КХЛсТ/и. оукТЛЛ ЙКЗАД 3 страница

Прежние исследователи апокрифических Псалмов Соломона (Эвальд, Oehler, Дилльман и Гримм) относили написание их ко временам Антиоха Епифана, а Грэтц считал их произведением христианским; но эти устаревшие мнения потеряли всякое научное значение после таких солидных исследований, как труды Риля и Джемса, Шюрера, Гейгера, Гильгенфельда, Аянгена и многих других ученых, единогласно относящих написание Псалмов Соломона ко времени осады Иерусалима Помпеем, на что делается весьма ясное указание в самих Псалмах.

Апокрифическая Книга Юбилеев (или Малое Бытие), открытая в полном своем виде на эфиопском языке только в середине настоящего столетия, имеет предметом своего содержания библейские повествования, содержащиеся в канонической Книге Бытия и отчасти в Книге Исхода, но восполненные легендарными сказаниями и раввинскими толкованиями, вследствие чего этот апокриф справедливо называют иногда мидраша-ми на Бытие. На характер воззрений Книги Юбилеев имела значительное влияние Книга Еноха, содержание которой автор Малого Бытия часто повторяет почти с буквальной точностью. Специально мессианских мест в Книге Юбилеев сравнительно очень немного; но автор вообще пользуется всяким случаем, чтобы остановить мысль читателя на событиях грядущих времен. Более подробно мессианские чаяния излагаются в 1 и 23 гл. Давая Моисею закон, Бог вместе с тем открыл

ему, что сыны Израиля никогда не отступят от заповедей Божьих и за это будут рассеяны язычниками; но потом они опять обратятся к Богу всем своим сердцем, и Господь соберет их из среды языческих народов; тогда для них откроется мир и правда, и они сделаются главою, а не хвостом. Господь опять воссоздаст для них святилище и будет обитать в среде их, как отец своих детей. Он обрежет крайнюю плоть их сердца, чтобы их душа прилепилась к Богу и ко всем Его заповедям; все они будут именоваться сынами Божьими и сынами Духа (1 гл.). В 23 гл. автор предварительно рисует картину бедствий, которые постигнут человеческий род пред наступлением благодатных времен. Если величайший праведник Авраам, говорится здесь, не достиг четырех юбилеев (200 лет) своей жизни, то грядущие роды пред Днем Великого суда редко будут достигать двух и даже полутора юбилеев; но большая часть и этой короткой жизни будет проходить в труде и страдании: ибо тогда наказание последует за наказанием, нужда за нуждой, зло за злом, болезнь за болезнью; людей постигнут всевозможные бедствия — болезни, град, холод, неплодородие, смерть, меч, плен и проч. Во дни того злого рода не будет мира, ибо даже дети будут злословить своих родителей и старцев за их греховность и нечистоту. Вся земля погибнет из-за дел человеческих; она не будет производить ни вина, ни елея; даже дикие звери, скот, птицы и рыбы подвергнутся гибели из-за сынов человеческих. Каждый будет враждо-.

ватъ друг с другом, — юноши с старейшинами, бедные с богатыми, нищие с князьями, так что земля наполнится кровью; святое святых будет осквернено мерзостью. За такое нечестие Господь наведет на них великое осуждение, — меч, плен и расхищение, и возбудит против сынов Иакова грешников, которые не знают сострадания и не щадят ни старца, ни юношу. В те дни потомки Иакова будут взывать и умолять, чтобы их спасли от руки нечестивых язычников, но не найдется никого спасающего. Тогда головы детей будут белыми от седых волос, и трехнедельное дитя будет казаться столетним стариком. Но наступит время, когда Израиль обратится от греха на путь правды; тогда дни опять начнут возрастать, и сыны человеческие буду достигать великой старости, так как жизнь их продлится тысячу лет; но при этом не будет старцев, пресыщенных жизнью, ибо все будут как дети и отроки; дни их протекут в мире и радости, потому что тогда не будет ни сатаны, ни какого-либо губителя. Слуги Господа вознесутся и будут преследовать своих врагов и радоваться при виде проклятия и наказаний, которые постигнут их притеснителей. Даже после смерти они останутся блаженными, так как кости их будут мирно покоиться в земле, но дух будет чувствовать великую радость (23 гл.). — Судя по изложенным воззрениям, мессианский идеал Книги Юбилеев очень невысок; автор ее ожидает чисто земного царства, в котором сыны Израиля будут наслаждаться полным земным благополучием, не нару-

шаемым никакими житейскими горестями. О личности Мессии он ничего не говорит, но едва ли потому, что не приписывает ему особенной и чрезвычайной роли в грядущем царстве: оно всюду стоит на почве общеиудейских взглядов и грядущую власть над миром приписывает семени Иакова. Лянген, называя мессианские чаяния автора Книги Юбилеев, несколько фантастическими, в то же время видит в них такое религиозное (в противоположность политическому) и духовное понимание Мессианского царства, какого будто бы нельзя встретить в других апокрифах того времени. Но такой взгляд есть чистое недоразумение: вся книга проникнута глубокой ненавистью к язычеству, вследствие чего автор и при изображении мессианских времен обнаруживает больше политические стремления, чем духовно-религиозные. Книга Юбилеев имеет значение не столько ради мессианского содержания, сколько благодаря тому, что она рисует духовный облик иудея около времени Иисуса Христа, с его верованиями, симпатиями, думами и чаяниями, и таким образом освещает если не самую картину мессианизма, то ее фон.

Книга Юбилеев носит несомненные следы иудейского, и именно палестинского происхождения; первоначальным языком ее был еврейский, достаточное подтверждение чего дает самый текст книги. О времени написания Книги Юбилеев можно с уверенностью сказать только то, что она появилась ранее 70 года после Р. X.; таково и общее мнение ученых. Почти в каждой

главе своего сочинения автор довольно прозрачно намекает на то, что в его время Иерусалимский храм еще существовал; говоря с особенной подробностью об обрядовых установлениях Моисеева закона, он считает жертвенный культ и вообще весь богослужебный строй, тесно связанный с существованием иерусалимского храма, настолько прочным и устойчивым, что ни разу не останавливается на мысли о возможности хотя бы временного прекращения его. Скорее всего, Книгу Юбилеев можно считать произведением дохристианским, написанным в последнее полустолетие до Р. X.

По мнению некоторых ученых, к числу мессиологи-ческих памятников иудейства времен Иисуса Христа могут быть отнесены и Заветы двенадцати патриархов (сыновей Иакова). Они содержат в себе главным образом повествования библейского и легендарного характера о сыновьях Иакова, а также нравственные наставления по поводу этих повествований; но здесь нередко встречается и мнимопророческое изображение будущей судьбы израильского народа и мессианских времен. По своему общему характеру и преобладающему содержанию Заветы являются, по-видимому, чисто иудейским произведением: автор разделяет иудейские воззрения на обрядовый закон, на вечное предназначение колена Левина и Иудина быть представителями других колен по власти первосвященнической и царской и т.д. Но, с другой стороны, в Заветах патриар-

хов, как они сохранились до нашего времени, есть значительная часть и христианских воззрений; так, здесь встречаются указания на воплощение Бога в Иисуса Христа (Завул. 9 гл., Дан. 5 гл., Неф. 8 гл., Сим. 6, Вениам. 10 и т.д.), на крестную смерть Господа, на раз-драние завесы храма при Его страданиях, на сошествие Его в ад и вознесение на небо и т.д.; автор обнаруживает несомненное знакомство с новозаветными написаниями, откуда он заимствует наименования Христа (Сын Божий, Бог воплотившийся, Бог и человек) и указания на такого рода например, частные факты, что иудеи в озлоблении примут на свои головы невинную кровь Мессии, что на последнего снизойдет из храма славы (т.е. от престола Божия) освящение с отеческим гласом и т.д. В Завете Вениамина ученые находят свидетельство даже об Апостоле Павле⁵⁰. Но, что особенно замечательно, все эти христианские места в Заветах часто стоят в прямом противоречии с остальным чисто иудейским содержанием. Основываясь на этом обстоятельстве, немецкий ученый Шнапп отверг общее мнение прежних ученых об иудео-христианском происхождении Заветов и высказал такого рода теорию, будто в первоначальной своей редакции Заветы были чисто иудейским произведением нравственно-повествовательного содержания без пророческого элемента, но впоследствии были интерполированы во многих местах рукою христианина; за эту теорию говорит

и тот факт, что существующие рукописи Заветов сохранили следы значительных переделок, которым подвергался апокриф⁵¹, и что в некоторых манускриптах многие выражения христианского характера отсутствуют⁵². Шнапп попытался даже выделить все позднейшие вставки и восстановить первоначальный текст Заветов. Но, как бы ни была правдоподобна теория Шнаппа, чего не отрицают и другие ученые, однако Заветы 12 патриархов не могут служить надежным источником для воспроизведения иудейской мессиологии уже потому только, что в настоящее время совершенно невозможно восстановить первоначальный вид апокрифа, не допустив крупной ошибки при выделении позднейших интерполяций; а восстановленный Шнаппом текст и совсем не пригоден для нашей цели, так как здесь исключены все мнимопророческие места с эсхатологическим и мессианским содержанием.

К намеченному в нашем исследовании периоду иудейской истории отчасти относятся сочинения Флавия и Фи-лона; они должны представлять для нас тем большую важность, что это — единственные памятники иудейской письменности, имеющие определенную хронологическую дату и принадлежащие историческиизвестным авторам.

К сожалению, Иосиф Флавий, подробно передавший нам в своих исторических сочинениях внешние обстоятельства из жизни иудейства в период римского владычества, почти совершенно умолчал как о своих собственных мессианских верованиях, так и о чаяниях

своих соотечественников. С поразительным старанием он избегает прямого указания на мессианские верования иудеев даже и в тех случаях, когда самый предмет повествования обязывал его к этому. Так, при подробной передаче пророчества Валаама он совсем не говорит о звезде Иакова, понимавшейся с древнейших времен в приложении к Мессии. Точно так же, излагая пророческое толкование Даниилом Навуходоносорова сна о четырех монархиях, Флавий намеренно умалчивает о мессианском смысле этого пророчества: «Даниил, — говорит он, — открыл значение и отторгнувшегося от горы камня; но я не нахожу нужным упоминать здесь об этом, ибо моя задача — писать о прошедших, а не о будущих событиях». Из других пророчеств Даниила Флавий излагает только видение об овне и козле, «получившее исполнение при Антиохе Епифане», но опять-таки умалчивает о его мессианских предсказаниях. Единственное упоминание о мессианских чаяниях иудеев Флавий делает при рассказе о возмущении иудеев против Рима пред разрушением Иерусалима, считая одною из причин восстания веру в двусмысленное предсказание о явлении всемирного правителя; но, что особенно замечательно, Флавий сам лично относит это предсказание к Веспасиану. Вообще, Иосиф Флавий так тщательно скрывает все свои надежды и ожидания, что если иногда выражает их, то только в форме простых предложений: «может быть, ты некогда опять придешь

в славу, — взывает он над развалинами Иерусалима, — если умилостивишь Господа, который уничтожил тебя». По мнению Лянгена, молчание Иосифа Флавия о мессианских надеждах объясняется очень просто тем, что он нимало не разделял этих надежд. «Флавий, — говорил Лянген, — намеренно исключил мессианские пророчества Ветхого Завета из своей истории и тем заявил свое формальное отречение от еврейской мессианской надежды. От человека, который отвергал указываемое откровением высокое предназначение своего народа, всего менее можно ожидать тяготения к мессианской идее, в какой бы форме она ни выражалась; он был совершенным эллином по образованию, чтобы ценить ветхозаветные пророчества в их истинном значении, и в то же время был такой ярый космополит, что не мог вместе с своими соотечественниками ожидать господства иудеев над язычниками, чего должен был достигнуть Мессия; по его мнению мировая гегемония переходит от одного народа к другому, и вот теперь очередь за Италией, за Римом, который должен быть государством будущего... На Иосифа Флавия нужно смотреть, как на представителя эллинизма в Палестине и одного из тех сторонников рационализма, которые примкнули к греческому образу жизни и мысли». Но едва ли можно вполне согласиться с таким взглядом на Иосифа Флавия; скорее можно думать, что он только скрывал истинный образ мыслей, как своих собст-

венных, так и общенародных; предназначая свою историю, главным образом для римлян и греков, он, естественно, должен был замалчивать вопрос об иудейских ожиданиях Мессии — царя, так как это могло вызвать некоторую подозрительность в римском правительстве, тем более что иудеи поднимали восстания против Рима чаще всего во имя Мессии и в силу своей уверенности в скором наступлении благодатных времен, о чем, судя по свидетельству Тацита и Светония, были осведомлены и римляне. Если относиться к сочинениям Флавия не так подозрительно, как Лянген, то и у него можно найти несколько таких мест, которые заставляют думать, что Иосиф Флавий разделял общеиудейские ожидания Мессии, но только старался замалчивать это, так как цель своей истории он полагал в том, чтобы угодить римлянам и выставить иудеев пред ними в возможно лучшем свете. Так, о пророке Данииле он говорил: «Сей муж не просто предсказывал будущее, как другие пророки, но указывал и самое время, когда эти пророчества должны исполниться. Другие пророки предсказывали всегда о грядущих бедствиях, вследствие чего навлекали на себя ненависть царей и народа, а Даниил говорил о счастливых событиях, чем и снискал себе любовь у всех. В сохранившихся от него писаниях находятся такие истины, которые неоспоримо доказывают, что все предсказания его верны и никак не останутся без исполнения». Если принять во внимание

тот указанный нами факт, что около времени Иисуса Христа пророк Даниил сделался образцом мессианской апокалиптики и в его писаниях иудеи находили самые определенные указания на наступление благодатных времен, то вполне естественно думать, что под утешительными пророчествами Даниила, которые не могут остаться без исполнения, Иосиф Флавий разумеет именно мессианские обетования, причем очень ясно обнаруживает свое личное доверие к ним. Самое уклонение Иосифа Флавия от передачи Даниилова объяснения отторгнувшегося от горы камня делается в такой форме, что нельзя не догадываться, что Флавий хорошо понимал мессианский смысл этого объяснения. Точно так же и при передаче Валаамова пророчества Флавий делает ясный намек на мессианский смысл этого пророчества: «так как все эти пророчества, — говорит он, — уже исполнились, то отсюда можно заключить, что и другие, относящиеся к последующему за нами времени, имеют исполниться».

Мнение Лянгена, будто Иосиф Флавий был сторонником саддукейских воззрений, нужно признать по меньшей мере странным; если не верить собственному свидетельству Флавия о его принадлежности к фарисейской партии, то и при этом остается вполне убедительное доказательство в пользу его фарисейского образа мыслей, это — проходящая чрез все его сочинения

горячая апология всех традиционных верований, обрядов и обычаев иудейства.

Во всяком случае, сочинения Иосифа Флавия не могут иметь прямого значения для нашей цели; если они и представляют некоторую важность, то только благодаря богатству исторических сведений из жизни позднейшего иудейства, без которых решительно невозможно изучить ту историческую почву, на которой развивалась и укреплялась иудейская мессиология в период римского владычества.

Значительно большую важность для изучения мессианских верований если не палестинского, то александрийского иудейства представляют сочинения Филона, В них мы имеем памятник того мировоззрения, которое образовалось от слияния чисто иудейских верований с языческой философией. Впрочем, нужно заранее сознаться, что у Филона нет ни упоминания Мессии, ни определенного указания на то, что вполне точно характеризовало бы его личность. Он выражается так, что «более только подстрекается любопытство, чем удовлетворяет». Едва коснувшись положительной почвы, Фи-лон снова оставляет ее, чтобы возвратиться к своим аллегориям и отвлеченностям. Если принять во внимание общие философские воззрения Филона, то, по-видимому, трудно ожидать, чтобы он вообще был сторонником иудейских мечтаний о всемирном царстве Мессии; в вопросах эсхатологии, тесно связанной в представлении

палестинских иудеев с учением о мессианских временах, он совершенно расходился с общееврейскими верованиями. Придерживаясь философского взгляда Платона на тело, как на нечистый сосуд души, от которого она освобождается со смертью, Филон совершенно не допускал воскресения умерших, так как, по его представлениям, это было бы возвращением к низшей форме бытия. Точно так же он ни одним словом не обмолвился в своих сочинениях о последнем суде над человечеством и о погибели настоящего мира, о чем подробно говорится в иудейских апокалипсисах, так как это не мирится с усвоенными Филоном воззрениями Платона и Аристотеля. Таким образом, из общефилософской системы Фило-на не могли возникнуть какие бы то ни было представления о Мессии, имя которого действительно не встречается у александрийского философа. С другой стороны, в своих религиозных воззрениях Филон руководился почти исключительно Пятикнижием Моисея и, по-видимому, приписывал пророкам второстепенное значение; а Пятикнижие не могло дать ему каких-либо подробностей о личности Мессии; при том же для Филона земная идеальная личность осуществилась в пророке Моисее, которого он наделяет сравнительно с другими пророками и посланниками Божьими высшими свойствами: для Филона он царь, законодатель, пророк и первосвященник. Таким образом, и с этой стороны по видимому нельзя ожидать от Филона чаяний личного Мессии.

Поэтому вопрос о том, носили ли у Филона чаяния будущего мессианский характер и принимал ли он идею личного Мессии, решается учеными различно. «У Филона, — говорит Нейман, — все мессианские воззрения ограничиваются чаянием лучшего будущего, надеждою на наступление времен всеобщего покаяния, на улучшение природы, окончательное возвращение в Палестину и соблюдение закона, чрез что должен открыться золотой век на земле». Таким образом, здесь, в этих ожиданиях, совсем будто бы нет места для личного Мессии, нет ничего такого, что напоминало бы специально иудейские представления о мессианских временах; «в Филоновой умозрении, — говорит Дорнер и за ним Липсиус, — мессианские чаяния перегорели в потухший уголь». Напротив, Мюллер, посвятивший специальное исследование вопросу о мессианских чаяниях Филона, и некоторые другие ученые приписывают ему чисто иудейские воззрения; по их мнению, он остался здесь на традиционной почве иудейства не потому, что эти воззрения вытекали из его системы, а потому, что «он чувствовал себя связанным политическими и рели-гиознь1ми узами с народом» и не хотел изменить его верованиям. По словам Кеферштейна, можно было бы удивляться, если бы Филон при своем эклектизме не принял всюду иудейские элементы в круг своих воззрений. Что Филон действительно разделял общеиудейские ожидания будущих блаженных времен для Израиля, это не подле-

жиг сомнению; вопрос может только быть о признании им личного Мессии.

Чаяния будущего высказаны Филоном главным образом в двух сочинениях: De execrationibus (о пожеланиях) и De praemiis et poenis (о наградах и наказаниях); оба эти сочинения написаны в царствование Калигулы вскоре после смерти Христа, почему на них никак не могли еще отразиться христианские воззрения. В первом сочинении говорится, что после того, как израильтяне, под которыми Филон разумеет не только плотских потомков Авраама, но и вообще лучшую часть людей, совершат покаяние и возвратятся к добродетели, Господь соберет их отовсюду в один день в указанное Им место; хотя они и будут находиться на всех концах земли как рабы у своих владык, которые отвели их пленниками, но в определенный день они как бы по данному знаку будут все освобождены, так как владыки отпустят их по собственной воле увидев их внезапное обращение и считая для себя постыдным господствовать над лучшими себя. Такая неожиданная свобода будет уделом всех, которые рассеяны в Элладе и варварских странах, на материках и островах. Как бы по понуждению они поспешат отовсюду в указанную страну, причем будут руководимы более божественным, чем по природе человеческим явлением, которое будет видимо только для спасенных, но незаметно для других. У спасенных будет кроме сего три заступника): во-первых, кротость и доброта самого

Отца, который теперь охотнее совершает прощение, чем наказание; во-вторых, святость начальников народа, которые будут совершать освобожденными от тела душами более чистую божественную службу и приносить непрестанные прощения за своих сыновей и дочерей, благодаря чему будут услышаны Богом; в-третьих, нравственное улучшение обращенных, которые теперь не преследуют иной цели, как благоугождение Богу. В этом довольно темном месте, но несомненно имеющем отношение к мессианским верованиям, внимание ученых обращало на себя указание на божественное и человеческое явление, которое будет вождем спасенных. Олер, Гфререр и Дэнэ думают, что это явление есть божественная Шехина, которая в виде облачного и огненного столпа вела израильтян чрез Аравийскую пустыню; при этом указывают на Сир. 24, 4, где премудрость говорит: «я поставила престол мой в столпе облачном». Но с этим мнением трудно примирить тот факт, что понятие о Шехине (56^а беотЗ) в раввинском или талмудическом смысле было присуще только палестинскому и вавилонскому иудейству и совершенно чуждо Филону; кроме того, о древнем огненном столпе нигде не говорится, что он был видим только для спасенных израильтян. Точно так же нельзя разуметь под указанным явлением и ангела, хотя Филон в одном месте сам объясняет видение огненного столпа и горящего терновника присутствием ангела, — нельзя разуметь именно потому, что, по представлению Филока, по-

средничество между Богом и людьми принадлежит единственно только Логосу, которому он иногда усвоя-ет и наименование ангела или архангела. Поэтому естественнее всего, по-видимому, разуметь под руководителем спасенных израильтян Логоса, который, приняв призрачное тело, отведет освобожденных евреев в отечество. Такое мнение можно назвать господствующим в ученой литературе, хотя здесь остается невыясненным один пункт: странно, что Филон прямо не назвал здесь Логоса, когда он во всех других случаях говорит о нем с полной определенностью и называет его прямо по имени. Вообще же, все приведенные объяснения нельзя назвать вполне удовлетворительными уже потому, что в них указывается фактор только божественный, или небесный, тогда как Филон говорит о явлении по природе человеческом, хотя и божественном. Поэтому нельзя не назвать довольно правдоподобным объяснение Мюллера, который думает, что Филон, основываясь на пророчестве Даниила о Сыне человеческом, идущем с облаками небесными (7, 13), говорит в данном месте о личности Мессии; к сожалению, Мюллер ограничивается больше только критическими замечаниями о прежних теориях, но не подтверждает своего мнения положительными доводами.

Впрочем, все же едва ли можно согласиться с мнением большинства ученых, будто Филону было совершенно чуждо представление о личном Мессии. Намек на такое представление он делает в сочинении «De praemiis

et poems», где он так изображает мессианское время. Когда люди обратятся к Богу, они прежде всего будут обезопашены от диких зверей. Медведи, львы, леопарды, индийские слоны, тигры и вообще все звери непреодолимой силы и крепости обратятся от уединенного образа жизни к сообществу; они опять навыкнут бояться человека, как владыки, и почитать его как своего естественного господина. Некоторые даже из них, соперничая с ручными животными, будут выражать свое благоговение к нему, как комнатные собачки, маханием хвоста. Род скорпионов, змей и других пресмыкающихся не будет тогда иметь более вредоносного яда. Вместе с тем наступит мир и между самими людьми, ибо им будет стыдно проявлять большую дикость, чем неразумные звери; и кто осмелится нарушить общий мир, тот будет уничтожен. Тогда «явится человек, — говорит предсказание (x^FI*⁰?). — который, будучи вождем и воином, покорит великие и многолюдные народы, когда Бог пошлет благочестивым Свою могущественную помощь. Это есть непоколебимая смелость душ и могущественная сила тела, а вместе они будут неодолимы». Но некоторые из врагов, как говорит пророчество (ср. Исх 23, 28. Второз 7, 20), не удостоятся даже погибнуть от руки человеческой: Он (Бог) противопоставит им тучи ос, которые, нанося постыдное поражение, будут сражаться за святых. А эти последние не только будут иметь победу в борьбе без пролития крови, но и получат несокрушимую силу господства для спасе-

ния покорных, которые подчинятся или по любви, или из-за страха, или из-за стыда. Они (святые) будут обладать тремя необходимыми для несокрушимого господства свойствами, — досточтимостью, грозностью и благодетельностью; ибо первая пробуждает благоговение, вторая — страх, а третья — любовь, которые, соединившись в душе подчиненных, сделают их совершенно послушными владыками. Могущественный победитель народов, предсказание о котором Филон заимствует из Числ 24, 7, есть несомненно Мессия, потому что иное толкование этого места совсем невозможно. Правда, Олер и по поводу этого места в сочинении Фи-лона делает замечание, что александрийский философ «превратил личность победителя в абстрактное понятие непреоборимого мужества и могущественной телесной силы, благодаря чему иудеи будут страшны язычникам в мессианские времена»; но это замечание есть результат некоторой предвзятой мысли, так как Филон ясно говорит здесь о победителе-человеке, а непреодолимое мужество называет особым божественным даром, которым будут наделены от Бога благочестивые. Во всяком случае, в данном месте Филон настолько определенно высказывает верование в личного Мессию, что для отрицания этого нужно переделать самый текст его произведения.

Как представитель мистического и духовного понимания откровения, Филон и в представлении Мессианского царства хочет стоять на почве абстрактного и чи-

сто этического понимания. Вследствие этого он не придает существенного значения плотскому происхождению от Авраама; по его мнению, участниками Мессианского царства будут не только потомки Иакова, а вообще все люди добродетельные и благочестивые; если он выделяет иудеев из ряда других родов, то только потому, что они, как хранители монотеистического принципа и откровенного закона, ближе стоят к нравственному возрождению: спасение должно начаться с иудеев, которые будут оказывать могущественное влияние и на другие народы; но дело здесь не только в национальности, а в нравственной высоте, ибо «взор каждого праведника будет укреплять слабого». Поэтому основным условием для приобретения права на участие в благах Мессианского царства является внутреннее исправление и нравственная праведность; каждый иудей, изменивший вере и закону, будет хуже всякого язычника, так как к первому, как к обладавшему в законе источником истинного ведения, должны предъявляться более строгие требования. Но в то же время Филон никак не мог отрешиться и от народных представлений; в свои описания он часто вводит чувственные образы и представления. Так, при изображении предмессиан-ских бедствий он говорил не только о нравственном падении людей, но и о земных невзгодах. Несчастия, говорит он, превзойдут тогда всякую меру; всюду будут господствовать беспорядки и нестроения, вследствие

чего земля будет оставаться необработанной, а это поведет за собой обезлюдение страны. Голод достигнет такой степени, что люди будут есть человеческое мясо; люди будут страдать от болезней, нищеты, непосильных долгов и рабства; в опустевшей стране дикие звери повергнут в ужас упавших духом иудеев. Тем же бедствиям подвергнутся и все иудеи, живущие в рассеянии; а между тем чужеземцы будут наслаждаться счастьем, чрез что страдания иудеев только еще больше усилятся.

Точно так же и при изображении самого Мессианского царства Филон хочет стоять только на этической почве, но в то же время никак не может отказаться и от народно-иудейских чувственных представлений, хотя и значительно смягченных. «Существует божественное определение, — говорит он, — чтобы тем, которые соблюдают заповеди Господни, небо посылало в нужное время дождь, а земля производила всевозможные плоды, равнины — хлеб, горные склоны — овощи» (ср. Лев 26, 3 и др.). Поэтому и в мессианское время люди благочестивые будут наслаждаться всеми земными благами; вся природа изменится, чтобы служить им своими произведениями. Люди будут жить до глубокой старости, наслаждаясь полным здоровьем и имея многочисленное потомство; благодаря этому страна опять сделается густонаселенной. Плодородие земли и изобилие во всем будет такое, что никто не будет думать о запасах, так что все заботы будут сосредоточены на духовном обогащении. Иногда Филон, увлекаясь воззрениями Плато-

на, склоняется к признанию социализма, понимаемого в смысле общности имуществ и свободного пользования всеми произведениями земли; но в то же время он, как сын своего народа, не может отказаться от мечтаний о господстве капитализма: иудеи, говорит он, бывшие доселе должниками, будут теперь заимодавцами и капиталистами, наделяя не малых малым, но многих многим и имея целые народы своими должниками.

Новозаветная письменность. Чрезвычайно ценный в научном отношении материал для изучения иудейской мессиологии во времена Иисуса Христа дают нам Евангелия. Так как новозаветные писания имеют в виду исключительно жизнь и учение Спасителя, то мессианские верования современных Христу иудеев излагаются здесь только мимоходом и отрывочно, а не в последовательном и связном изложении. Но иногда один намек, одна случайная фраза с большею ясностью освещают существенный характер мессианских чаяний иудеев, чем подробное изображение мессианских времен в каком-нибудь апокалиптическом произведении, затемненное символическими образами и малопонятными видениями. Евангелия являются для нас тем более ценным и надежным источником для изучения мессианских чаяний иудеев, что они относятся к определенному времени и принадлежат известным священным писателям, так что здесь никак нельзя допустить той хронологической ошибки, в какую могут ввести нас иудейские псевдоэпиграфы,