Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






  • Берггольц О.






    Мой дом

    А в доме, где жила я много лет, откуда я ушла зимой блокадной, по вечерам опять в окошках свет.Он розоватый, праздничный, нарядный. Взглянув на бывших три моих окна, я вспоминаю: здесь была война.О, как мы затемнялись! Ни луча...И все темнело, все темнело в мире... Потом хозяин в дверь не постучал, как будто путь забыл к своей квартире.Где до сих пор беспамятствует он, какой последней кровлей осенен? Нет, я не знаю, кто живет теперьв тех комнатах, где жили мы с тобою, кто вечером стучится в ту же дверь, кто синеватых не сменил обоев -тех самых, выбранных давным-давно...Я их узнала с улицы в окно. Но этих окон праздничный уюттакой забытый свет в сознанье будит, что верится: там добрые живут, хорошие, приветливые люди. Там даже дети маленькие естьи кто-то юный и всегда влюбленный, и только очень радостную вестьсюда теперь приносят почтальоны.И только очень верные друзьясюда на праздник сходятся шумливый. Я так хочу, чтоб кто-то был счастливымтам, где безмерно бедствовала я. Владейте всем, что не досталось мне, и всем, что мною отдано войне... Но если вдруг такой наступит день -тишайший снег и сумерек мерцанье, и станет жечь, нагнав меня везде, блаженное одно воспоминанье, и я не справлюсь с ним и, постучав, приду в мой дом и встану на пороге, спрошу... Ну, там спрошу: " Который час? " или: " Воды", как на войне в дороге, -то вы приход не осуждайте мой, ответьте мне доверьем и участьем: ведь я пришла сюда к себе домойи помню все и верю в наше счастье... 1946

    О. Чухонцев

    Дом

     

    А. Битову

     

    Этот дом для меня, этот двор, этот сад-огород
    как Эгейское море, наверно, и Крит для Гомера:
    колыбель и очаг, и судьба, и последний оплот,
    переплывшая в шторм на обглоданных веслах триера.

    Я не сразу заметил, что дом этот схож с кораблем,
    а по мере того, как оснастка ветшала с годами,
    отлетел деревянный конек и в окне слуховом
    пустота засвистала, темнея в решетчатой раме.

    Дымник ржавый упал, и кирпич прогорел изнутри,
    и над крышей железной унылая выросла дуля.
    И уже не садились погреться на край сизари,
    не стучали крылом и не пели свое гуля-гуля.

    А потом и крылечек не стало, и крытых ворот,
    на которых, когда выезжала гнедая кобыла,
    запряженная в розвальни, фыркал и дыбился кот,
    и по первому свисту как ветром его уносило.

    А потом и фундамент осел, и подался каркас,
    обозначив эпоху упадка, в которую криво
    он и вплыл, кособокий дредноут, пока не увяз
    в переходном ландшафте, где кадки, сирень и крапива.

    И весной, когда талой водою наполнился трюм,
    то есть подпол, хотел я сказать, и картошка подмокла,
    слух пронесся: на слом – я услышал за окнами шум
    и не понял сперва, и протер запотевшие стекла.

    Было утро апреля. Кричали на дубе скворцы,
    так что падали сучья стуча – и застыл холодея:
    если это не ветви трещат, а скрежещут венцы?
    Неужели – в труху голубая твоя одиссея?

    Время – странная вещь. Сам себе я кажусь стариком.
    Был ребенком и мужем, любил, и чем старше,
    тем ярче вижу все свои дни как один и по-детски, тайком,
    как в замочную скважину пялюсь. Вольно ж тебе, старче!

    Это как бы помимо меня своей жизнью живет.
    Это в небо слепое летит обезглавленный петел,
    с черной плахи сорвавшись, и бешено крыльями бьет,
    и дощатые крылья сортиров срываются с петель.

    Это в сумерках слышно жужжание майских жуков,
    засыпающих в липах, и стрекот болотного сена,
    просыхающего во дворе, и не счесть синяков
    от ликующего кувырканья, и саднит колено.

    Или гром прогремит, черви вылезут после грозы,
    тучи птиц налетят, и замашут на них рукавами
    огородные пугала, грозно тряся картузы.
    Разве это расскажешь? кому? и какими словами?

    Или все это сон?.. Ну так вот, порешили – на слом,
    а потом рассудили: кому он мешает? И к лету,
    почесав в коллективном затылке, решил исполком:
    а не проще ли сделать ремонт? и прикинули смету.

    Да, забыл: этот дом был из бывших, за что, говорят,
    был милицией взят, перестроен на скорую руку,
    три угла под жилье, а в мясницкой устроили склад,
    а сначала холодную, а про хозяев ни звуку.

    Это все предыстория, впрочем. Начни вспоминать –
    и не будет конца, а куда заведет, неизвестно.
    Дом как дом, три семьи. На широкую ляжешь кровать
    и не знаешь, куда повернуться: и колко, и тесно.

    И еще не такое увидишь... У нас в городке
    поднимался над Вохной собор, возведенный на месте
    древней княжеской церкви, и звон проплывал по реке,
    где белье колотили и вслух обсуждали известья.

    А еще я застал трубочистов, застал печников,
    за которыми, как за святыми, ходили легенды,
    городских пастухов я застал и последних коров,
    брадобреев надомных, в окне выставлявших патенты.

    Если вспомнили о печниках, воздадим и печи,
    как стреляла она берестою, как в день непогодный
    завывала, как выла ночами. Ау, рифмачи,
    не сыграть ли отходную нам и трубе дымоходной?

    Я об этом подробно пишу, потому что пример
    ни на что не подвигнет, как только внести в мартиролог
    этот старопосадский уклад, да и самый размер,
    пятистопный анапест, как сани скрипуч и неловок.

    А еще домовой. Как он в щелку за нами смотрел...
    Не люблю я прошедшее время в стихах, но тетрадку
    я мараю сейчас и, быть может, какой-то пострел
    проучить уже случая ждет, доставая рогатку.

    Ан и вправду сказать, как собака верчусь за хвостом,
    а о главном боюсь... Я представил еще на вокзале,
    а приехал к сестре и гляжу: да, узнаешь с трудом –
    рубероидом крыт, два котла. А в воде отказали,

    да и угол снесли. Двухквартирный, две мачты антенн
    поднял к небу и дальше плывет, в облаках ли, в листве ли.
    Если в бочке сидеть, я хотел бы не как Диоген,
    а как юнга на мачте – и чтобы сирены мне пели.

    Я люблю молодую удачу, хоть я у нее
    не любимцем, а пасынком был, да и буду, пожалуй.
    Ну а ты-то все шуточки шутишь? все ткешь суровье?
    Ты одряхла, Итака моя, а глядишь моложаво.

    Я люблю эти старые стены, и даже не их,
    а суровую участь, которая связана с ними,
    этот синий пронзительный воздух, толкающий стих,
    зоркий промысел тех, кто блуждает путями земными.

    Хорошо вечерами у нас. Выйдешь в темный простор
    перед сном подышать и стоишь где-нибудь у сарая.
    Вон упала звезда, а другая летит через двор:
    не земляк ли, гадаешь, глазами ее провожая.

    Надо завтра нарезать цветов и проведать своих.
    А прохладно, однако... И все-таки невероятна
    эта жизнь, если в корень глядеть. Каждый шорох и штрих.
    Вот и дети уже подросли. Не твои. Ну да ладно.

    Вот и дом наконец. Шелести же листвой парусин,
    прозябающий прах, недалекая наша Эллада!
    Ибо живо лишь то, что умрет, как сказал бы Плотин.
    А другого, увы, не дано, да уже и не надо.






    © 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
    Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
    Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.