Испорченный вечер

Пятница, вечер, мы сидим у меня. Мы — в данном случае, мы втроем: я, Лешка и Илюха. Жорик намылился по важному делу — свиданка, видите ли, у него проклюнулась. То есть это он так решил, что свиданка состо­ится. Жорка уверен в своей неотразимости и за девчонками бегает так, что, можно ска­зать, за весь наш класс с лихвой отрабатыва­ет. Он с четырех вечера, как нас отпустили со­бираться, взялся за дело: утюг раздобыл у се­стры-хозяйки, свою рубаху белую погладил, ботинки начистил до блеска, пылинки посдувал со своего кадетского мундира. Мундиры у нас классные, что есть, то есть. Очень краси­вые. Мы все готовились, но поскольку общее построение только в пять, то время имеется, и чтобы собраться не спеша, и потрепаться. Но Жорик, он просто с ума сходил.

Вообще-то, насколько мы поняли, девчонка и не подозревала о том, что Жорик назначил ей свидание. Первый раз он увидел ее на «Дина­мо», куда ездил недели три назад на стадион поглядеть. Ну! Такие песни он об этой девчонке слагал! Выходило, что это вообще не девчонка, а фея какая-то. Он за ней как пришпиленный потащился увидеть дом и подъезд, в который она зашла. Одета она была, по его словам «нор­мально», никак не празднично, была с рюкзач­ком, и явно усталая шла. По этим и по другим признакам Жорик сделал вывод, что она идет домой, после занятий, а не в гости. Чтобы убе­диться в этом, он в следующую пятницу — или через пятницу, точно не помню — продежурил во дворе ее дома. И опять видел, как она в тот же подъезд входила, приблизительно в семь ве­чера, в начале восьмого. Еще две недели он про­маялся, витая в мечтах, — просто удивитель­но, до чего этот ловчила, который любого мог вокруг пальца обвести, умеет иногда в поднебе­сье витать и такие фантазии выдает, которые с жизнью ну ничегошеньки общего не имеют — и вот решил наконец набраться духу и подойти познакомиться.

Так что можно представить, как он ждал этой встречи.

И вот привел он форму в полный порядок, надел на плечики, повесил, любуясь, чтобы влезть в нее перед общим построением. Тут и заглянул в нашу спальню начальник училища (потому что официально наша школа училищем называется, хоть все мы и зовем ее шко­лой, для простоты, а ее руководителя Осетрова Валентина Макаровича — начальником, а не директором). Заглянул он к нам, прищу­рился ехидно и говорит:

— Это хорошо, Шлитцер, что ты решил впрок о форме позаботиться.

Как это — впрок? — не понял Жорик.

А ты разве забыл, что на эти выходные ты лишен права надевать форму для выхода в город?

Ой... — Жорик так и сел на кровать. — Забыл...

Жорик еще во вторник разозлился на Кольку Сухарева... Почему они сцепились, я уж и забыл. По-моему, из-за того, что тот опять вздумал дразнить Жорика. Есть у Жо­рика, при всей его непрошибаемости, одно слабое место — он к своей фамилии относит­ся очень трепетно и терпеть не может, когда ее хоть как-то искажают. Даже по-дружески, в шутку, назвать его, скажем, «Штирлицем» или «Шмицером» (знаменитый чешский футболист, кто не помнит) и то не стоит. Хо­тя вроде бы в этом ничего оскорбительного нет, и звучат они даже почетно. А уж назвать его «Швондером», например, или «Шильце-ром» — это вообще вызвать бурю. Вот Суха­рев и брякнул ему что-то вроде: «Ну ты, Шилькенгрубер, куда прешь!» А Жорик поставил свой поднос с обедом — дело за обедом было, в столовой — взял на ложку рисовую тефтелю и, используя ложку как катапуль­ту, метнул тефтелю Кольке.Сухареву в лоб. Ну, дежурный педагог — а дежурил тогда на обеде наш физкультурник — тут же и пред­ставил доклад. После разбирательства Жори­ку вынесли наказание, правда, достаточно мягкое: лишить права выходить из школы в форме в выходные дни. Может, такое наказа­ние выбрали, учитывая, какой он пижон — вроде ничего особо страшного и обидного, а для него чувствительно.

Забыл, — повторил Жорик. — Ведь уже несколько дней прошло... А может...

Никаких может, — сурово отрезал Осет­ров. — Если наказания отменять по желанию провинившегося, то это будет не школа раз­ведчиков, а... — и он, хмыкнув, закончил не­ожиданным, — бурная парижская жизнь!

Он вообще мужик невредный, и незлой, и справедливый, наш начальник, и всегда мо­жет сказать что-то с юморком, вот как сейчас. Но на то он и начальник такой школы, чтобы не допускать никаких послаблений дисципли­ны. Спорить с ним бессмысленно.

И все-таки, — попробовал заикнуться Жо­рик. — Понимаете, сегодня день особенный...

У вас все дни всегда будут особенными, кадет Шлитцер, — ответил Осетров. — Если увижу вас на построении в форме, то решу, что в выходные дни вы решили остаться в учи­лище и никуда не выходить.

И он пошел дальше.

Вот те на, — Жорик сразу скис как капу­ста. — Ребята, что же мне теперь делать...

Да, хреново... — протянул Илюха. — Вот не повезло.

Ступки в город не в форме, а в обычном прикиде, — предложил я. — Что еще остается?

Да у меня и прикида пристойного нет, — горестно вздохнул Жорка, — чтобы к девчон­ке подойти не стыдно было, факт.

Сейчас он был в спортивном костюме, как и мы все (обсуждался вопрос, чтобы и повседнев­ную форму у нас ввести, кроме парадной, но от этой идеи отказались: поскольку нам, когда мы станем взрослыми, больше предстоит хо­дить в гражданском, то решили к форме нас не приучать особо, а ввести одинаковые костюмы спортивного типа). Еще у Жорки имелась сум­ка с вещами, в которых его отправили из дет­дома — понятно, что там ничего шикового и быть не могло.

Возьми мои джинсы и куртку, — предло­жил я. — Мы ведь с тобой приблизительно од­ного роста и комплекции.

Да и мои вещи надеть можешь, — сказал Алешка. — Я-то собирался их надеть, а не фор­му, потому что форма мне вроде как ни к чему, только запачкать можно, мотаясь по городу. Но действительно мы с Андрюхой можем пой­ти в форме, а из наших вещей соберем тебе пол­ный комплект. И все нормально будет.

Да что вы понимаете! — возмутился Жо­рик. — В джинсах подойти к девчонке, даже дорогих и фирменных, всякий дурак может! А вот подойти в полной форме, в нашей форме, по которой сразу видно, что ты соплей не возишь, это ж совсем другое!

По-моему, ты не совсем прав, — сказал рассудительный Лешка. — Разве тебе так важно, чтобы ее покорила твоя форма, а не ты сам? Вспомни всякие сказки о принцах, кото­рые переодевались свинопасами, или истории про миллионеров, которые переодевались бед­няками. Мне кажется, если ты привлечешь ее внимание в самом обычном виде, а потом вдруг предстанешь перед ней в форме, будет только лучше.

Спиши слова, — сказал Жорик. — Ты так красиво загнул, что это наизусть знать надо. Ты только об одном забыл. Есть старая посло­вица: «По одежке встречают, по уму провожа­ют». Вот я и хочу, чтобы меня встретили по одежке. А уж чтобы меня проводили по уму — этого я добьюсь!.. Ладно, парни, делать нечего, снаряжайте меня!

Вот мы его и «снарядили», и на построе­нии Жорка был в Алешкиных джинсах и ботинках и в моей вельветовой куртке и белой водолазке, и выглядел он очень да­же ничего. Так, что фея вполне могла дрог­нуть.

День стоял прекрасный, солнечный и теп­лый. Трудно было поверить, что еще не май, что до мая далеко. И с трудом верилось, что мы почти год отучились. Ранняя и хорошая весна наступила в этом году.

Мы все вместе добрались до города, а там разбежались. Жорик отправился караулить свою принцессу! а мы, выйдя по пути в Коло­менском и погуляв там, двинулись ко мне до­мой. Всю дорогу на нас бросали удивленные, а порой и восхищенные взгляды. Ведь мы были в отличной, красивой, с иголочки форме. Илюха Угланов тоже надел форму, чтобы нам с Лешкой соответствовать. Но нам эти взгля­ды были до лампочки, а порой и досадны: мы думали о том, что Жорику, которому форма была бы сейчас нужнее всего, приходится об­ходиться без нее.

Впрочем, добравшись до моего дома, мы обо всем забыли и развеселились.

Родители, которые уже привыкли к тому, что иногда мы приезжаем ко мне домой всей компанией, приготовили нам четыре спальных места в моей комнате.

Вот мы сидели и болтали о том о сем, Леш­ка взял с полки две или три книги моего брата — толстенный том «Работа с Windows для начинающих», старое издание книги «Как это произошло? Популярное изложение тео­рии относительности», и еще что-то — и вни­мательно их проглядывал, а мы с Илюхой складывали паззл и решали, включить ка­кой-нибудь фильм на видео или нет. Дело уже после ужина было и та часть гуляша с картошкой, что была оставлена для Жорика, совсем остыла.

Интересно, куда он запропастился? — сказал Илюха. — Уже начало одиннадцатого.

Да, странно, — согласился я. — Вряд ли незнакомая девочка согласилась бы отпра­виться с ним гулять допоздна.

Сделайте поправку на Жоркино обая­ние, — сказал Лешка, не отрывая взгляда от страницы, которую в тот момент изучал.- — Он вполне мог заболтать девчонку. Может, она его и чай пить пригласила.

Сомневаюсь, — отозвался я.

Сомнительно, — согласился Лешка. — Но я бы отпустил на эту вероятность процен­тов тридцать из ста. А тридцать процентов — это вполне значительная величина, чтобы с ней не считаться.

А мне все равно тревожно, — сказал Илюха. — Мы ведь знаем Жорика. Как бы он не отмочил что-нибудь такое, за что можно из школы вылететь. Его ж заносит на поворотах.

Иногда он сам не может с собой справиться. А если что-нибудь случилось, то во всем эта теф­теля будет виновата! — сделал он неожидан­ный вывод.

Почему? — удивясь малость, спросили мы.

Да потому что если б он в форме был, то ходил бы на цыпочках, пылинки с себя сду­вая, и уж точно ни во что бы не вляпался! — объяснил Илюха. — В нем бы такая тормоз­ная система сидела, которая любые попытки разогнаться заклинивала бы! А так собствен­ных сил ему может и не хватить, чтобы затор­мозить, если у него вдруг неожиданный пово­рот возникнет.

Очень дельное было объяснение. Впрочем, Илюха Муромец только казался тугодумом и порой выдавал такие хорошие мысли, что за­качаешься. Хотя себя он особо умным не счи­тал, говоря, что больше берет старательно­стью. «У меня башка — как старинный мель­ничный жернов, — как-то объяснил он. — Ог­ромный такой и каменный. Если его долго и старательно вращать, то в конце концов мука посыплется. Вот я его и вращаю, и иногда что-то получается».

— Да, — задумчиво согласился Лешка. — Надо отучить его обижаться на всякую ерун­ду, потому что иначе он вечно будет влипать в истории. Наверно, он как в детском доме огрызаться привык, так до сих пор не может от этой привычки избавиться.

— Да ладно вам! — сказал я. — Чего о пло­хом-то думать. Жорик — парень верткий, он выкрутится! А скорее всего, он ходит по Моск­ве и мечтает, и переваривает каждое слово: что он ей сказал, что она ему ответила, и можно ли будет после всего этого к ней еще раз подойти.

Только бы под машину не угодил, пока витает в облаках.

И тут зазвонил телефон. Я выскочил из комнаты, торопясь, чтобы первым взять труб­ку. Мне пришло в голову, что если это Жорик, то звонить он может по одной-единственной причине: влип в неприятности. И конечно, лучше, чтобы я перехватил этот звонок, чем чтобы родители всполошились.

Ну точно, это был Жорик, и голос у него зву­чал странно, будто он орех за щеку засунул.

Привет, Андрюха...

Жорик? Где ты?..

Это кто? — окликнула мама из комнаты, где они с отцом смотрели телевизор.

Это меня!.. — отозвался я. И повторил, потому что Жорик примолк. — Жорик, где ты? Что с тобой?

— Я, понимаешь, не смогу сегодня при­ехать, — ответил он. — То есть ничего страш­ного, но вы меня не ждите. Не хочу твоих ро­дителей своим видом пугать.

Тут уж я испугался:

Да что произошло?

Ничего особенного. Просто я «красивый» очень, понимаешь? И еще ну, твою куртку и Лехины джинсы я ну, нет, не совсем испортил, но все равно, они сейчас в плохом виде. Но ни­чего, я их в порядок приведу, все нормально будет. А с вами мы встретимся завтра, лады?

Слушай, да что стряслось? — чем больше я выслушивал его путаные и жеваные объяс­нения, тем больше у меня мурашки бегали. Да и голос у него был странный.

Да говорю ж, ничего такого. Ну, подрал­ся я, в общем. И на рожу стал красивый, и оде­жду малость извозил. Но к завтрему пройдет. Я нашел, где заземлиться, чтобы в порядок привестись. Так что нам лучше встретиться завтра... Вот, мне подсказывают, что вы мо­жете прямо на квартиру подъехать. Адрес за­пишите: Петровско-Разумовский проезд, дом двадцать восемь, квартира...

Я, схватив ручку, лежавшую рядом с теле­фоном, записал на отрывном листочке все, что он мне продиктовал.

— Так что со мной все в порядке, — закон­чил он. — За мной тут и уход, и забота, спаси­бо всем. Но вы лучше приезжайте завтра по­раньше, как сможете. Да, вот еще... Лучше вам не в форме быть, а в чем-нибудь обычном.

А своим предкам объясни, что я у других друзей задержался и они предложили мне пере­ночевать, чтобы я не уходил на ночь глядя.

Понял?

Чего тут не понять? — ответил я. — Но, может, хоть в двух словах объяснишь?..

— Говорю тебе, все объяснения — завтра!

Пока! — и он бухнул трубку.

Я тоже положил трубку, в недоумении и растерянности.

— Это не Жорик твой звонил? — окликнула мама.

— Он самый! — ответил я. —Он задержал­ся у других друзей. Может, завтра к нам пере­берется. А может, на все выходные у них оста­нется.

— Его право! — отозвалась мама.

И с этим я вернулся в комнату.

— Ну что? — накинулись на меня Лешка и Илюха.

Я вздохнул:

— С Жориком что-то стряслось, но не очень страшное. По тому, что он мне сообщил, в рай­оне «Динамо» он успел крепко подраться, ему и физиономию здорово разукрасили, и наши шмотки пострадали, в которые он был одет.

Он сумел где-то заземлиться, где и переночу­ет, и одежду ему в порядок приведут, и физи­ономию, чтобы он не очень пугал своим ви­дом. Просит завтра с самого утра быть вот поэтому адресу. И чтобы не в форме.

Очень интересно! —- сказал Лешка. Лешка и Илюха так внимательно разглядывали листочек с адресом, как будто он был зашиф­рованным посланием, которое они надеются разгадать и узнать нечто очень важное. — Из всего этого можно сделать несколько выводов. Во-первых, раз он подрался в районе «Дина­мо», то скорее всего, он подрался из-за этой девчонки, из-за «феи» своей. Из-за чего еще ему в драку ввязываться было, верно, если его только эта девчонка и интересовала? Во-вто­рых, кто еще мог пригреть его на ночь, кроме этой девчонки и ее родителей? Никто. А раз они не только оставили его на ночь, но и взя­лись привести в порядок его и его одежду — значит, он выручил девчонку, и теперь они считают себя ему обязанными. Сходится?

Все сходится, — согласился я. — Я и сам об этом думал, потому что логичней некуда.

Илюха почесал в затылке.

Это нормально, — сказал он. — Ведь по всему этому выходит, что он дрался правиль­но и по делу. То есть неприятностей в школе у него не будет. А то ведь за драку на улице и ис­ключить могли бы...

Или, наоборот, похвалить, если человек дрался за справедливость, — сказал Лешка. — Мне кажется, тут ближе второй вариант.

Угу, — согласился я — Потому что без веских причин никто бы не оставил на ночь в своем доме незнакомого пацана, неизвестно откуда взявшегося. Если бы он подрался пе­ред носом у девчонки только для того, чтобы показать ей свою удаль, она бы фыркнула и ушла. Он как-то очень здорово ее выручил, факт. Но как — мы все равно до завтра не уз­наем. Поэтому предлагаю ложиться спать, ут­ро вечера мудренее.

Друзья согласились со мной, и мы легли. Но какое-то время нам не спалось.

И почему не в форме приезжать? — про­ворчал Илюха. — Драку он, что ли, хочет продолжить, взяв нас в подмогу? А предупре­дил для того, чтобы форма не пострадала? Ес­ли за хорошее дело подраться, то всегда пожа­луйста...

Мне кажется, тут другое, — отозвался Лешка.

А что еще может быть? — спросил Илю­ха.

Вполне возможно, он попросил быть не в форме, потому что форма может кого-то спуг­нуть, — ответил Лешка.

То есть, — я приподнялся на локте, — он хочет, по-твоему, чтобы мы подобрались по­ближе к тем, с кем он сцепился, и выяснили, кто они такие?

По-моему, да, — сказал Лешка. — Я ис­хожу из того, что, раз родители девочки пред­ложили ему остаться на ночь и отнеслись к не му душевней некуда, то значит, их дочке действительно угрожала серьезная опасность. А против серьезной опасности, против такой опасности, к которой взрослые относятся, на полном серьезе, даже сила четырех ребят — все равно не сила. Поэтому, мне кажется, у Жорки какая-то хитрость на уме... Ладно, че­го гадать? Завтра все узнаем.

— И Жорку в обиду не дадим... — буркнул Илюха, поворачиваясь на другой бок, носом к стенке.

Разбор «полетов»

(Из расшифровки аудиозаписи беседы Осетрова Валентина Макаровича с кадетами первого года обучения Карсавиным Андреем, Коневым Алексеем, Углановым Ильей, Шлитцером Георгием.)

Осетров....Стоп! Здесь напрашивается пер­вый вопрос. Вам сразу стало ясно, что про­изошло ЧП. О любом ЧП надо немедленно до­кладывать начальству школы, то есть мне лично. Почему не доложили? (Пауза.) Карса­вин?..

Карсавин. Мы не знали... ну, не знали мас­штабы этого ЧП. Нам надо было узнать их, эти масштабы, прежде чем докладывать. А вдруг все оказалось бы мелочью какой-нибудь...

Осетров. В работе контрразведчика мелочей не бывает. Иногда постесняешься доложить о какой-нибудь «мелочи» — и сгоришь. Кроме то­го, вы сами пришли к выводу, что дело, скорее всего, серьезное и опасное, поэтому ссылки на «может быть, мелочь» звучат странно... Конев?

Конев. Честно говоря, не подумали...

Осетров. Не подумали, вот как? А что в ус­таве сказано? (Пауза.) Завтра буду гонять вас по уставу, и, если хоть слово кто-то из вас не так ответит, будете учить и учить, пока от зу­бов не начнет отскакивать. Есть правила, от соблюдения которых в будущем может зави­сеть ваша жизнь, и этими правилами пренеб­регать нельзя....Угланов?

Угланов. Так вдруг Жорику опять нагорело бы? Не хотели друга закладывать.

Осетров (после паузы). Не буду комменти­ровать. Возможно, Угланов сказал то, что все­ми тремя вами двигало, честно сказал. Допус­тим, так. Но ты, Шлитцер, почему ты сам сра­зу не доложил? Ведь ты бы никого не заклады­вал... кроме самого себя?

Шлитцер. Не хотел раскрываться.

Осетров. То есть?

Шлитцер. Ну, я не мог позвонить и доложить так, чтобы меня никто не услышал. А ситуация... В общем, я подумал, что нельзя, о этой самой ситуации, засвечиваться перед посторонними.

Осетров. Но ведь друзьям ты позвонил?

Шлитцер. Друзьям — это не начальству с рапортом. Друзьям — это нормально, это кто угодно звякнул бы.

Осетров. Хитер ты, Шлитцер, хитер... Только хитрость твоя, она... Ладно, продол­жайте. Думаю, и так вам все ясно, можно не договаривать.