Раздел I. Основные идеи истории мировой философии 3 страница

Так, ум человека является не абсолютным началом, но только ча­стью целого. Только в Боге ум есть сущность, в человеке это лишь по­тенция сущности, так что не ум мыслит, а человек мыслит при помощи ума. Ум самое главное, что есть в человеке, именно с его помощью мы можем хоть как-то познать Бога, ум выше воли, но все-таки ум имеет свои границы — любовь к Богу важнее, чем познание Бога.

Все века господства схоластики в университетах и среди богосло­вов велись жаркие споры между номиналистами и реалистами. Номина­листы (от латинского поте — имя) считали, что общее — это только слово, имя, реально же существуют только единичные вещи. Реалисты, напротив, полагали, что общее существует реально, что Бог, например, не просто слово, а реально существующий субъект, Бог должен сущест­вовать, иначе Он не был бы Богом. Споры и диспуты доходили до пота­совок между университетами. С точки зрения Фомы, который был уме­ренным реалистом, общее есть продукт нашего ума, однако оно имеет отношение к реальности, которая существует вне нашего ума. Общее существует и само по себе, в уме Бога.

Наивысшее счастье не может заключаться в деяниях, ибо последние служат только средствами. Наивысшее счастье в познании Бога. Но позна­ние Бога, которым обладает большинство людей, недостаточно для дости­жения высшего счастья; недостаточно и познания Бога, достигнутого через доказательства, недостаточно даже познания Бога через веру. В настоящей жизни нам не дано узреть Бога. Только в грядущем мире мы узрим Его, и это будет достигнуто не нашими естественными силами, а благодаря боже­ственному свету. Тогда мы и достигнем наивысшего счастья.

Избранные тексты:

«А что же такое Бог? Я спросил землю, и она сказала: «Это не я»; и все, живущее на ней, исповедало то же. Я спросил море, бездны и пресмы­кающихся, живущих там, и они ответили: «Мы не бог твой; ищи над нами». Я спросил у веющих ветров, и все воздушное пространство с обитателями своими заговорило: «Ошибается Анаксимен: (ученик Фалеса, который счи­тал основой мира не воду, а воздух — ВТ.) я не бог». Я спрашивал небо, солнце, луну и звезды. «Мы не бог, которого ты ищешь», — говорили они. И я сказал всему, что обступает двери плоти моей: «Скажите мне о Боге моем — вы ведь не бог, — скажите мне что-нибудь о Нем». И они вскрича­ли громким голосом: «Творец наш — вот Кто Он». Мое созерцание было моим вопросом; их ответом — их красота.

Тогда я обратился к себе и сказал: «Ты кто?» И ответил: «Человек». Вот у меня тело и душа, готовые служить мне; одно находится во внеш­нем мире, другая — внутри меня. У кого из них спрашивать мне о Боге моем, о Котором я уже спрашивал своими внешними чувствами, начи­ная с земли и до самого неба, куда только мог послать за вестями лучи глаз своих? Лучше, конечно, то, что внутри меня. Все телесные вестни­ки возвестили душе моей, судье и председательнице, об ответах неба, земли и всего, что на них; они гласили: «Мы не боги; Творец наш, вот Он». Внутреннему человеку сообщил об этом состоящий у него в услу­жении внешний; я, внутренний, узнал об этом, — я, я душа, через свои телесные чувства. Я спросил всю вселенную о Боге моем, и она ответи­ла мне: «Я не бог, Творец наш — вот кто Он». {Августин. Исповедь. М., 1991, С. 241)

Поговорим о прочитанном:

1. Можно ли сказать, что Средние века в Европе, — а это более тысячи
лет, — являются не мрачным и темным периодом в истории, как час­
то считают, а не менее интересным и важным этапом в развитии
культуры, чем античность или Новое время?

2. Как вы относитесь к точке зрения, высказанной в тексте, что связь и под­чинение религии в эпоху крушения античного мира спасла философию?

3. Знаете ли вы других, не менее чем Августин знаменитых авторов, кото­рые писали «Исповедь»?

4.Можно ли сказать, что наука развилась из религии, ибо она родилась в
монастырях, в схоластических диспутах, где оттачивались вопросы ло­гики, доказательства, аргументирования? Ведь принято считать, что нау­ка и религия всегда и во всем противоречат друг другу.

5. Знаете ли вы вопросы, которые разрешимы не разумом, а только верой?

6. Можно ли сказать, что в наше время религия и наука все-таки находят
точки соприкосновения: религия признала ошибочность многих своих
догм (извинилась за сожжение Д. Бруно, за преследование Коперника), а
наука становится все более терпимой к вере, понимая, что не все можно
доказать аргументами разума?

7. Часто говорят о фанатиках веры, но можно ли говорить о фанатиках
разума?

8. Как по-вашему, философия по своему существу, способам аргумента­
ции, трактовке мира в целом и человека в частности — ближе к религии
или к науке? Или все зависит от конкретного философа?

Тема 1.2. ФИЛОСОФИЯ НОВОГО И НОВЕЙШЕГО ВРЕМЕНИ

Глава 1. Философия Нового времени

Ф. Бэкон и Р. Декарт

Френсис Бэкон является родоначальником философии Нового вре­мени, наиболее ярким представителем английской философии.

Ф. Бэкон (1561-1626 гг.) — сын высокопоставленного английского са­новника, со временем и сам стал лорд-канцлером, хранителем Большой пе­чати. Однако на этом посту он продержался только один год, был обвинен во взяточничестве и до конца жизни должен был отказаться от общественной деятельности. Основные работы: «Новый органон», «Новая Атлантида». Вплоть до XX века многие литературоведы считали его автором всех шекспи­ровских пьес и сонетов.

Для Бэкона главной задачей было освободить философию от всех схоластических наслоений и извращений, от «идолов», которые мешают правильно философствовать. Бэкон различает четыре вида идолов: идо­лы рода — препятствия, обусловленные несовершенством человеческой природы, бедностью человеческих чувств; идолы пещеры — препятст­вия, обусловленные несовершенством образования, субъективными склонностями и взглядами людей; идолы площади — препятствия в ви­де господствующих предрассудков и старых, стершихся от употребле­ния понятий и терминов; идолы театра — препятствия, возникающие в силу слепого преклонения перед старыми авторитетами.

Еще одной задачей для Бэкона было создание такого метода, орга­нона, с помощью которого открытия в науке делались бы не случайно, а методически. Философия, полагал он, должна вооружить науку такими правилами познания, при которых она бы успешно развивалась, а не блуждала в потемках. 36

Бэкон первым выдвинул и обосновал метод индукции — метод восхождения от частного к общему, от отдельных фактов ко всеобщему закону или, как он выражался, к форме.

Познание с помощью такого метода кажется простым и даже примитивным делом. Например, нам надо найти закон (или форму) теплоты. Мы составляем таблицы. В первую, положительную, зано­сим все случаи, когда теплота есть (при трении, при ударе); во вто­рую, отрицательную, — все случаи, когда ее нет; в третью, сравни­тельную, — когда ее больше или меньше. Потом складываем табли­цы и получаем закон теплоты. Бэкону не приходило в голову, что не все так просто: если мы знаем, что такое теплота, то нам не нужны таблицы, а если не знаем, то как мы будем определять, когда она есть, а когда ее нет.

Тем не менее индукция как частный метод осталась в науке, только сейчас говорят о неполной индукции, так как любой опыт всегда неза­кончен. Например, мы не можем видеть всех звезд, и потому закон о том, что все звезды делятся на три класса светимости, справедлив толь­ко для видимой нам части Вселенной.

Совершенно противоположным по духу был французский мысли­тель Рене Декарт.

Рене Декарт (1596-1650 гг.) — французский философ, математик, фи­зик. Создал аналитическую геометрию, открыл законы преломления света в оптике, ввел понятие количества движения в механике, понятие рефлекторной дуги в физиологии и т.д.

Один из родоначальников философии Нового времени. Знаменитая фор­мула Декарта «Мыслю — следовательно, существую» показала всей после­дующей философии истинный источник знаний о мире — человеческое соз­нание.

Декарт говорил, что философией надо заниматься несколько часов в го­ду, а человек, работающий головой, должен много спать. Сам он спал, по сло­вам современников, до полудня и больше. Однажды шведская королева Хри­стина пригласила Декарта почитать ей лекции. Декарт согласился, и это его погубило. Христина вставала в 5 утра, и после завтрака Декарт должен был беседовать с нею о философии. После нескольких таких бесед рано утром, почти еще ночью, в холодной и унылой зимней Швеции Декарт заболел вос­палением легких и спустя неделю скончался. Его основные философские про­изведения: «Рассуждения о методе», «Метафизические размышления», «Пра­вила для руководства ума».

В основу Декарт положил свой знаменитый метод сомнения — именно с него должна начинаться философия. Я во всем могу сомне­ваться —в своем теле (например, у человека отрезали ногу, а она болит, существуют так называемые фантомные боли); в том, сплю я или бодр­ствую (бывают яркие живые сны, а бывает серое и сонное существование); в окружающем мире, который дан мне через чувства, а чувства могут обманывать.

В одном только я не могу сомневаться — в том, что я сомневаюсь, то есть мыслю. А если я мыслю, то я существую, ибо иначе я не мог бы мыслить. Вот это и есть начало философии: «Мыслю — следовательно, существую».

Мыслить в данном случае означает не мыслить о чем-то кон­кретном, а находиться в стихии мысли — так же, как поэт живет в стихии языка, в словах, в рифмах. Сначала я должен находится в стихии мысли, а уж потом может прийти конкретная мысль. Вот ко­гда я так мыслю, то я и существую. Поэтому человек очень редко мыслит и редко существует. Мысль, в вышеприведенном значении, приходит человеку в голову всего несколько раз в жизни и далеко не всем, считал Декарт.

Декарт, в противовес Бэкону и всем философам подобного рода, создал свою оригинальную теорию «врожденных идей», но о ней мы будем говорить в главе, посвященной теории познания.

И. Кант о моральном законе

Иммануил Кант — величайший философ всех времен и народов. Знаменит он, прежде всего работой «Критика чистого разума», в кото­рой совершил «коперниканский переворот» в философии, создав со­вершенно новую теорию познания. Но здесь мы остановимся на его учении о морали, где Кант также высказал много глубоких соображе­ний. В своей книге «Критика практического разума» (под практикой тут понимается учение о поведении) Кант поделил все поступки людей на моральные и легальные (законные). Если, например, ты бросаешься в воду, спасая тонущего человека, но при этом знаешь, что тонущий очень богат и щедро тебя отблагодарит, — твой поступок вполне закон­ный, ты спасаешь человека, но этот поступок не имеет никакого отно­шения к морали. Если приятель просит одолжить ему небольшую сум­му, и ты ему даешь, тебе не жалко, у тебя и так еще много остается, а при этом греешь себя мыслью, что сегодня ты ему поможешь, а завтра он тебе, — это легальный, но не моральный поступок.

Но если ты увидел тонущего человека и не знаешь, кто это, тебе не до этого, человек ведь тонет, да еще к тому же ты плохо плаваешь и вода ледяная, но ты должен помочь другому, не можешь не помочь — то это, по Канту, моральный поступок. Если у тебя просят денег, а их осталось только на один день и, если ты отдашь, то завтра сам будешь голодать, но ты не можешь не отдать, тебя же просят, — это поступок моральный. Таким образом, моральный поступок, по Канту, — это поступок, совершенный вопреки естественной склонности, то есть направ­ленный против самого себя. Пусть мне будет плохо, но я не могу не по­мочь другому, я ведь человек и не могу опуститься ниже своего досто­инства, думать сейчас о выгоде или о последствиях. Я должен поступить как человек здесь и сейчас.

Философ А. Толстых описывает диспут на моральные темы в од­ном из элитарных московских вузов в 1970-х. Студентам был задан про­вокационный вопрос: допустим, вы идете по берегу реки и видите, что тонут двое, причем заранее известно, что один из них — знаменитый академик, а другой — никому не известный слесарь. Кого вы будете спасать, если спасти сможете только одного? Студенты очень долго спорили, а потом решили, что спасать будут академика, от него общест­ву больше пользы. То есть подплыл к одному, спросил его — не акаде­мик ли он, извинился и поплыл к другому.

Такой спор свидетельствовал, конечно, об уровне морального идиотизма советского общества (и этот уровень мало изменился к сегодняшнему дню): студентам даже в голову не приходило, что спа­сать надо человека, а не академика или слесаря, спасать надо — кого сможешь.

Из рассуждений о моральных и легальных поступках Кант выво­дил категорию долга. Обычно долг воспринимается нами как очень скучное понятие, нам с детства прожужжали все уши: ты должен, ты должен! Однако Кант считал, что, только выполняя долг, человек становится свободным. Пусть я пострадаю, пусть я умру, а долг вы­полню. Выполняя долг, я могу пойти против себя самого, против за­конов природы. Но выше законов природы — законы свободы. Если я дал честное слово, то нарушить его для меня страшнее смерти, я даже могу пойти на смерть, но от своего слова не отрекусь. Ни одно животное не знает чувства долга, у любого животного сильнее ин­стинкт самосохранения (как и у многих людей, находящихся на уровне животного существования)/Но что может быть прекраснее свободной воли человека, который, не считаясь ни со смертельными опасностями, ни с угрозами собственному благополучию, стоит на своем, стоит выше законов природы. Что мне болезнь, что мне смерть — ведь если я отрекусь от собственных слов, если я не вы­полню свой человеческий долг, я же потом жить не смогу, мне будет стыдно в глаза людям смотреть.

Можно оправдаться перед другими: не смог я этого сделать — спа­сти тонущего или помочь ближнему — слаб был, струсил, опасно это, _| плохо плаваю, собственных детей надо кормить, куда уж тут о чужих думать и т.д. Тебя поймут, простят, но сам ты себя никогда не сможешь простить, если у тебя есть совесть. Совесть — это и есть показатель человечности.

Есть сколько угодно причин для оправдания плохих поступков, нет только никаких причин для поступков хороших, совершенных по совести. Ты почему бросился в воду и спас человека? Ты почему помог ста­рушке перейти через дорогу? Нормальный человек обидится на такие вопросы. Да не почему, по совести. Когда «не почему», — тогда по со­вести. Просто ты не мог поступить иначе, потому что ты человек.

Иммануил Кант (1724-1804 гг.) всю жизнь прожил в городе Кенигсбер­ге. Родился хилым, болезненным ребенком, и врачи говорили, что он скоро умрет, однако Кант прожил восемьдесят лет, никогда особенно не болея. Это свидетельствует о том, что человека в первую очередь держит дух. Если у те­бя есть дело, большое и достойное, — ты не умрешь, пока его не сделаешь. А если нет дела, никакие диеты и пробежки трусцой не помогут. Кант — автор трех знаменитых «Критик»: «Критики чистого разума», «Критики практиче­ского разума», «Критики способности суждения». Эти свои основные произ­ведения он начал писать в пятьдесят лет. Работал преподавателем универси­тета, но никогда не читал свою философию, считал это нескромным. Много лет добивался должности профессора, и когда Кенигсберг был оккупирован русскими войсками, в 1758 году передал письмо российской императрице Елизавете с просьбой о профессорской должности.

В 1945 году при штурме Кенигсберга пострадал собор, возле которого похоронен Кант, однако сама могила осталась целой и невредимой.

Кант пишет о двух моральных законах. Первый закон: Поступай так, чтобы максима твоей воли была основой всеобщего законода­тельства! То есть поступай всегда максимально по-человечески, не делая никаких уступок себе и никак не оправдывая своих слабостей, и тогда твой поступок будет законом для всех, в том числе и для тебя са­мого. В христианской этике есть норма — «поступай так, как хочешь, чтобы с тобой поступали». Правильное положение, однако Кант не со­всем это имел в виду, ибо есть люди, которым нравится, когда с ними поступают плохо.

Второй закон: Человек всегда должен быть только целью и нико­гда не может быть средством! Нельзя использовать человека, его жизнь, его здоровье ни для каких, даже самых благородных и возвы­шенных целей. Почти никогда в истории этот закон не выполнялся, все­гда индивидуальную человеческую жизнь сильные мира сего во грош не ставили. Часто можно слышать: потерпите, пусть ваша жизнь скудна и плоха, зато следующие поколения будут счастливы. Но никогда, даже в мелочах, нельзя использовать человека как средство, для своей выгоды. Нарушая этот закон, мы убиваем в себе человеческое начало.

Кант писал, что две вещи в мире поражают и волнуют больше всего на свете: звездное небо над нами с его бесконечными пространствами и мириадами светил; и нравственный закон в человеке, делающий его свободным. Причем второе поражает намного сильнее, ибо, выполняя нравственный закон, человек становится выше законов Вселенной.

Канта в определенном смысле можно назвать мечтателем, он писал ₀ законах морали как идеальных принципах, понимая, что никто не жи­вет, руководствуясь только совестью, что в мире торжествуют зло, на­силие, ханжество, несвобода. Но тем не менее Кант считал, что это не должно лишать человека воли, не должно ослаблять его стремление к максимуму человечности. Человек должен жить так, как если бы он был свободен, даже если на самом деле существует масса ограничений его свободы. Гарантом этой борьбы за человеческое достоинство, за то, что рано или поздно в мире будет господствовать совесть, является Бог. Можно сколько угодно сомневаться в существовании Бога, приводить научные аргументы, можно, наоборот, верить в Бога и тоже пытаться обосновать свою веру научно. Но мы должны, по Канту, жить так, как если бы Бог существовал. Как говорит один из героев Ф.Достоевского в «Братьях Карамазовых»: «Если Бога нет, то какой я после этого штабс-капитан?».

А. Шопенгауэр: от страдания к скуке

Артур Шопенгауэр, считавший себя учеником Канта, первым обос­новал философию пессимизма. С его точки зрения, миром правит «воля к жизни» — некая биологическая по своей природе сила, которая делает всех людей рабами. Это она заставляет человека познавать мир, чтобы лучше к нему приспособиться, это она заставляет человека жить во что бы то ни стало, цепляясь за жизнь, даже если она тяжела или просто невыносима.

Артур Шопенгауэр (1788-1860 гг.) родился в семье состоятельного куп­ца, который дал ему очень хорошее образование и посылал своего сына учиться в школах Франции, Бельгии, Англии, Швейцарии. В 1820 году вышло основное произведение А. Шопенгауэра, которое по сей день считается вы­дающимся памятником философской мысли — «Мир как воля и представле­ние». Но по выходе книги автора ждало жестокое разочарование, книгу никто не заметил, не оценил, было продано несколько экземпляров, и издатель спус­тя некоторое время предложил Шопенгауэру забрать весь тираж домой. В до­ме у философа тираж и хранился долгие годы.

Идеи Шопенгауэра оказались несозвучными тому времени, полному оп­тимистических иллюзий о счастливых временах, которые ожидают человече­ство в недалеком будущем. Лишь в конце жизни к Шопенгауэру пришла из­вестность, а после смерти и слава.

Вся человеческая жизнь — это сплошные страдания и разочарова­ния. Человек под влиянием воли все время чего-то желает: богатства, Денег, комфорта, здоровья, продления жизни. Но эти желания никогда не удовлетворяются. А там, где они временно удовлетворяются, наступает равнодушие и скука. Между страданиями и скукой мечется чело­веческая жизнь.

Все это доказывает, что земное счастье — иллюзия. Жизнь боль­шинства людей мрачна и непродолжительна. Счастлив человек бывает лишь по видимости и в редкие минуты. А поэтому жизнь во всем, в ве­ликом и в малом, представляется обманом. Когда жизнь дает обещания, она их не держит. А когда держит, то только для того, чтобы показать, как недостойно было то, чего мы желали. Поэтому счастье всегда нахо­дится в будущем или в прошлом, так что в настоящем человек никогда счастлив не бывает. Но будущее ненадежно, а прошлое — уже невоз­можно.

Мы не знаем, считал Шопенгауэр, трех высших благ жизни — здо­ровья, молодости и свободы. Пока они у нас есть, мы их не осознаем и не понимаем их ценности, а понимаем лишь тогда, когда утратим. Что какие-то дни нашей жизни были счастливыми, мы замечаем только то­гда, когда они уступают место несчастным.

Жизнь — вовсе не какой-то подарок, рассчитанный на наши насла­ждения. Если мы посмотрим на человеческое общество, то повсюду увидим всеобщую нужду, беспрерывные усилия и столкновения, беско­нечную борьбу. И при этом постоянное напряжение всех сил духа и те­ла. Миллионы людей, сливаясь в целые народы, стремятся к общему благу, каждый ради своего личного блага; но многие тысячи людей па­дают жертвой борьбы за это благо. Политики разжигают между народа­ми войны, а чтобы осуществить проекты отдельных личностей, проли­ваются пот и кровь массы людей.

Все вокруг суетятся — одни в мечтах, другие в деятельности. По­следнюю цель всего этого Шопенгауэр считает весьма жалкой: на ко­роткий промежуток времени поддержать жизнь эфемерных и измучен­ных людей, в лучшем случае в состоянии сносной нужды и относитель­ного здоровья. Но в этом случае человека подстерегает скука.

Как бы ни жалка была жизнь, человек цепляется за нее из послед­них сил, воля к жизни сильнее разума, сам разум — продукт воли. Каза­лось бы, какое значение имеет короткая отсрочка смерти, небольшое облегчение страданий, минутное удовлетворение желания, если все это уходит у нас из рук и победа смерти несомненна?

Поэтому человек должен выйти из-под власти воли, подавить в се­бе всякие желания. Нужно понять, считал Шопенгауэр, что страдания — неизбежная часть жизни, и если мы избавимся от одного страдания, то неизбежно придет другое; если на время прекращаются страдания, то наступает скука, которая также является страданием. Если мы поймем все это, если это станет нашим убеждением, нам в значительной мере удастся воспитать в себе равнодушие к страданиям. Ведь страдания, как и счастье, приходят не извне, а возникают внутри человека. Подавить

волю, перестать быть ее рабом, уменьшить тягостную заботу о собст­венном благополучии — таков единственно возможный путь мысляще­го человека, доступный, правда, немногим.

Надо воспитать в себе убеждение, что жизнь — это вечный обман и вечные разочарования, что в мире нет ничего достойного наших жела­ний, стремлений и борьбы, что все его блага ничтожны. Тем самым мы преодолеваем господство воли.

Все мы знаем, что когда чего-нибудь сильно и долго добиваешься, то, получив желанное, часто никакой радости уже не испытываешь. Часто даже удивляешься себе: зачем я тратил столько страсти и энергии на такую ерунду? Радость бывает только тогда, когда что-нибудь при­ятное или нужное тебе неожиданно сваливается на тебя как подарок.

Очень многие вещи даются нам даром, их нельзя заслужить, зара­ботать. И это, как правило, самые важные вещи: талант, необычайные способности, или просто доброе сердце, широкая душа. И в то же время подарок нужно заслужить, быть достойным его. Таким подарком явля­ется, например, любовь. Никакими усилиями, никакими упражнениями нельзя заставить себя полюбить кого-нибудь, или кого-нибудь — полю­бить вас. Вы должны быть достойны любви, должны быть способны к тому, чтобы любить.

Серен Кьеркегор: этапы развития человека

В своих работах «Или-или» («Наслаждение и долг») и «Болезнь к смерти» С. Кьеркегор говорил о трех стадиях развития личности — эстети­ческой, этической и религиозной. Эстетическая жизнь — это жизнь непо­средственная, когда человек живет минутой, не задумываясь о смысле сво­его существования, живет, прежде всего, чувственными удовольствиями. Ложная беззаботность, ложное довольство жизнью — все это больше по­хоже на состояние животного или, в крайнем случае, ребенка. Большая часть людей, считал Кьеркегор, за всю жизнь так и не выходит из состоя­ния детства или юности, то есть из непосредственной жизни, почти без вся­кой рефлексии о себе самом. Сколько людей наполнены иллюзиями, — от ' юношеских иллюзий надежды до старческих иллюзий воспоминаний.

Непосредственный человек никогда не замечает и не ощущает в глубине существования Бога. Люди непосредственной жизни больше ценят не духовную, а свою физическую природу. Отсюда — взгляд на здоровье как на величайшее благо. Более утонченный, но похожий взгляд: выше всего на свете красота. Непосредственные люди живут исключительно ради исполнения своих желаний, хотя желания лишь очень немногих по-настоящему исполняются. Непонимание своей соб­ственной природы губит человека: «Сколькие развлекаются или же развлекают толпы чем угодно, кроме того, что действительно важно' Скольких увлекают расточать свои силы на подмостках жизни... Их гонят стадами... и обманывают всех скопом, вместо того, чтобы рассе­ять эти толпы, отделить каждого индивида, чтобы он занялся, наконец, достижением высшей цели, единственной, ради которой стоит жить, которой можно питать всю вечную жизнь».

Кьеркегор был последним ребенком и родился, когда его матери было 46 лет. Все детство находился под полным влиянием отца. О матери почти нико­гда не упоминал — такие дети, по мнению психологов, несчастны в личной жизни (в сходной обстановке прошло детство Шопенгауэра). В молодости Кьеркегор отказался от своей невесты и всю оставшуюся жизнь жил одиноко и замкнуто. Окончил теологический факультет Копенгагенского университе­та, потом учился в Германии, слушал лекции Шеллинга. За четыре года (с 1843 по 1846 гг.) написал свои основные произведения: «Или-или», «Страх и трепет», «Философские крохи» и др. Всего за 13 лет им написано 28 томов сочинений, из них 14 томов — дневники. Умер, упав на улице от истощения.

Однако человек, живущий внешней непосредственной жизнью, по­стоянно испытывает чувство тревоги, дисгармонии, страха перед чем-то неизвестным. Это его человеческая природа выдвигает перед ним тре­бование — быть духовным. Человек должен выбрать: оставаться ему в своем поверхностном бездумном существовании, по мере возможности получая эстетическое наслаждение от жизни, или выбрать свою собст­венную природу, стать человеком нравственным.

Путь к этому второму уровню существования идет через отчаяние. Отчаяние — это не состояние, но подготовительный душевный акт, тре­бующий серьезного напряжения всех сил души. Именно оно дает побе­ду над миром. Не вкусивший горечи отчаяния не в состоянии уловить истинной сущности жизни. Предайся отчаянию, говорил Кьеркегор, и ты не будешь более обманывать окружающий тебя мир, не будешь бо­лее бесполезным обитателем мира.

Человек отчаивается в самом себе как в эмпирическом существе и выбирает себя через отчаяние как существо абсолютное. Отчаяние — это раскрытие внутренней духовной природы человека. «Предайся от­чаянию, — писал Кьеркегор в работе «Болезнь к смерти», — и легко­мыслие уже не сможет довести тебя до того, чтобы ты стал бродить, как не находящий себе покоя дух среди развалин потерянного для него ми­ра; предайся отчаянию, и мир приобретет в твоих глазах новую прелесть и красоту, твой дух не будет более изнывать в оковах меланхолии и воспарит в мир вечной свободы».

Однако этическое существование, к которому человек приходит через отчаяние, не является высшим уровнем развития человека. Этиче­ский человек считает, что в мире господствуют необходимость, долг, которым надо повиноваться. Человек должен вступить в борьбу против бессмысленной, отвратительной, тупой и глупой необходимости, — например, необходимости смерти. Но можно ли идти с голыми руками против предвечных законов природы? Может ли человек жить в мире, в котором господствует необходимость? На чем держится ее власть? Кьеркегор приводил в пример библейского Иова, у которого судьба от­няла все и который не желал подчиняться ей. Человек должен довести борьбу с необходимостью — в том числе и с необходимостью нравст­венного закона — до тех пределов, где начинается вера. Если нравст­венный закон общезначим, то это, по Кьеркегору, — доказательство его безнравственности. Если говорят, что смысл жизни в неуклонном вы­полнении человеком долга, то это псевдоэтическое мировоззрение, по­тому что его сторонники становятся к долгу во внешнее отношение.

Но нет долга вообще, есть только долг по отношению к самому се­бе, у каждого свой. Долг быть самим собой, обрести себя.

Когда человек прорывается к вере, то здесь, на религиозном уровне, отчаяние — уже грех, и противоположностью отчаяния становится не доб­родетель, а вера. Вера в то, что для Бога все возможно. Бог может даже сде­лать бывшее небывшим. «Вообразите себе человека, — писал Кьеркегор в «Философских крохах», — который со всей силой испуганной фантазии представил себе что-то неслыханно страшное, что и перенести безусловно невозможно. И вдруг это страшное на самом деле встречается у него на пути. По человеческому разумению, гибель его неизбежна.... Спасение есть для него вещь совершенно невозможная. Но для Бога все возможно. В этом и состоит вера: безумная борьба за возможность. Ибо только возмож­ность открывает путь к спасению. Если человек падает в обморок, бегут за водой, за лекарствами. Когда человек впадает в отчаяние, мы кричим: воз­можность, одна только возможность спасет. Приходит возможность, отча­явшийся оживает, начинает дышать. Без возможности, как без воздуха, че­ловек задыхается. Иной раз изобретательная фантазия как будто и сама создает возможность. Но в последнем счете остается одно: для Бога все возможно. И тогда только открыта дорога к вере».

Только тот, чье существо так потрясено, что он становится духом и понимает, что все возможно, только тот подходит к Богу. Вера у Кьеркегора выступает как высшее напряжение, состояние крайней разорван­ности, как высшая страсть, наслаждение и мучение. Вера в то, что для Бога все возможно, — это парадокс, это особое измерение мышления, которое «нормальному» рассудку представляется безумием. Эта вера открывается человеку, дошедшему до края, когда для него не остается Никакой другой человеческой возможности.