Примечание к части. озорной шлем каждый день по несколько раз писала мне гдеглава? вот, приятного аппетита :) и не грусти

озорной шлем каждый день по несколько раз писала мне " гдеглава? "
вот, приятного аппетита:)
и не грусти, детк

Ch20

В кафе безлюдно и от этого ужасно неуютно. Кенсу ерзает на месте и не знает, куда себя деть. Сехун сидит слишком близко, внимательно рассматривает и совершенно бесстыдно ухмыляется.
Мысленно, Кенсу уже несколько раз дал этому парню по голове книжечкой меню, но на деле он только крепче ее сжимает и старается спрятаться за ней, словно он весь может ею прикрыться.
Сехун не выдерживает через несколько минут: нервно стучит длиннющими пальцами по столу, хмурит брови и суживает глаза.
- Ты всегда такой тихий? – хоть в кафе мало людей, говорит Сехун все равно шепотом и только через несколько мгновений до Кенсу доходит, что это потому, что перед ним сидит будущий айдол, о котором уже, наверняка, знают.
- Да, - отвечает честно он.
Еще потому, что ты мне не нравишься, хочется сказать, но Кенсу только и дальше прикрывается меню.
- И как ты вообще ввязался в этот...ммм… шоу-бизнес, так сказать?
- Это не шоу-бизнес, - Кенсу скромно тыкает пальцем в название кофе на страничке, показывая официанту, и отдает свою единственную защиту – меню. Теперь он чувствует себя обнаженным перед Сехуном и не знает, куда смотреть, с помощью чего спрятать лицо. – Я в жизни бы не сунулся на эстраду. Это как подработка, подпольный бизнес. Идеально для меня.
- Ты так не хочешь, чтобы о тебе знали? – Сехун медленно, но верное подвигается и толкает своей ногой ногу Кенсу. – У тебя боязнь сцены?
Кенсу отодвигается, но еще чуть-чуть – конец дивана, так что и бежать некуда. Он видит на лице Сехуна победоносную улыбку и хочет захныкать. Почему эта детина под метра два ростом так наседает на него?
- Меня вообще не интересует сцена, - цедит Кенсу, забирая подушку из-под задницы и укладывая ее между собой и Сехуном.
- Тогда тем более не понимаю, как ты попал к Исину.
Им приносят две чашечки кофе и пирожное – Кенсу решил, что можно себя и побаловать.
- Он сам меня нашел, - он искренне надеется, что Сехун не будет любопытным и не будет задавать дурных вопросов, но уже через минуту понимает, насколько его желание бессмысленно.
- Надо же! Где?! – Сехун почти наседает и, кажется, у Кенсу начинается гипервентиляция.
Сехун ему НЕ приятен, и он уже тысячу раз пожалел, что согласился пойти с этим начинающим айдолом в кафе без Лухана. Теперь единственное, чего он хочет – поскорее уйти домой, но вряд ли это возможно.
- Где нашел – там уже нет, - Кенсу понимает, что звучит грубо. И становится даже немного стыдно, когда лицо Сехуна искажается.
- А тебе палец в рот не клади, откусишь по локоть. Но я откушу всю руку, - чересчур жестко отрезает Сехун и табун мурашек ползет по спине Кенсу. - В любом случае, нам с тобой работать. В твоих же интересах подружиться со мной, как и в моих – найти с тобой общий язык. Ты – мой голос, я – все остальное, и, если бы не я – ты бы и дальше влачил свое бедное существование. В большом мире клювом не щелкают.
- В моих интересах добросовестно работать, - спустя несколько минут молчания отвечает Кенсу, допивая кофе. – Я не обязан с тобой устанавливать дружественные связи, чисто официальные, - он нервно ведет плечом, стараясь откинуть ауру Сехуна от себя.
- Да-да, я все понял, - и хоть айдол это говорит, по его улыбающейся морде совсем не скажешь.
У Кенсу пропадает дар речи, когда Сехун отодвигается и внезапно фотографирует его, несколько раз, а затем закусывает губу и что-то быстро строчит в телефоне.
- Эй!! Кто тебе разрешал делать фотографии со мной?! Ты еще и отсылаешь их кому-то? Совсем охуел?! – Кенсу не замечает, как переходит на грубость, как забывает о смущении и страхе. Он зол на Сехуна и готов высказать ему все, если тот только попробует сделать еще какую-нибудь гадость.
Удивительно, что О Сехун действительно выглядит озадаченным и прячет телефон в карман. Он внимательно рассматривает лицо Кенсу, словно стараясь считать его реакцию, а затем хмыкает и отодвигается.
- Как скажешь. Посмотрим, что выйдет, когда начнем работать.
И на этом они заканчивают разговор, просто допивают кофе, в тишине, а затем расходятся, все-таки не забыв обменяться номерами телефонов. В конце концов, Кенсу прекрасно понимает, что ему не деться от Сехуна, вот только принимать сию новость пока не хочет.

Утром Кенсу чувствует себя ужасно. Такое впечатление, что Сехун прошлым вечером выпил из него всю энергию, так еще и каких-то энергетических игл всадил или как это называется, когда пробивают кармическую защиту? Никак иначе свой хмурый настрой и полное бессилие Кенсу объяснить не может, поэтому и грешит на мистику.
Даже Кай плетется за ним нехотя, что уж говорить о желании работать.
Удивительно, что репетиция проходит быстро и легко. Им правда все дается слишком хорошо и Кенсу наслаждается тем, что они делают. А еще понимает, что скучал. Скучал по Чанелю и его бесконечному раздражающему стуку барабанных палочек. Не стоит даже отрицать, насколько он скучал по Чонину и его игре на гитаре – это как игра воды с огнем, как бесконечная битва добра со злом. Когда то, на что ты смотришь, завораживает, как что-то невозможное, волшебное.
Кенсу поет с душой только потому, что Чонин играет с душой, но об этом никто никогда не узнает, потому что показаться еще большим влюбленным дураком он себе позволить не может.
И когда Минсок, объявляет, что репетиция окончена, становится немного грустно, потому что Кенсу полон сил, он мог бы петь еще и еще. По лицу Чонина видно, что тот разделяет его мнение и от этого выступить против Минсока хочется еще больше, но он не успевает. Все уже собираются, и даже с Чонин, какая бы кислая мина на его лице не была.
- Я настаиваю, чтобы мы пошли сегодня в какой-нибудь клуб круглосуточный. Не наш, от него меня уже тошнит, - предлагает снова-таки Минсок.
И Кенсу хочется возразить, потому что клубы – не его, но Минсок и Чондэ смотрят глазами брошенных щенков, а Чонин только фыркает.
И именно поэтому Кенсу решается. К черту все, он идет в клуб, Минсок, Чондэ и Чанель идут в клуб, и даже Чонин идет в клуб. А, значит, что-то да будет.

Когда Кенсу просыпается в обед с ужасной головной болью и желанием блевать, блевать пока не выплюнет желудок, последнее, что он помнит – как Чондэ наливал ему. Затем еще немного. И еще.
Помнит, как Чонин сидел отдельно от них, пил какую-то дрянь, и не сводил глаз с их столика. Не сводил своих чертовых глаз с затуманенным взглядом. Кенсу помнит, как купился как это, словно в кровь ему влили быстродействующий яд.
Яд быстро проник в каждую часть тела, сердцебиение ускорилось и в глазах помутнело, и только желание осталось сильным и непоколебимым. Настолько сильным, что Кенсу встал из-за стола и пошел танцевать. Делать то, что не делал никогда, но тогда ему было плевать.
Кенсу танцевал, не отдавая себе отчета, просто растворялся в музыке. И в блудливом взгляде Чонина.
Картинки медленно всплывают в голове и Кенсу вспоминает, как Чонин пожирал его глазами, как облизывал свои блестящие от выпивки губы, и как же это чертовски заводило. Настолько, что он и от себя такого не ожидал.
Не удивительно, что как только Чонин поманил пальцем, он сразу пошел на зов, как кукла по приказу кукловода. В тот момент Кенсу был готов лечь и раздеться по середине танцпола, только бы угодить Чонину, только бы тот взял его и сказал, что любит.
Но реальность оказалась более прозаичной и Кенсу скакал на коленях Чонина, как сумасшедший, целовал его сладкие шершавые губы, как прокаженный, и находился в полнейшем восторге от того, что происходило. Пока рука Чонина больно не сжала волосы и не заставила уткнуться носом в пах. Тот момент, наверное, был самым осознанным и трезвым моментом за весь вечер и Кенсу стало страшно от того, во что он превратился.

Кенсу помнит, как Чондэ и Минсок спасли его от самой постыдной в жизни вещи и, к сожалению, припоминает, сколько колких слов они наговорили Чонину. Дальше – пустота, и не трудно предположить, что он просто заснул.
Удивительно, что Кенсу помнит почти все со вчерашнего вечера, еще удивительнее, что он не блюет, а просто чувствует себя плохо.
На телефоне – несколько смс от Минсока и Лухана, но Кенсу не хочет их читать. Вместо этого он открывает смс от Бэкхен и удивляется.
«Если хочешь узнать, как закончился твой вечер, позвони мне»
Разумеется, Кенсу звонит. Только сначала закидывает в себя несколько таблеток, принимает душ и переодевается. Собирается с духом и звонит.
- Да, пьянь моя, - Бэкхен на той стороне такая радостная, что аж противно, и Кенсу кривится, убирая трубку от уха.
- Я не пьянь.
- А кто ж ты тогда?
Кенсу задумывается и тяжело вздыхает, что-то ему подсказывает, что все же «пьянь», но этого он никогда не скажет.
- Это все Минсок и Чондэ они наливали мне и наливали, я и не заметил, как опьянел.
Бэкхен сейчас кривляется, Кенсу в этом уверен. Наверняка, она закатывает глаза и морщит носик.
- А ты у нас ребенок грудной? Не можешь сказать нет, не можешь и пальцем пошевелить? О да, я забыла, ты у нас только можешь трахаться с Чонином на глазах у сотни человек.
Уши вспыхивают огнем и хочется сдохнуть, Кенсу прячет голову под одеяло и долго и протяжно стонет, а затем матерится.
- Кто тебе это вообще сказал? Не напоминай, умоляю.
- О, Чанель был достаточно добр, чтобы позвонить мне в самом начале твоей пьянки. Я даже успела на конец представления, как раз туда, где твоя голова занимала живописное место между ног Чонина.
Бэкхен жужжит как пчелка, смеется и поддакивает. Кенсу уверен, ей доставляет небывалое удовольствие издеваться над ним. И самое жуткое, что это будет повторяться еще много, много лет.
Но даже так. Бэкхен слишком счастлива и болтлива, а, значит, дело не только в нем.
- Говоришь, Чанель позвонил..., – начинает, распутывать клубок Кенсу.
- Да, в самом начале и попросил тебя забрать. Думаю, он просто искал причину мне позвонить, хехе. А потом, когда я вырвала тебя из цепких лапок Чондэ и Минсока, он благородно согласился помочь мне донести тебя до дома.
Почему-то Кенсу кажется, что «согласился» - немного натянуто, и скорее добровольно-принудительно. И попахивает коварным планом хитрожопой Бэкхен.
- И как? Донес?
- Конечно, - на время Бэкхен замолкает, а затем начинает более спокойно. – Мы поговорили, и я ему объяснила всю ситуацию. Признаться, он хотел скинуть тебя со спины и дать по роже, но я его отговорила. Правда, не думаю, что тебе лучше заговаривать с ним следующие несколько недель…
- Я понял, - Кенсу сглатывает и сползает с кровати, - рад, что вы помирились. Делайте теперь что хотите. Считай, что я мебель.
- Нет, - внезапно подруга звучит серьезно. – Ты не мебель и никогда не будешь, твое мнение для меня все еще очень важно. Просто я подожду, когда тебе понравится Чанель.
- Бэкхен, ты знаешь, - Кенсу говорит почти шепотом, - я тебя люблю.
В трубке раздается короткий смешок и на душе теплеет.
- Я тебя тоже, пупс, тоже.

И все равно Кенсу не находит себе места. Перед глазами – картинки того, что он делал с Чонином, а в ушах – грубые слова Чондэ и Минсока. И разочарованный – не может быть, что грустный – голос Чонина.
Кенсу не знает, почему он ТАК хорошо запомнил разговор, который касался его мимолетно. Но считает это знаком, который игнорировать нельзя. И совершает поэтому то, чего сам от себя не ожидает. Чего сам никогда бы не сделал.
Чонин отвечает на звонок только с третьей попытки и Кенсу почти умирает, когда говорит с ним. Он не дышит и звучит, наверное, как писклявый маленький ребенок. Но Чонин соглашается быстро, хоть и звучит недовольным, и Кенсу отпускает.
Он собирается со скоростью пули, даже не думает, что надевает. И только когда вылетает из квартиры: с торчащими во все стороны волосами, футболкой супермена и дырявыми джинсами, - понимает, что выглядит как бомж.

Решиться предложить Чонину поговорить - нелегко. Решиться предложить поговорить на нейтральной территории, только вдвоем – еще тяжелее. Но Кенсу должен, и он это сделает.
Именно поэтому он сидит в самом углу очередного фастфуда и потягивает через трубочку колу. Чонин появляется внезапно, просто выныривает из-за плеча и садится на против, одаряя своим недовольным взглядом.
Музыкант выглядит ничуть не лучше Кенсу и это волнует. Помятый, нездорово бледный и с кругами под глазами.
- Ты не спал вообще? – по глупости взбалтывает Кенсу и моментально начинает себя ненавидеть, потому что смотрят на него уничижающе и ничего не говорят.
Вопрос остается без ответа и от этого Кенсу еще больше волнуется, руки начинают подрагивать и потеть.
- Ты ради этого меня позвал? – наконец, Чонин отмирает и перестает гипнотизировать столешницу. Он смотрит таким уставшим и безразличным взглядом, каким не смотрел никогда.
И тогда, Кенсу понимает, что слова Чондэ и Минсока ранили музыканта сильнее, чем он того хотел и чем он показывает.
Совесть железными тисками сжимает сердце, потому что во всем виноват Кенсу. С ним носятся словно он местная достопримечательность, прощают ему все и не замечают никаких грехов. Когда на самом деле – он не хороший, нет. Он едва ли не хуже Чонина, просто это он влюбленный, а, следовательно, роль жертвы несчастной любви приписана ему.
Люди просто не думают, что безответно влюбленный человек может быть плохим. Все вокруг – Чондэ, Минсок, даже Чанель – жалеют его без ведомой на то причины. И постоянно ругают Чонина. Но за что? За то, что у того нет чувству Кенсу? Так ничего обещано не было, Чонин не давал надежд, он и не попользовался слабостью, он сразу дал понять, что безответное чувство лучше убить в зародыше, пока не станет больно.
Разве Кенсу понимал намеки?
Он виноват во всем сам и не хочет, чтобы из-за него у Чонина портились отношения с близкими людьми, ведь тот не выглядит человеком, способным постоянно менять друзей.
И поэтому, Кенсу делает глубокий вдох, затем выдох и широко распахивает глаза, стараясь запомнить каждую морщинку на лице человека, сидящего напротив.
- Нет, я позвал тебя ради того, чтобы извиниться, - начинается легко, и Кенсу торопится успеть сказать все. – За вчерашнее. Мое поведение было недопустимым, и я считаю, что во всем только моя вина.
- Я и не считал себя виновным, - Чонин отмахивается, но глаз не сводит, давая понять, что слушает.
- Но Чондэ и Минсок думают иначе, и мне это не нравится. Они неправы, и я поговорю с ними, не обижайся на них, они очень тобой дорожат.
Внезапно, Чонин начинает смеяться и проводит рукой по лицу, словно снимает паутину.
- Кто сказал, что я обижаюсь? Я не такой нежный, как ты.
- Я знаю, - голос Кенсу тверд. – Я знаю, что ты не нежный. Ты сильный, грубый и зачерствевший. И даже если ты сам этого не понимаешь, слова Чондэ и Минсока тебя ранили, не отрицай.
Чонин молчит и Кенсу торжественно улыбается, потому что победил. Догадка оказалась правдой, и он рад, что немного понимает Чонина.
- На этом все? – музыкант показывает, что собирается уходить и Кенсу хватает его за руку.
- Нет, - храбрость и легкость исчезают. Вместо нее – сплошной ком в горле и нервный тик, но Кенсу храбрится как может. – Как ты знаешь, ты мне нравишься. Но это причиняет слишком много неудобств как мне, так и тебе. И я благодарен за то, что ты относишься ко мне так, словно я не доставил тебе кучу неприятностей. Именно поэтому, впредь, я буду контролировать себя. Постараюсь только петь и не вступать ни с кем ни в какие контакты, дабы жилось нам обоим спокойно. Я знаю, как глупо это звучит, но…
Кенсу молчит и смотрит на Чонина, ожидая увидеть хоть что-то в лице музыканта. Чонин молчит и смотрит на Кенсу, не убирая свою руку из теплого рукопожатия. Минуты тянутся и все сказанное кажется таким глупым, что хочется провалиться сквозь землю.
Наконец, Чонин разрывает контакт рук и Кенсу нервно выдыхает, слишком громко, почти стонет. Он готовится остаться одному в кафе, но вместо этого получает прикосновение.
Рука Чонина оказывается на его макушке и ерошит волосы, а затем нежно гладит. Гладит по голове, как гладит Кая, и Кенсу не знает, сошел ли он с ума или это Чонин именно тот, кого подменили.
Наконец, поглаживания прекращаются, и Кенсу почти хнычет, потому что слишком нежно, слишком приятно и просто…слишком.
- Ты такой ебнутый, - Чонин смеется, смеется заливисто и озорно, как смеются дети, - вот просто слова лучше не знаю, правда. Таких ебнутых я еще не встречал.
- Это комплимент? – Кенсу пытается уложить взъерошенные волосы, но Чонин только ржет и портит «прическу» снова.
- Расценивай, как хочешь. Но, правда. Где же ты такой уродился-то, а?
- У мамы и папы, - бурчит Кенсу. Ему совершенно непонятно поведение Чонина, и он не знает, как реагировать на все это, поэтому куксится и отодвигается.
- У мамы и папы, хах, как скажешь.

Чонин уходит больше ничего не сказав, только вытирает слезы в уголках глаз. Уходит неспешно, но не поворачивается. А Кенсу чувствует себя рыбой на суше, сидит и хлопает глазами. Возможно, лидер их группы сошел с ума, возможно, его вина в этом, но он искренне надеется, что Чондэ с Минсоком все уладят.

Ch21

Даже если Кенсу и сказал Чонину, что будет контролировать себя и держаться подальше – представить это трудно.
Все время, проведенное вместе или рядом с Чонином, он мечтал избавиться от него, но стоило только сказать это вслух – как внутри что-то оборвалось. Кенсу было грустно, что музыкант принял его слова и ничего не возразил, а в конце даже посмеялся.
Чонин был счастлив, потому что Кенсу обещал больше никогда его не доставать и не связываться ни с кем в группе? Или у него была на это другая причина? Словно он мог его когда-то понять.
Когда Чонин ушел из кафе, Кенсу сидел в одиночестве полчаса, рассматривая чашку в руках, и больше ни о чем не думая. На душе было спокойно: он снял камень вины с души и был уверен, что теперь Чондэ и Минсок помирятся с буйным музыкантом. Но в то же время, спокойствие медленно, но верно вытеснялось грустью, и за это Кенсу себя ненавидел.
Он никогда не знал, чего хотел: от жизни, от друзей, от себя. Всегда делал глупые скоропалительные решения, а в конце оставался с сожалением и печалью. Неудивительно, что точно так же он поступил с Чонином.
Кенсу решил прекратить вести себя, как влюбленный идиот. Решил прекратить любить Чонина. На самом деле, он просто скормил себе новую ложь.
В любом случае, сделанного не воротишь, и, выходя из кафе, Кенсу был точно уверен, что начинает новый виток в жизни.

-

Новый виток жизни начинается с того, что рано утром звонит телефон: Кенсу сонно трет глаза и пытается спихнуть Кая с себя, чтобы добраться до телефона. Обычно по утрам ему звонят Бэкхен или Чонин; увидеть имя Исина он совсем не ожидает – не то чтобы это было неприятно.
- Алло? – Кенсу уверен, что звучит, как пропитый старый дед, но что поделать. С утра он и выглядит как старый пропитый дед.
- Ох, - внезапно Исин вскрикивает, - я разбудил тебя!? Прости, пожалуйста, Кенсу-я, прости.
Кенсу улыбается в подушку, потому что «Кенсу-я» приятно ласкает слух, как и мелодичный голос Исина, а испуг только смешит.
- Ничего страшного, я бы все равно скоро встал, - старается он заверить, но на том конце трубке недовольно сопят. – Правда, через 10 минут у меня должен прозвенеть будильник, так что все хорошо.
- Ладно, - Исин снова спокойный и быстро тараторит. – Лухан сказал, что ты сегодня должен явиться в студию пораньше, но ему было некогда тебе об этом сообщить, поэтому он сказал мне, а было это час назад всего лишь, и я подумал, что это очень некрасиво.
- Что? – Кенсу зевает и пытается собраться по частям, с утра он способен только Кая выгуливать, но никак не выслушивать Исина с его легким, но смешным акцентом.
- И вот, я решил, что заберу тебя на машине и мы позавтракаем где-нибудь, а потом я завезу тебя на студию. Как тебе вариант?
Никак, потому что я ничего не понял, хочется съязвить Кенсу, но это Исин, и он не может. Он себе бы никогда не простил, обидь он такого замечательного человека.
- Мне нужно тогда позвонить кому-нибудь, оставить Кая, Бэкхен не может, она работает.
- Это не проблема! Кафе, в которых принимают с собаками, полно! – Исин звучит решительно и воинственно, Кенсу только вздыхает и стекает с кровати, перемещаясь на пол и попадая в полное распоряжение Кая.
- Хорошо-хорошо, во сколько ты будешь?
- Я уже стою под подъездом!
- Блять.
Кенсу вскакивает с пола, но спотыкается о Кая и снова падает. Щенок скулит и Кенсу чувствует себя последним извергом на земле, хотя забитая коленка нещадно ноет. Он подхватывает Кая на руки и начинает нежно гладить, целуя во влажный нос.
- Прости меня, родной, я совсем у тебя бесполезный.
Еще несколько минут они вместе сидят на полу, Кенсу чешет брюшко своему ребенку и думает, как же давно он не радовал его, не проводил с ним время. Собаки – не те животные, которых можно оставлять без внимания. И Кай наверняка за последние несколько дней прочувствовал на себе все минусы бурной жизни Кенсу.
Стараясь не думать об уже ожидающем Исине, Кенсу аккуратно вычесывает щенка, затем кормит, и только тогда одевается, а затем быстро спешит по лестнице вниз, стараясь успеть за бегущим впереди Каем.
Исин встречает их возле машины, моментально забирая щенка на руки. Кай любит Исина, слушается его, но не настолько, насколько любит он Чонина. Кенсу никогда не думал, что такое может быть, но так и есть. Кай не гавкает на Исина, позволяет себя гладить и держать на руках, но сам, первым, никогда не ластится, как он делает с Чонином. С Чонином он до неузнаваемости покладист и Кенсу за это обидно. Он хочет, чтобы Кай любит Исина так же, потому что любить надо хороших людей.
А то ж я сам так следую этому правилу, размышляет Кенсу, когда они в тишине едут в кафе.

На самом деле Кенсу с Исином много не говорят. Все, что надо, они обсуждают всего за несколько минут, а затем наслаждаются тишиной. Будь то машина, будь то кафе. Они завтракают в тишине и только Кай путается под ногами.
Но когда Исин начинает разговор, Кенсу всегда рад ответить на вопросы, потому что разговаривать с ним приятно и легко, что удивительно. Ведь он никогда не отличался болтливостью, и уж тем более легкомыслием.
- Как тебе у нас? Не жалеешь, что согласился работать? – Исин выглядит взволнованным и Кенсу это кажется милым, достаточно милым для маленькой улыбки.
- Нет, Лухан строгий, но с ним интересно работать. А Крис очень добрый, он отлично уравновешивает Лухана, - на самом деле, не врет Кенсу.
- А как тебе…, - Исин останавливается и прячет взгляд. – Сехун?
Кенсу кривится и даже не думает этого скрывать, но ведь Исин ни в чем не виноват. И поэтому он старается сдержать эмоции.
- Не очень приятный тип, но не нам выбирать. Он платит деньги, мы предоставляем услуги, я так понимаю? – Кенсу не очень приятно от того, что он говорит, но еще неприятнее Исину, который выглядит, как нашкодившее дитя. – Но ты не должен чувствовать себя виноватым, понимаешь?
Исин кивает и немного улыбается, а Кенсу хочется сделать то, что делает редко: он берет ладонь Исина в захват своих рук и нежно ее гладит, проводя большим пальцем по костяшкам. Проходит несколько минут и только тогда Исин отмирает и смотрит своими удивленными глазами.
Кенсу кажется, что он слишком напугал его и тот не знает, как реагировать. Это вполне разумно. Возьми Кенсу кто-то за руку и начни ее нежно гладить, он бы не только испугался, но еще и заорал матом и врезал тому идиоту.
Не то чтобы Кенсу заигрывал, он просто делает приятно и хочет показать свою благодарность.
И, кажется, Исин это понимает, потому что не вырывает свою руку, а расслабляется, и даже улыбается, но все равно слабо. Кенсу уверен, что где-то внутри у того есть узел напряжения, которое Исин, впрочем, умело маскирует.
- Ты прав. Это всего лишь работа, - завершает завтрак Исин и выходит из кафе, а Кенсу только вздыхает.

Лухан долго и нудно осматривает Кенсу. То вертит его из стороны в сторону, не пускает к пианино, то смотрит в глаза и недовольно цокает языком.
- Ты какой-то сломленный, - заключает вывод он.
А Кенсу только округляет глаза от удивления и собирается высказать много нехороших слов.
- Но я не!
- Тогда ты просто выглядишь как измотанный жизнью чувак или у тебя сезонная депрессия? Но с тобой определенно что-то не так, я уверен, - Лухан говорит это таким уверенным тоном, что Кенсу злится. Он не любит, когда кто-то «знает» лучше, чем он. Даже если это «мудрый всезнающий» Лухан.
- Нет у меня ничего, - отрезает он. – Все в порядке, даже лучше, чем в порядке. Я понимаю, что ты мой учитель, но я не твой ребенок, правда.
Кенсу уверен, что звучит сейчас грубо и что за такие слова он бы сам себе по морде заехал, но останавливаться не собирается.
- Как скажешь, - Лухан не кажется обиженным, но разговор все равно прекращает. Подозрительно быстро. И Кенсу понимает, что снова натворил делов.
Что совсем не удивительно, ведь все, что он делает в своей жизни, обречено на провал.
К счастью, к середине репетиции спокойный и молчаливый Лухан возвращается к своей громкой и саркастичной натуре, и Кенсу понимает, почему.
О приходе Сехуна его никто не предупреждал, и это очень подло. У Исина не хватило храбрости или он не знал? То, что Лухан знал, Кенсу уверен. Видит по сладенькой улыбочке, и понимает, что вот она – заслуженная месть. Теперь желания хамить и дерзить у Кенсу никогда не возникнет.
Сехун абсолютно чужой здесь, но таковым не выглядит. Он вальяжно проходит в зал и садится на стул рядом с Луханом, внимательно смотря на Кенсу, который сегодня не в студии звукозаписи, а просто у пианино, поет простенькие песенки для улучшения дикции.
- А ему не пора начать учить мою песню? – уважения к Лухану у Сехуна не сквозит и Кенсу зажмуривается в ожидании беды.
- А тебе не пора учиться петь? – в тон отвечает учитель, но Сехун и глазом не моргает.
- Я могу, но тогда наш контракт будет расторгнут, надо ли это?
- Нет.
И Кенсу уверен, что Лухан не сдается, просто отступает при осознании, насколько бесполезна битва. Единственное, чего он совсем не ожидает, что Лухан снова его бросит. Просто встанет из-за пианино и махнет рукой.
- Мне срочно нужно подписать бумаги у Исина!
И уйдет. А Кенсу остается с Сехуном, и мгновенно напрягается, ожидая нападения.
- Расслабься, у меня сегодня хорошее настроение, - словно читает его мысли Сехун и пересаживается на место Лухана, укладывая руки на клавиши пианино; затем щурит глаза и долго вглядывается в нотную тетрадь.
Через минуту по залу снова разносится музыка и Кенсу чуть не заикается от удивления, но, когда Сехун поворачивается и многозначительно смотрит, спохватывается и начинает петь.
Они репетируют час, с перерывами. Вместо песен Сехун играет простые мелодии, в которых даже такой несмышлёный болван Кенсу узнает Бетховена, а потом и других великих классиков. Когда Сехун встает, у Кенсу просто нет сил и желания ругаться, потому что час был самым миролюбивым и расслабляющим за последнее время.
Он мог бы знать, что затишье бывает только перед бурей.
- Знаешь, - Сехун усаживает Кенсу на диван и сам садится опасно близко. – А я ведь слышал твой голос уже.
Кенсу замирает, но старается не показывать, что ему сейчас поплохеет.
- И что? – почти пищит он.
- Почему ты мне не говорил, что поешь в рок-группе?
Или Сехун телепат, или Кенсу не достоин иметь хорошую карму.
- Потому.
- Значит ли это, что ты скрываешь? Ну, что ты поешь в рок-группе? Или наоборот, скрываешь, что поешь тут? Хотя, правильно, этот пункт тебе скрывать надо, - Сехун задумчиво почесывает подбородок и делает вид, что находится в глубоком мыслительном процессе.
- К чему ты вообще клонишь? – Кенсу не хочет думать, к чему, но спросить решается.
- Да так. Нам нужно хорошо, даже тесно, общаться. Тебе не кажется? Ведь друзья хранят секреты друг друга. Значит, нам нужно стать друзьями, - Сехун приобнимает Кенсу за плечо и трясет его, на что Кенсу моментально реагирует, заряжая в солнечное сплетение, совсем легонько.
- Мы станем «друзьями», - выплевывает он, стараясь спихнуть Сехуна с дивана ногой. – Но только тогда, когда я пойму, что ты за хуйня такая.
Если судить по ошарашенному лицу Сехуна, Кенсу – первый, кто говорит такое. А, значит, он находится в огромной жопе и, возможно, его сейчас будут бить. Но Сехун только истерично ржет и снова тянется к Кенсу, пробираясь пальцами под толстовку.
- Ты такой мягонький, какая прелесть! Как малыша жмакать! – Сехун улюлюкает, как великовозрастный дебил, а Кенсу краснеет от злости. Его никто так не унижал, и очень хочется врезать Сехуну не только по яйцам, но и по его айдольской морде. К сожалению, лицо Сехуна стоит дороже, чем вся жизнь Кенсу.
- Извините! Сехун-щи, почему вы не предупредили о своем приходе? – неожиданно, Исин возвышается над ними, и не выглядит вежливым и улыбчивым. Кенсу ощущает ауру холода и весь сжимается.
- Это было спонтанно, - Сехун напуганным не выглядит, но отстраняется от Кенсу и отодвигается подальше.
- Впредь, будьте так добры, предупреждайте. А то ведь нас может не оказаться, - Исин выделяет слово «нас», словно намекая на себя, и Сехун смущается, что-то буркая, затем встает и собирается.
- Я тогда пойду?
- Да-да, идите, - кивает на выход Исин и едва улыбается.
Когда Кенсу остается только с Исином, напряжение спадает и перед ним снова улыбчивый и милый начальник. Такая смена настроений слишком неожиданна и, на самом-то деле, пугает.
- Все в порядке? Сехун может вести себя как…нехороший человек, и ты в полном праве поставить его на место, - теперь Исин сидит на месте Сехуна, вот только не тянется своими загребущими руками.
- Конечно, - Кенсу не понимает, почему Исин такой обеспокоенный из-за какого-то идиота, но сам акт заботы кажется таким забавным и милым, что он мысленно тает. И в мыслях, где-то глубоко, думает, что был бы совсем не против, приобними его Исин вместо Сехуна.
Исин смотрит внимательно и невинно хлопает глазам, а у Кенсу внутри холодеет, потому что от своей безнадеги и глупого положения с Чонином, он думает о своем начальнике в совсем неправильном русле. Невозможном и запретном русле. Потому что он не любит Исина, но настолько ведется на его доброту и открытость, что готов привязаться и броситься на шею, как легкомысленная дамочка. Готов поцеловать именно здесь и сейчас.
Но крепче доброго образа Исина, в голове образ Чонина, и Кенсу только вздыхает и пытается отвлечься от мыслей. Возможно, чтобы выполнить обещание, данное Чонину, чтобы бросить его доставать, ему нужно переключиться на другого человека. Возможно, этим человеком может стать Исин.
Вот только это – полнейшая глупость, и Кенсу ее пока не готов совершить.
Перестав пялиться на губы Исина, он встает с дивана и направляется к выходу.
- Я могу быть на сегодня свободен? Тогда до следующей репетиции.

Кай первым находит Кенсу в коридоре, запрыгивает на руки и беспрерывно виляет хвостом. Будь Кенсу плохим, хорошим, страшным или красивым, - щенок его любит. И это греет душу.
- Буду дружить только с тобой, - произносит Кенсу, утыкаясь в мягкую шерстку. – И больше нам никто не нужен, ага.

Ch22

Чонин не может заснуть.
Чаще всего, сон для него совсем не проблема: он засыпает, как только доходит до кровати и закрывает глаза. Но в этот раз все совсем не так и это выводит Чонина из себя.
Он перекатывается на кровати, как курица на вертеле, и все не то: подушка не такая мягкая, одеяло совсем не греет, с двумя одеялами же жарко, а еще матрац какой-то не такой, как обычно.
Чонин понимает, что это все из-за того, что сна у него ни в одном глазу: расположись он на седьмом облаке – все равно бы не уснул.
И причина бессонницы ему тоже вполне известна. Снова проклятие До Кенсу. Вечером в кафе он пережил слишком много эмоций; и резкий скачок от злости до удивления, а затем истерического смеха вряд ли можно считать нормальным, учитывая, насколько обычно стабильна и спокойна его жизнь.
Каждый раз, когда Чонин думает, что чуднее Кенсу уже не станет, тот доказывает, что может все. Сначала этот неумеха почти трахается с Чондэ, устраивает скандалы и разборки, затем едва ли не трахается с самим Чонином – об этом он очень старается не думать – а под конец, берет «вину» на себя и заботливо желает ему наилучшего. Да еще и обещает стать сдержаннее и не испытывать никаких симпатий.
Не парень, а какой-то неудачный герой манги или дорамы. Впрочем, Чонин не сомневается, что Кенсу может читать и такое.
Но было настолько забавно: сидеть напротив, смотреть на серьезный напуганный взгляд Кенсу, как тот закусывал губу и нервно стучал пальцами по коленкам, как ерзал на месте и не решался посмотреть в глаза…что Чонин не мог не рассмеяться до слез.
В итоге, даже по приходу домой глупая улыбка не сходила с его лица, и только когда он забрался под одеяло, понял, насколько насыщенным был день. И оценил последствия в полной мере.

Засыпает Чонин под утро, но спит некрепко, балансируя на грани – ему снится полнейший винегрет из событий и лиц, они творят странные вещи, и он даже не может понять, страшно ему или забавно. Когда две фигуры обретают вполне такие знакомые лица, и Чонин видит, как Сехун - с ушами и хвостом серого волка - нависает над Кенсу - который смутно напоминает барашка – и зажимает его в углу, готовясь сделать что-то плохое… Чонин, наконец, просыпается.
И настроение у него отвратнее обычного, а помятая морда в зеркале только ухудшает положение. Он даже не думает принять ванную или хотя бы побриться: накидывает на плечи куртку и выходит из квартиры. Нужно отвлечься, выкинуть всю дурь из головы и наполнить желудок. Завтрак определенно должен поднять настроение, и тогда, возможно, Чонин построит хоть какие-то планы на сегодня, учитывая, что репетиции быть не должно и ему снова нечего делать.
Теоретически, есть, но ему лень, поэтому Чонин снова будет шататься весь день по городу, придумывая новые песни. Чего он, в принципе, не делал уже достаточно давно.
На улице солнечно и безветренно, от чего настроение начинает постепенно улучшаться, и Чонин, наконец, окончательно просыпается. Он не стесняется зевать, идя по улице, и вытирать пальцем выступившие слезы. Некоторые люди косятся – скорее всего, небритый и неумытый, кое-как одетый, Чонин выглядит едва ли не как бомж, но его это мало волнует. Он наслаждается природой и витринами магазинов – читать весь этот бред, можно сказать, его привычка. И именно благодаря этой привычке Чонин замечает одну непримечательную афишу.
Без всевозможных наляпанных картинок, просто белым по черному листу, сообщается о рок-фесте для групп-аматоров на Чеджу. Чонин знает об этом фесте уже много лет, но ни разу не думал туда податься, потому что, по сути, его группа аматорской и не является. Они музыканты и зарабатывают деньги своей игрой, это уже нельзя назвать любительской игрой юных мечтателей.
Но все равно что-то его цепляет, и Чонин срывает афишу, аккуратно ее складывает и прячет в задний карман. Он подумает об этом, но только после завтрака.

К обеду Чонин приползает в клуб: он, как последний идиот, забыл в подсобке свою гитару. Разумеется, с ней ничего не случится, но сегодня он хочет поиграть на ней дома допоздна, следовательно, приходится возвращаться.
Не встретить ни Чондэ, ни Минсока было бы идеально, настроение только начало подниматься, а омрачать его очередными терками с этими двумя, ему не хочется. Особенно до тех пор, пока они не извинятся.
Перед уходом Чонин останавливается посреди зала и задумывается. Желание сделать кое-что настолько глубоко пробирается внутрь сознания, что он сам ужасается. Назойливая мысль жужжит мухой и Чонин сдается. Достает из заднего кармана афишу и аккуратно ее разворачивает, а затем прикрепляет на стенку у сцены. Но даже так его не отпускает, и он достает телефон, быстренько делая фотографию. И сразу рассылает ее Минсоку, Чанелю и даже Кенсу.
- Что это ты делаешь? – и моментом позже жалеет, что отослал сообщение Минсоку, потому что тот стоит на входе и всем своим видом показывает, что так просто Чонин отсюда не уйдет.
- Высылаю вам неприятные-приятные новости, - отрезает Чонин, подхватывая чехол с гитарой. Он пройдет мимо, даже если напролом.
- И ты не хочешь со мной поговорить? – Минсок улыбается язвительно, и Чонин фыркает: мало кто знает, что клавишник такое умеет и практикует. Но ему это известно лучше остальных.
- О чем? – Чонин стоит напротив Минсока со скрещенными на груди руками и старается всем своим видом показать, в каком гробу он их всех видел.
- О том, что Кенсу пришел и поговорил со мной, затем с Чондэ, и попросил на тебя не серчать. Он защищал тебя как рыцарь невесту, разве это не прелестно?
Хера с два — это прелестно, думает Чонин, но не позволяет себе такого сказать, а то его заживо сожрут.
- Не знаю, это было его решение. Он вбил себе в голову, с чего бы мне его отговаривать?
- Действительно, - фыркает Минсок и протягивает руку, начиная ерошить лохматые волосы Чонина. – Но ты умилился, я ведь прав. Умилиииииился. Ты просто не мог не. Я слишком хорошо знаю твои слабые места.
Можно было бы поспорить, и Чонин это прекрасно умеет, но Минсок прав, потому что Кенсу был забавен тогда, и к чему отрицать? Займет только лишнее время, а клавишник вцепится репейником и не отстанет, пока не получит свое признание.
- Он был смешной, ты прав. Я давно так хорошо не смеялся, - быстро бросает Чонин и совершает отчаянную попытку пройти мимо, но Минсок крепко держит за локоть и не отпускает.
- Значит, ты признаешь, что Кенсу – не сатана, не чума, не враг народа и заслуживает хорошего отношения?
Чонин давится слюной и округляет глаза.
- Я разве когда-то называл его сатаной? Только мудаком, ну так, я и вас мудаками зову. Не помню, чтобы я относился к нему плохо.
И очередная безрезультатная попытка уйти, только теперь его держат за чехол гитары
- Судя по последним событиям, ты относишься к Кенсу очень, очень по-особенному, - Минсок едко ухмыляется и притягивает Чонина ближе. – Мне кажется, тебе нужна сексуальная разрядка и срочно, иначе ты изнасилуешь нашу крошку в подсобке.
Чонин вспыхивает и вырывается, начиная быстро подниматься по лестнице.
- Да иди ты на хрен! Все на хрен идите, но не на мой! - кричит он вслед, выбегая на улицу.
Минсок что-то отвечает, но четко уже ничего не слышно, тем более, понимать, что в очередной раз клавишник сморозил, желания точно нет.

Вечером внезапно звонит Сехун. Чонин в это время находится в самом разгаре процесса разложения: лежит на кровати и смотрит в потолок, пальцы нежно гладят струны, создавая непонятные звуки, и вообще ни о чем не думает.
Но предложение встретиться в каком-нибудь баре или закусочной на улице и пропустить по соджу кажется достаточно соблазнительным, чтобы сползти с кровати и даже причесаться.
В конце концов, они останавливаются на рамённой и заказывают несколько бутылочек соджу. Все время Сехун молчалив и таинственен: они не разговаривали по пути, не говорят почему-то и сейчас. Вместо этого только сидят и смотрят друг на друга. Чонину все равно, он просто смотрит в ответ, а вот Сехун взгляда не сводит, словно старается заглянуть куда-то глубоко.
Когда официанта приносит выпивку, тишина нарушается.
- А я нашел себе нового хорошего друга, - тягуче начинает Сехун, и Чонин готов поклясться, что ничего хорошего это не означает.
«Хороший друг» в понимании Сехуна имеет множество обличий, начиная от правда друга и заканчивая секс-партнером или козлом отпущения. Что в этот раз Сехун подразумевает, Чонин понятия не имеет, но, судя по блестящим глазам, вряд ли что-то обычное.
- И что? – лениво отвечает он, начиная поглощать рамён.
- Я его тебе, между прочим, показывал. Помнишь, фото присылал того милого ягненка?
Рамён стопорится в глотке и грозится выйти через нос, на глазах наворачиваются слезы и Чонин становится краснее помидора.
- Прости, что? Ты о ком? – еще немного и Чонин умрет от нехватки воздуха, но Сехун сидит с флегматичным лицом и помогать не собирается. Вместо этого он наливает себе соджу и быстренько закидывается.
- О том милом лупоглазом пареньке, он меня очаровал.
Чонин готов поклясться, что начался Апокалипсис. В сознании всплывает сон с Сехуном и Кенсу в главных ролях, и только чудом он снова не давится едой.
- И чем я могу помочь?
- Ммм, - рука Сехуна медленно подползает к ноге Чонина и начинает ее поглаживать сквозь джинсы. – Мне кажется, я видел его мельком в клубе, вашем, когда вы выступали….
Не церемонясь, Чонин сбрасывает руку Сехуна со своего колена и показательно отодвигается, не скрывая недовольства.
- И дальше что? Хочешь, чтобы я помог вам сблизиться? Иди соси кому-нибудь другому, этот ребенок не твоего болота ягода.
Слова вырываются резкими и агрессивными, и Чонин сам удивляется этому, но не останавливается. Он зол сейчас на Сехуна, потому что тот никогда не перестает страдать чепухой и втягивать в эту чепуху других. И если этот утырок втянет в свои игры Кенсу, то Чонин рискует остаться без подходящего вокала и любимчика всего клуба. А его за это по головке не погладят. Да его жизнь в ад превратят.
Не иначе сон вещий был, почти хнычет Чонин, вспоминая бессонную ночь и становится все злее и злее.
- Он разве ребенок? Мне казалось, он мой хен.
- О Сехун, - Чонин подвигается и больно сжимает руку Сехуна в своей, - как много ты уже на него накопал? Оставь свои затеи, я тебе серьезно говорю. Не доводи меня до греха, усек?
Сехун улыбается и трет руку, на которой остались красные следы от пальцев. И ничего не говорит, а только улыбается. А Чонин нутром, шкурой чувствует, что западло этот парень еще устроит, да такое, что аукнется именно самому Чонину.
Бесит только то, что сделать ничего нельзя: не подойдешь же к Кенсу и не запретишь каким-либо образом выходить на контакт с этим ебланом. И вообще, как Кенсу, с его благоразумием, мог познакомиться с Сехуном? Они ведь абсолютно разного поля ягоды.
Но как они это сделали, Чонин узнавать не хочет, ему уже дурно от того, что Сехун начал точить свои когти.
- Никогда не думал, что ты такой заботливый, - наконец, оживает Сехун. – Только кричать не начни. Или полезешь мне бить лицо? Учти, оно дороже, чем вся твоя жизнь.
Слова, словно вода, тушат раздражение, и Чонин оседает. Смотрит удивленным взглядом на Сехуна, а затем прикладывает руку ко лбу, проверяя температуру.
Скорее всего соджу ударило в голову, думает он. Стало очень жарко и просто невыносимо находиться рядом с Сехуном. Сам Сехун невыносимый. Поэтому Чонин встает из-за стола, откашливается и уходит, не говоря ни слова.
Какой раз за день он уходит от раздражающих его людей?
Взгляд Сехуна вслед прожигает спину и Чонин только жмурится, закуривая сигарету. Дым выходит из носа, рта; и становится сразу спокойнее, приятнее и все ненужные мысли вылетают из головы вместе с ним.
В последнее время все окружение Чонина не может перестать связывать его и Кенсу. Такого внушения и давления он не испытывал уже много лет и от этого неуютно. Но ведь Кенсу сказал, что оставит все свои затеи, и даже так, невидимой тенью вмешивается в его жизнь.
Волшебный человек, думает Чонин, падая на кровать и снова беря гитару в руки. В голове звучит музыка, на язык приходят слова, и он придается своему любимому занятию.