Глава 7. Крестьянский мир 6 страница

Избы по форме были такие же, как и по всей средней и южной России. А.Н. Минх оставил описание избы саратовского крестьянина: «Фундамента на буте у избы не делается, а ставиться она на стульях - деревянных толстых столбах или больших камнях; пространство между нижним венцом и землею набивается глиной или землей между двух плетней – делается завалина.

На зиму баба ухетывает избу, т.е. обмазывает её, и заваливает завалину назьмом или старой соломой, чтобы не дуло» [113]. Далее следует планировка и внутреннее расположение мебели в избе, мы его опустим, так как он полностью совпадает с описанием добринских жилищ описанных ниже.

Сохранились записи впечатлений от посещения русских изб и у иностранцев. Этими иностранцами были немцы, основавшие свои колонии по соседству с русскими селениями. Одним из таких бытописателей стал уроженец колонии Крацке Яков Егорович Дитц (род. в 1864 году).

В начале ХХ века вышла его работа “История поволжских немцев-колонистов”, в которой он коснулся крестьянского быта своих соседей - русских мужиков. ”Избы крестьян курные - без труб, стекол в окнах; свет давала лучина. Вместе с людьми в комнатах жили телята, ягнята, даже поросята. Кровать заменяла печь, на которой спала вся семья; убранство избы, мебель и кухонная посуда были своеобразны и несходны с немецкими; одежда, приспособлена к местным условиям и климату, и облик заросшего русского крестьянина вызывали удивление; кушанья русских крестьян - традиционные щи да каша, приготовленные в печи вместо немецкой плиты, были совершенно необычны для пришельцев, даже сельскохозяйственные приемы казались колонистам странными”. [114]

Справедливости ради следует сказать, что стекло в то далекое время было дорогое, и не всякий крестьянин мог его купить. Как всегда выручала природная сметка. Стекло с успехом заменял... бычий или свиной мочевой пузырь. Его выделывали в золе, разрезали и натягивали на раму вместо стекла. (Из пузыря мастерили погремушку для малых детей - в него клали несколько горошин и надували). Да и ныне в селе стекла керосиновых ламп иногда называют пузырем.

В обозримой истории для постройки будущего дома всегда нанимали плотницкую артель, свою или пришлую. По данным статистики за 1887 год в селе из 571 дома, деревянных было 569.

Для их постройки в пойме покупали на корню казенный лес местных пород. Поздней осенью или зимой его рубили и везли к месту строительства. Бревна ошкуривали и тесали с одной- двух сторон и ставили сруб, оконные и дверные косяки, внутренние перегородки и стропила крыши. Хозяин приглашал умельцев накрыть крышу и оббить дранкой стены или делал это сам.

В теплые дни, по обычаю, к определенному дню, созывали соседей, знакомых и родню на “ помочь ”. К возведенному срубу телегами свозили глину, накопанную в глинище (Шатиной яме), солому и воду в бочках. За день до “помочи” кучу глины раскидывали - от центра по кругу, делая подушку толщиной 40-50 см. Сверху ее поливали водой и натрусывали соломы. Затем в дело вступали лошади, которые копытами втаптывали солому в глину. Управлять лошадьми поручали подростку и тот “охлюпком“ (без седла) гонял их по кругу. Кто-либо из старших наблюдал за замесом: вовремя подкидывал соломы, лил воду и определял степень готовности.

Утром следующего дня собирались помочане - бабы и мужики. Мужики становились на поднос и подачу глиняного замеса, а бабы на обмазку (“лепку”). Поддев вилами тяжеленный кус глины его кидали в ведра и подавали бабам. Те, в свою очередь, отделив посильный кусок, смачно шмякали о дранкованную стену, заделывая все щели между бревен. Лепили как внутри, так и снаружи дома.

Вся эта тяжелая работа проходила под взаимные шутки, подначки или песни. Работали споро - с огоньком. К вечеру строительные леса поднимались до середины окон. Обычно старались уложиться в один день.

Закончив работу, помочане степенно смывали грязь и прихорашивались, а затем хозяин приглашал откушать, ибо платы за “помочь” не полагалось. На столы подавались горячие блюда, закуски и ставились спиртные напитки - водка или самогон. Женщинам подавали вино. Расходились с песнями и далеко за полночь.

После того, как обмазка высыхала, ее “шпаровали” (штукатурили). Эту работу делала обычно женщина, которая была большой докой в этом деле. Для этих целей глину замешивали с коровьим пометом и специальными досками затирками штукатурили – ровняли стены. Избы снаружи и внутри белились мелом. Для наружных стен изредка применяли желтую глину. К началу 60-х годов ХХ века селяне стали применять щелевание - свои дома они стали оббивать досками или металлической черепицей и покрывать масляной краской.

Полы в таких домах обычно были деревянными, но еще в 60-х годах ХХ столетия попадались избы с земляными полами. Обычно их мели, а для того чтобы придать им более свежий вид их натирали жидкой глиной с коровьим пометом. Деревянные полы мыли металлической теркой до желтизны, так как до этого же времени крашеные полы были редкостью.

Старые дома, постройки конца XIX и начала ХХ веков еще можно встретить на улицах Нижней Добринки. Они традиционно двух типов: на улицу избы выходят фасадом по длине или ширине дома. Дома, в основном, строились однокомнатные с проходными сенцами. Пятистенных изб во всем селе было 20 и лишь после 1900 года их количество несколько увеличилось. Вход в жилище всегда был со двора.

Крыши всех домов имели четырех скатные крыши, а хозяйственные постройки – двускатные. Возможно, это влияние архитектуры донских казаков верховья Дона и Медведицы.

Опишу старинную однокамерную избу. Крыта она была соломой, но встречались избы крытые тесом. Дымоход венчал чугунок без дна. По периметру избы шла плетневая завалинка с утрамбованной глиной. Уличная сторона имела два окна с деревянными ставнями и железными полосами со штырем. Полосы предназначались для защиты от лихих людей. Накладывались они поверх закрытых ставень. Штыри просовывали сквозь отверстия косяка вовнутрь дома и фиксировали штырьком.

Поднявшись по высокому крыльцу с перильцем, попадаешь на “веранду”. Маленькая и открытая она спрятана под навес крыши. Низенькая входная дверь ведет в сени, где досками отгорожен холодный чулан. Там стоит сундук, мучной ларь, съестные припасы и хранятся различные бытовые вещи: ведра, самовар, коромысло и т.д. Из сеней по лестнице можно попасть на пыльный чердак.

В комнате, слева от двери, стоит печь с плитой (подтопком). Она примыкает к глухой стене и образует закуток с обеденным столом и парой табуретов. Здесь же лавка, на которой стоит ведро с крышкой из доски с металлической кружкой. На подвесных полках расставлена посуда.

В качестве топлива крестьяне использовали в основном дрова и хворост. Для этого лес, расположенный за Ломовкой и принадлежавший общине был разбит на 40 кварталов. Каждый год община вырубала сороковую часть, которая делилась по душам на каждый двор.

Для отопления годился бурьян, солома и кизяк, но особо ценился последний. Зимой крестьяне вывозили навоз на выгон, а в дни, когда весенний сев закончен, а пары пахать не начинали, то приступали к обработке навозных куч. Кучи поливали водой из бочек и оставляли на некоторое время преть. Потом его раскидывали в форме круга в 20 см толщиной, поливали, сверху трусили солому и лошадьми втаптывали ее в навоз. После чего масса сушилась на солнце, а после затвердения ее рубили. Рубили железными секачами с ручкой на квадратные дольки 5х5 вершков. Кизяк складывали длинными стежками или в круглые кучи. Овечий навоз просто вырубали летом на базах и укладывали на ребро для просушки. Осенью его перевозили во дворы и использовали на топливо. Кизяк иногда покупали, и стоил он 60 копеек за сотню штук.

С другой стороны печи, в углу, стоит деревянная кровать. Она застелена одеялом, сшитым из кусочков ситца. Поверх одеяла лежат две пуховые подушки. Низ кровати закрыт подзором плетеный крючком. Зачастую подзор закрывает хранящиеся там тыквы и деревянный чемодан с бельишком. Над кроватью висит домотканый шерстяной ковер. Узор состоит из чередующихся разноцветных полос. У кровати лежит круглый плетеный коврик. Изготовлен он из остатков старого тряпья. На полу - домотканый половик.

Передний угол расположен в фасадной части жилища, по диагонали от печки. В описываемом доме проживала одинокая вдовая старушка – М. Ашнина, из верующих. Угол завешен старыми иконами, а на угловом столике лежали богослужебные книги - Новый Завет, Псалтырь... Пред иконами горела лампадка, которая отбрасывала мерцающий свет на суровые лики святых.

В простенке между окон стоит стол, изготовленный местным столяром. Над ним механические часы - ходики и отрывной календарь. Стол накрыт скатертью.

На противоположной от кровати стене расположено окно, выходящее во двор. На ней развешены - для красоты- картинки из журналов, рама с большим количеством фотографий. По фотографиям можно лицезреть родственников до четвертого колена. Здесь же стоит сундук. Справа от двери короткая лавка и вешалка для верхней одежды.

Дом когда-то был окружен другими избами, но спустя годы он стоял одиноко на задворках Первомайской улицы. От подворья осталась лишь часть плетня (городьбы) да развалины погреба, расположенного напротив крыльца. Без мужских рук оно окончательно развалилось, лишилось сараев и заросло сорной травой. Бабка довольствовалась небольшой пенсией колхозницы в 14 рублей да случайным заработком. Дом, простоявший свыше сотни лет, был растащен вскоре после смерти хозяйки. Теперь ничто не напоминает о той жизни, которая протекала на том месте.

Другой тип - протяжная хата или «пятистенок”, который до сих пор составляет процентов 80 всех жилищ в селе. Пятистенок своей длинной стороной выходит фасадом на улицу и в ней прорезаны окна. Внутренняя планировка, по мнению специалистов этнографов, восходит к среднерусской. Состоит такой дом, как правило, из двух комнат (камер) - горницы и передней (хаты) разделенные пятой - капитальной, стеной.

Для примера опишу дом моего (- Л.М.) деда - Луночкина Петра Ивановича - каким его запомнил. Построили его в первой половине XIX века, и интерьер его почти не изменился за целое столетие. Главным помещением считалась горница - в семье её всегда содержали в чистоте и практически не жили. Предназначалась она для торжественных случаев - здесь принимали дорогих гостей, происходило сватовство и свадьбы, прощались с покойными и т. д. Горница отапливалась печью - голландкой, но в редких случаях. Набор мебели “гостевой” - кровать, стол с парой стульев, сундук, платяной шкаф... Четыре окна попарно выходили на улицу.

Основная жизнь протекала в передней комнате - хате. Справа от двери стояла русская печь, к которой примыкала большая четырехугольная печь с плитой (подтопком). Высота печи немного ниже роста среднего человека. Устье её обращено челом к свету. Оно большое и просторное, где стояли чугунки и иная посуда, сушилась небольшая часть поленьев. Устье от топки отделено железным заслоном. У устья стояли ухваты, сковородник, кочерга и помойное ведро с рукомойником.

На печи родилось не одно поколение нашего рода. Дед всегда говаривал: “На печи родился - на печи и помру”. Это было излюбленное место детворы и стариков. На печи обычно спала детвора. Напротив устья стоял посудный шкаф - горка, со стеклянными дверками. Рядом, у окна, стоял сапожный столик с табуретом заваленный ремесленными заготовками и материалами. Над столиком, на гвозде, с незапамятных времен висел зембель плетеный из чакана (род хозяйственной сумки), в котором хранились документы, старые фотоснимки, справки и квитанции.

Угол, расположенный по диагонали от устья печи, считался передним. Там висела большая потемневшая икона, писанная маслом с образом “Господа Вседержителя”. Творец Вселенной в окружении серафимов восседает на троне, держа скипетр и державу. Под иконой обеденный стол, крытый клеенкой. Это почетное место старшего мужчины в доме.

В комнате три окна, выходящие на улицу. Во всю длину стены, от сапожного столика до переднего угла, тянется коник - широкая лавка со спинкой. В старину на ней спали, но на ней обычно рассаживались гости или сиживали домочадцы, занимаясь каким либо рукоделием. В одном простенке окон висели старинные гиревые часы с римскими цифрами. Они мелодичным звоном исправно отбивали каждые четверть, половину и час. На циферблате были нарисованы фрукты и цветы. В другом простенке висела репродукция картины В. Пукирева “Неравный брак”.

Слева от входа стояла койка. В комнате находились две швейные машинки известной немецкой фирмы “Зингер”. Одна - “бутылочная” - стояла у кровати, и дед на ней шил сапоги, а другая - у рабочего столика.

Потолок в комнатах опирался на балку – матицу. В матицу вкручивали кольцо для подвешивания детских коечек – зыбки (люльки). Кольцо использовали и для других нужд: дед пропускал сквозь него дратву и сучил ее; «сажали» на бечеву сети и т.д. К матице крепили и осветительные приборы.

С обратной стороны дома, на половину его длины, примыкали холодные сени. Перегородка из досок отделяла часть сеней под чулан. В нем хранились съестные припасы - мука в ларе, крупы, во флягах мед, соленое сало в бочках, а так же прочая мелочь: квашня (посудина для замеса теста), карам ы с (коромысло) т. д.; старые полушубки, одноствольное ружье, железный старинный безмен и прочий скарб.

Существенной архитектурной деталью крестьянской усадьбы того времени являлись ворота, которые располагались в непосредственной близости от фасада дома.

По их внешнему виду судили о «исправности» всего хозяйства крестьянина. Конструкция крепилась на трех столбах- вереях, на которые навешивались полотнища ворот и калитки. Часто всю конструкцию ворот перекрывали двускатной тесовой крышей, чтобы атмосферные осадки не портили их. Ворота и калитка оставались гладкими, а вот конёк часто украшали декоративной доской с пропильным узором, точеными на станке шарами и шпилями. Подобные конструкции были особенно распространены в центре села и Кутке и их можно встретить и сейчас.

Такая конструкция ворот украшала и усадьбу деда, но первые старинные ворота с калиткой сгорели в пожаре 1908 года. Их, впоследствии, заменили другими, но они тоже были массивными, как и прежние, но уже без крыши и вычурной резьбы.

На подворье находились хозяйственные постройки: в дальнем углу стояла старая конюшня с “басом ” (базом - диал.), в которой позднее содержали свиней; омшаник для зимовки пчел; погреб, курятник и банька (все справа от входа во двор). В глубине фруктового сада – в низинке, был выкопан колодец.

Место, где находились хлевы с базами, называлось подворицей или пазьмом, если подобные строения были в поле, то они назывались паскотиной или тырлой. Строение для сушки снопов называлось колосней.

В этих домах в старину жили большими семьями. Почти в каждой семье было от одного до трех женатых сыновей. Отец считался главой семьи, и авторитет его был непререкаем - все подчинялась его приказаниям. Для наказания провинившегося сына отец мог применить арапник (длинный кнут) или ошкур (ремень). Непокорного сына-здоровяка (даже женатого) глава семьи мог через старосту пригласить в правление и там наказать.

У читателя, конечно же, возникнет вопрос, почему, живя в такой тесноте и бедности, женатые сыновья не отделялись от своего родителя и не уходили из дома?

Во-первых, правительство стояло на позициях сохранения патриархальной семьи и общины. Для усиления начальственного надзора оно приняло ряд законов затруднявших семейные разделы и выход из общины.

Во-вторых, если отец не выделит сыну части имущества, то куда сын с женой и детьми мог податься и где жить? Промышленность еще только начиналась зарождаться, а устроиться в городе на работу было почти невозможно. Так и жили в семье отца до тех пор, пока тот не состариться. Или пока не отделит и сообща не построит отдельный дом для сына.

Крестьянская семья, в среднем из 6 - 8 душ, размещалась в одной хате. Дети спали на полатях, а самые маленькие на печке. Груднички спали в подвешенной на веревках или вожжах зыбке. Зыбка - детская подвесная кроватка - представляла собой деревянную раму с прибитой к ней дерюжкой. В ней их и укачивали.

На деревянную кровать - полати, на которой спали взрослые, стелили тюфяк из рогожки набитый соломой. Койкой называли железную кровать.

В холодные зимние дни, опасаясь гибели молодняка в холодном плетневом хлеву, в избу вносили новорожденных ягнят, козлят, поросят и телят. Возле печки им выделялся уголок, где их привязывали. Так они и жили с людьми некоторое время, при этом детям младшего возраста поручалось вовремя подставлять животному, который намеревался оправиться, посудину и вынести ее. Тому, кто не успевал это сделать, приходилось убирать помет и мочу и замывать тряпкой пол.

В зимнее время в комнатах стояли две, а то и три прялки-самопряхи. Женщины пользовались также и деревянными веретенами. После того, как пряхи отпрядут конопляные мочки, в избу вносили ткацкий станок. Часть баб начинала ткать холсты, а другая - вязала носки и варежки из овечьей шерсти. Помогали им девушки и маленькие девочки. Рукоделием занимались при свете лучины. Позднее появились семилинейные лампы, которые заправлялись га  сом. Гас (керосин) стоил в то время 4 копейки за фунт. Позднее гас стали именовать керосином, и только глубокие старики иногда могли назвать его гасом.

Кулачные бои. С Рождества начинались “кулачки”. Кулачный бой первыми зачинали ребятишки лет 10 -12, которые делились на две группы по 20 - 30 человек. Около четырех часов они собирались на площади напротив двора Наума Пантелеевича Абросимова и «зачинали кулачки». Потом в бой вступали ребята повзрослее. Собрались и зеваки. Многие из них потом примыкали к той или иной партии. Мальчишки, умаявшись, выбывали из строя и занимали место зрителей, а на их место вставали не только взрослые парни, но и женатые мужчины.

Порядок кулачного боя таков: удар кулаком наносят в любое место, но ниже пояса осуждался. В основном удары старались нанести в голову или лицо. Лежачего не били.

Из школьников самым азартным зачинщиком кулачных боев в начале ХХ века были: Андрей Бусалаев (Филин), Алексей Червяков (Домнин), Андрей Абросимов (Кизя), Иван Варенцев (Терехин), Василий Кирсанов (Турков), Иван Крашенниников (Конныч).

Со стороны Гореловки в бой вступали первыми: Федор Ашнин (Гудушкин), Иван Ториков (Кохов), Алексей Цибизов (Глотик), Федор Крашенинников (Стрелок), Петр Ториков (Скрытик), Иван Тарасов, Иван Туманов (Казаков), Михаил Абросимов (Степанов). Из взрослых ребят лучшими кулачниками считались: Андрей Редкозубов, Евгений Сазанов, Петр Ториков (Митюха), Федор Ториков, Василий Кожевников (Скворец), Михаил Степанович Мартемьянов, Петр Абросимов, Федор Избяков, Федор Рыбаков, Пантелей Куликов...

Стенка сходились на стенку. На бойца-кулачника могли напасть и кучей - двое, трое. Вот тут - то и должна была проявиться его ловкость и изворотливость. Он должен был отразить атаку, пока не подоспеют к нему помощь товарищи. На “кулачках” всегда присутствовала коллективная взаимовыручка. В кулачном бою роль играет не только сила, сколько ловкость, ухватка, изворотливость и смекалка. Были такие, как Лазунин Михаил, которые выходили из кулачного боя без единой царапины. Мишка дрался с большим азартом, удары его получались очень удачными и многие избегали встречи с ним.

После горячей схватки одна сторона продвигается вперед, много лежачих, остаются позади - как на фронте после штыковой атаки. Умаявшись, бойцы делают передышку - перекур. Бойцы, оставшиеся в тылу, подтягиваются в свою стенку. Здесь они совещаются и более опытные обсуждают - кто и как вел себя во время боя, и как нужно будет действовать в следующей атаке.

Перерыв окончен. Стенки начинаются строиться в боевой порядок, и кулачный бой разгорается с новой силой. Когда одна из сторон чувствует, что уступают натиску другой, то из среды зрителей идут по домам к пожилым мужикам и просят помочь своему концу - принять участие в кулачном бое. Приглашают, конечно, прославленных бойцов, которые по разным причинам не могли явиться на “кулачку”. Со стороны Гореловки такими “хлесткими” кулачниками считались: Пронька Куликов, Гришка Железнов, два брата - Яков и Иван Трушины, Чарик, Лазутка с сыновьями, Иван Клюев, Василий Иванович Хлюстов, Федор Федорович Редкозубов, Тимиш, Игонин, Петр Филиппович Ашнин, Федор Никифорович Кирсанов, Петр Григорьевич Кирсанов, Андрей Матвеевич Веревкин, Петр Малухин, Кузьма и Гаврил Аристовы, Жагол, Шанин, Хрюнин Василий...

Другой конец села - “Куток” так же славился своими бойцами: Денгадел, Алексей Хлюстов (Буравок), Петр Похлебаев (Люба), Петр Похлебаев (Похлебка), Двойнин Максим, Леляков Михаил, Соловьев Кузьма, Подсоленов Иван и Михаил Федоровичи, Подгорный Павел, Маркин Федор, Прошкины ребята, Шатин Федор, братья Отмошкины, Зюзин Федор и другие.

Кулачные бои были упорными, но Куток Гореловку никогда не побеждал. Бои для кулачников благополучно не проходили. Тут были и вышибленные суставы пальцев и вывихнутые руки, сломанные ребра, выбитые зубы и разбитые носы. У Мартемьянова Сергея, например, ударом нос сплюснули в лепешку и выбили зубы, хотя дрались без всякой злобы. Никто не был в обиде друг на друга. Но были случаи и нарушения кулачных правил. Обычно хитрецы использовали в драке “бронированные” - утяжеленные свинчаткой - рукавицы (галицы). Таких наказывали втихомолку - били долго и жестоко, без всяких правил.

После боя обе стороны сходятся вместе, закуривают и начинают хвалиться удачно нанесенными ударами, считали синяки и подшучивали друг над другом.

В первое десятилетия установления Советской власти “кулачки” в селе еще происходили, позднее были запрещены, как пережиток капитализма. Однако, по утверждению Ивана Петрович Луночкина последний кулачный бой, когда сошлись давние соперники Гореловки и Кутка, произошел в один из зимних вечеров 1943 года. С наступлением темноты дрались парни, которые уходили на фронт. В стенке дрались по всем правилам кулачного боя.

Забавы и посиделки молодежи. “Лето для старания, а зима для гуляния” - говаривали добринские мужики.

С наступлением поздней осени темнело рано. В домах загорались керосиновые лампы и свечи, а хозяйки готовили ужин для домочадцев. Поужинав, каждый занимался своим делом: ученики садились за уроки, мужчины чинили хомуты или ремонтировали обувку, женщины усаживались за прялку или за вязание. Девушки также занимались рукоделием или отправлялись на посиделки.

Посиделки (сиделки, сиделочки) в селе начинались с наступлением осенних холодов и их организовывали девушки. Обычно их собиралось 4 - 6, жившие по соседству. Они договаривались с какой-нибудь бедной вдовой или мужчиной-вдовцом насчет квартиры, которую арендовали на весь зимний период. Плата была небольшой, так как девушки брали на себя расходы по освещению и отоплению. Хозяева были рада и этому.

Девушки собирались на посиделки не только для развлечения, а главным образом для работы. Рукоделие сопровождалось пением песен, которые они знали великое множество. Песни передавались из поколения в поколение.

Через некоторое время на посиделки заглядывали парни. Вскоре они приносили саратовскую гармошку или балалайку и начинались танцы. Девушки посмелее, первым выходили в круг, а затем к ним присоединялись товарки, но танцам отводилось не так уж и много времени, ибо утром мать проверит качество работы и количество сделанного.

Парни на посиделках никакой полезной работой не занимались. Под звуки песен девушки работали, а парни усаживались за стол и от безделья начинали играть в карты - “козла” или “очко”. По обычаю, когда играли в “очко”, после снятия банка с кона они давали девушкам по пять копеек. Деньги шли на покупку керосина. Если играли в козла, то парни были обязаны дать по три копейки.

Ребята, обычно, не засиживались на одних посиделках, а шли и на другие. Там они знакомились с другими девчатами, присматривались к ним - кто как работает, какие песни поют, как ведут себя во время разговора...

Когда время подходит к полуночи, девушки кончают работу и готовятся ко сну. Ребятам предлагают освободить квартиру, но выпроваживают не всех. Особо понравившихся парней, по секрету, оставляют на ночь.

Когда все парни удалятся, а девушки на полу расстелют постели и потушат свет, впускают “избранных”. Им дозволяется лечь вместе с девушками. Ведут они себя тактично. На заре ребята уходят, а девушки идут домой, когда уже становится светлее. Такая традиция была заведена в селе с давних времен.

Уважительное отношение парня к девушке воспитывалось с детства не только в семье, но и всем обществом. Требования к парням были строгие: до 20 лет они не имели права курить папиросу на улице; перед стариками снимали (ломали) шапку, кланялись и приветствовали их.

Каждый пожилой мужчина имел право за нарушение этих обычаев натрепать виновному уши. Если о проступке сына узнавал отец, то еще добавлял от себя.

Весной и летом девушки собирались по вечерам большими группами. На дальних улочках они рассаживались на бревнах. Парни разгуливали по всему селу, слоняясь от одной группы к другой. Они присоединялись к девичьему хору или участвовали в играх, которые продолжались до полуночи. Влюбленные парочки “марьяжили” до рассвета.

Стражники, полицейский пристав, а иногда и староста села устраивали обходы и разгоняли молодежь, чтобы те не собирались большими группами и не нарушали общественный покой. Завидев блюстителей порядка, заметивший был обязан крикнуть: «Обход идет!», а остальные бросались в рассыпную, словно воробьи от ястреба. Плеть стражника зачастую гуляла по плечам и спинам нерасторопных. Некоторых иногда забирали в карцер на ночь.

Семейная обрядность. Цикл семейной обрядности - важный компонент традиционной культуры каждого народа. Он регламентирован традицией обычаев и обрядов, которые оформлены ритуалами.

На протяжении столетий у славян складывались нормы поведения в критические моменты их семейной и общественной жизни в виде стереотипных действий. Они были характерны всему русскому народу, но в отдельных местностях имели свои особенности. Добринские крестьяне, переселенные из Пензенской губернии, принесли с собой обычаи и традиции, бытовавшие на их родине. Со временем обряды обогатились новыми элементами, по причине контактов добрян с новыми соседями, но при этом они остались самобытными, что отличает Нижнюю Добринку от других сел.

Жизнь каждого русского человека была разделена на три переломных этапа: рождение, свадьба и смерть.

Свадьба. Среди других обрядов она занимает особое место. Со временем традиция свадебного обряда претерпела существенные изменения под влиянием новых условий и крестьянского быта.

Основные элементы свадебной структуры и обрядовых действий сохранились до сих пор. Во все времена брак был делом не только двух семей, но и делом всей крестьянской общины.

Ф.Г. Иванов основываясь на собранном материале, описал чин свадебного действа совершаемый в селе на рубеже XIX и XX столетия. Отметим - он характерен только для наших мест.

Осенью, по окончанию сельскохозяйственных работ начинались свадьбы. Родители, у которых был сын 18 - 19 лет, заводили разговор о женитьбе, пока он, как тогда выражались - не отбился от рук. Считалось, что чем моложе сын, тем легче с ним договориться и внушить родительское мнение. А оно состояло в том, чтобы взять в дом хорошую работницу с приданым. Вот и перебирали всех на примете невест. Порой выбирали невесту, с которой сын был даже незнаком. Еще более строго обсуждали характер и имущественное положение будущих сватов и их родни.

Наконец на семейном совете останавливались на одной кандидатуре и согласовывали ее с сыном. В родительский дом будущей невесты посылали сваху. Войдя в дом, сваха вежливо здоровалась с родителями, которые усаживают ее на лавку. После вступительного разговора сваха приступала к зачину со слов: ”Я слыхала, что у вас есть товар, а у нас есть покупатель...” Если у невесты и ее родителей не было возражений, то приглашали сватов.

На другой день принарядившиеся родители со стороны жениха идут сватать невесту. Вот тут и начинается настоящий торг. За невесту выговаривают кладку (приданое) и определяют расходы на свадебное угощение с обеих сторон. Обычно трата стороны составляла около 50 рублей, двух пудов мяса, четырех четвертей вина (12 литров) и двух пудов муки.

На другой день сваты устраивают запой, на который приглашают самых близких родственников. Мурзова Екатерина Ильинична 1875 года рождения вот что рассказывала об обряде запоя: ” Как усватают, так идет жених со своей родней (на) запоем. [В доме] Все садятся за стол. Сажают жениха, [а] невесту наряжают вянок и вядут [выводят] к родне жениховой. Невеста поклонится на четыре стороны, [а] жених тут вылазит из стола. Их ставят рядом. Невесте и жениху дают по стакану водки [вина], [а] потом жениха спрашивают имя невесты, а потом спрашивают невесту. После [этого] они целуются”. [115]

Затем в доме невесты начинается подготовка приданного: шьют подвенечное платье, ткут полотенца, скатерти, дерюжки, дорожки, вяжут для жениха гарусный шарф, шерстяные перчатки и прочее. У немцев в Линево заказывают на выговоренную кладку сундук и прялку. Приготовления затягиваются на целый месяц.