Комментарии

ПЕРВЫЙ ПЕРИОД (Б.1. «Крайний»)

Верхняя граница первого периода, по-видимому, ни у кого не вызовет сомнений. Это — октябрь — ноябрь. 1917 года. С этого момента в истории России наступает новая эра, и главным воп­росом первого периода, начавшегося столь «политически», не мог не быть вопрос политический. Это был вопрос об отношении к большевикам и той модели государства, которую они с первых дней утверждали. Прежде чем судить, как развивались литературные направления, школы, группировки этого периода, рассмотрим, как развивались обстоятельства, ибо многое объясняется именно этим.

26 октября 1917 года II съезд Советов утвердил постановление об образовании Временного рабоче-крестьянского правительства — СНК под председательством В.И.Ленина. Первый состав этого органа — большевики. Левые эсеры участвовать отказались, ибо приглашений правым эсерам и меньшевикам со стороны большевиков не было сделано. Кроме СНК, был избран Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет Советов (ВЦИК) из 101 представителя пяти партий, представителей от большевиков было 62. Как говорится, «а он и ахнуть не успел...» Съезд прекратил работу 27 октября,.а уже 28-го СНК принимает декрет о печати.

«Свобода слова и печати должна быть полная. Но ведь и свобода союзов должна быть полная», — писал В.И.Ленин в 1905 году в статье «Партийная организация и партийная литература». Печать — кислород политической организации. Без права на гласность ни одна оппозиция не представляет опасности.

Декрет о печати был принят ВЦИК 34 голосами «за», 24 «против» при одном (кто он?) воздержавшемся. Вот что значит гарантированное большинство! Вот что значит вовремя принять решение и вовремя закрыть заседание!

Самое замечательное во всем этом то, что всю информацию относительно «первых шагов культурного строительства», которые по сути были смесью авантюризма и грубейшего насилия, — я почерпнула не из новых публикаций, а самых что ни на есть старых: История СССР: В двух сериях, в 12 т. — М., 1967. Т. 7. Гл. 5; Хроника литературной жизни // История русской советской литературы: В 4 т. М., 1967. Т. 1.С. 686-689. Несравнимо более глубокое и подробное осмысление этого и последующих этапов истории страны — а для интересующихся историей литературы знание истории страны необходимо — можно найти в 4 томном труде М. Геллера и А. Некрича «История России. 1917-1995» (М.: МИК, Агар, 1996).

Против законоположения о печати попытались выступить В. Засулич, Потресов, З. Гиппиус, Е. Замятин, Д. Мережковский, М. Горький, В.Г. Короленко и др. Однако уже начало 1918 года ознаменовано учреждением при «Революционном Трибунале» нового — «Революционного Трибунала печати». Всех интересующихся формулировками этого декрета отсылаю к Хронике. Здесь же достаточно отметить последовательность, с которой перекрывался кислород у литераторов, не «стремящихся к сотрудничеству». Художник не мог оставаться вне политики. Поэтому одни будут последовательно сопротивляться насилию, другие его эстетизировать. В 1918 г. В.Э. Мейерхольд, а в 1920 г. и В.Я. Брюсов вступают в партию. Навсегда покинут родину З. Гиппиус, Д. Мережковский, И. Бунин...

Литературная группировка как единица литературного процесса не могла не отойти на второй план, если в ее основе лежало относительное единство ее участников в вопросах философии и эстетики. В ситуации разного политического выбора участников — пути их расходились. Политический выбор определял последующую судьбу, исключение составляют лишь те группировки, участники которых включали и прежде в свои программы установки политического характера: крайне левые, Пролеткульт.

Представляется, что период этот отличался известным эстетическим единством. Эмблемность становится сквозным приемом, обнаруживающимся у художников самых разных литературных школ и традиций: это признак общей политизированности, а не какой-то одной политической ориентации. Исключения, разумеется, неизбежны, но речь о «правиле».

Среди возможных формулировок нижнего предела первого периода в первую очередь следует назвать 1 декабря 1920 года. В этот день в «Правде» опубликуется письмо ЦК РКП (б) «О пролеткультах». Этот документ свидетельствует о том, что внимание партии переместилось с «боевой работы на фронтах» на культурную. Неискушенному читателю может быть не понятно, почему возникает необходимость именно Пролеткульт журить за левизну, пренебрежение традициями и т.п. Как известно, подобного рода «грехи» были и у представителей иных группировок. Очевидно, дело не только в этих грехах. Дело в том, что основа, на которой мыслилось здание искусства нового мира, Пролеткульт, вовсе не собирался подчиняться государственному аппарату, столь щедрому поначалу. Так государство решило вопрос об отношении искусства к государству: подчинило наиболее жизнеобеспеченное объединение Наркомпросу. Судьба прочих должна была решаться по аналогии.

Знаменательно, что в тот же день 1 декабря 1920 г. в «Известиях» публикуются и «Тезисы об основах политики в области искусства» за подписью Ю. Славинского и А. Луначарского, где содержатся смелые попытки установить отношения искусства пролетариата с искусством прошлого и с искусством политики. Этот документ тоже означал смену проблем. И хотя эстетические проблемы, заявленные авторами «Тезисов», сильно отдавали двусмысленностью прежних декретов о печати, в них тем не менее ставились вопросы художественного профессионализма, хотя и в связи с «созданием чисто пролетарских художественных форм».

Итак, политические вопросы решались политически, некоторые из них отодвигались на заранее уготованные позиции, на первый план выводились другие: эстетические, хотя и не без политической начинки.

ВТОРОЙ ПЕРИОД (В. 2. «Серединный»)

Даже беглого взгляда на картину литературной жизни 20-х гг. достаточно, чтобы обнаружить резкие черты несходства с предшествовавшим периодом.

1. Необычайно оживляется издательская деятельность. Появляется большое количество разнообразных журналов, что свидетельствует о том, что период ораторски-газетной жизни, устно-публицистической сменился письменной, литературной.

2. Необычайно актуализируется роль литературных группировок как единиц литературного процесса. Эти литературные образования используют как свои печатные органы журналы и альманахи («Леф», «На посту», «Октябрь» и др.).

3. Доминирование малых жанров литературы первого периода уходит в прошлое. В 20-е годы литература обретает жанровое разнообразие, которое вполне созвучно многообразию стилевому.

Все это свидетельствует о том, что 20-е годы — в полной мере отличный от предшествовавшего период. Проблема в том, где проходит демаркационная линия, постановкой каких вопросов отмечены верхние границы периода?

Кроме документов от декабря 1920 года, история предлагает и иные варианты «точек отсчета».

Осенью 1920 г. разгромлен Врангель. В декабре 1920 г. VIII Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов обращается «Ко всем трудящимся России» с поздравлением по поводу успешного завершения гражданской войны. Это тоже повод для установления демаркации, как и то, что завершение борьбы с Колчаком, Юденичем, Деникиным, Врангелем не означало наступления мира: в марте 1921 года революционные кронштадтские моряки выступят против политического курса большевиков. Мятеж будет жестоко подавлен, как были подавлены и крестьянские волнения в По­волжье, Мещере, на Тамбовщине. Все эти события в разной степени получили в печати ложное истолкование, опровергающее­ся только в публикациях последних лет. Начиналась новая страница борьбы правительства со своим народом (см.: Иван Ермолаев. «Вся власть Советам!» // Дружба народов. 1990. 3).

Возможна и иная точка отсчета.

В марте 1921 г. состоялся X съезд РКП (б). На нем принимаются решения колоссального значения, политического и экономического.

Во-первых, без новой экономической программы, принятой съездом, невозможно представить того оживления издательской деятельности, которым отмечена жизнь 20-х гг. 30 июля 1921 года разрешается частная торговля.

Кроме того, X съезд принимает и еще ряд решений, определяющих режим внутрипартийной жизни. А. Авторханов в статье «X съезд и осадное положение в партии» (Новый мир. 1990.3) высказывает мысль, что основы того внутрипартийного режима, который со временем неизбежно вел к той самой административно-командной системе, оказавшейся исключительно жи­вучей, были заложены именно на X съезде РКП (б) и Лениным. Это тоже может быть рассмотрено как исходное положение при периодизации литературы. Разве не к подобной системе придет и литература, когда организуется в начале 30-х годов в Союз писа­телей с его гигантскими ответвлениями, с его мощным аппаратом управления!

А может быть, кому-то покажется более обоснованным внимание к иным фактам.

Оживление частной торговли и предпринимательства не могло быть долгим, никто не разрешил бы оппозицию ради нее самой. И уже через год, на XI съезде РКП(б), высказывается мысль о необходимости наступления на капиталистические элементы. В августе 1922 года 12 партконференция обсуждает задачи партии в связи с возрождением буржуазной идеологии в стране и принимает решение о высылке из РСФСР наиболее активных «внутренних эмигрантов» из числа ученых, писателей, журнали­стов. Около 200 человек были высланы из страны в августе — сентября 1922 г. Вместе с отъездом из страны в октябре 1921 г. Горького это событие выглядит весьма впечатляюще. Подробнее об этом можно прочитать в статье М. Геллера «Первое предостережение…» // Вопросы философии. 1990. 9.

Депортация большого числа русской интеллигенции не могла не вызвать резонанс внутри страны и вне ее. Это было значительное политическое событие. С этого момента правительство РСФСР освобождается от сильной духовной оппозиции. С этого момента русское литературное зарубежье укрепляется кадрами высочайшей квалификации. С этого момента «русские за рубежом» — не отдельные группы людей, не отдельные судьбы, — мощное ответвление русской национальной культуры, по-своему напитавшее и культуру Востока, Запада, Америки, по-своему впитавшее в себя традиции тех регионов и стран, которые дали приют представителям России.

Изгнание интеллигенции в 1922 году подобно насильственному включению Пролеткульта в ведение Наркомпроса, подобно упразднению в 1932 году группировок, подобно насилию над М. Булгаковым, Е. Замятиным, Б. Пильняком, И. Бабелем, А. Ахматовой, О. Мандельштамом, Н. Гумилевым...

Есть и еще один вариант границы. Последний.

В 1923 году выходит из печати книга одного из «вождей» революции Троцкого Л.Д. «Литература и революция». И хотя у автора этой книги оставалось уже мало времени для спокойной жизни и почивания на лаврах, книга на много десятилетий установит режим историко-литературных оценок. Им суждено будет пережить своего автора. Эта книга — шкала духовных ценностей социалистического искусства с некоторыми, разумеется, исключениями.

Итак, варианты демаркации выглядят следующим образом: конец 1920, весна 1921, осень 1922—1923. От наших оценок зависит устанавливаемая нами граница.

Если в основе нашей периодизации лежат те процессы, что про­исходят в социальной психологии: перенос акцентов с вопросов военно-политической сферы на проблемы хозяйственного и культурного строительства, завершение периода ожидания мирового «пожара в крови», то скорее всего мы остановимся на 1920 годе.

Если за основу берутся процессы государственного строительства, которые, разумеется, тоже самым непосредственным образом скажутся на вопросах литературного строительства, — то мы предпочтем остановить свой выбор на 1921 годе, на процессах перестройки государственного аппарата, на изменении механизма взаимоотношений искусства и государства, на том, что после 1921 г. искусство функционирует в условиях все менее опосредованного, все более непосредственного регулирования со стороны государства.

Если за основу берем логику истребления государством своего идеологического противника, то скорее всего точку отсчета движения литературы к ее идейному единству будем искать в истории суда большевиков над бывшими единомышленниками — эсерами (июнь 1922 г. — подробнее см.: Л. Флейшман, Р. Хьюз, О. Раевская-Хьюз. Горький и дело эсеров. Из писем М. Горького к Б. Николаевскому // Дружба народов. 1990. 12), во времени появ­ления таких мобилизующих на идейную непримиримость работ, как статья В.И. Ленина «О значении воинствующего материализма» (март 1922), в истории насильственной высылки за пределы России потенциальных и реальных духовных оппонентов и публикации поистине директивного для литературного развития труда Л.Д. Троцкого «Литература и революция».

Нужно ли напоминать, что при любом выборе мы будем обязаны соотносить характеристику границ с анализом поэтики и динамики литературного процесса, его структуры и его художественных вершин.

***

Литература второго периода функционирует в относительно стабильной обстановке: оппоненты отстреляны и отосланы. Поэтому политические вопросы будоражат сознание в гораздо меньшей степени, чем в предшествовавший период, но — не следует забывать! — в гораздо большей, чем в последующий, когда единомыслие будет обнаруживаться даже в позициях прокурора и обвиняемого, палача и жертвы.

Нельзя не заметить, что богатство художественных направлений в литературе 20-х годов вызвано богатством и разнообразием конструктивных программ творческих группировок, кстати сказать, далеко не во всем согласующихся с директивными установками «Литературы и революции» Л.Д.Троцкого. Магистрали программ станут совпадать с пожеланиями вождей позднее, когда будет создан идеально управляемый Союз писателей. А пока отношения искусства и государства регулируются с помощью чрезвычайных мер, определяющих «магистрали» развития и границы свободного волеизъявления. К такого рода чрезвычайным документам, демонстрирующим целеустремленность партийного руководства, следует отнести резолюцию ЦК РКП (б) «О политике партии в области художественной литературы», опубликованную 1 июля 1925 г. в «Правде» и «Известиях». Среди откликов особого внимания заслуживает опубликованное в «Известиях» обращение «От Федерации советских писателей», создавшейся 14 июля 1925 г., т.е. через две недели после публикации резолюции ЦК РКП(б). (Тексты публикаций (в сокращении) и подробности см.: История русской советской литературы: В 4 т./Хроника литературной жизни. Т. 1).

Резолюция ЦК РКП (б) от 1925 г. органично связана с партийными документами 30-х годов: с Постановлением ЦК ВКП (б) «О перестройке литературно-художественных организаций», опубликованным в «Правде» 24 апреля 1932 года, с хорошо организованными кампаниями по награждениям и чествованиям юбиляров, по проведению панихид... В 1933 году отметили даже и годовщину публикации Постановления «О перестройке». Наконец, логичным завершением блестяще продуманной подготовительной кампании явилось создание Союза советских писателей, состоявшееся на Первом Всесоюзном съезде советских писателей, проходившем 17 авг. — 1 сент. 1934 года.

Подробнее о контексте, в котором рождались основные политические установки, определяющие развитие литературы, можно почитать в уже упоминавшейся Хронике литературной жизни. Кроме того, превосходный по своей полноте и компактности материал содержится в разделе «Литературные дискуссии» // Краткая литературная энциклопедия. М., 1978. Т. 9. С. 441—472.

Однако не следует забывать о принципиальной разнице партийных документов 1925 и 1932 гг. В 1925 г. партия направляла, как принято говорить, работу относительно самостоятельных литературных образований, а в 1932 г. речь шла уже о ликвидации образований, т.о., обнаруживается довольно существенное, хотя и сугубо внешнее отличие литературы 20-х гг. от литературы предшествовавшего периода (где литературные группировки не определяли характера духовных исканий художников. Кроме такого рода образований, как Пролеткульт, разумеется) и от литературы 30-х гг., где литературные группировки оценивались уже как тормоз в развитии литературы, достигшей такого идейного единства, при котором возможным стало создание единого Союза писателей.

ТРЕТИЙ ПЕРИОД (Г. 3. - «Серединный»)

Изложенное выше подводит к выводу о том, что линию разграничения литературы 20-х и литературы 30-х можно провести не по 1934 году (съезд писателей и образование Союза писате­лей), а либо 1932—34 гг., либо 1932. При этом не следует чересчур «драматизировать» ситуацию с разгоном группировок.

Во-первых, ликвидация РАППа не означала, что члены этой организации и специфический характер ее взаимоотношений с другими уходят в безвозвратное прошлое. Нет. И люди, и методы проявят себя вскоре, но уже на уровне писательского союза.

Во-вторых, большинство группировок, по-видимому, действительно изживает себя. Ослабевают внутригрупповые связи, устаревают выдвигавшиеся ранее программы. Не случайно, говоря о литературном процессе середины 20-х, Ю.Н. Тынянов шутливо назовет «Серапионовых братьев» «серапионовыми ку­зенами», а определяя состояние литературы 20-х, сосредоточит внимание на индивидуальностях. По мнению Тынянова, в середине 20-х «инерция», для которой характерно превалирование литературного объединения над индивидуальностью, иссякает и наступает пора «промежутка» с преобладанием индивидуальности над группой. Знаменательно, что к подобному выводу окажется близок и А.В. Луначарский, который, «замахнувшись» на характеристику молодой поэзии, анализ сосредоточит на индивидуальностях. Общей характеристики не получится, ибо автор пытался оценить лучшее в продукции молодых индивидуальностей.

Наблюдения над литературой 20-х наводит на мысль, что важнейшей особенностью литературы этого времени было движение от расцвета группировок к усилению роли индивидуальности в литературном процессе. С этими соображениями согласуется и традиционное рассмотрение 20-х как периода формирования единого творческого метода: метода, характеризующего направление — литературы социалистического реализма — и определяющего художественные принципы творческой индивиду­альности. Автор наиболее развернутой концепции творческой индивидуальности, М.Б.Храпченко, очень логично связывал на этой основе вопрос о направленности развития литературы с вопросом о становлении метода социалистического реализма и создании на основе единства творческого метода единого же Союза советских писателей. Сегодня, когда Союз писателей распался с той же неотвратимостью, с какой распался Союз Советских Социалистических Республик, логика «бескризисного» рождения Союза писателей представляется несколько подтасованной, направленной на оправдание политики унификации литературы. И опять — следует учитывать не только те факты, что работают на импонирующую нам концепцию. Разве не готовностью принять любую «общую» участь продиктовано намерение Маяковского вступить в МАПП (незадолго до гибели)?

Вообще же, оценивая факты рубежа 20—30-х годов, следует проявлять большую осмотрительность, необходимо понять, что многое в этом периоде остается для нас пока неизвестным и трудно объяснимым. Со временем, надо полагать, станет ясно, в какой мере травля таких лидеров литературных объединений, как Перевал, Ленинградское отделение Всероссийского Союза писателей и др. (речь о А.К. Воронском, Б.А. Пильняке, Е. Замятине), способствовала ослаблению роли «непрограммных» литературных образований. Как известно, среди литературных группировок 20-х были группы с «программой» развития советской литературы (Леф, Пролеткульт, РАПП, «Серапионовы братья» и др.) и те, кто объединялся по соображениям сохранения достаточно высокого профессионального уровня, коммерческим, профессионально-практическим (Никитинские субботники, Союз писателей, Союз поэтов и т.п.). Объединения эти имели свои издательства, свою базу. Однако процесс последовательного перетасовывания (слияние, разделение) издательств приводил неизбежно к тому, что они теряли свою экономическую стабильность и независимость. Разгром группировок практически начинается с экономических мероприятий в середине 20-х годов, он усиливается в конце 20-х годов, когда мероприятия политически дискредитирующего характера довершат начатое, позволив централизованно-бюрократической системе стать руководящей и в литературном деле. Добавим к этому, что было сделано все, чтобы и намека на возможность иной организации литературного дела не сохранилось. Эпоха старалась прятать концы в воду.

Так, в Литературной энциклопедии 1929 г. (Т.2) на странице 326 читаем: «Всероссийский Союз Писателей — см. «Союз писа­телей»; «Всероссийский Союз Поэтов — см. «Союз поэтов». Хорошие были образования. Только информации все же в Литературной энциклопедии о них так и не появилось. 10 том, где она должна была бы содержаться, так и не выйдет. В 11 томе слова идут с буквы «С», но, согласно алфавитному порядку, это слова, следующие после слова «союз» (Эпоха еще только училась не оставлять следов). Нет и 12 тома этой уникальной «двенадцатитомной» энциклопедии, состоящей из 1—9 и 11 томов. Кто же мог предположить, что по мере выхода томов материал будет не увеличиваться, а сокращаться.

Отдавая отчет в том, что изменение режима функционирования литературы в конце 20-х годов было следствием не столько внутрилитературных, сколько общеполитических изменений, осмелимся предложить и еще один вариант границы между вторым и третьим (30-е гг.) периодом. Учитывая, с какой стремительностью нарастала к концу 20-х кампания перемещений и переучиваний, перевоспитаний (в 1927 отстраняется от редактирования «Красной нови» А.К. Воронский, отстраняется он и от работы в издательстве «Круг»; к концу 20-х развертывается травля Булгакова, Пильняка, Замятина и др.), полагаем, что дело двигалось к полной ликвидации «единоличного» литературного хозяйства и порождаемой им духовной оппозиции (легальной, разумеется). Вспомним, что уже середина 20-х отмечена примерами цензур­ной «строгости» по отношению к Б. Пильняку, М. Булгакову... С Е. Замя­тиным дело вообще было неприличным для «свободного» общества. Речь идет о произведениях, которые просто не публиковались нигде. Речь о «разгромных» оценках «Мы», романа, которого читатель России вообще не читал. Текст романа между тем цитировался. Конечно же, А.К. Воронский, громивший Замятина, и вообразить не мог, что скоро те же методы «критики» будут применены к нему. Иногда думаешь: вот что получается, когда другому роют уже слишком большую яму («котлован»).

При всех строгостях, однако, возможность существовать в некоторой оппозиции для художника все-таки сохранялась. Тому способствовали частные и кооперативные издательства (подробнее см.: Издательства литературные в СССР // КЛЭ. Т. 3), срок жизни которых не был долгим. Учитывая все это, полагаем возможным провести линию демаркации следующим образом: 20 мая 1929 г. В этот день открылся V съезд Советов СССР, на котором и был взят курс на сплошную коллективизацию. Слово «сплошную», думается, и следует понимать как не только коллективизацию крестьянских хозяйств. Не с этого ли периода переход к колхозу, простите, «союзу», писателей с его принципиальным идейно-эстетическим единством становится неизбежным. Не с этого ли периода становится неизбежной и принципиальная оппозиция художников, которые уже без всяких иллюзий разучивали эзопов язык и использовали «стол», как почтовый ящик для писем «читателю в потомстве». Во всяком случае, на открытую оппозицию в условиях государственных издательств и единого во всех отношениях Союза писателей рассчитывать было нельзя. Это, разумеется, не означает полного отказа от системы иносказательных форм. Настоящий художник даже тогда, когда он очень хотел быть писателем советским и соцреалистическим, не мог перестать быть художником, не мог не сказать того, с чем его на тот свет просто не пустили бы, как колдуна, не подготовившего себе замены на земле.

Таким образом, круг вариантов границы между 20-ми и 30-ми гг. сводится к следующим датам: 23 апреля 1932 г.; 17 августа — 1 сентября 1934 г.; 1932 — 1934 гг.; 20 мая 1929 г.; 1924-1934 гг.

Возможно, что варианты на этом не кончаются. Начавшийся третий период можно назвать в отличие от литературы первого послереволюционного десятилетия (первый и второй период) литературой казарменного социализма. Варианты заглавия не исключаются. Изменение условий функционирования, изменения основных проблем и тем, связанные с Великой Отечественной войной, не меняют характера отношений литературы и читателя, литературы и государственного аппарата. Поэтому, думается, что наряду с более дробными периодизациями (30-е; литература периода Великой Отечественной войны; литература первого послевоенного десятилетия) может существовать и менее дробная: 1932 — сер. 50-х, либо 20 мая 1929 г. — сер. 50-х гг., с необходимым выделением внутри периода соответствующих изменениям обстоятельств подпериодов. Такое членение литературного процесса отражает и степень зависимости художественных концепций от смены концепций идеолого-политических.

«Крайний» период. «Оттепель». (ШЕСТОЙ ПЕРИОД: Ё. 6)

Не будем закрывать глаза на не делающий нам чести факт, что степень свободы, демонстрируемая в официально признанной литературе, отражала степень разрешенного обществу вольномыслия. Именно поэтому так единодушно начнет обновляться литература после XX съезда КПСС. Не будем также забывать, что, кроме потока литературы, был и художник, был и путь индивидуальности, не всегда совпадавший в своих периодах с периодами потока. Однако прозрения художника в условиях жесткого регулирования литературным процессом (процессом публикаций, процессом чтения, оценивания, награждений и т.п.) не создавали волны подражаний, «инерции». В лучшем случае дело могло закончиться волной единодушного осуждения (как было, например, с Пастернаком — автором романа «Доктор Живаго»).

Итак, где же проходит грань между литературой периода сталинизма (административно-командной системы, казарменного социализма и т.п.) и литературой, которую очень скоро и очень осторожно стали именовать «современной советской литературой»?

***

Всякую литературу когда-нибудь да называли современной. «…Но эту! …» Эту звали современной уж очень долго. И даже тогда, когда для более поздней литературы придумали много новых и иногда очень красивых имен, как, например, «литература развитого социализма», эту продолжали звать современной. И во многих трудах, посвященных литературе 60-х, 70-х и даже 80-х годов, говоря о современной литературе, можно было начинать с самой что ни на есть «Судьбы человека» М.А. Шолохова. И ни­кого бы это не покоробило, не удивило. Очевидно, изо всех современных литератур самой долгой была жизнь современной советской, включающая почти три с половиной десятилетия.

Однако оттого, с какой точки начинается ее долгая биография, зависит многое в оценке ее единиц.

Здесь диапазон вариантов очень широк.

Во-первых, конечно, XX съезд КПСС. Это была настоящая революция в сознании, с неизбежными трагедиями, потерями и переоценками. Человек, с именем которого связывали все значительные события, был решительно дискредитирован и уничтожен в глазах обывателя. Кроме того, процесс реабилитации вызывает волну «возвращений» в литературу большого круга имен: публикуются произведения А. Платонова, И. Бабеля, Б. Пильняка... Литература уже к началу 60-х напоминает по многообразию художественных исканий литературу 20-х. Возрождается в ней и то состояние свободы, обновления и веры в завтрашний день, которые были в тех произведениях 20-х, где так сильно звучал пафос пробуждения в сознании личности чувства субъекта истории.

Однако вскоре наряду с 1956 г. (год XX съезда КПСС) стали называть и другие цифры. Так, всплыла дата II Всероссийского съезда советских писателей — 15 декабря 1954 г., на котором, почтив память И.В.Сталина вставанием, делегаты достаточно дружно осудили преувеличение личности, не обозначив, правда, о какой именно личности шла речь. Осудили просто — и все! Осудили преувеличение как таковое, …безотносительно. Кроме того, осудили «Оттепель» И. Эренбурга, осудили В. Панову и В. Некрасова за некоторые неясности в их позиции. Поспорили. Позадирали друг друга. Продемонстрировали, одним словом, готовность к пробуждению сознания.

Всплывает на поверхность и дата съезда писателей РСФСР — 1958 г. Съезд этот был первым для российских писателей. Тогда же из списка разгромных постановлений (Постановление ЦК ВКП (б) 1946 г. «О журналах «Звезда» и «Ленинград», «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению», «О кинофильме «Большая жизнь», «Об опере «Большая дружба» — 1948 г.), из списка проведенных кампаний по решительному перевоспитанию композиторов (А. Хачатуряна, Д. Шостаковича, С. Прокофьева и др.), космополитов, врачей, «безыдейных» писателей (М. Зощенко, А. Ахматова, Л. Леонов) и др. благодаря этому съезду некоторые были вычеркнуты по причине признания чрезмерности предъявленных в их адрес претензий. Остальные были вычеркнуты позднее. Но только 1988 год окончательно закрыл этот вопрос.

В качестве точек отсчета истории современной литературы называют также Мартовский и Сентябрьский пленумы второй половины 50-х годов. Наконец, называется III Всесоюзный съезд писателей 1959 г., где осудили «Новый мир» за публикацию статьи В. Померанцева, романа «Не хлебом единым» В. Дудинцева и произведений А. Яшина и Д. Гранина. По мере приближения к 60-м годам дух свободы выветривался. Пройдет кампания травли Б. Пастернака, разразится гроза над так называемыми формалистами, молодыми художниками, поэтами. В 1968 г. «Отблеск костра» Ю. Трифонова будет допущен к публикации как «закрывающее» сталинскую тему произведение.

Так неотвратимо «оттепель» сменялась «заморозками», так естественно и искусственно размывалась граница между литературной эпохой сталинизма и литературной эпохой, начало которой ознаменовалось оценкой культа личности Сталина. Размывание чёткой границы подчинено было одной цели — стереть из памяти современников те несколько лет, когда казалось, что появилась возможность освободиться от власти партократического режима и режима идеологического единомыслия.

Наступление «заморозков» в сочетании с событиями 1968 года в Чехословакии и акциями протеста у нас в стране вызвало развитие правозащитного движения, по-своему сказавшегося на литературном процессе. Так называемая современная литература развивается в условиях всё более ужесточающегося идеологического режима, в условиях усиливающегося правозащитного движения в стране, находящего все более полную поддержку за рубежом в кругах идеологов антикоммунизма и представителей русской эмиграции. Русская литература второй половины XX века развивается в трех интенсивных руслах: официально признанная, т.е. легальная, андеграунд, третья волна русского зарубежья.

«Крайний» период. Перестройка второй половины 80-х годов (ВОСЬМОЙ ПЕРИОД. З. 8)

Во второй половине 80-х годов начинается совершенно новый период в истории отечественной литературы. Он сравним только с революцией: слишком значительны произошедшие изменения политической, экономической, духовной сфер… Реабилитируются все жертвы нашей более чем семидесятилетней истории. Возвращаются все духовные ценности: философия, религия, научные и художественные труды, созданные не на коммунистической идеологической основе.

Возвращенная литература стала во второй половине 80-х годов самым значительным явлением современного литературного процесса. Впервые читатель получил возможность свободного выбора, впервые в читательском сознании слились три мощных потока русской литературы: андеграунд, зарубежье и советская литература, созданная на почве государственной идеологии. Это соединение и вытекающие из него возможности соотносительных оценок в первое время настолько захватило читающую и пишущую публику, что могло показаться - процесс знакомства с историей литературы в ее многоликости и разнонаправленности, в ее свободе (для нас — на вырост) притупил интерес к литературе молодой, рождающейся на наших глазах. Когда же стало невозможным более не замечать заполонивших книжный рынок произведений ещё вчера неведомых широкому читателю авторов - шок, брезгливость и отвращение, восторг и надежда вперемежку определили оценку художественной продукции последних лет.

Это безудержное наслаждение свободой, породившее явления высокой литературы и откровенный ширпотреб и дешёвку, в конце ХХ века утрачивает значение первостепенного фактора историко-литературного развития. С начала нового века ощутимо проявляет себя процесс стркутурирования литературной продукции. Рынок это почувствовал мгновенно, и в современных магазинах обозначились стеллажи с литературой массовой (женская проза, фэнтези, детективы, боевики…) и для «высоколобых», классика и сентиментальные мемуары, эссе… Так осуществилось плавное смещение литературы «ВЗРЫВА» в сторону упорядоченной литературы «КУЛЬТУРЫ».

Серафима Николаевна Бурова

ИСТОРИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XX ВЕКА

Учебно-методический комплекс

для студентов специальности

«Филология»

Подписано в печать ________________ г. Тираж_______ экз

Объем________ п.л. Формат 60х84/16. Заказ № ________.

Издательство Тюменского государственного университета

625003, г.Тюмень, ул. Семакова, 10