Мне было приятно, когда он сказал это. Но я покачал головой.

- Нет, если кто-нибудь увидит их, то они пролежат у меня не дольше пяти минут. Каждый парень с пляжа хотел бы заполучить их, а затем они захотят узнать, как книги достались мне.
Неохотно, но, чувствуя, что совершаю нечто героическое, я вручил их обратно.

- Когда они выйдут в бумажном переплёте, я пришлю их тебе с автографом. Хочешь? Я имею в виду, автограф в них?

- Конечно.
Он сказал это так неожиданно, что мне подумалось, что я опять ляпнул что-то не то.
- Вы не против?

Он вернул книги на полку, затем слегка повернувшись, посмотрел на меня.
- Нет, Чарльз. Я не против.

То лето вспоминается мне частью в виде каких-то картинок, всплывающих в моём мозгу, частью в виде фрагментов разговоров, словно накромсанных острым ножом.
Однажды он спросил меня:
- Чего тебе больше всего хочется? Только быстро, не раздумывая.

- Быть свободным.

- Свободным от чего?

- От толпы. Делать то, что я хочу.

- Довольно откровенно. Только не ожидай свободы от последствий того, что ты наделаешь, когда будешь делать то, что хочешь.

Тогда я был разочарован Маклеодом. Это звучало как типично взрослое лицемерие.
В другой раз я засиделся у него до семи, занятый копированием в блокнот поэмы «Полёт ввысь», которую он мне читал, а также других вещей о полетах. Тогда я спросил у него, верит ли он в Бога.
- Конечно, - ответил он, словно нетерпеливо ожидая чего-то.

Я надеялся, что он спросит меня, как думаю я, но он этого не сделал. Затем, взглянув на моё лицо, рассмеялся
- Чего ты ожидал? Что я кинусь обращать тебя в свою веру?

Я усмехнулся, почувствовав себя глупо. Его способность читать мои мысли нервировала.
- Ну, Волосатая опухоль всегда говорил, что задача всех Истинно Верующих в том, что они должны распространять слово.

- В определенном смысле он прав. Но в твоём случае сейчас наступило время, когда ты сам должен тянуться к тому, чего ты хочешь, а не ждать, когда за тобой придут.

- К чему это вы?

- К тому, что девяносто процентов времени, кажется, ты тратишь на сопротивление обстоятельствам и людям, так что это стало твоей эмоциональной привычкой. Пришло время выбирать свой собственный путь.

- Я так и поступаю.

- Да. Ты когда-нибудь задумывался, что если твоя мать или один из твоих многочисленных отчимов сказали бы: «Чарльз, ты будешь этим летом заниматься. Ты будешь учиться в течение трех часов пять дней в неделю, а затем будешь тратить столько же времени на выполнение заданий, в то время как все твои друзья будут развлекаться на пляже, или кататься на лодках, и в качестве награды ты поступишь в школу, в которую тебе не хочется ходить, но это меньшее из двух зол». Как думаешь, как бы ты себя чувствовал?

Он был прав.
- Паршиво.

На взгляд со стороны эти шесть часов занятий и учёбы выглядели как самый страшный кошмар тяжёлого труда. Должно быть, я сошёл с ума. Но правда в том, что я был доволен собой, потому что совсем не испытывал страха перед учёбой, а это значило, что я был доволен Маклеодом. Он не был похож на тех, кого я когда-либо знал. Я закончил переписывать стихотворение и прочитал его. Согласно сноске, его автор, Маги, погиб в девятнадцать лет во время битвы за Британию в I94I, что для меня было практически возвращением к временам Американской революции. Но я начал делать некоторые подсчеты. То есть, я действительно пытался выяснить, мог ли Маклеод получить свои ожоги в качестве пилота. Вот какая идея посетила меня. Скажем, если ему было девятнадцать в 1941, то сейчас, по подсчётам, которые я сделал на краешке своих бумаг, ему было около пятьдесяти [Судя по датам, события в повести происходят в 1972г. прим. переводчика ]. Вполне может быть. Я разглядывал Маклеода, в то время как он расставлял книги на полках. Здоровая сторона его лица было обращена ко мне, поэтому я мог видеть только небольшие шрамы возле подбородка. В его волосах проглядывала седина. С другой стороны, некоторые люди седеют и в тридцать.

- Что ты пытаешься выяснить? - спросил он, не оборачиваясь.

Застигнутый врасплох, я выпалил:
- Пытаюсь понять, сколько вам лет.

- Есть более простой метод - спросить. Сорок семь.

Кое-что проясняется. Но даже если Маклеод сражался - ему во время Битвы за Британию было шестнадцать лет. Но он мог стать пилотом американских военно-воздушных сил в самом конце войны. Мое сердце забилось сильнее.
- Вы служили в авиакорпусе во время Второй мировой войны?

- Нет.

- Вы не были на войне?

- Был. В пехоте. Рядовым пехотинцем.

- А где вы... - спрашивать о его возрасте и спрашивать о том, как он изуродовал пол-лица, было не совсем одно и то же.

- Что где я?

Я пожалел, что начал. Но меня жёг его язвительный комментарий о моём стремлении к сопротивлению.
- Где... где вы так обгорели?

Он посмотрел на меня, но его лицо ничего не выражало. Сначала мне показалось, что ему это безразлично.
- Мне не следовало об этом спрашивать, - буркнул я.

- Большинство людей узнают об этом, рано или поздно.
Он положил еще одну книгу на полку из кучи на полу.
- Я обгорел в автокатастрофе.
Он помолчал, а потом не торопясь добавил:
- Я был слишком пьян, чтобы осознать, что делаю, машину занесло на льду, и она съехала с дороги в кювет.

Я был ошеломлен. Это полностью разбивало моё представление о раненом герое войны.
- Мне очень жаль, - сказал я, не уверенный, чего мне жаль, то ли того, что он изуродовал себе лицо, то ли того, что я потерял героя войны.

Он смотрел на меня.
- Также как и мне. Не только из-за этого, - он жестом указал на обожженную половину своего лица, - но и потому, что со мной был мальчик, примерно твоего возраста. Он сгорел заживо.