культуре состоит в том, что мужчина стремится рассматривать свою жену как полностью зависи­мую от него, а самого себя как независимого «сильного кор-

Чам же, с. 199.

мильца». Но в то же самое время такой мужчина ощущает, что он не может не зависеть от своей жены, восхищается ли она всем, что он делает, или нет¹. Наличие потребности как в не­зависимости, так и в зависимости в одно и то же время (а при неврозе эти потребности имеют принудительный характер), понятно, приводит к шаткому психологическому равновесию, для которого неизбежна угроза в повседневной жизни. Дейст­вительно, подобные особенности личности сталкиваются с угрозой из-за самой природы противоречия, которое в них за­ключено. То обстоятельство, что одна из противоположных потребностей будет постоянно или временно подавлена, толь­ко переводит проблему на более глубокий уровень. И опять, в отличие от фрейдовской концепции беспомощности как сла­бости «эго» перед лицом могущества «ид» и «суперэго», Хор­ни считает, что беспомощность имплицитно присуща внутри-личностному конфликту между противоположными побужде­ниями, каждое из которых носит принудительный характер². Уже отмечалось, что Хорни особо подчеркивает то обстоя­тельство, что враждебность и тревога существуют одновремен­но. Она считала, что общий интрапсихический фактор, кото­рый вызывает тревогу в наибольшем количестве случаев, это враждебность. Действительно, «враждебные импульсы раз­личного рода образуют основной источник, из которого про­исходит невротическая тревога»³. Хорни полагает совершенно ясным, почему Фрейд, будучи продуктом Викторианской эпо­хи, считал, что выражение различных сексуальных наклонно­стей со стороны, например, девушки, принадлежащей к вер-

¹ Ср. существование противоположных тенденций, которое зафиксиро­вано в исследованиях больных язвой желудка и двенадцатиперстной кишки, а также случай Тома (глава 3). То обстоятельство, что одна тенденция может проявляться как компенсация противоположной тенденции, не изменяет то положение, что противоречащие друг другу тенденции существуют у одной и той же личности.

² Тут можно вспомнить центральную идею размышлений В. Штекеля о том, что всякая тревога есть психический конфликт. — Причины невротиче­ской тревоги и ее лечение. Однако, хотя Штекель и является автором ряда ост­роумных выражений, некоторые из них отражают глубинный взгляд на природу вещей, Штекель, в отличие от Хорни, не представил систематиче­ского исследования природы психического конфликта.

³ Невротическая личность нашего времени, цитируемое произведение, с. 62.

хушке среднего класса, навлекло бы на нее реальную угрозу остракизма. Однако Хорни предостерегает от некритичного принятия идей Фрейда, обусловленных влиянием культуры, в качестве основы для обобщений в отношении структуры лич­ности. Клинический опыт Хорни, за исключением некоторых нетипичных случаев, свидетельствует о том, что тревога, при поверхностном наблюдении казавшаяся связанной с сексу­альными импульсами, часто имела своим источником враж­дебные чувства по отношению к сексуальному партнеру, или чувства, направленные против враждебности. Такие результа­ты являются правдоподобными в свете размышлений о том, что секс есть очень подходящая сфера для выражения стрем­лений к зависимости и симбиозу, и что такие стремления обычно обнаруживаются в развитой форме у тревожных лич­ностей. Тревога порождает враждебность, а враждебные им­пульсы у тревожных людей вызывают новую тревогу. Чело­век, понятно, относится враждебно к тому опыту и к тем ли­цам, которые ему угрожают и которые провоцируют его болезненные впечатления своей слабости и беспомощности. Но так как тревога свидетельствует о слабости и зависимости от других могущественных лиц, любые враждебные импульсы по отношению к этим людям подвергают опасности эту зави­симость, которая должна быть сохранена во что бы то ни ста­ло. Подобным образом интрапсихическое стремление напа­дать на могущественных лиц вызывает страх возмездия и от­ветного нападения, перспектива чего усиливает тревогу. Очевидно, что тревожные люди враждебны, что ясно из кли­нического опыта. И также понятно, что враждебность будет подавляться в основном из-за страха перед ответным нападе­нием. Когда происходит подавление враждебности, это часто сопровождается проекцией враждебных импульсов на других людей, обычно на тех, по отношению к которым испытываются враждебные чувства. Наглядным может быть пример ре­бенка, который часто проецирует свои собственные враждеб­ные чувства на родителей и других могущественных лиц. Та­ким образом, у подобного ребенка усиливается представление о том, что он живет во враждебном мире. Подавление враж­дебности ведет к тому, что индивид становится в меньшей степени способным различить настоящую опасность и при-