У древних греков и римлян

Таким же легендарным является рассказ и о даль­нейшей жизни, деятельности и смерти Ромула после основания Рима.

По преданию, Ромул, основав город, стал его царем. Он окружил себя телохранителями – ликторами. Они ходили с пучками прутьев, в которые была воткнута секира. Такие пучки назывались фасции. Ими наказывали тех, кто провинился перед правителем.

Свои религиозные обычаи римляне связывали с именем второго царя Нумы Помпилия. Предание изображает Нуму Помпилия в отличие от воинственного Ромула миролюбивым правителем. Он старался смяг­чить суровые, грубые нравы древних римлян и приучил их к мирным занятиям: земледелию и ремеслу.

В Риме был храм Януса, некогда главного бога римлян, который считался охранителем мира. По обычаю, когда начиналась война, тяжелые двери храма Януса отворялись и оставались открытыми до заключения мира. При Нуме Помпилии ворота храма Януса всегда оставались закрытыми, так как в государстве царил мир.

Старых обычаев в Риме было много, но о том, как и когда они возникли, римляне почти ничего не знали. Осужденный на смерть мог обратиться к народному со­бранию с жалобой – апелляцией.

Семьи в древнем Риме не были похожи на современные. Семья состояла из нескольких десятков (а то и больше) человек. В нее входили сыновья, жены сыновей, незамужние дочери. Над всеми властвовал отец семейства. Он имел право продать своих детей в рабство и даже казнить их.

В начале царской эпохи народ Рима состоял из трех родовых триб или племен, соответствующих афинским филам. Известны их этрусские названия – Тиции, Рамны и Луцеры. Считалось, что Тиции – сабины, Рамны – латины, а Луцеры – этруски.

Вторым элементом общества были 30 курий. Курия – это союз мужчин-воинов. Курия выставляла 100 пеших и 10 конных воинов.

Основой социальной структуры были роды. Сначала их было 100, а потом стало 300. Римский род царского времени был отцовским и характеризовался правом взаимного наследования, общим местом погребения, обязанностью сородичей оказывать друг другу защиту и помощь. О числе членов рода дает представление такой факт: 306 родичей Фабиев погибли в начале V в. до н.э. в битве при реке Кремере – они составили все мужское боеспособное население этого рода.

Управление Римом состояло из сената, комиций и царя. Сенат был советом из 100, а позднее из 300 родовых старейшин. Его название происходит от латинского слова – senex – старец. Комиции в переводе с латинского означает сходку. Это народное собрание, точнее – собрание мужчин-воинов, созывавшихся по куриям, откуда его название – куриатные комиции. На комициях выбирался царь (рекс), обладавший функциями военного вождя, верховного жреца и судьи.

Таким образом, в Риме были все элементы военной демократии.

Картина социальной жизни усложнялась тем, что растущий город пополнялся за счет завоеванного населения, а также добровольных пришельцев, иногда целых родов, привлеченных удобством места, близостью судоходной реки, моря, солеварен. Новые пришельцы оказывались на положении неполноправных, поскольку лишены были участия в куриатных комициях и в сенате. Число их быстро увеличивалось, пополнялось, почему их стали называть плебсом (наполнять).

В силу того, что эти роды не входили в три римские трибы, они и не подлежали наделению землей, кроме небольшого участка при доме; не могли они пользоваться и общей землей. Поэтому плебс занимался не пастушеством, а земледелием, но главным образом – ремеслом, вели торговлю. В его среде, не стесненной родовыми узами, быстрее развивались отношения частной собственности и, как следствие этого, имущественная дифференциация. Но и богатые и бедные плебеи были одинаково бесправны и искали для себя патронов. Становясь клиентами, плебеи включались в состав рода и получали землю и имя патрона.

Важной заботой царей было создание независимого от родовых ополчений войска. Уже Ромул, по традиции, создал отряд из 300 телохранителей – целеров. Этрусские цари пошли еще дальше. Тарквиний Древний удвоил число всадников за счет выдвинутых им верных людей, а Сервий Туллий поделил все мужское население Рима, т.е. и патрициев, и плебеев на шесть имущественных разрядов. Критерием имущественного состояния служил земельный надел. К первому разряду относились те, кто обладал имуществом в 100000 медных ассов; ко второму – кто имел 75000 ассов, к третьему – 50000, четвертому – 25000, пятому – в 11500. Все бедняки входили в шестой разряд – пролетариев, богатством которых было лишь их потомство (proles).

Каждый разряд выставлял определенное число войсковых единиц – центурий (сотен). Значение этой реформы Сервия Туллия выходит далеко за пределы только военной, потому что на основе центуриатного порядка создавался новый вид народных собраний – центуриатных комиций. Каждая центурия была не только войсковой, но и голосующей единицей.

Таким образом, Сервий Туллий ввел: 1) территориально деление Рима; 2) цензовый принцип деления общества; 3) общее войско из патрициев и плебеев.

Под этрусским влиянием в Риме были введены атрибуты царей: золотая корона, имитирующая венок из дубовых листьев; скипетр с орлом; пурпурная туника, расшитая золотом; расписной плащ. Особое значение имели фасции – пучки розог с воткнутым в них боевым топором, которые несли в руках шедшие перед царем служители – ликторы. Это было символом власти карающей, аппарата насилия.

Царь в древнем Риме носил одежду, отличающую его от других: красную высокую обувь, красный плащ. Перед ним шли двенадцать ликторов-телохранителей. Он сидел на особом кресле-троне. И все же это не был настоящий самодержавный властитель, какими были восточные деспоты.

Власть царя не переходила по наследству. Он избирался народным собранием, состоящим из мужчин-воинов. Народное собрание выбирало племенного вождя, который становился военачальником, жрецом и судьей.

Такие вожди (рексы, басилеи) были везде, где еще не появились классы, а люди жили родовым строем. Общество древнейшего Рима тоже не было классовым обществом. Римляне жили родовым строем.

Среди любимых преданий римлян об их далеком прошлом был рассказ о последнем царе. Его имя было Луций Тарквиний. Это был очень честолюбивый и жестокий человек. Такой же была и его жена Туллия – дочь старого царя Сервия Туллия. Луций Тарквиний стремился сам сделаться царем. Когда патриции, ненавидевшие Сервия Туллия, составили против него заговор, Луций и его жена стали во главе заговорщиков. Однажды Луций, считая, что уже настало время действовать, ворвался во главе вооруженных заговорщиков на форум – центральную площадь города. Луций был в одежде царя. Он прошел в здание сената и сел на трон. Сервий Туллий поспешил на форум:

– Что это значит, Тарквиний? – спросил он. – Как ты смел при моей жизни садиться на трон?

Старик попытался столкнуть с трона дерзкого захватчика, но у него не хватило на это сил. Тогда Луций Тарквиний схватил старика и сбросил с каменных ступеней. Окровавленный Сервий Туллий попытался встать. На него набросились заговорщики и добили его, а труп выбросилина улицу. Луций Тарквиний стал царем.

Его жена Туллия первая поздравила его. Когда Туллия возвращалась на колеснице домой, возница вдруг задержал лошадей. Он с испугом указал своей госпоже на лежавший посреди улицы труп Сервия Туллия. Злобно смеясь, Туллия велела погонять лошадей и переехала через труп отца. В память об этом преступлении римляне долго называли эту улицу «Злодейской». Так рассказывает предание о воцарении последнего царя Тарквиния.

Тарквиний стремился управлять Римом как неограниченный властелин, без одобрения сената и народа. Даже с самыми знатными людьми, сенаторами, он обращался гордо и надменно. За это он был прозван Гордым. Овладев властью при помощи заговора и убийства, Тарквиний стал подозрительным. Он боялся заговоров и старался запугать своих врагов. Не задумываясь, казнил он неугодных ему людей. Старые обычаи нарушались. Жестокости и несправедливости следовали одна за другой.

Вскоре последнее преступление царя истощило терпение римлян. Сын Тарквиния нанес смертельное оскорбление одной из самых знатных женщин Рима – Лукреции. Вспомнились при этом все старые обиды, своеволие, жестокость Тарквиния. Римляне взялись за оружие и восстали против царя. Брут перестал притворяться слабоумным и стал одним из вожаков восстания. На народном собрании в Риме он выступил с пламенной речью. Он говорил о насилиях Тарквиния, о страданиях и тяжелом труде народа. Он вспомнил убийство Сервия Туллия и преступление его дочери, проехавшей в колеснице по трупу отца. Народное собрание приняло решение лишить Тарквиния власти и изгнать из Рима со всей семьей. Тарквиния тогда не было в Риме. Он находился в Ардее, в лагере при войске. Услыхав о волнениях, Тарквиний отправился в Рим. В то же время Брут с отрядом вооруженных добровольцев двинулся в лагерь к войску. Войско присоединилось к народ­ному решению.

Римляне не пустили Тарквиния в город. Он нашел ворота города запертыми и узнал решение народного собрания о своем изгнании. Ему пришлось подчиниться. Изгнанный царь вместе со всей семьей удалился в Этрурию...

Древние авторы с этого события начинали историю Римской республики. Римские историки считали, что изгнание Тарквиния Гордого произошло в 510 г.

После изгнания Тарквиния Гордого патриции решили взять правление в свои руки и не выбирать более царя. Само слово «рекс» стало ненавистным. Стремление к единоличной власти было объявлено самым тяжким преступлением. Оно каралось смертью.

Изгнанный из Рима Тарквиний Гордый не желал примириться с потерей своей власти. Он поселился неподалеку от Рима, в одном этрусском городе. Оттуда через своих сторонников подстрекал знатную римскую молодежь к заговору против республики. Тайным послам Тарк­ви­ния удалось добиться успеха. Против республики составился заговор. Его участниками были знатные римские юноши, недовольные уничтожением царской власти. Они обещали открыть ворота Рима Тарквинию, когда он подойдет с вооруженные отрядом. Среди заговорщиков были два сына Юния Брута и два племянника второго консула.

Простые граждане не хотели возвращения рекса. Их бдительность помогла раскрыть заговор. Заговорщики были схвачены.

Консулы собрали народ на форуме.Они должны были в присутствие народа судить изменников. Юний Брут допросил своих сыновей об участии в заговоре, выслушал их признание и сам вынес приговор: смертная казнь за преступление против республики.

По знаку Брута ликторы развязали свои прутья, жестоко высекли осужденных, а затем отрубили им головы. Брут сидел спокойно и смотрел на казнь, ни разу не отвернувшись. Второй консул не обладал суровым мужеством Брута. Он попытался спасти жизнь своих племянников и предложил изгнать их из Рима. Брут был непоколебим и настоял на смертной казни. А консул, который не проявил достаточной твердости в борьбе с врагами отечества, по предложению Брута, должен был удалиться в изгнание.

Тарквинию Гордому удолось склонить к войне с римлянами правителя города Клузия – Порсенну. Порсенна уже давно искал случая нанести удар усиливающемуся Риму.

Большое войско Порсенны двинулось в поход на Рим. Вскоре он появился вблизи города и окружил его. Река Тибр защищала город. Через нее был переброшен единственный мост, который охранял небольшой отряд римлян. При виде огромных сил врага римляне обратились в бегство. Только один воин по имени Гораций Коклес остался на мосту. Он решил умереть, но не пропустить врагов. Воодушевленные примером героя, некоторые римские воины, устыдившись своего бегства, остановились и повернули против неприятеля. Гораций Коклес приказал им как можно быстрее разрушить мост, а сам напал на врага. От его сокрушительных ударов этруски падали один за другим. А в это время за его спиной римские воины разбирали мост. Вскоре раздался треск, грохот. Мост рухнул. Гораций Коклес в полном вооружении прыгнул в воды Тибра, и под градом неприятельских стрел невредимым добрался до своих. Сограждане восторженно встретили героя.

Разрушение моста не позволило Порсенне взять Рим сразу, одним ударом. Порсенна перешел к осаде города. Осада была длительной. В городе начались болезни и голод. Тогда один молодой римлянин по имени Муций решился на отчаянный шаг. Спрятав под плащом кинжал, он один отправился в неприятельский лагерь, чтобы убить Порсенну. Ему благоприятствовала удача, и, никем не задержанный, он пробрался в палатку Порсенны. В это время там раздавали жалованье воинам. Это делал писарь, и воины то и дело подходили к нему с вопросами. Муций не знал Порсенну в лицо и, приняв писаря за царя, бросился на него и поразил кинжалом. Этрусские воины схватили Муция, обезоружили и привели к Порсенне.

– Кто ты такой? – спросил Порсенна. Юноша бесстрашно ответил царю:

– Я римский гражданин. Зовут меня Муций. Я хотел убить тебя – врага моего отечества. Я ошибся, и ты уцелел, но все равно дни твои сочтены. Триста римских юношей составили заговор на твою жизнь. Первый жребий пал на меня. То, что не удалось мне, удастся кому-нибудь из остальных.

Порсена потребовал, чтобы Муций назвал заговорщиков и раскрыл их планы, угрожая сжечь его живым на костре. Муций ни слова не говоря, положил правую руку на пылающие угли и стоял не дрогнув, пока его рука не обуглилась. Изумленный храбростью римлян, Порсена не только отпустил Муция, но и снял осаду с Рима. Римляне высоко оценили подвиг Муция и дали ему прозвище Сцевола, что значит «левша». Имя Муция Сцеволы стало нарицательным при обозначении бесстрашного героя.

В III в. до н.э. в социально-экономической жизни Рима произошли глубокие изменения. Патриархальная система рабства к этому времени развилась в так называемое классическое рабство, т.е. рабовладельческий способ достиг наибольшей зрелости и законченности. В отличие от патриархальной системы при классическом рабстве производство направлено на создание прибавочной стоимости. Рабы стали самым многочисленным классом римско-италийского общества. Рабовладение распространялось в решающих отраслях хозяйства – в сельском хозяйстве, горнодобывающем деле, металлургии, строительстве.

Остатки человеческих прав, некоторые моральные ограничения эксплуатации рабов, существовавшие при патриархальном рабстве, в новых условиях начинают стеснять рабовладельцев. Раб стал вещью, его могли убить, бросить на съедение хищникам.

А.Н. Майков в стихотворении «Игры», характеризуя данный период развития Рима, положения рабов, отмечал:

Кипел народом цирк. Дрожащие рабы

В арене с ужасом плачевным ждут борьбы.

А тигр меж тем ревел, и прыгал барс игривый.

Голодный лев рычал, железо клетки грыз,

И кровью, как огнем, глаза его зажглись.

Отворено: взревел, взмахнув хвостом и гривой,

На жертву кинулся… Народ рукоплескал…

В толпе, окутанный льняною грубой тогой,

С нахмуренным челом, седой старик стоял.

И лик его сиял, торжественный и страшный.

С угрюмой радостью, казалось, он взирал,

Спокоен, холоден на страшные забавы,

Как кровожадный тигр добычу раздирал,

И злился в клетке барс, почуя дух кровавый…

М.Ю. Лермонтов так писал о положении рабов в Риме:

Что знатным и толпе сраженный гладиатор?

Он презрен и забыт… освистанный актер.

И кровь его течет – последние мгновенья

Мелькают, – близок час… Вот луч воображенья

Сверкнул в его душе… Пред ним шумит Дунай…

И родина цветет… свободной жизни край;

Он видит круг семьи, оставленный для брани,

Отца, простершего немеющие длани,

Зовущего к себе опору дряхлых дней…

Детей играющих – возлюбленных детей.

Все ждут его назад с добычею и славой…

Напрасно – жалкий раб, – он пал, как зверь лесной,

Бесчувственной толпы минутною забавой…

Прости, развратный Рим, – прости, о край родной…

Раб был основным производителем, и дальнейшее развитие производства требовало новых масс рабов. Большинство их давала война. Во время удачных войн раба иногда продавали за 4 денария, но обычная стоимость была 400–500 денариев. Долговое рабство для римских граждан было уничтожено еще в 326 г. до н.э. Однако для населения Италии и провинций, не имеющих прав римских граждан, долговое рабство сохраняло свою силу. Некоторое значение имело также и внутреннее воспроизводство рабской силы, т.е. раборождение. Однако это стоило дороже, чем покупка взрослого в эпоху войн. Пополняли рынок рабов и морские пираты, самопродажа, продажа в рабство своих детей, воров, дезертиров, поджигателей. Самым крупным рынком рабов был остров Делос (Эгейское море), в городах Аквилея (Италия), Танаис (устье Дона). Однажды на Делосе продали в один день 10000 рабов.

Французский историк Валлон считал, что соотношение рабов и свободных в Италии II–I вв. до н.э. было 1: 1 (т.е. 50% к 50%), немецкий историк Белох – как 3: 5 (т.е. 37, 5% к 62, 5%), американский историк Уестерман – 1: 2 (т.е. 33% рабов и 67% свободных) Среди рабов в Италии было неравенство – городские находились в несколько лучшем положении и относились с презрением к своим собратьям по рабству, живущим в деревне. Перевод из городской фамилии в сельскую рассматривался как тяжкое наказание. Особо усердных рабов поощряли большим пайком, хорошей одеждой, даже небольшим имуществом (парой овец, утварью), или пекулием, который господин мог отобрать в любой момент. Наиболее эффективными были рабовладельческие имения в несколько сот югеров, которые возделывали 15–20 рабов, находившихся под контролем. Латифундии, т.е. latus fundus – обширное имение – было неэффективно, так как контроль над рабами был затруднен.

Большая часть разорившегося плебса (свободных) шла в город, где пополняла ряды городского населения, ремесленников. В отличие от сельского хозяйства, где решающую роль приобрел рабский труд, в ремесленном производстве большое значение имели свободные ремесленники. Рабский труд в ремесле применялся мало.

Развитие ремесел требовало расширения сырьевой базы. Шахты для добычи сырья стали глубже – до 150 м, применяя при этом вентиляцию, водоотливные колеса, винт Архимеда. Наряду с добычей и применением железа, меди, олова и других ранее известных металлов в обиход все больше входят ртуть и цинк, появляется латунь.

Кроме металлов, в Италию ввозились мрамор из Греции, гранит из Египта, хотя в Италии приступили к разработке мрамора Каррары, местных пород туфа и травертина. Однако строительных материалов не хватало, росла нужда в дешевом, удобном и прочном строительном материале. Во II в. до н.э. римляне изобрели строительный материал, который не только удовлетворял требование дешевизны, прочности, удобства, но и прославил римских строителей, – бетон. Римляне также широко использовали обоженный кирпич. В середине I в. до н.э. был открыт способ изготовления дутого стекла, на основе которого развилось стеклодувное ремесло.

Рассказывая об открытии способов изготовления изделий из стекла, римские авторы писали:

Отломил кузнец-работник

Раз неведомый кристалл

И в огонь его закинул,

Как железную руду.

Но кристалл, подобный воску,

Растопился, разогретый

Пожирающим огнем.

Изумились люди, видя,

Как поток из печи хлынул,

А работник, побоявшись,

На куски разбил кристалл,

Поспешил его щипцами

Снова вынуть из огня.

Многочисленные ремесленники-рабы, вольноотпущенники, свободные составляли основное ядро городского населения. Они объединялись в различные коллегии по профессиями, платили взносы, выбирали должностных лиц – магистров, собирались на собрания и решали свои дела.

Изобретение бетона и использование масс рабов позволяли быстро и прочно строить здания, развивать гражданскую и инженерную архитектуру: римские водопроводы, мосты, термы, виллы, многоэтажные жилые дома и др. В I в. до н.э. в Риме стали строить многоэтажные дома.

Основными классами в римском обществе II–I вв. до н.э. были класс рабов и класс рабовладельцев – собственников земли, крупных ремесленных мастерских, торговцев. Третьим основным классом были мелкие производители, работавшие, в основном, сами, хотя и применявшие труд 1–2 рабов, крестьяне в деревне, мелкие ремесленники и торговцы в городе.

Среди населения Рима в других городов в конце II в. и особенно в I в. до н.э. заметное место занимает так называемый люмпен-пролета­риат. Это были люди, обладавшие номинально правами римского гражданства. Они участвовали в выборах магистратов, народных собраниях, но не имели никакой собственности и, вместе с тем, как правило, не работали. Жили они за счет подачек богатых людей, становясь их клиентами, поддерживая их при голосовании и оказывая разные услуги. В I в. до н.э. их содержание взяло на себя государство. По закону Кассия, изданному в 73 г. до н.э., каждому люмпен-пролетарию выделялось 5 модиев зерна в месяц – 1, 5 кг на один день. В 50–40 гг. до н.э. таких нахлебников только в Риме было 300 тыс. человек. Люмпен-пролетарии не имели особых политических интересов и убеждений, требовали «хлеба и зрелищ» и служили тому, кто выполнял это требование.

Класс рабовладельцев включал несколько социальных групп. Его господствующий слой составляли римский нобилитет и так называемые всадники, к ним присоединялись разбогатевшие жители италийских городов – муниципиев и провинциальная знать. В состав нобилитета входили самые знатные патрицианские и богатые плебейские роды. Только нобили пополняли римский сенат, только они избирались на все ответственные посты в государстве. Нобили возглавляли армию.

Известный римский поэт Гораций Флакк, изображая быт богатого римского патриция, писал следующее:

Распределяется день примерно в таком вот порядке:

Утром подачка, там форум, потом

Аполлон-юрисконсульт...

Вот уж из сеней уходят, устав, пожилые клиенты.

Как ни живуча у них надежда – авось пообедать,

Но расстаются с мечтой, покупают дрова и капусту;

Их же патрон будет жрать между тем все,

что лучшего шлет нам

Лес или море, и сам возлежать на просторных подушках:

Ибо со скольких прекрасных столов, и широких и древних,

Так вот в единый присест проедают сразу наследства.

Тут хозяин сказал Меценату:

«Есть и фалернское, есть и альбанское,

если ты любишь!»..

Рыбу, и устриц, и птиц, не совсем различали по вкусу.

Вкус их совсем был не тот, какой мы всегда в них

находим,

Что и открылось, когда он попотчевал нас потрохами

Ромба и камбалы; я таких не отведывал прежде!

Далее он объяснил нам, что яблоки, снятые с ветвей

В пору последней луны, бывают красны...

Вот принесли нам мурену, длиною в огромное блюдо:

В соусе плавали раки вокруг. Хозяин сказал нам:

«Не метала еще! Как помечет, становится хуже!

Тут и подливка еще, из венафрского сделана масла

Первой выжимки: взвар же из сока рыб иберийских

С пятилетним вином, не заморским, однако. А впрочем,

Если подбавить в готовый отвар, то хиосское лучше.

Тут же прибавлено белого перцу и уксус, который

Выжат из гроздий Метимна одних и, чистый, заквашен.

Зелень дикой горчицы варить – выдумал первый,

Но морского ежа кипятить непромытым – Куртилий

Первым открыл: так вкусней, чем в рассоле

из черепокожных»...

...принесли журавля: на блюде глубоком

Рознят он был на куски и посыпан мукою и солью.

Подали потрохи белого гуся с начинкой из свежих

Фиг и плечики зайца; они превосходнее спинки.

Вскоре увидели мы и дроздов, подгорелых немножко,

И голубей без задков. Претонкие лакомства вкуса,

Если бы пира хозяин о каждом кушанье порознь

Нам не рассказывал все: и натуру, и дело искусства,

Так, что мы их не ели.

Именно с Гая Юлия Цезаря начинает свои первые шаги Римская империя, которая просуществовала пять веков. Никто из последующих римских императоров не мог сравниться с яркой и удивительной личностью Гая Цезаря из рода Юлиев, который иногда с удивительным легкомыслием совершал безрассудства, но с непостижимой твердостью шел к вершинам власти. Цезарь в юности был человеком очень элегантным, модным, приятным, очень расточительным, слабого здоровья, нервный, честолюбивый, жадный до наслаждений и действий, щедро одаренный для всех видов умственной деятельности. Посреди развлечений элегантной и несколько развращенной жизни он сумел сделаться одним из самых выдающихся ораторов своего времени. Это был поистине прекрасный ум, живой, достаточно хорошо уравновешенный, несмотря на свою легкую нервозность; артист и ученый в душе, который по своей гибкости и деятельности должен был иметь несомненный успех как в политике, так и на войне.

В декабре 62 г. до н.э. римские женщины праздновали день Доброй богини. По традиции они собирались в доме Великого понтифика – Гая Юлия Цезаря. Торжество проходило спокойно. Вдруг раздались шум, крики. Оказывается, мать Цезаря, Аврелия, обнаружила в доме, куда в этот день вход был разрешен только женщинам, переодетого женщиной мужчину. Он пришел на свидание к жене Цезаря – Помпее. Нарушителю спокойствия удалось бежать, но его имя не осталось тайной. Это был молодой аристократ Публий Клодий Пульхр.

Имя Клодия было хорошо известно римлянам. Он «мутил воду» в легионах Лукулла в Азии, был предводителем «золотой молодежи» в Риме. Его разгульное поведение и демонстративное попрание старых римских добродетелей было у всех на устах. Римлян шокировали его цинизм и беспринципность в политике.

Молодой аристократ предстал перед судом. Однако Цезарь не только не выступил против Клодия, но даже заявил, что он ничего не знает о проступке обвиняемого. Клодий был оправдан, а Цезарь на недоуменный вопрос, почему же тогда он развелся со своей женой, ответил: «Жена Цезаря вне подозрений».

С 60 г. до н.э. Клодий стремился стать народным трибуном, но этому мешало его патрицианское происхождение. Стремление к популярности побуждало его льстить народу. Его усилия не пропали даром. Высшее общество презирало его, но популярность среди плебса он завоевал. Цезарь, став консулом, способствовал тому, чтобы Клодий был усыновлен плебеем и смог стать народным трибуном 58 года до н.э.

Сначала Клодий проводил законы, выгодные триумвирату. Но затем начал выказывать такую большую самостоятельность, что посмел угрожать Цезарю и Помпею. Клодий был отнюдь не чист на руку и даже не брезговал брать деньги от иностранных правителей, заинтересованных в поддержке Рима. Поэтому его не трудно было подкупить, что и сделал Цезарь. Но это еще не означало, что Клодий всегда действовал в интересах Цезаря – разве что не вредил.

Угрозы в свой адрес Клодий использовал как повод для создания вооруженных отрядов личной охраны. В Риме І в. до н.э. бывало, что сторонники одного из политических лидеров вооруженными приходили на форум. Клодий же ввел это в систему. И теперь банды вооруженных людей начали третировать его противников, приводя в ужас мирное население Рима. Клодий использовал свои отряды не только в политических целях: он захватывал чужие земельные владения, занимался вымогательством денег у богатых людей.

Имея вооруженную поддержку, Клодий почувствовал себя хозяином положения. Он вмешивался в государственные и международные дела, открыто враждовал с Помпеем и даже подсылал к нему убийц. Помпей тоже не собирался сидеть, сложа руки, и нашел для себя человека не менее наглого и беспринципного, чем Клодий, – Милона. Милон по примеру своего врага тоже вооружил своих людей.

В 53 г. до н.э. выборы новых магистратов вылились в жестокие столкновения отрядов Милона и Клодия на улицах Рима. В одной из стычек на форуме, когда пытались провести выборы, сторонники обеих враждующих группировок пустили в ход камни. Оба консула были ранены. Из-за постоянных вооруженных конфликтов выборы в 52 г. до н.э. так и не были проведены. Рим остался без новых консулов.

18 января 52 г. до н.э. на Аппиевой дороге два заклятых врага – Милон и Клодий – встретились лицом к лицу, сопровождаемые своими вооруженными рабами. Началась перебранка, которая очень скоро переросла в драку. Заблестели кинжалы. Клодий был ранен. Его отнесли в ближайшую таверну, где он был настигнут людьми Милона, которые добили раненого, а труп выкинули на улицу.

Подавив общегалльское восстание, Цезарь оказался, тем не менее, в сложнейшем политическом положении – триумвират (союз трех мужей) Цезаря, Красса и Помпея распался. В 53 г. до н.э. в походе против парфян погиб Красс. Римская республика находилась на грани развала. Или Помпей законным путем (он уже был назначен сенатом единственным консулом) или Цезарь (незаконным путем) легко могли воспользоваться ее слабостью. 10 января 49 г. до н.э., стоя с одним легионом перед небольшой речкой Рубикон, которая отделяла его от исконных владений Рима, Цезарь обратился к друзьям: «Если я не перейду эту речку, друзья мои, то это будет началом бедствий для меня, а если перейду, то это станет началом бедствий для всех людей». После этого он стремительно перешел Рубикон, сказав: «Да будет жребий брошен» («Ales jacta est»). Вскоре началась вторая гражданская война. В битве при Фарсале 9 августа 48 г. до н.э. с вдвое меньшей армией Цезарь разбил Помпея – победившего до сего сражения 22 царя, в том числе и знаменитого Митридата – царя Понта, что привело к бегству в Египет Помпея, павшего духом настолько, что он «походил на человека, лишенного рассудка». Египтяне поняли, на чьей стороне сила и преподнесли Цезарю кровавый подарок – голову Помпея. В это время поднял восстание сын парфянского царя Митридата Фарнак. Запылала Малая Азия. Против Фарнака Цезарь выступил сам и 2 августа 47 г. до н.э. разбил его, послав в Рим сообщение «Пришел. Увидел. Победил» («Veni. Vedi. Vici.»).

После возвращения в Рим Цезарь, как бы наверстывая упущенное, справил четверной триумф: Галльский, Фарнакский, Египетский и Нумидийский. Несли захваченные знамена и военную добычу. Общая стоимость захваченных сокровищ равнялась 65 тыс. талантов. Среди них было 2822 золотых венка весом около 8 тонн, подаренных Цезарю различными правителями и городами. При раздаче добычи не был забыт ни один житель Рима. 22 тысячи столов с угощениями ожидало граждан. Зрелища и игры, в которых участвовали пехота, конница и даже боевые слоны, потрясли римлян. Казалось бы, теперь ничто не мешало Цезарю насладиться полнотой власти. Он являлся пожизненным диктатором. К его имени прибавляется титул «император», получает почетное звание «Отца Отечества» и «Освободителя», его регулярно избирают консулом. Ему оказывают почти царские почести. Его родовым именем называют месяц, в котором он родился, – июль. В его честь строят храмы, его изображения ставят среди богов. Клятва именем Цезаря становится обязательной в судах.

Имея такие полномочия, Цезарь проводит ряд важных реформ: расширяет сенат и увеличивает число магистратов за счет своих легионеров, проводит аграрную реформу и разрабатывает новый кодекс законов, реформирует календарь, чтобы прекратить политические махинации за счет споров об исчислении времени. Этот календарь с тех пор называют юлианским. У Цезаря огромные планы на будущее: построить новый театр, храм Марса, открыть греческие и римские библиотеки, усмирить даков и парфян.

Однако по Риму начали распространяться слухи о том, что Цезарь стремится стать царем, что он скоро перенесет столицу из Рима в Малую Азию. Многие обойденные чинами и званиями, а также те, кто искренне опасался за Римскую республику, составили заговор, в котором было задействовано около 60 человек. Достигший вершин власти и могущества божественный Юлий вдруг оказался в политической изоляции.

В 46 г. до н. э. в конце гражданской войны в тогда еще Римской республике произошло событие, настолько поразившее современников (да и их ближайших потомков), что, начиная с Гая Цезаря, все последующие императоры делали все возможное, чтобы стереть его из памяти людей. И им это удалось, так как сейчас мало кто знает о человеке, вызывавшем своими стойкими убеждениями ненависть тиранов, а героической смертью – головные боли у Цезаря. Человека этого звали Марк Порций Катон Младший.

6 апреля 46 г. до н. э. на территории нынешнего Туниса у прибрежного города Талса произошло генеральное сражение, в котором республиканцы были разбиты (их погибло 10 тысяч), после чего 54-летний Цезарь спешно устремился с войском к последнему оплоту республиканцев – городу Утика, горя желанием захватить живым его коменданта, идейного вдохновителя республиканского движения, 50-летнего Катона Младшего.

Катон сумел превратить город в надежную крепость и намеревался оказать Цезарю длительное сопротивление. Однако население города, узнав о победе Цезаря, не поддержало Катона, а все, кто поддерживал Республику, были в панике и готовились к бегству.

Не желая дальнейшего кровопролития и видя бесперспективность сопротивления, Катон распустил гарнизон, снабдил желавших уехать припасами и выделил им суда, а сам принял решение умертвить себя, лишь бы не попасть в руки тирана и не доставить радости Цезарю.

Вот эти-то обстоятельства трагической и вместе с тем славной смерти наиболее последовательного борца за сенатскую республику произвели настолько неизгладимое впечатление на ее сограждан, что в исторических источниках авторы описали последние часы Катона куда подробней, чем битву при Тапсе.

Однако ему не удалось убить себя сразу. В предсмертных муках он упал с кровати, опрокинув стоявший рядом столик. Рабы, дежурившие у дверей, услыхав шум, подняли тревогу, в спальню ворвался сын с друзьями. Катон лежал на полу в луже крови, с вывалившимися внутренностями. Но он был еще жив, и врачи попытались его спасти. Его уложили в постель, вправили внутренности и даже зашили рану. Но, как только он пришел в себя, то, улучив момент, разорвал швы, разбередил рану, разбросал внутренности и в страшных мучениях испустил дух.

Общественное мнение самого Рима было на стороне погибшего. Известный оратор и политический деятель Марк Туллий Цицерон в конце 46 г. даже написал сочинение «Похвальное слово Катону», вызвавшее настоящую сенсацию в столице и рост республиканских настроений, так что впоследствии полководец Цезаря, Марк Антоний, после гибели диктатора называл Цицерона идейным вдохновителем заговора сенаторов-республиканцев в 44 г. до н.э. против своего патрона.

Влияние сочинения Цицерона было настолько огромным, что Цезарь раньше, накануне решающего сражения в Испании при Мунде (17 марта 45 г. до н. э.) – самого упорного и ожесточенного за всю гражданскую войну (тогда погибло свыше 31 тысячи человек, а всего в гражданской войне было убито свыше миллиона, так что население Италии сократилось вдвое) – счел необходимым ответить Цицерону собственным сочинением «Антикатон» (в двух книгах!), в котором обрушился с потоком гневных обвинений против своего героического соперника.

Заря 15 марта (знаменитые «мартовские иды») 44 г. до н.э., наконец, взошла. Заговорщики рано собрались к портику Помпея. Брут, бывший претором, вошел на трибунал и, подавив свое волнение, начал слушать жалобы лиц, явившихся с просьбами. Цезарь должен был прийти с минуты на минуту. Но Цезарь медлил, задержанный нездоровьем, едва не заставившим его отменить заседание. Уже встревоженные заговорщики стали чувствовать страх и дрожать при малейшем шуме...

Было около десяти часов утра, заговорщики начали терять терпение, ожидание утомило их, и они стали думать об измене. Кассий решился послать Децима Брута к Цезарю, чтобы посмотреть, что происходит у Цезаря и привести его в Курию... Децим возымел дерзость увлечь на смерть дружескими словами человека, который ему доверялся и который на его просьбу последовал за ним. Носилки Цезаря, наконец, появились. Цезарь вошел и занял свое место. Туллий Кимвр приблизился к диктатору с просьбой о возвращении из изгнания одного из своих братьев; другие заговорщики сгруппировались вокруг него, как бы для того, чтобы присоединить свои мольбы к просьбам Кимвра.

Каска нанес первый удар, но в своей поспешности поразил его в плечо. Цезарь с криком схватился для защиты за металлическую палочку для письма. Каска в испуге позвал на помощь своего брата, который вонзил свой кинжал в бок Цезаря. Кассий поразил его в лицо, Децим в пах. Скоро все заговорщики оказались на нем, в тесноте поражая друг друга, в то время, как сенаторы, после мгновенного оцепенения, с криком спасались, охваченные внезапным ужасом, толкая один другого и падая на землю. Только двое из друзей Цезаря устремились к нему на помощь. Отбиваясь, Цезарь дошел до подножия статуи Помпея и там упал в луже крови.

По одной из версий, хотя и спорной, Брут, один из убийц Цезаря, являлся... его незаконнорожденным сыном. Цезарь пал, политическая система, созданная им, сохранилась.

Дальнейшее развитие имперского Рима с наглядностью продемонстрировало, что преемники Цезаря – правители империи – унаследовали все его (явные, скрытые и даже предполагаемые!) пороки и в то же время, к вящему сожалению, оказались обделенными его достоинствами.

«Насколько Нерон потерял добродетели своих предков, настолько же он сохранил их пороки, – писал Светоний, – да и кто может родиться от «гнуснейшего во всякую пору его жизни» отца и такой женщины, как Агриппина?» Нероны возникают при соответствующих обстоятельствах, пороки и преступления не предопределены рождением. Воспитателем Нерона был Сенека, будто бы увидевший во сне, что ему выпало воспитывать Гая Цезаря, к власти привел его добродетельнейший Бурр. Убийство Британика и Агриппины совершилось с молчаливого согласия этих мудрых советников, видевших в них государственную целесообразность.

Первое пятилетие, впрочем, почти не было запятнано кровью: «Экономика повсюду развивалась с успехом. Административная машина была четко отлажена. Наместников подбирали умело, злоупотребления сурово наказывались... Народ хвалил бы Нероновы зрелища безо всяких отговорок, не будь они такие культурные и такие греческие». Если сенаторы за что и упрекали Нерона, то лишь за чрезмерное увлечение пением, поэзией, скачками. Луций Домиций, ставший императором Нероном, был талантливым поэтом, любил рисовать и ваять, не говоря уж о пристрастии к театральному действу. Поджег Рима некоторые считают тенденциозной легендой, тогда как огромные усилия Нерона по восстановлению сгоревшего Рима являются историческим фактом.

Ни художественные увлечения Нерона, ни его знакомство с астрологией, ни преклонение перед Грецией, ни распутство не объясняют нам, почему изменился характер правления, а Нерон вошел в историю как кровавый лицедей. Стоило растратить казну на строительство Рима и прочие «стройки века», как потребовалось изымать средства у римской знати; казни вызывают все большее возмущение, начинается хоровод смерти. И завершается все вполне традиционно: начав правление с «золотого века», цезари редко умирали своей смертью.

Абсолютная власть «абсолютно» меняла людей, их морально-этический облик, отношение к окружающим, в том числе и близким. По свидетельству Гая Светония Транквилла император Нерон «мать свою невзлюбил за то, что она следила и строго судила его слова и поступки... Три раза он пытался отравить ее, пока не понял, что она заранее принимает противоядие. Тогда он устроил над ее постелью штучный потолок, чтобы машиной высвободить его из пазов и обрушить на спящую, но соучастникам не удалось сохранить замысел втайне. Тогда он придумал распадающийся корабль, чтобы погубить ее крушением или обвалом каюты, но она ускользнула вплавь. Мать его умертвили, как будто она... сама наложила на себя руки. Нерон прибежал посмотреть на тело убитой, ощупывал ее члены, то похваливая их, то поругивая, захотел от этого пить и тут же пьянствовал. За умертвлением матери последовало убийство тетки. После развода со своей первой женой Октавией он казнил ее по обвинению в прелюбодеянии – столь нелепому и наглому, что даже под пыткой никто не поддержал его. На Помпее он женился через двенадцать дней после развода с Октавией и любил ее безмерно, но и ее убил, ударив ногой в живот, больную и беременную. Антонию, дочь Клавдия, который был его приемным отцом и предшествующим правителем Римской империи, отказавшуюся выйти за него замуж, он казнил. Родственника Авла Плавтия он перед казнью изнасиловал».

Нерон и христиане – особая страница истории. Э. Ренан, описывая преступления Нерона, отмечает: «Если Тигр выходит из берегов, если Нил не орошает полей, если разыгрываются природные силы и происходят землетрясения, если вспыхивают эпидемии и мор – один только слышен крик: христиан – львам!».

Нерону пришла в голову адская мысль. Он стал соображать, не найдется ли на свете каких-нибудь «презренных» людей, к которым римская буржуазия питала бы еще большую ненависть, нежели к нему, и на которых можно было бы свалить поджог города. Он вспомнил о христианах. Отвращение, которое они выказывали к храмам и к наиболее почитаемым римлянами сооружениям, придавало достаточно правдоподобия идее, будто они были виновниками пожара, имевшего своей целью уничтожить святилища. Угрюмый вид, с которым они смотрели на монументы, сам по себе представлялся оскорблением отечества. Рим был весьма религиозным городом, и человек, протестующий против национальных культов, был в нем достаточно заметен.

Надо припомнить, что некоторые евреи доходили до того, что не хотели даже прикасаться к монетам с изображением императора и считали таким же крупным преступлением смотреть на такое изображение, или носить его, как и воспроизводить его. Другие отказывались проходить через городские ворота, увенчанные какой-либо статуей. Все это вызывало со стороны народа насмешки и раздражение. Быть может, также речи христиан о великом пожаре при конце света, их пророчества, их усиленные повторения, что наступает конец света, и что он произойдет через посредство пламени, со своей стороны содействовали тому, что их принимали за поджигателей. Возможно даже допустить, что многие из верующих были неосторожны и своим неблагоразумным поведением давали повод к обвинениям их в том, будто они хотели во что бы то ни стало оправдать предсказания своих оракулов и разыграть прелюдию к истреблению мира небесным огнем.

Какое же искупление может быть более действительным, нежели казнь людей, которые враждебно относятся к языческим богам? Видя, что их жестоко истязают, народ заговорит: «А! Вот кто виновен!». Надо припомнить, что общественное мнение в это время считало, что самые гнусные преступления совершались христианами.

Конечно, мы с негодованием отвергаем мысль о том, чтобы набожные ученики Иисуса могли быть сколько-нибудь повинны в преступлении, в котором их обвиняли; заметим только, что многие данные могли ввести общественное мнение в заблуждение. Они не были виновны в этом пожаре. В Апокалипсисе тайные молитвы святых сжигают землю, вызывают землетрясения. Можно себе представить какое-нибудь христианское общество, где либо в недрах Транстеверина, в собраниях которого повторяли друг другу: «Разве мы этого не предсказывали?». Но часто бывает опасно оказаться слишком верным предсказателем. «Если бы мы захотели отомстить за себя, говорит Тертуллиан, нам довольно было бы одной ночи, нескольких факелов». Обвинение в поджигательстве часто падало на евреев, благодаря их обособленной жизни. Это же преступление было одним из навязанных обвинений, которые входили в определение христианина.

Таким образом, никаким способом не содействуя катастрофе 19 июля, христиане все же могли прослыть, если можно так выразиться, за «поджигателей в мыслях». Спустя 4, 5 года Апокалипсис дает нам целую песнь о пожаре Рима, по всей вероятности заимствовавшую один факт в событии 64 г. Разрушение Рима было, конечно, мечтой евреев и христиан; но у них это и было только мечтой: благочестивые сектанты, наверное, довольствовались тем, что воображали, как святые и ангелы в небесах рукоплещут зрелищу, которое в их глазах представляется справедливым возмездием.

С трудом можно поверить, чтобы мысль обвинить христиан в июльском пожаре сама собой пришла в голову Нерона. Разумеется, если бы цезарь знал ближе добрых братьев, он бы их ненавидел. Естественно, что христиане не могли понять заслуги, которая заключается в позировании в качестве «первого любовника» на авансцене общества своей эпохи. Нерона же выводило из себя, когда не признавали его артистического таланта и искусной игры. Но, без сомнения, Нерон только слыхал толки о христианах и никогда не имел личных отношений с ними. Кто же внушил ему жестокий замысел, к котором идет речь? Прежде всего, возможно, что подозрения возникали в разных пунктах города. В ту эпоху официальному миру секта была уже достаточно известна. О ней много толковали. Мы видели, что у Павла были сношения с лицами, состоявшими на службе в императорском дворце. Довольно странно, что в числе предсказаний, сделанных некоторыми лицами Нерону, ему было обещано, что в случае его низложения с императорского престола, он получит владычество над Иерусалимским царством. Мессианские идеи нередко принимали у римских евреев форму туманных надежд на образование восточно-римской империи; впоследствии подоб­ными фантазиями воспользовался Веспасиан. Со времени вступления на престол Калигулы и вплоть до смерти Нерона еврейские интриги в Риме не прекращались. Евреи много содействовали вступлению на престол и поддержке семьи Герминика. Через посредство ли Иродов, через посредство других интриганов, они наводняли дворец, слишком часто с исключительной целью погубить своих недругов. Агриппа ІІ был очень силен при Калигуле и при Клавдии; когда он находился в Риме, то играл в нем роль весьма влиятельной особы. С другой стороны, Тиверий Александр занимал высшие должности. Наконец, и Иосиф обнаруживает довольно большую благосклонность к Нерону, находит, что его оклеветали, приписывает все его преступления окружающим его дурным людям. Поппею он изображает в виде благочестивой женщины, так как она благоволила к евреям, поддерживала сборы ревнителей, быть может, также усвоила отчасти их обряды. Он знал ее в 62 или в 63 г., через ее посредство добился помилования арестованных еврейских священников и сохранил о ней самой благодарное воспоминание. Нам известна трогательная эпитафия еврейки, по имени Эсфири, уроженки Иерусалима и вольноотпущенной Клавдия или Нерона; она поручает своему другу Арескузу соблюсти, чтобы на ее надгробном камне не было высечено чего-либо противного Закону, как, например, буквы D.M. В Риме были актеры и актрисы еврейского происхождения; при Нероне это был простейший способ приблизиться к императору. В частности, называют некоего Алитира, еврейского мима, которого очень любили Нерон и Поппея; через его посредство Иосиф получил доступ к императрице. Нерон, полный ненависти ко всему римскому, любил обращаться к Востоку, окружать себя людьми с Востока, завязывать интриги на Востоке.

Достаточно ли всего этого для того, чтобы создать правдоподобную гипотезу? Позволительно ли приписывать ненависти к христианам жестокий каприз, подвергнувший самых безобиднейших людей чудовищнейшим пыткам? По весьма распространенному преданию IV века, смерть Павла и даже Петра, которая относилась к гонению христиан 64 г., имела своей причиной обращение в христианство одной из любовниц и фавориток Нерона. Другое предание приписывало эти казни интриге Симона Волхва. Но с таким сумасбродным субъектом, каким был Нерон, всякие предположения рискованны. Быть может, обстоятельство, что выбор для страшного избиения пал именно на христиан, объясняется лишь прихотью императора. Нерону не требовалось никакого пособника для того, чтобы задумать план, способный по своей чудовищности сбить с толку все обычные правила исторической индукции.

Сперва было арестовано некоторое число лиц, заподозренных в принадлежности к новой секте; они были скучены в тюрьме, которая уже сама по себе представляла пытку. Все они признали свое вероисповедание, а это могло считаться равносильным признанию в преступлении, так как самая их вера уже была преступлением. За этими первыми арестами последовало огромное количество других. Большая часть обвиняемых была, по-видимому, прозелитами, соблюдавшими заповеди и предписания Иерусалимской Церкви.

Все были поражены многочисленностью приверженцев этих туманных учений; об этом говорили с некоторым ужасом. Все рассудительные люди находили, что обвинение в поджоге не доказано. «Истинное их преступление – это ненависть к роду человеческому», – говорили некоторые. Многие серьезные римляне, хотя были убеждены в том, что виновником пожара был Нерон, видели в этой облаве, им устроенной, хороший способ избавиться от «смертоносной чумы». Тацит был того же мнения, хотя и испытывал некоторую жалость. Что же касается Светония, то он относил к числу похвальных деяний Нерона казни, которым он подвергнул приверженцев «нового и зловредного суеверия».

Казни эти представляли собой нечто ужасное. Никогда не видано было такой утонченной жестокости. Почти все арестованные христиане были люди бедные и незнатные. Казнь, предназначаемая таким несчастным в случае обвинения их в оскорблении величества или в святотатстве, заключалась в том, что их отдавали на съедение диким зверям в цирке или сжигали живыми, причем этому предшествовало жестокое бичевание. Одной из самых отвратительных черт римских нравов было превращение казни в торжество, зрелища избиения – в общественные игры.

Персии были знакомы в эпохи господства фанатизма и террора страшные истязания; она не раз вкусила в них нечто вроде мрачного наслаждения; но до римского владычества никогда еще не делали из этих ужасов общественного развлечения, предмета смеха и рукоплесканий. Цирки обратились в лобное место; суды поставляли действующих лиц для арены. Приговоренных к смерти со всех концов света направляли в Рим для пополнения цирка и увеселения народа.

«Комо грядеше» Сенкевича представляет гораздо более жестокую «бойню» христиан: «Прибавьте к этому свирепую строгость правосудия, благодаря которой самые обыкновенные проступки карались смертью; прибавьте еще многочисленные судебные ошибки как результат недостатков уголовного судопроизводства и тогда станет понятным полнейшее извращение идеи. На приговоренных к смерти смотрели скорее как на несчастливцев, нежели как на преступников: их считали невинными.

На этот раз к варварству мучений присоединили еще и осмеяние. Осужденных приберегали для празднества, которому, без сомнения, был сообщен характер искупительной жертвы. В Риме насчитывалось немного столь необычных дней. Во время утренних игр, посвященных травле диких зверей, римлянам представилось неслыханное зрелище. Осужденных вывели зашитыми в шкуры диких животных на арену, и здесь они были растерзаны собаками: других распинали на крестах, третьи, наконец, одетые в туники, пропитанные маслом или смолой, были привязаны к столбам, чтобы служить вместо факелов для освещения празднества ночью. Когда наступила ночь, эти живые факелы были зажжены.

Для этого зрелища Нерон предоставил свои великолепные сады по ту сторону Тибра, занимавшие место нынешнего Борго, площади и церкви Св. Петра. Здесь находился цирк, строительство которого было начато Калигулой, и продолжавший строиться при Клавдии; границу его составлял обелиск, привезенный из Гелиополиса (тот самый, который ныне стоит в центре площади Св. Петра). Это место уже служило ареной для избиения при свете факелов. Нерон устроил себе здесь прогулку, во время которой, при свете факелов, были обезглавлены многие римские консуларии, сенаторы и дамы.

В качестве факелов использовались человеческие тела, пропитанные воспламеняющимися веществами. Как казнь, это сожжение заживо не было новинкой; это было обычным наказанием для поджигателей, но иллюминации из этого способа казни все-таки еще никогда не делали. При свете этих ужасных факелов Нерон, который ввел в моду вечерние скачки, показывался на арене, то смешиваясь с толпой зрителей в костюме жокея, то управляя колесницей и стараясь заслужить аплодисменты.

Однако, при этом обнаруживались некоторые признаки сострадания. Даже люди, считавшие христиан виновными и признававшие их заслуживающими подобной казни, ужаснулись от подобных жестоких развлечений. Люди благоразумные хотели бы, чтобы совершалось лишь то, чего требует общественная польза, чтобы город был очищен от опасных людей, но не создавалось такого впечатления, будто преступники приносятся в жертву жестокосердию одного человека.

Женщины и девушки подвергались страшной участи при этих ужасных зрелищах. Нет имени тем недостойным истязаниям, какие были над ними совершены для общего удовольствия. При Нероне вошло в обычай заставлять осужденных, исполнять в цирке мифологические роли, сопряженные с неизбежной смертью их исполнителей. Подобные отвратительные представления, при которых с помощью искусных машин достигались удивительные эффекты, были в то время новинкой.

Несчастного выводили на арену в богатом костюме бога или героя, обреченного на смерть, и затем казнь его происходила в виде трагической сцены из мифов, воспетых поэтами или увековеченных скульпторами. Иногда это был Геркулес в неистовстве, сжигаемый на горе Эте, старающийся сорвать со своего тела пылающую смоляную тунику; изображался Орфей, низвергнутый с неба и преданный на съедение зверям; Пасифая, отданная в добычу быка; умервщление Аттиса; иногда ставились на сцене ужасные маскарады, в которых мужчины были одеты жрецами Сатурна, а женщины жрицами Цереры с повязками на лбу; наконец, в других случаях ставились целые драматические пьесы, в заключение которых герой действительно был предаваем смерти».

О том, что деяния Нерона не являлись неким исключением из системы правления Римской империи, говорят деяния Калигулы: своих родных сестер – Агриппиниллу и Лесбию – не только растлил, но и заставил «работать» в публичном доме, где сам, ради потехи, был привратником. Своего же коня Инунтата (Быстроногого) он сделал гражданином Рима, затем сенатором и, наконец, занес в списки на пост консула. Инунтат получил собственный дом и слуг, у него была мраморная спальня, стояла кормушка из слоновой кости, золотое ведро для питья, на стенах висели картины известных художников. Подобная «любовь» к животному не мешала Калигуле стать соучастником в убийстве своего отца.

О том, что эти два правителя не были исключением из «правил иродианы», свидетельствуют поступки Тиберия – приемника императора Августа: «Дня не проходило без казни, будь то праздник или заповедный день, даже в Новый год был казнен человек. Со многими вместе обвинялись и осуждались их дети и дети их детей. Родственникам казненных запрещалось их оплакивать. Никакому доносу не отказывали в доверии. Всякое преступление считалось уголовным, даже несколько невинных слов». Из тех, кого звали в суд, многие закалывали себя дома, уверенные в осуждении, избегая травли и позора, многие принимали яд в самой курии, но и тех с перевязанными ранами, полуживых, еще трепещущих, волокли в темницу... Девственницу старинный обычай запрещал убивать удавкой – поэтому несовершеннолетних девочек перед казнью растлевал палач. Кто хотел умереть, тех силой заставляли жить. Смерть казалась Тиберию слишком легким наказанием: узнав, что один из обвиняемых, по имени Карнул, не дожил до казни, он воскликнул: «Карнул ускользнул от меня!» Когда он обходил застенки, кто-то стал умолять его ускорить казнь – он ответил: «Я тебя еще не простил!..» Он даже придумал новый способ пытки в числе других: с умыслом напоив людей допьяна чистым вином, им неожиданно перевязывались члены. И они изнемогали от режущей перевязки и от задержки мочи.

При этом он установил для себя, для организации своих потех новую должность – распорядителя наслаждений и назначил на нее римского всадника Тита Цезония Приска. На Капри, оказавшись в уединении, он дошел до того, что завел особые постельные комнаты – гнезда разврата. Собранные толпами отовсюду девки и мальчишки наперебой совокуплялись перед ним по трое, возбуждая этим зрелищем его угасающую похоть. Даже в лесах и рощах он повсюду устроил «Венерины местечки», где в гротах и между скал молодые люди обоего пола перед всеми изображали фавнов и нимф. Он завел мальчиков самого нежного возраста, которых называл своими рыбками и с которыми забавлялся в постели.

Дело, таким образом, не в императорах, а в системе власти. Случались среди цезарей люди с психическими нарушениями – тот же Калигула, но патология власти была не индивидуальной. В свое время Монтескье заметил: «Нет более абсолютной власти, чем та, которой располагает государь, ставший приемником республики, ибо он сосредоточивает в себе всю власть народа, не сумевшего ограничить самого себя». Итогом покорения мира, исполнения «римского мифа», как и через века большевистского, оказывается удовлетворение алчности немногих, народ превращается в разучившуюся работать, ожидающую «хлеба и зрелищ» толпу, которая без сожалений смотрит на гибель богатых и знатных, «находит свою безопасность в своей низости». Например, критика или непочтительный отзыв о личности правителя считалось как в Риме, так и в СССР, государственным преступлением, ибо император «представлял» римский народ – он был наделен традиционно почитаемой властью. Оскорблявший его, не проявлявший должного почтения к его статуе, не присягавший на верность, оскорблял величие римского народа. «Обвинения такого типа служили неиссякаемым источником доходов для доносчиков». Так преобразилась римская (позже большевистская) добродетель, сделавшись орудием императорской власти. Народ же безмолвствовал, потворствуя преступным страстям и наклонностям.

Если современники и укоряли Нерона, то никак не за преследование христиан. Тацит осудил его только за чрезмерную суровость, а Светоний, перечисляя заслуги императора, пишет: «Всенародные угощения заменены раздачей закусок, в харчевнях запрещено подавать вареную пищу,... а раньше там торговали любыми кушаньями, наказаны христиане, приверженцы нового и зловредного суеверия, запрещены забавы колесничных возниц...» Так, между харчевнями и возницами стояли в сознании римлян «живые факелы Нерона» – сжигаемые заживо христиане, в коих видели секту, ожидающую близкого прихода царя, который подвергнет мукам все человечество, за исключением горстки избранных: «А кем будут эти избранные? Те, кто презирает все, что составляет радость и прелесть жизни: любовь, забавы, игры, науку и искусство, даже родную землю?»

Примирение с миром произойдет позже, появятся блестящие богословы, христиане передадут европейским народам античную философию и литературу. А пока их преследуют за «безбожье» – вера в «запредельного бога» была для античного человека равноценна само­му настоящему «атеизму». Куда менее странным кажется преследование христиан за отказ от клятв в честь императора. В Риме в период становления христианства в числе официально узаконенных культов насчитывалось до миллиона богов и божков. Не возбранялось поклоняться никому, если сектанты не оспаривали божественной сущности императора. Интерес нашего века к императорскому Риму не случаен, как не случайно и воодушевление республиканскими добро­детелями двести лет назад. Верлену еще приходилось напрягать воображение, чтобы представить «империю в конце упадка» тогда как его переводчику на русский уже было понятно, чего требует от «актера» империя – «полной гибели и всерьез».

Размышляя над историей Рима, известный российский историк Л.Н. Гумилев отмечал: «Рим ничего не производил, он только потреблял. Но если в I–II вв. римские чиновники умели организовать эксплуатацию провинций и вознаградить их ограбляемое население установлением твердого порядка при некоторой законности (далеко не всегда соблюдаемой), то в III–IV вв. об этом уже не было и речи».

Рассматривая объективные и субъективные причины гибели Римской империи, ученые высказывают необычные, оригинальные и неординарные гипотезы этого.

Доктор Джером О. Нрайгу из Национального научно-исследова­тельского института воды в Бермингтоне (США) установил, что древние римляне потребляли в шесть раз больше свинца, чем допустимо по современным медицинским нормам. Отравление свинцом приводило к тяжелым психическим расстройствам, изменениям личности и умственной деградации.

Во времена Римской империи особым шиком считалось пользование свинцовой посудой – от кастрюль до рюмок. В свинцовых бутылях хранилось вино, римляне имели привычку добавлять в него для вкуса виноградный сироп, сваренный в свинцовом котле. Как говорит Джером О. Нрайгу, одной чайной ложки такого сиропа было достаточно, чтобы получитъ хроническое отравление свинцом.

Ученый подсчитал, что за двести лет, с 20-го по 220 год нашей эры, Римом правили более двадцати императоров с различными психическими отклонениями. По его мнению, падение Римской империи предрешил свинец.

Античная цивилизация не существует более как таковая, но она оставила нам свою эстетику. Античность живет в нашей логике, в нашей философии. Самим понятием «демократия», сколь бы потом этим словом ни злоупотребляли, мы тоже обязаны античности.

Наш мир – уже более не христианский мир, но христианская цивилизация, закончившись с Возрождением, непрерывно прорастает и в наши дни «нравственным законом внутри нас». Именно христианский взгляд на человека и его отношения с миром (Богом?), видимо, всегда теперь будет определять структуру человеческого общежития.

Переизбыток свободы ведет к деспотизму, но переизбыток тирании ведет только к тирании.

Ф.Р. де Шатобриан

Ни один народ не смог бы выжить, не производя оценки – что есть добро и что есть зло; чтобы сохраниться, он должен оценивать иначе, чем его сосед.

Ф. Ницше

Правда таинственна, неуловима, ее вечно приходится завоевывать снова.

А. Камю

Дороги, которые никуда не ведут, заводят дальше всего.

Ж. Вольфрам