Правителям современной России посвящается. 4 страница

Но не показали этого. Мама, наоборот, громко заявила:

«Мы никого не зовем! И никого силой не держим!»

Ребята ушли.

На прощанье Джинн предупредил, что уезжает в Ингушетию, к матери.

«Будем живы — я приеду. Увидимся!» — пообещал он.

Я увидела испуг и удивление на лице у «моего» Аладдина.

Младший брат Мансура весь вечер веселил нас шутками. Мы хохотали от души!

Он также использовал затишье и облицевал, для дополнительной защиты, подъездную дверь. Нашел одинаковые по размеру и по толщине доски.

Причем он укрепил дверь с обеих сторон!

Ему всего пятнадцать лет, а такой хозяйственный!

Именно он многим оставшимся на военное время жильцам бесплатно сделал печки буржуйки. Из старых ведер и выварок для белья.

Пока, Дневник!

Будур

24 ноября 1999 г.

15: 15. День.

Ночью обстрелы.

Вчера сильно бомбили и стреляли из многих видов

оружия. Мы боялись быть одни. Ночевали с мамой у своих соседей — тети Вали и бабушки Нины. Спали в коридоре на полу.

Аладдин же вчера ушел, обозлившись на меня и на маму. На прощанье заявил:

«Моей ноги здесь больше не будет! Никогда!» — и внимательно посмотрел на меня. Я произнесла свое обычное: «Пока».

Даже бровью не повела. Джинн не выдержал — хихикнул.

Переночевав в квартире у своего знакомого на четвертом этаже, «Старший брат» хорошенько натерпелся страха под обстрелом.

Рано утром Аладдин снова стучал в нашу дверь! Одумался! Мы живем то на первом!

Он, как ни в чем не бывало, поел маминого борща, курицу и ушел.

Мансур запасает своей бабушке и нам дрова. Пилит и колет целый день! Его братишка — замечательный! Утром успел найти деревянную дверь. Сам эту «махину» дотащил до нас. Говорит:

«У соседей напротив ночью двери в щепки разбили! Их подъезд открыт. Нужно иметь двери про запас. Иначе одни или другие войдут. Устроят бой! Разобьют наш дом!»

У бабушки Нины уже несколько дней живет ее подруга — Стася.

Пожилая одинокая женщина из дома напротив. Она спустилась вниз со своего высокого этажа. Боится одна...

Сегодня все наши соседи расстроились.

Причина?

По радиоприемнику передали, что нас будут бомбить при помощи «Акул».

Это военные вертолеты с ракетами.

Какой ужас!

Страшно уезжать в беженцы. Автобусы обстреливают — люди гибнут, сгорая живьем.

До свидания, Дневник!

Царевна Будур

25 ноября 1999 г.

22: 00 вечера. Четверг.

День прошел отлично! С утра мало стреляли, и к вечеру соседи вышли «погулять», это значит — постоять у подъезда и подышать воздухом, смешанным с гарью.

Но не тут-то было!

«Град» начал бить по нашему двору. Мы все опрометью залетели в квартиру тети Марьям, к Вале и бабушкам.

Так мы бегали из квартиры соседей к себе (как заряжают — слышно, и куда летит, тоже!). Потом из нашей квартиры бежали к соседям, смотря с какой из сторон били по дому.

Под обстрелом к нам заскочил Султан — отец моей подруги Хавы.

В этот момент нас уже обстреливали орудиями с земли и бомбили с воздуха!

Наш двор — из нескольких 4-этажных домов с мирными жителями — обрабатывали два самолета и один вертолет.

Дом шатало. Гарь пожара мешала дышать. От взрывной волны с окна слетело одеяло, вылетели доски, и я увидела брюхо низко летящего вертолета, и подумала, что он похож на злую стрекозу.

Это продолжалось с 18: 00 до 20: 00...

Младший брат Мансура смотрел на меня так, будто хотел запомнить навсегда...

Тут (!) постучал сосед Сулейман — отец маленького Вахи и девочки Зары.

Сулейман был сильно пьян. Видно, где-то нашел бутылку вина и налакался!

Его жена и дети уехали. Он совсем один в своей квартире на третьем этаже.

Но не в нашем доме, а в доме напротив. Сулейман много читает. Добродушный, веселый человек. Я никогда не видела его жестоким и злым. Видела беззащитно слабым.

От выпитого спиртного он приобрел храбрости и начал звать нас выйти и посмотреть на пожары в садах. Это под адским обстрелом?!

Все дружно послали его далеко-далеко…

Мы пытались затащить Сулеймана к себе, но тот отчаянно вырывался и ушел! Ушел смотреть пожары.

«Я кайфую!» — кричал Сулейман в пустом дворе.

В неимоверном грохоте ему приходилось серьезно напрягать свои голосовые связки.

«Я кайфую!» — слышали мы, лежа на полу в коридоре.

Слышали его голос то вдали, со стороны садов, то у своего подъезда, совсем рядом:

«Я служил в Советской армии... В ВДВ! Я не боюсь...»

Мансур пробрался к буфету и включил песни Тимура Муцураева.

Сделал сильный звук.

Наш испуганный шепот, взрывы, звуки выстрелов, рев самолетных моторов и голос певца вдруг объединились... стали музыкой войны!

Раздался торопливый стук в дверь. Пришел Аладдин!

Я подумала, что схожу с ума... Что это мерещиться...

Он живым прошел через этот Ад! Как?! Такая бомбежка!

А он добрался из горящего центра в наш район! Думал — мы голодаем!

(Лежал по дороге в какой-то канаве, весь грязный.)

Он раздобыл и принес нам темный «кирпичик» военного хлеба!

Аладдин был весь в грязи, в колючках, рассек руку. Но он — дошел!

Честно говоря, умирать мне совсем расхотелось!

Царевна Полина-Будур

26 ноября 1999 г., пятница. 14 лет

14: 20

Вчера под бомбежкой вечером мы — поели. Не один раз, а два!

Потом чистили и частично стирали одежду своего гостя.

Аладдин, разумеется, ночевал на диване, а мы теснились с мамой на ее кровати, под окном. Хитрость заключалась в том, что кроватные ножки мы

давно убрали. Наша защита — стена и батарея. Уровень кровати получился значительно ниже подоконника, почти на полу.

На узкий подоконник, баррикадой, мы пристроили полки с книгами (от осколков!). Получилось: всегда темно. Зато безопасно!

Проснувшись, мы занялись перестановкой.

Дружно, втроем сдвинули книжный шкаф, загороди

ли им диван. Конечно, от снаряда шкаф с книгами не спасет, только от железной «мелочи»...

После утреннего завтрака мы занимались.

Писали грамматические упражнения, заучивали слова.

Я пыталась читать на чеченском языке. Затем на арабском.

Аладдин внимательно слушал. Наконец он похвалил меня!!!

Потом он рассказал, что несколько лет не жил дома, с мачехой и с отцом. Часто находился отдельно от семьи — в интернате. Пожаловался, что этой осенью застудил почки, болеет.

Мама растерла его мазью от радикулита. Велела обвязать поясницу платком.

Схитрил он или нет, но разжалобил мою маму. Я заметила: она плакала в кухне. И «бубнила» себе под нос: «Бедные дети! Жизни не видели! И жизни нет!»

Утром Аладдин ходил за мамой «хвостом». В коридоре уткнулся носом в ее плечо, как маленький. Потерся щекой и сказал:

«Если честно — я очень жить хочу. Я боюсь! Я даже не женат еще...»

Мама ничего не успела ответить — раздался стук в дверь. Очень зловещий — я сразу это почувствовала.

Я вышла. В подъезде, стояли соседи. Они объяснили.

Вечером бомба попала в дом рядом. Она пробила два этажа. Соединила их! Погибла Раиса — армянка, которая недавно приняла ислам, 12 дней назад. Она стояла на молитве.

Не прервала ее. Пожилая женщина чеченка, которая учила Раису азам исламской веры, была с ней. Но испугалась. Выскочила на лестницу, стала спускаться вниз. Эта женщина спаслась!

Она всю ночь просидела на куске лестницы.

Ее сняли только утром родные. Ночь они провели в подвале. Пожилая женщина частично потеряла дар речи.

Зеленый осколок попал Раисе в висок.

Раису похоронили в свежей воронке, в саду огороде.

Недалеко.

Через дорогу от ее же дома, под вишней.

Аладдин и другие соседи прочитали над ней молитвы.

Необычный приятный запах распространился до погребения от ее тела. Он присутствовал после предания тела земле! Волшебное явление могли бы подтвердить все

люди, присутствующие на этих похоронах.

Придя домой, я почувствовала этот запах вокруг себя.

Я плакала. Мне все страшнее кого-то терять на этой войне. Аладдин дотронулся до моей руки и сказал:

«Раиса в Раю! Прежнее снято с нее, в связи с переменой веры. Я уверен!

На земле хуже, чем на Небе. Не плачь, царевна!»

Он попрощался и ушел.

Помогали на похоронах: сосед Николай, брат Азы Шахрудин, приемный и родной сыновья чеченочки - соседки, у которой Раиса временно жила. Также Аладдин и Тагир из частного сектора. Были все проживающие в ближайших домах женщины и мужчины.

Около 20 человек!

Стася забрала себе обручальное кольцо Раисы.

Сняла с пальца покойной, «на память». Я заметила, как горько усмехнулась моя мама, и еще сильнее расстроилась. Столько различной помощи людям успела оказать людям Раиса!

Как красиво она умела петь...

Своей трагической гибелью она потрясла меня.

Я боюсь его потерять! Я боюсь остаться без мамы! Я — боюсь!

Продолжаю. Вечер

Днем зашел Джинн. Сказал, что выехать из города ему не удалось.

По шоссе стреляли из орудий с нескольких сторон!

Я погадала ему на картах. Получилось: та дорога, о которой он думает, — будет.

Но не скоро. Он поинтересовался:

«Был ли Аладдин?»

Мы с мамой гадали Джинну по руке. А он рассказывал, что Аладдина любят все девушки. А его, несмотря на высокий рост, не замечают.

Он не курит! Очень любит спорт!

Мама присмотрелась к Джинну внимательней. Он даже смутился...

Мама заявила, что Джинн чертами своего лица, мимикой похож на моего отца, только глаза не синие, как у папы, а карие.

Джинн другой. Он не такой, как Аладдин. Воспитанный, «домашний» парень из хорошей, культурной семьи. Он младше Аладдина. Поэтому во всем подчиняется ему.

Джинн выпил чаю с печеньем и ушел.

Я молилась о душе Раисы.

Я молилась о благополучии Аладдина.

О беспрепятственной дороге Джинна.

Еще: я вспомнила и помолилась о Муслиме, который умеет собирать цветы, внуке женщины Зулай из первого подъезда.

Полина, Царевна Будур

27 ноября 1999 г., суббота

Утро. 8: 50

Джинн с утра у нас. Говорит, что пока не увидит своего друга, не может окончательно уехать. Погода ясная. Солнечная. Значит, в любой момент возможен авианалет.

Вот так, милый мой дневничок! Мы можем с тобой проститься навсегда...

Кстати, когда летят тяжелые бомбардировщики и, тяжело, будто усталые шмели, гудят, я слышу в этом музыку. Из нотной тетради Смерти...

Ночью бомбили. Не у нас, а в центре города и частный сектор, ближе к району заводов. Джинн просил нас на улицу не выходить.

Предупредил:

«Большая вероятность внезапных уличных боев. Опасно!»

Он принес настоящий, белый, большой хлеб!

Джинн сегодня вежливый и тактичный.

9: 10 часов утра.

Бомбят. К счастью — далеко.

По приемнику «бабулей» передают: в Чечне идут «ковровые» бомбардировки.

Это когда совсем ничего и никого не остается?!

Аладдина нет.

Мы встретимся, если Богу будет угодно.

Царевна Будур

29 ноября 1999 г.

28 ноября, вчера, приехала родная сестра соседки Марьям.

Это в квартире у них временно живут бабушки — Нина и Стася.

Лиза сказала, что деньги у нее на вывоз одного человека и что она специально приехала за мной, как за раненой. Марьям и ее семья умеют выполнять свои обещания!

Мама заявила: она останется дома. Сторожить имущество.

Я заупрямилась. Уезжать отказалась. Боялась бросить маму. Она ведь пропадет без меня:

«Благодарю! — произнесла я с нежностью. — Тебя и Марьям! Но моя жизнь

в разлуке с теми, кого я люблю, мне не нужна...»

Вместо нас в дорогу, в беженцы, быстро собиралась мать Мансура — Валя. Она решила: вывезти хотя бы самого младшего сына, саму себя и телевизор. На дорогу сыну деньги у нее были. Второе место в автобусе, для Вали, оплатила Лиза — сестра Марьям.

Умеют люди ориентироваться!

Мама пыталась уговорить меня уехать. Она даже собрала легкий пакет с одеждой. Но я не поеду! Это — решено!

Итак...

«Маман» проводила соседок и моего веселого друга.

Автобус сегодня должен был подъехать к половине восьмого утра.

Он задержался на час. Мама помогла нести одеяла, подушки.

Рискуя здоровьем, жизнью, она возвращалась домой одна, через пустырь,

под обстрелом.

Я молилась за маму. У меня был шанс остаться полной сиротой.

Неожиданно в мое одиночество постучался Аладдин.

Спросил: «Все ли в порядке?!»

Бросил в меня пачкой печенья.

Сообщил: «Я спешу!!! У меня — пара минут. Срочно нужно отыскать ребят. Предупредить их об одном деле...»

И добавил: «Раз ты не уехала, я буду к вам заходить! Не грусти!»

Сегодня у нас хлеба нет. Продуктов — тоже.

Ближе к вечеру я и мама сходили на рынок. Ничего не купили, кроме одного пакета риса.

У продавцов были сигареты и шоколадки...

На базаре женщины рассказали: в три часа дня обстреляли автобус с беженцами. Он направлялся в Ингушетию.

Продавщицы назвали данные этой трагедии: сорок человек убито, четверо получили ранения.

Господи! Как там наши?

Полина

30 ноября 1999 г., вторник

Вчера вечером пришел Аладдин. Он сообщил:

«Джинн потерялся».

Признался, что они поссорились (?!).

Объяснил мне причины:

«Джинн не должен был долго говорить с тобой...

Так же ты — с ним».

Аладдин был злым и растерянным. Вдруг он сообщил мне и маме, что много думал и решил: он не станет портить мою жизнь.

Но он очень хочет сейчас, в войну, жениться!

Его спутницей станет взрослая женщина. Которая была замужем.

В случае его смерти такой жене не так страшно остаться одной, как это было бы мне...

Я спокойно выслушала этот сумбур.

Однако мое сердце мгновенно стало тяжелым, как камень.

Итак, на взрослой женщине. Как оказалось, мы ее знаем...

«Кусум!» — сразу сообразила моя мама.

Аладдин кивнул. Но имени жены он не произнес.

Попытался объяснить происходящее:

«Она — мать моего друга. Дважды была замужем.

Эта женщина на 20 лет старше меня, как в книге о Пророке Мухаммеде...

Я ходил к ним в дом. То, что Кусум влюблена в меня, — моя вина!

А ее сын — твердит о тебе. Говорит — будет жив, придет за тобой!

Получается некрасиво! Нечестно!

Кусум религиозна! По мнению общих знакомых, наш брак — проверка веры»

Я тихо, но твердо ответила: «После таких действий ты меня не увидишь! Чужой муж нам в доме не нужен!»

Мама одернула меня:

«В это жуткое время о нем будут заботиться! Ты должна понять: у него в детстве был интернат, голод, холод. Наконец появится семья... Не думай о себе. Думай о нем!»

Царевна

3 декабря 1999 г., пятница

10: 00

Бомбят самолеты. Уже сорок минут! Лежим с бабулями Ниной и Стасей в нашей нише, на полу.

Бомбят с раннего утра. Нам не дают передышки.

Сегодня, 3 декабря, день рождения моей подруги детства Аленки.

Я думаю о ней.

Где она?

Скитается где-то по глубинкам России.

Но хотя бы не здесь, где повсюду смерть.

Я лежу с подушкой на голове от возможных мелких осколков и пишу.

Вспоминаю свое видение. Именно видение — сон:

...Дорога. Темно.

Машина УАЗик. Убиты люди. Мужчина и женщина.

Второй мужчина жив! Ему Аладдин и Джинн совместно оказывают помощь.

Кусум одна. Идет по снежному полю. Она в ярко желтом платье.

Девушка, Лолита, стоит напротив меня. Одета во все черное.

С цепью на шее, а на цепи — лезвие.

Уже несколько дней нет Аладдина! Из дома ушел Мансур...

Мне трудно дышать — так болит моя душа.

Город бомбят с восьми утра.

Сейчас 13: 30.

У меня на руке часы.

Идет обстрел нашего района сразу из нескольких видов оружия.

Мы так привыкли, что спим или читаем в коридорной нише. Только голодно.

Постоянно хочется есть.

И страшный холод.

Патошка-Будур

4 декабря 1999 г.

Я прошу маму разгадать мой сон.

Тот, где освещен ярким светом «мой» Аладдин.

Лолита с лезвием вместо кулона на шее...

И Кусум — одинокой фигурой в желтом бредет по полю...

Мама отвечает с нежеланием. Отрывисто. Односложно.

«Возможно, ребят обвинят в том, чего они не совершали...

Будут неприятности, большие.

Аладдин “везунчик”! Он выпутается, попав в беду.

Найдутся мужчина и женщина, они помогут.

У Кусум — разлука с кем-то близким. Сильное переживание. Боль!

И скорое одиночество.

Для девушки Лолиты — скорбь. Возможно, потеря близкого человека.

Есть вероятность насильственной смерти для нее самой...»

«Мне интересно, что же здесь касается меня?» — настаивала я.

«То, что у нас нет муки. И несколько дней нет хлеба!» — огрызнулась мама.

Теперь наши постоянные соседи — пожилые женщины Стася и Нина с внуком, Валиным старшим сыном. У него повредился рассудок.

Нас бомбят мало. Больше по нашим домам бьют из орудий.

Появились ребята боевики. Скромные парни крестьяне.

На русском языке говорят с акцентом...

К «бабулькам» постучали, спрашивают:

«Дадите мыло?! Не хотим сами лазить».

Представились. Они — из Наурского полка.

Будут ходить в наш двор за водой, в пожарные колодцы. Обосновались в здании института, за пустырем. Сказали, что здесь прикрывают вывоз раненых.

Боевики притащили легкую пушку. Поставили ее у нашего подъезда. Пальнули!

Все женщины, и я с мамой, собрались и группой, без мужчин, подошли к ним. Попросили:

«Уходите! Из-за вас наши дома разобьют. Вы в воздух стрельните, между зданиями, а в ответ — прицельный огонь. Из орудий! Или бомбы...

По нашим домам! У нас старики, больные и дети!»

Боевики поняли. Сказали:

«Подойдите к командиру. Мы сами не решаем».

Все дружно пошли. Командир разрешил им отойти от наших домов.

А боевики пообещали:

«Разрядим пушку и уйдем. Заряженную тащить нельзя».

Ушли.

Всего их было пять-семь человек. В другие дни мы видели, как эти парни таскают свою пушку-игрушку с места на место.

По брошенным садам, по пустырю...

Они делали вид, что их много. Вызывали огонь на себя.

Стреляли в пустое небо, задрав ствол своего мини орудия перпендикулярно к земле. Объяснили жителям:

«Пушка берет 7–8 километров. Мы никого не достаем»

В ночь на сегодня мне снились:

Погибшая соседка Раиса. У нее на лбу лента. На ленте арабские буквы.

Текст лаконичен: «Нет Бога, кроме, Аллаха». Она мне улыбнулась, сказала:

«Война кончится. Ты останешься среди живых...»

Мансур.

Он ел холодный суп.

Жаловался мне, что ему холодно и что он очень голоден!

Привиделся его братишка. Младший!

Он шел в полном одиночестве по глубокому снегу. Двигался с трудом.

В моем сне был сильный ветер. Ветер поднимал с земли снег.

Горела островками сухая трава. (Среди зимы?)

Братишка Мансура шел, шатаясь, с пустым мешком...

Я сразу, не просыпаясь, догадалась: он болен! Тяжело.

На грани между жизнью и смертью. Кадры сна фильма быстро сменяли друг друга.

Я видела: моя мама лежит в постели. Она — в рваной одежде, почти раздета. Я стояла перед ее кроватью босиком. Старый, некрашеный деревянный пол. (Вместо нашего паркета.) На полу — колкий сор под моими ногами.

Только Аладдин не приходил ко мне! Даже во сне! Забыл меня?! Я не нужна ему больше?

Горят губы. Постоянно болит голова. С болью поворачивается в груди мое безнадежное сердце. Я с температурой. Почти не встаю. Я не читаю. Накроюсь с головой.

Лежу на полу в коридоре. Делаю вид, что сплю.

Сегодня осколок в правой ноге — мешает. Он двигается... Режет ее изнутри. Страшная боль.

Я молюсь. Ежедневно! Прошу, чтобы ни с кем, кого я знаю, ничего плохого не произошло.

Будур

6 декабря 1999 г.

День пуст, как и вчерашний...

Пришел Аладдин.

Все было бы хорошо, если б не один факт, о котором я хочу умолчать.

Когда он подошел — я с трудом поднялась.

Меня шатало. Он заглянул мне в лицо и сам качнулся.

Закусил губу. Начал смотреть на пол, мимо меня.

Я стояла перед ним так, как будто меня избили.

Живого места на моем теле нет!

Огромная лавина камней скатилась на меня.

А началось так незаметно! Вначале был всего один камушек...

Я выползаю из-под камней. С усилием думаю: что дальше? Удивляюсь.

Я еще жива?

Допишу потом. Мне плохо.

Будур

8 декабря 1999 г.

Вечер.

Вчера, 7 декабря 1999 г., пока мама была на кухне, мы поцеловались.

Я счастлива! Я — умру счастливой!

Мама вошла, а «мой» Аладдин стоял на коленях у дивана.

Он просил прощенья, твердил, что любит меня...

Мама сразу дала ему подзатыльник и сказала:

«Я доверяю тебе и твоей вере. Не подводи сам себя!»

Он кинулся к маме обниматься и несколько раз повторил: «Я дурак!»

Неожиданно Аладдин уткнулся заплаканным лицом в ее плечо.

«Совсем дурак...», — пошутила мама и погладила его по волосам.

«Встряхнись, сынок! Время все распределит. Расставит по углам. Спасибо тебе!

Только не сбивай мою девочку с толку! Не обижайся, но я рада, что все именно так получилось. Ты сделал правильный выбор, в настоящий момент ей только 14 лет...».

Мама выскочила в кухню, чтоб не плакать при нем.

«Дети! Мойте руки! Я кушать вам несу», — бодро, почти обычным голосом крикнула она оттуда.

Мы все сели ужинать традиционные вареники с травой.

Потом мама улеглась на кровать и делала вид, что спит. А мы проговорили всю ночь!

Аладдин взял меня за руку. Он целовал мои пальцы. Аладдин несколько раз сказал, что любит меня. Он окликнул мою маму. Повторил ей свое признание.

Оправдывался, говорил, что женился, чтобы меня сохранить... Обещал, что в случае моего согласия стать его женой он найдет причину — разведется!

Аладдин был ласковым и нежным!

Мой любимый Аладдин...

Царевна Будур

13 декабря 1999 г.

Нет тепла. Газа давно нет. Лютый холод. Руки красные от холода, и пальцы не слушаются, когда пишешь.

Продолжаю.

Вбежал суматошный Джинн.

Сразу предупредил: «Я на несколько минут».

Признался, что не понимает Аладдина, его поступков.

Сказал, что на трассе его ждет машина. Он попытается сейчас выехать в беженцы:

«До двух часов дня мораторий! Не будет обстрелов! Не будет бомбовых ударов! Это последний шанс выйти из города! Потому я заехал. Я хочу забрать тебя с собой!» — обратился Джинн ко мне. «Ты согласна?! Я поселю тебя у своей мамы», — предложил мне он.

Я не посмела...

Тогда Джинн пообещал — он обязательно напишет!

Через людей или почтой (когда эта почта будет?) он пришлет весть о себе и об Аладдине.

Постарается приехать!

Джинн подтвердил, что Аладдин женился. Сообщил, что Кусум — 40 лет! Аладдину — 23 года. И добавил, что его друг родился 24 сентября...

«Сегодня, вероятно, с ночи, начнется штурм города!» — повторял Джинн. «Поедем!»

Я отказалась еще раз.

Мы простились, как настоящие друзья. Тепло и грустно.

Я села в нишу. Разложила тетради и книги. Буду учить языки. Буду читать.

Буду делать записи в дневник. Пока жива...

Храни, Аллах, «моего» Аладдина! Моих друзей!

Стариков и детей, которые останутся в городе!

Я учусь держать Уразу.

Нужно, минимально, три дня. Правда, у нас и так еды нет...

Но под обстрелом или под бомбежкой будет ли возможно ночью перекусить?!

Царевна Будур

15 декабря 1999 г.

Сегодня с утра наши мужчины соседи показали истинное свое лицо.

Они струсили!

Не защитили собаку Лайду. Дворового друга детей Сулеймана.

В собаку стреляли парни чеченцы в форме боевиков.

Мужчины из нашего дома отшатнулись в сторону. Не проронили ни слова.

Рядом, у их ног, уничтожали живое существо!

Они молчали?!

Это Сулейман, он собаку Лайду кормил. С ней постоянно играли его сын и дочь.

Султан, Хавин отец, и Николай, тот, что живет с парализованной матерью.

Вступилась моя мама. Сказала, что так поступают жестокие дети, а не мужчины на войне! Боевики навели на нее пистолет.

Мама не сдвинулась с места.

Говорит им:

— За меня с вас спросят! — и нагло стоит, руки в боки.

Тогда боевики ответили:

— Мы зайдем к тебе, тетка!

Мама совсем разозлилась. Кричит им:

— Я жду! И дверь закрывать не стану!

Я вышла. Лайду мы занесли в самый близкий от нее подъезд.

Тот, где квартира бабушки Стаси. Перевязали, поста

вили воды и ушли. Собака большая! Дворняга. К себе мы бы ее не донесли. Она тяжелая.

Когда стемнело, явились эти парни. Попросили у мамы уксус. Извинились!

Сказали, что мужиков нашего двора, через эту собаку, они проверили на «вшивость»:

— Гнилые у вас мужчины! Пьют и воруют. Воруют и пьют! Мы видим, кто какой! Если помощь нужна, мы ночуем в среднем подъезде у Азы. Обижать будут — зовите!

Придем!

Они ушли. А я и мама, используя затишье, отнесли раненой собаке кусок лепешки, еще теплой. Долго гладили ее. Собака была жива!

У нас умирает кошка, которую все хотели взять себе, сразу две соседки. И, в конце концов, никто не взял!

Несчастливая она.

Кошечка — серая с белой грудкой. Очень пушистая. Хорошенькая!

Такая, как в детском мультике. Она ничего не ест! И есть нечего... Умирает от голода. Мы зовем ее - Седа. На чеченском языке это означает «Звездочка».

У моего кота Чипса еле двигаются лапы. Однажды его спас Аладдин...

В ночь на сегодня мне снилась Кусум.

Моя несостоявшаяся свекровь!

Нина и Стася слышали по своему скрипучему радио: к нам, в Чечню, приезжает ОБСЕ.

Но пушечная канонада не прекращается.

Будур

16 декабря 1999 г.

Аладдин! Аладдин! Пришел вчера вечером!

Подтвердил, что женился. Через час заявил: «Это неправда!»

Путался, врал, говорил о том, что он хотел проверить меня...

Спрашивал, пойду ли замуж за него второй женой?

Болтал глупости, в которых мы с Кусум якобы можем быть подругами.

Я ответила:

— Да! Пойду! Второй женой, когда мне будет сорок лет. А пока мне четырнадцать! Я не хочу замуж. Я буду учиться! Закончу школу.

Потом вуз. И вот тогда я возьму себе в мужья того, кого захочу! Выберу сама!

Аладдин вытаращил глаза. Такой злой и непокорной он меня еще не видел.

Он попросил, чтобы я не торопилась, подумала.

— Уже дважды побывавшая замужем женщина окрутила тебя! — вставила свое мнение моя мама. — Но... Для нас так лучше.

Аладдин побежал за мамой на кухню и назвал ее маманей.

Говорил, что запутался... Что по книгам нужно в первую очередь жениться на разведенных женщинах, чтобы уменьшить среди людей внебрачные связи и разврат.

— Это мудро! — согласилась мама: — Но если ты женат, ты не должен заходить к нам. Так?! Это тебе позор. Нам — грязь! — поставила она последнюю точку в разговоре.

Аладдин сник.

Мама явно злилась. Он стал ее раздражать...

Аладдин стал прощаться.

Выложил все деньги, что были в его карманах, даже мелочь.

— Вам, на еду, — пробормотал он и вышел за дверь.

А я до такой степени перенервничала, что у меня сдавило пищевод и желудок.

Стало невыносимо больно внутри!

Я выскочила за ним во двор. Я окликнула его.

Аладдин дошел до среднего подъезда нашего дома. Не выдержал. Оглянулся!

Потер пальцем левый глаз. Переносицу. А затем, не останавливаясь, быстро зашагал и исчез за поворотом.

Оставшись одна, я рыдала, не в силах остановиться.

Плохо понимала, где я нахожусь, жива я еще или уже нет...

Я давала какие-то клятвы и проклинала себя и весь мир. Война показалась мне глупой, совершенной пошлостью рядом с моей потерей...