Беседа с родителями

Признать, что они сами и их дети нуждаются в по­мощи— очень тонкая и трудная задача для большинст­ва родителей. Тенденция состоит в том, чтобы как мож­но дольше откладывать обращение за помощью, наде­ясь, что «дела пойдут лучше». Поэтому во многих слу­чаях к тому времени, когда родители, наконец, устанав­ливают контакт с терапевтом, проблема имеет уже дол­гую историю или усилилась до такой степени, что напу­гала и фрустрировала родителей. Терапевт должен быть особенно чувствителен к той борьбе, через которую про­шли родители, прежде чем они решились обратиться за помощью; он должен отнестись к этой борьбе с понима­нием, а не кидаться сломя голову в выяснение проблем. Родители могут испытывать чувство вины, напряженно­сти, гнева, неадекватности, и именно с этими чувствами надо иметь дело в первую очередь.

В большинстве случаев при обращении, к терапевту инициативу берет на себя мать: она договаривается о времени и приводит ребенка. Таким образом, эмоцио­нальное приспособление самой матери и уровень ее толерантности к фрустрации может быть определяющим фактором при решении вопроса о том, нуждается ли приведенный ею ребенок в терапии. В исследовании Шеферда, Оппенгайма и Миттчела (Shepherd, Oppenheim, Mitchell, 1966), проведенном на выборке из 50 детей, обратившихся в детскую коррекционную клинику, и 50 детей того же возраста и с тем же симптомом, не обра­тившихся за терапией, обнаружено, что матери, пришед­шие на прием в клинику, находились в состоянии деп­рессии, были измучены постоянным стрессом, испыты­вали тревогу и подавленность в связи с проблемами сво­их детей и беспокоились о том, что делать дальше. Ма­тери в контрольной группе легко относились к поведе­нию своих детей и считали возникающие у детей проб­лемы временными, для преодоления которых требуется терпение и время. Они казались более уверенными в себе.

Результаты этого и других исследований свидетель­ствуют о том, что терапевту необходимо чутко реагиро­вать на динамику эмоций, содержащихся в реакциях родителей. Умелый терапевт с помощью родителей ста­нет ткать изощренный узор взаимодействия, сосредота­чиваясь на выяснении проблемы и чувствах родителей и отходя от этой темы, следуя за родителями по мере того, как в первом интервью они переходят от одной те­мы к другой. Если бы прием можно было препарировать, то некоторые его части выглядели бы в точности, как терапевтический сеанс, другие части представляли бы собой типичное интервью по сбору информации, а ка­кие-то части выполняли бы функции обучения родите­лей, поскольку там предлагались некие идеи, которые родителям следовало обдумать. Например, в случае, когда проблема состояла в том, чтобы уложить ребенка вечером в постель, узнав, что родители не читают ре­бенку, терапевт предложил, чтобы перед тем, как уло­жить девочку, мама читала бы ей короткую сказку. Терапевт должен быть очень осторожен, высказывая такие предположения, прежде чем он сумеет глубже понять родителя, ребенка и систему их отношений. Примеров такой осторожной реакции на всех уровнях родительского беспокойства может служить приводимое ниже первое интервью, предшествовавшее предварительному диагностическому сеансу с ребенком в игровой комнате, где терапевт должен был определить, нужна ли ребенку игровая терапия.

Мама: Такое впечатление, что у меня не один ребенок, а целых пять.

Терапевт: Вы, должно быть, все время заняты.

М.: Да, я работаю на полную ставку и дома хозяйничаю, да вот и он еще. Что касается школы, он вполне справляется, пока он на таблетках. А сейчас, когда он таблеток не принимает, этот чертенок, с ним никакого сладу нет.

Т. А какие таблетки он принимает?

М. Он принимает риталин.

Т. Вы давали лекарство ему сегодня утром?

М. Да, он принимает две таблетки, когда идет в школу, и еще одну после школы. И у него как будто взрыв энергии происходит по вечерам, когда действие лекарства конча­ется. А уж энергия-то у него есть.

Т.: Похоже, это для вас тяжелый момент — когда у него наступает этот взрыв энергии.

М.: Да, это бывает вечером, когда я уже уста­ла и мне хочется расслабиться. Очень трудно работать полный день, да еще за­ботиться о нем и о доме, при том, что у не­го такая колоссальная энергия.

Т.: Работать полный день и присматривать за Энтони — вас на это едва хватает, а он всегда был чрезмерно активным, с самого детства.

М.: Да. Никто со мной не соглашался. Я го­ворила, что он слишком активен и у него чрезмерная энергия, но никто меня не слу­шал. Я с ним просидела дома почти два года. Потом мы отдали его в группу, и тут начались наши беды; вот тогда-то ко мне, наконец, начали прислушиваться и сказали: «С этим ребенком что-то не так». Он большой артист. Он может быть хорошим, когда захочет, но таким он редко бывает.

Т.: Но вы знаете, что когда он захочет, он мо­жет контролировать свое поведение — я правильно вас поняла?

М.: Иногда.

Т.: Вы не уверены, что он и в самом деле мо­жет это делать.

М.: Не так уж часто. И за ним действительно нужно смотреть, то есть, как следует смот­реть.

Т.: Что это значит — как следует смотреть?

М.: За ним нужно следить постоянно — я хочу сказать, просто не слезать с него. Вы зна­ете, вот ему скажешь что-то сделать, а он ни за что не сделает.

Т.: Вам приходится все время ходить за ним и и следить, чтобы он это сделал?

М.: Вроде того, а иногда ему и достается за то, что он не делает того, что ему велено, ну, и он орет как зарезанный.

Т.: То есть он вам отвечает.

М.: Да. Пытается.

Т.: Как часто Энтони от вас достается?

М.: Трудно сказать, потому что я стараюсь это­го не делать. Ну, я уже говорила, когда это последняя капля.

Т.: Самый крайний случай.

М.: Да, это, конечно, не каждый день случает­ся, и я стараюсь этого избежать, если толь­ко он до такой точки не доходит, когда я уже больше не могу этого выносить

Т.: Угу.

М.: Тогда — видите, сейчас мне даже не нуж­но этого делать. Иногда достаточно только пригрозить, что я это сделаю.

Т.: И он перестает так себя вести.

М.: Он начинает делать то, что ему было ска­зано.

Т.: То есть, как будто получается так, что он может владеть собой, но иногда он такой активный, что он и не думает о том, что надо владеть собой.

М.: Верно. Примерно так. У него слишком много энергии — я думаю, если бы можно бы­ло всю эту энергию из него выкачать, все, наверное, было бы нормально (смеется). Но это никак невозможно сделать, только лекарства его немножко утихомиривают.

Т. Как долго он принимает лекарства?

М. Уже около двух лет.

Т. Когда педиатр в последний раз прописал-лекарства?

М. Примерно, месяц назад. Мы меняем дозу в зависимости от того, как он себя ведет. Доктор более или менее доверяет моей ин­туиции. Если я вижу, что он справляется, мы уменьшаем дозу. Мы ее немного снизи­ли сейчас, потому что, казалось, он стал вести себя лучше. Потом он пошел учиться, опять начались всплески, и мы ее опять увеличили.

Т. Вы сказали минуту назад, что действие ле­карства кончается к вечеру. Как Энтони ведет себя, когда надо ложиться спать?

М. Ужасно!

Т. А что это значит — ужасно?

М. Ну, на самом деле, это не так уж плохо — отправляться в постель, обычно он засыпа­ет на кушетке рядом со мной. Я сижу на кушетке расслабившись, и он засыпает ря­дом со мной. Но обычно он засыпает в де­сять часов. А потом каждое утро он будит меня в четыре или в пять часов, но я же в четыре часа утра не могу проснуться (смеется).

Т.: Это и в самом деле для вас рано. Вы еще не можете как следует включиться в дела.

М: Ужасно рано! А ему хочется полежать со мной, но я этого не позволяю. Нам тесно, и мне хочется спать удобно, раз уж я так мало сплю. В конце концов я укладываю его обратно в кроватку или на кушетку, и он может еще немножко поспать. Иногда он сопротивляется, а иногда нет. Но ему не требуется спать много. И еще у нас проблема — он мочится по ночам. И я ни­как не могу добиться, чтобы он перестал. Ну, и постепенно, это начинает меня беспокоить. То есть, я хочу сказать, что ему ведь шесть лет. Это следует прекратить. А сейчас доктор говорит, что она бы могла ему прописать лекарство, но я не хочу еще одно лекарство в него впихивать. Я ду­маю, что и одного вполне достаточно.

Т.: Вы действительно в отчаянии из-за того, что он мочится в постель. Был ли когда-нибудь такой период, что он ночью не мо­чился?

М.: Да, такие периоды время от времени слу­чались несколько лет назад, например, когда он, бывало, поднимался среди ночи, шел в туалет и возвращался в постель, и даже не будил меня. Некоторое время он так и делал. Но сейчас это продолжается уже некоторое время, думаю, месяцев шесть или год.

Т. Вам, наверное, кажется, что это ужасно долго.

М. Да, очень долго.

Т. Значит, он мочится в постель каждую ночь — или почти каждую.

М. Почти каждую ночь.

Т. Есть какие-то ночи, когда постель остается сухой?

М. Да, но чаще всего он все-таки мочится в постель. Я думаю, это от лени. Ему не хо­чется вылезать из постели и идти в туа­лет— вот, я думаю, в чем дело.

Т.: Значит, вы считаете, что он мог бы пере­стать, если бы захотел.

М.: Да, если бы захотел. Если бы он мог со­средоточиться во сне на том, что ему надо подняться — да, он смог бы.

Т.: Вы когда-нибудь пытались будить его и вести в туалет?

М.: Нет (смеется). Я и так мало сплю, чтобы еще и об этом думать. Он меня так рано поднимает!

Т.: Для вас это трудное время, вы ведь не ус­певаете как следует отдохнуть. А что папа, он с ним когда-нибудь управляется?

М.: Папа ложится, и как только он доносит голову до подушки он ничего не чувствует до следующего утра. Под кроватью может взорваться бомба, и он этого не заметит,

Т.: Ничто его не беспокоит. Все вам доставется.

М.: Ничто, ни в малейшей степени. Единственное, что может нарушить его сон — это если один из нас сильно заболеет. То есть хочу сказать, что кто-то из нас должен сильно заболеть, —только тогда он что-то услышит. Энтони забирается.к нам в постель и в три, и в четыре, и в пять часов утра, — а наш папочка ничего не знает. Так что в этом смысле на него рассчитывать не приходится.

Т. То есть Вы думаете, что в смысле помощи на папу нельзя положиться.

М.: Нет. Во всяком случае, не тогда, когда он поздно ложится.

Т.: Судя по некоторым деталям вашего рассказа, получается, что забота об Энтони - это ваша вотчина, и именно вы стараетесь помочь ему изменить поведение.

М.: Очень часто, в большинстве случаев. Два месяца из последних трех Энтони провел дома с папой, потому что папа потерял ра­боту, и поскольку он не работал, я не могла платить няне; поэтому в то время он си­дел-таки с Энтони. Да нет, он и тогда был слишком активным. Но они ладили и от­лично справлялись, практически не было проблем в школе или чего-то такого, но теперь мы вернулись к няням. Теперь я не могу больше водить его в садик. Я уже перепробовала четыре или пять садиков, и ни в одном из них с ним не могли спра­виться, потому что он слишком подвижен. Вот сейчас он дома, с няней, которая, как мне кажется, хорошо справляется. И он с ней один на один.

Т.: То есть и дома, и в школе дела обстоят го­раздо лучше, если Энтони уделяют много внимания.

М.: Ему нужно персональное внимание — вот что мне все говорят. С ним нужно быть один на один. Я ему пригрозила, что брошу работу и буду с ним 24 часа в сутки, чтобы его удержать на одном месте, и ему это не понравилось. Он не хочет, чтобы ма­ма бросала работу, потому что тогда не бу­дет новых игрушек, не будет других по­дарков.

Т.: Похоже, вы так взволнованы, что готовы на все, чтобы заставить его контролировать свое поведение.

М.: Да, но полностью контролировать свое по­ведение— этого он не понимает. Я не знаю, что это: он не хочет или не может.

Т.: Я вижу, вы и в самом деле смущены. В вас как бы две половины: одна из них думает: «Ну, может быть, если бы он очень поста­рался, он бы мог себя контролировать». А другая половина вроде бы знает, что не всегда он может своим поведением управ­лять.

М.: Я не знаю.

Т.: Вы в этом не уверены.

М.: Да. То, чего бы мне хотелось, и то, что происходит на самом деле —это разные ве­щи. То есть я хочу сказать, что я так дол­го к этому приспосабливаюсь! Но главная проблема заключается в том, что я со стра­хом думаю о том, что произойдет, когда он вырастет и не будет ходить в детский сад. Сейчас мы даем ему довольно много ле­карств, чтобы поддержать его в хорошем состоянии, но что будет, когда он вырастет и станет ходить в школу на целый день? И, кроме того, для своего возраста он очень большой. И это еще одна проблема, кото­рой я боюсь, — я имею в виду, он высокий мальчик.

Т.: Значит, вы заглядываете вперед, в первый класс и знаете, что если это будет продол­жаться, то у него действительно возникнут реальные проблемы.

М.: И у меня по-прежнему будут проблемы.

Т.: И у вас по-прежнему будут проблемы. Я слышу в вашем голосе отчаяние. Иногда случается, что вы в таком отчаянии, что, кажется, вы не можете этого вынести.

М.: Да, и другие этого не видят, не видят того, что со мной происходит, и за последние шесть месяцев пару раз я чуть с ума не сошла, пытаясь за всем уследить. Однажды я думала, что действительно сорвалась. Действительно, необходимо что-то с этим сделать, и если не сделать этого в ближайшее время, то речь уже будет идти не о выживании Энтони, а выживании его мамы.

Т. Вы действительно несете тяжелый груз. В течение долгого времени вы так напряженно работали, чтобы все сохранить в целости, а теперь вы иногда находитесь на грани срыва.

М.: Да, и это изменит все, что до сих пор происходило. Но именно я все это подталкивала, и именно мне это нужно, и я просто чувствую — когда-то мне трудно было даже мужа заставить вникнуть во все это. Его трудно заставить — понимаете, муж значительно старше. Сейчас ему 58 лет и у него свои привычки. И это еще одно, с чем сражаюсь — его привычки.

Т.: Его трудно привлечь к тому, что вас беспокоит, и вы чувствуете, что вам нужна по­мощь. Для вас слишком тяжело обо всем заботиться самой.

М.: Да. Я хочу сказать, что в последнее время он проявляет больше внимания, чем преж­де, потому что я много кричала и плакала, потому что я дошла до крайности и не мо­гу с этим справиться.

Т.: Значит, вам удалось объяснить мужу, что вам и в самом деле нужна помощь, но для этого вам пришлось сильно постараться. Вы чувствуете, что вы просто в отчаянии. Да, это именно так, и мне просто необхо­димо получить какую-то помощь. (Прием заканчивается изложением идей игровой терапии).