💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Средневековая культура Западной Европы V—XV вв. Культура западноевропейского средневековья охватывает более чем двенадцативековой отрезок трудного, чрезвычайно сложного пути

Культура западноевропейского средневековья охватывает более чем двенадцативековой отрезок трудного, чрезвычайно сложного пути, пройденного народами этого региона. В эту эпоху были су­щественно раздвинуты горизонты европейской культуры, сфор­мировалось историко-культурное единство Европы при всей не­однородности процессов в отдельных ее частях, образовались жизнеспособные нации и государства, сложились современные европейские языки, были созданы произведения, обогатившие историю мировой культуры, достигнуты значительные научные и технические успехи. Культура средневековья — неотторжимая и закономерная часть общемирового культурного развития, обла­дающая в то же время своим глубоко самобытным содержанием и оригинальным обликом.

Начало формирования средневековой культуры. Раннее средневековье иногда называют «темными веками», вкладывая в это понятие некий уничижительный оттенок. Упадок и варварство, в которые стремительно погружался Запад в конце V—VII вв. в результате завоеваний и непрекращавшихся войн, противопоставлялись не только достижениям римской цивилизации, но и духовной жиз­ни Византии, не пережившей столь трагического перелома при переходе от античности к средневековью. Но именно в период раннего средневековья решались кардинальные задачи, опреде­лившие будущее Европы. Первая и главнейшая из них — закла­дывание основ европейской цивилизации, ибо в древности не было «Европы» в современном понимании как некой культурно-исто­рической общности с единой судьбой в мировой истории. Она начала реально формироваться — этнически, политически, эко­номически и в культурном отношении — в раннем средневековье как плод жизнедеятельности множества народов, населявших Ев­ропу издавна и вновь пришедших: греков, римлян, кельтов, гер­манцев, славян и др.

Как ни парадоксально, но именно раннее средневековье, не дав­шее достижений, сопоставимых с высотами античной культуры или зрелого средневековья, положило начало собственно европейской культурной истории, которая произросла на почве взаимодейст­вия наследия распадавшейся цивилизации Римской империи, порожденного ею христианства, и с другой стороны — племен­ных, народных культур варваров. Это был процесс мучительного синтеза, рождавшегося из слияния противоречивых, порой взаи­моисключающих начал, поисков не только нового содержания, но и новых форм культуры, передачи эстафеты культурного раз­вития его новым носителям.

Еще в поздней античности христианство стало той объединяю­щей оболочкой, которая смогла вместить самые разные взгляды, представления и настроения — от тонких теологических доктрин до языческих суеверий и варварских обрядов. В сущности, хрис­тианство времени перехода от античности к средневековью явля­лось весьма восприимчивой (до определенных пределов) формой, отвечающей потребностям массового сознания эпохи. Это было одной из важнейших причин его постепенного усиления, погло­щения им других идеологических и культурных явлений и соеди­нения их в относительно унифицированную структуру. В этом отношении огромное значение для средневековья имела деятель­ность отца церкви, крупнейшего теолога, епископа Гиппонского Аврелия Августина, многоплановое творчество которого, по су­ществу, очертило границы духовного пространства средних веков вплоть до XIII в., когда была создана теологическая система Фомы Аквинского. Августину принадлежит наиболее последовательное обоснование догмы о церкви, сыгравшей важную роль в станов­лении средневекового католицизма, христианской философии ис­тории, развитой им в сочинении «О граде Божием», христиан­ской психологии. Значительную ценность для средневековой куль­туры имели философские и педагогические сочинения Августина. Для понимания генезиса средневековой культуры важно учиты­вать, что она прежде всего формировалась в регионе, где еще не­давно находился центр мощной римской цивилизации, которая не могла исчезнуть исторически одномоментно, в то время, когда продолжали еще существовать социальные отношения и институты, культура, порожденные ею, были живы люди, вскормленные ею. Даже в самое тяжелое для Западной Европы время не пресек­лась римская школьная традиция. Средневековье восприняло та­кой важнейший ее элемент, как система семи свободных искусств, делившихся на два уровня: нижний, начальный — тривиум, вклю­чавший грамматику, диалектику, риторику, и высший — квадри-виум, в который входили арифметика, геометрия, музыка и аст­рономия. Один из самых распространенных в средние века учеб­ников был создан африканским неоплатоником V в. Марцианом Капеллой. Это было его сочинение «О браке Филологии и Мер­курия». Важнейшим средством культурной преемственности между античностью и средневековьем был латинский язык, сохранив­ший свое значение как язык церкви и государственного делопро­изводства, международного общения и культуры и послуживший основой сложившихся впоследствии романских языков.

Наиболее яркие явления в культуре конца V — первой полови­ны VII в. связаны с усвоением античного наследия, которое стало питательной средой для оживления культурной жизни в остгот­ской Италии и вестготской Испании.

Магистр оффиций (первый министр) остготского короля Теодориха Северин Боэций (ок. 480—525) входит в число наиболее почитаемых учителей средневековья. Его трактаты об арифмети­ке и музыке, сочинения по логике и теологии, переводы логичес­ких сочинений Аристотеля стали фундаментом средневековой системы образования и философии. Боэция нередко называют «отцом схоластики». Блестящая карьера Боэция внезапно прерва­лась: по ложному доносу он был брошен в тюрьму и затем каз­нен. Перед смертью он написал небольшое сочинение в стихах и прозе «Об утешении философией», которое стало одним из са­мых читаемых произведений средних веков и Возрождения.

Идея соединения христианской теологии и риторической куль­туры определила направление деятельности квестора (секретаря) и магистра оффиций остготских королей Флавия Кассиодора (ок. 490 — ок. 585). Он вынашивал планы создания первого уни­верситета на Западе, которым, однако, не суждено было сбыться. Его перу принадлежат «Варии», уникальный сборник докумен­тов, деловой и дипломатической переписки, ставший на много веков образцом латинской стилистики. На юге Италии в своем поместье Кассиодор основал обитель Виварий — культурный центр, объединивший школу, мастерскую по переписке книг (скрипторий), библиотеку. Виварий стал образцом для бенедик­тинских монастырей, которые начиная со второй половины VI в. превращаются в хранителей культурной традиции на Западе вплоть до эпохи развитого средневековья. Среди них наибольшей извест­ностью пользовался монастырь Монтекассино в Италии.

Вестготская Испания выдвинула Исидора Севильского (ок. 570— 636), за которым закрепилась слава первого средневекового эн­циклопедиста. Его главное произведение «Этимологии» в 20 кни­гах — свод того, что сохранилось от античного знания.

Не следует, однако, думать, что усвоение античного наследия осуществлялось беспрепятственно и в широких масштабах. Пре­емственность в культуре того времени не была и не могла быть полной преемственностью достижений классической античнос­ти. Борьба шла за то, чтобы сберечь лишь незначительную уце-и евшую часть культурных ценностей и знаний предшествующей шохи. Но и это было чрезвычайно важно для становления сре-цневековой культуры, ибо сохраненное составило важную часть се фундамента и таило в себе возможности творческого развития, которые и были реализованы позднее.

В конце VI — начале VII в. против идеи допущения языческой мудрости в мир христианской духовной жизни резко выступил папа Григорий Великий (590—604), осуждавший суетное мирское знание. Его позиция на несколько веков восторжествовала в ду­ховной жизни Западной Европы, да и впоследствии находила приверженцев среди деятелей церкви до конца средневековья. С име­нем папы Григория I связано развитие латинской агиографичес­кой литературы, как нельзя лучше отвечавшей запросам массового сознания людей раннего средневековья. Жития святых надолго становятся излюбленным жанром в эти столетия социальных по­трясений, голода, бедствий и войн, а святой — новым героем, жаж­дущего чуда, измученного страшной реальностью человека.

Со второй половины VII в. культурная жизнь в Западной Евро­пе приходит в полный упадок, она едва теплится в монастырях, несколько интенсивнее — в Ирландии, откуда на континент «ис­ходили» учителя-монахи (см. гл. 7).

Крайне скудные данные источников не позволяют воссоздать сколько-нибудь полную картину культурной жизни варварских племен, стоявших у истоков средневековой цивилизации в Евро­пе. Однако общепризнанно, что ко времени Великого переселе­ния народов, к первым векам средневековья, относится начало складывания героического эпоса народов Западной и Северной Европы (древненемецкого, скандинавского, англосаксонского, ирландского), который заменял им историю.

Варвары раннего средневековья принесли своеобразное виде­ние и ощущение мира, еще исполненное первобытной мощи, пи­таемой родовыми связями человека и общности, к которой он принадлежал, воинственной энергии, чувства неотделенности от природы, нерасчлененности мира людей и богов.

Необузданная и мрачноватая фантазия германцев и кельтов насе­ляла леса, холмы и реки злыми карликами, чудовищами-оборот­нями, драконами и феями. Боги и люди-герои ведут постоянную борьбу со злыми силами. В то же время боги — могучие чародеи, волшебники. Эти представления нашли отражение и в причудли­вых орнаментах варварского звериного стиля в искусстве, в кото­ром фигуры животных утрачивали цельность и определенность, как бы «перетекая» одна в другую в произвольных комбинациях узора и превращаясь в своеобразные магические символы. Но боги варварской мифологии — это олицетворение не только природ­ных, но уже и социальных сил. Глава германского пантеона Во­тан (Один) — бог бури, вихря, но он и вождь-воитель, стоящий во главе героического небесного воинства. К нему в светлую Вал­галлу устремляются души павших на поле брани германцев, что­бы быть принятыми в Вотанову дружину. При христианизации варваров их боги не умирали, они трансформировались и слива­лись с культами местных святых или пополняли ряды бесов.

Германцы принесли с собой и систему нравственных ценнос­тей, сформированных еще в недрах патриархально-родового об­щества, где особое значение придавалось идеалам верности, во­инского мужества с сакральным отношением к военному предво­дителю, ритуалу. Для психологического склада германцев, кельтов и других варваров были характерны открытая эмоциональность, несдерживаемая интенсивность в выражении чувств. Все это также наложило отпечаток на формирующуюся средневековую культуру.

Раннее средневековье — время роста самосознания варварских народов, вышедших на авансцену европейской истории. Именно тогда создаются первые письменные «истории», освещающие дея­ния не римлян, а варваров: «Гетика» историка готов Иордана (VI в.), «История франков» Григория Турского (вторая половина VI в.), «История о королях готов, вандалов и свевов» Исидора Севильского (первая треть VII в.), «Церковная история народа англов» Беды Достопочтенного (конец VII — начало VIII в.), «Ис­тория лангобардов» Павла Диакона (VIII в.).

Становление культуры раннего средневековья представляло со­бой сложный процесс синтеза позднеантичной, христианской и варварской традиций. В этот период выкристаллизовывается оп­ределенный тип духовной жизни западноевропейского общества, главная роль в которой начинает принадлежать христианской ре­лигии и церкви.

Каролингское возрождение. Первые ощутимые плоды этого взаимодействия были получены в период Каролингского возрождения - подъема культурной жизни, происходившего при Карле Великом и его ближайших преемниках. Для Карла Великого политическим идеалом была империя Константина Великого. В культурно-идео­логическом отношении он стремился к консолидации разнопле­менного государства на основе христианской религии. Об этом сви­детельствует тот факт, что реформы в культурной сфере были начаты с сопоставления различных списков Библии и установления ее единого канонического текста для всего Каролингского государства. Тогда же была осуществлена реформа литургии, установле­но ее единообразие, соответствие римскому образцу.

Реформаторские устремления государя совпали с глубинными процессами, происходившими в обществе, которое нуждалось в расширении круга образованных людей, способных содействовать практическому осуществлению новых политических и социаль­ных задач. Карл Великий, хотя сам, по свидетельству его биогра­фа Эйнхарда, так и не смог научиться писать, постоянно заботил­ся о развитии образования в государстве. Около 787 г. был издан «Капитулярий о науках», обязывающий создавать школы во всех епархиях, при каждом монастыре. В них должны были учиться не только клирики, но и дети мирян. Наряду с этим была проведена реформа письма, составлялись учебники по различным школь­ным дисциплинам.

Манускрипты каролингского времени украшались миниатюрами, очень разнообразными по стилю, — напоминающими эллинис­тическую традицию (Аахенское Евангелие), эмоционально насы­щенными, выполненными почти в экспрессионистской манере (Евангелие Эбо), легкими и прозрачными (Утрехтская псалтырь). Главным центром образованности стала придворная академия в Ахене. Сюда были приглашены наиболее образованные люди тог­дашней Европы. Крупнейшим деятелем Каролингского возрож­дения стал выходец из Британии Алкуин. Он призывал не прези­рать «человеческие (т.е. не богословские) науки», обучать детей грамоте и философии, чтобы они могли достичь вершин мудрости. Большинство сочинений Алкуина написано в педагогических це­лях, их излюбленная форма — диалог учителя и ученика или двух учеников, он использовал, загадки и отгадки, простые перифразы и сложные аллегории. В числе учеников Алкуина были выдающи­еся деятели Каролингского возрождения, в частности, писатель-энциклопедист Рабан Мавр. При дворе Карла Великого сложилась своеобразная историческая школа, наиболее яркими представи­телями которой были Павел Диакон, автор «Истории лангобар­дов», и Эйнхард, составивший «Жизнеописание» Карла Великого.

После смерти Карла вдохновлявшееся им культурное движение быстро идет на спад, закрываются школы, постепенно угасают светские тенденции, культурная жизнь снова сосредоточивается в монастырях. В монастырских скрипториях были переписаны и сохранены для будущих поколений сочинения античных авторов, однако основным занятием ученых монахов была все-таки не анти­чная литература, а богословие.

Совершенно особняком в культуре IX в. стоит выходец из Ирландии, один из крупнейших философов европейского средневековья Иоанн Скот Эриугена. Опираясь на неоплатонов­скую философию, в частности на сочинения византийского мыс­лителя Псевдо-Дионисия Ареопагита, он пришел к оригиналь­ным пантеистическим выводам. От расправы его спасло то, что радикальность его взглядов не была понята современниками, мало интересовавшимися философией. Лишь в XIII в. взгляды Эриугены были осуждены как еретические.

IX в. дал весьма интересные образцы монастырской религиоз­ной поэзии. Светская линия в литературе представлена «истори­ческими поэмами» и «славословиями» в честь королей, дружин­ной поэзией. В то время были сделаны первые записи германско­го фольклора и его переложения на латинский язык, послужившие затем основой составленного на латинском языке германского эпоса «Вальтарий».

В конце раннего средневековья на севере Европы — в Ислан­дии и Норвегии расцветает не имеющая аналогов в мировой ли­тературе поэзия скальдов, которые были не только поэтами и ис­полнителями одновременно, но еще и викингами, дружинника­ми. Их хвалебные, лирические или «злободневные» песни — необходимый элемент жизни двора конунга и его дружины.

Откликом на потребности массового сознания эпохи было рас­пространение такой литературы, как жития святых и видения. Они несли на себе отпечаток народного сознания, массовой психоло­гии, присущих им образного строя, системы представлений.

К X в. импульс, приданный культурной жизни Европы Каро­лингским возрождением, иссякает из-за непрекращающихся войн и междоусобиц, политического упадка государства. Наступает пе­риод «культурного безмолвия», продлившийся почти до конца века и сменившийся кратким временем подъема, так называемым Оттоновым возрождением. После него в культурной жизни Запад­ной Европы уже не будет периодов столь глубокого упадка, как с середины VII в. до начала IX в. и на протяжении нескольких десятилетий в X в. Х1-Х1У века станут временем, когда средневеко­вая культура обретет свои классические формы.

Мировоззрение. Теология, схоластика, мистика. Христианство являлось идейным стержнем культуры и всей духовной жизни сред­них веков. Теология, или религиозная философия, стала высшей формой идеологии, предназначенной для элиты, образованных людей, в то время как для огромной массы неграмотных, для «про­стецов», идеология выступала прежде всего в виде «практичес­кой», культовой религии. Сплав теологии и других уровней рели­гиозного сознания создавал единый идеолого-психологический ком­плекс, охватывающий все слои феодального общества.

Средневековая философия, как и вся культура феодальной За­падной Европы, еще с первых этапов своего развития обнаружи­вает тяготение к универсализму. Она формируется на базе латин­ской христианской мысли, вращающейся вокруг проблемы взаи­мосвязи Бога, мира и человека, обсуждавшейся еще в патристике - учениях отцов церкви II—VIII вв. Специфика средневекового со­знания диктовала то, что ни один даже самый радикальный мыс­литель объективно не отрицал и не мог отрицать примата духа над материей, Бога над миром. Однако трактовка проблемы соот­ношения веры и разума была отнюдь не однозначной. В XI в. аскет и богослов Петр Дамиани категорически заявлял, что разум ничтожен перед верой, философия может быть только «служан­кой богословия». Ему противостоял Беренгарий Турский, защи­щавший человеческий разум и в своем рационализме доходив­ший до откровенных насмешек над церковью.

XI век — время рождения схоластики как широкого интеллек­туального движения. Название это произведено от латинского слова schola (школа) и в прямом смысле означает «школьная фи­лософия», что скорее указывает на место ее рождения, чем на содержание. Схоластика — философия, вырастающая из теоло­гии и неразрывно с ней связанная, но не тождественная ей. Сущ­ность ее — осмысление догматических посылок христианства с рационалистических позиций и с помощью логического инстру­ментария. Этим обусловлено то, что центральное место в схолас­тике заняла борьба вокруг проблемы универсалий — общих поня­тий. В ее интерпретации обозначились три основных направле­ния: реализм, номинализм и концептуализм. Реалисты утверждали, что универсалии существуют извечно, пребывая в божественном разуме. Соединяясь с материей, они реализуются в конкретных вещах. Номиналисты же, полагали, что общие понятия извлека­ются разумом из постижения единичных, конкретных вещей. Промежуточную позицию занимали концептуалисты, рассматри­вавшие общие понятия как нечто, существующее в вещах. Этот, казалось бы, отвлеченный философский спор имел весьма кон­кретные выходы в богословие, и не случайно церковь осуждала номинализм, приводивший иногда к ереси, и поддерживала уме­ренный реализм.

XII столетие иногда называют веком «средневекового гуманиз­ма», «средневековым ренессансом». Такие определения могут вы­звать обоснованные возражения, но они фиксируют особое зна­чение этого времени в духовной жизни и культуре западноевро­пейского средневековья. Именно тогда происходит рост интереса к античному наследию, упрочение рационализма, возникает европейская светская литература, меняется массовая религиозность в направлении к индивидуализации веры; зарождается особая куль­тура поднимающихся городов. И все эти процессы пронизывает поиск человеческой личности.

В XII в. из противоборства различных направлений в схоласти­ке выросло открытое сопротивление авторитету церкви. Его вы­разителем был Петр Абеляр (1079—1142), которого современники называли «самым блестящим умом своего века». Ученик номина­листа Росцелина Компьенского, Абеляр еще в юности разгромил в диспуте популярного тогда философа-реалиста Гильома из Шампо, не оставив камня на камне от его аргументов. Вокруг Абеляра стали собираться самые любознательные и самые дерзкие студен­ты, он прославился как блестящий педагог и непобедимый в фи­лософских диспутах оратор. Абеляр рационализировал отноше­ние веры и разума, поставив обязательным предварительным ус­ловием веры понимание. В своем сочинении «Да и нет» Абеляр развил методы диалектики, чем значительно продвинул схолас­тику вперед. Абеляр был сторонником концептуализма. Однако хотя в философском смысле он не всегда делал самые радикаль­ные выводы, его часто обуревало желание довести до логического конца истолкование христианских догматов, что приводило его иногда к еретическим утверждениям.

Противником Абеляра был Бернард Клервоский, стяжавший себе еще при жизни славу святого, один из наиболее ярких представи­телей средневековой мистики. В XII в. мистицизм получил широкое распространение, сделался мощным течением в рамках схоласти­ки. В нем выражалось экзальтированное тяготение к Богу-иску­пителю, пределом мистической медитации было слияние челове­ка с творцом. Философствующая мистика Бернарда Клервоского и других философских школ нашла отклик и в светской литерату­ре, в различных ересях мистического толка. Однако сущность столкновения между Абеляром и Бернардом Клервоским не столь­ко в несходстве их философских позиций, сколько в том, что Абе­ляр воплощал в себе оппозицию авторитету церкви, а Бернард выступал как ее защитник и крупнейший деятель, как апологет церковной организации и дисциплины. В результате взгляды Абе­ляра были осуждены на церковных соборах в 1121 и в 1140 гг., а сам он закончил жизнь в монастыре.

В философии нарастание интереса к греко-римскому наследию выражается в более углубленном изучении древних мыслителей. На латинский язык начинают переводиться их сочинения, преж­де всего произведения Аристотеля, а также трактаты Евклида, Птолемея, Гиппократа, Галена и других античных авторов, со­хранившиеся в греческих и арабских рукописях.

Для судьбы аристотелевой философии в Западной Европе су­щественное значение имело то, что она была как бы заново усвоена не в ее первоначальном виде, а через византийских и особенно арабских комментаторов, прежде всего Аверроэса (Ибн-Рушда), давшего ей своеобразную «материалистическую» интерпретацию. Конечно, говорить о подлинном материализме в средние века неверно. Все попытки «материалистической» интерпретации, даже самые радикальные, отрицавшие бессмертие человеческой души или утверждавшие вечность мира, осуществлялись в рамках теиз­ма, т.е. признания абсолютного бытия Бога.

Учение Аристотеля быстро завоевало огромный авторитет в на­учных центрах Италии, Франции, Англии, Испании. Однако в начале XIII в. оно встретило резкое сопротивление в Париже со стороны опиравшихся на августиновскую традицию теологов. Последовал ряд официальных запретов аристотелизма, были осуж­дены взгляды сторонников радикального толкования Аристоте­ля — Амори Венского и Давида Динанского. Однако аристоте-лизм в Европе настолько стремительно набирал силу, что к сере­дине XIII в. церковь оказалась бессильной перед этим натиском и встала перед необходимостью ассимилировать аристотелевское учение. К выполнению этой задачи были привлечены домини­канцы. Ее начал разрабатывать Альберт Великий, а синтез арис­тотелизма и католической теологии попытался осуществить его ученик Фома Аквинский (1125/26—1274), чья деятельность стала вершиной и итогом теолого-рационалистических поисков зрелой схоластики. Учение Фомы сначала было встречено церковью до­вольно настороженно, а некоторые его положения были даже осуж­дены. Но уже с конца XIII в. томизм становится официальной доктриной католической церкви.

Идейными противниками Фомы Аквинского были аверроисты — последователи арабского мыслителя Аверроэса, которые препо­давали в Парижском университете на факультете искусств. Они требовали освобождения философии от вмешательства теологии и догмы. По существу, они настаивали на отделении разума от веры. Центральным в доктрине аверроистов было представление о едином универсальном разуме, общем всему человеческому роду. Аверроисты Сигер Брабантский и Боэций Дакийский также при­шли к выводам о вечности и несотворенности мира и отрицанию бессмертия индивидуальной человеческой души. Их учение было осуждено католической церковью.

В XIII в. мистическая линия в философии была развита совре­менником Фомы Аквинского Бонавентурой, который выступил против томистского рационализма, опираясь на августиновско-платоновскую традицию. Затем в XIV в. заостренную форму ос­новным постулатам средневекового неоплатонизма придал доми­никанец из Германии Мейстер Экхарт, абсолютизировавший без­личность и отсутствие качественных характеристик творящего первоначала. Пантеистические тенденции учения Экхарта особен­но ярко проявились в утверждении того, что человеческая душа единосущна Богу и является орудием вечного порождения им само­го себя. Последователь Экхарта Н. Рейсбрук в Нидерландах (XIV в.) придавал решающее значение в восхождении к Богу внутренним религиозным переживаниям человека. Немецкая мистика или за­мыкалась в глубинах человеческого духа, отрезая его от мира и церкви, или, возвращаясь к миру, сближалась с пантеизмом и тоже обесценивала церковь и культ.

В XIV в. ортодоксальная схоластика, утверждавшая возможность примирения разума и веры на основании подчинения первого от­кровению, была подвергнута критике со стороны радикально на­строенных английских философов Дунса Скота и Уильяма Оккама, отстаивавших позиции номинализма. Дунс Скот, а затем Оккам и его ученики требовали решительного разграничения сфер веры и разума, теологии и философии. Теологии отказывалось в праве вме­шиваться в область философии и опытного знания. Оккам говорил о вечности движения и времени, о бесконечности Вселенной, раз­вивал учение об опыте как фундаменте и источнике познания. Оккамизм был осужден церковью, книги Оккама были сожжены.

Борьба церкви с оккамизмом способствовала развитию и распро­странению в XV в. другого его направления — формально-логичес­кого, в центре внимания которого было изучение знаков-«терминов» как самостоятельных логических категорий. Схоластика вырожда­лась в абстрактную игру слов. Словесная эквилибристика, поте­рявшая позитивный смысл, окончательно скомпрометировала ее.

Крупнейшим мыслителем, повлиявшим на становление натур­философии Возрождения, был Николай Кузанский (1401—1464), выходец из Германии, проведший конец жизни в Риме в качестве генерального викария при папском дворе. Он попытался вырабо­тать универсальное осмысление начал мира и устройства Вселен­ной, основанных не на ортодоксальном христианстве, а на диа-лектико-пантеистической его интерпретации. Николай Кузанский настаивал на обособлении предмета рационального познания (изу­чения природы) от богословия, тем самым нанеся ощутимый удар по ортодоксальной схоластике.

Образование. Школы и университеты. Средневековье унаследова­ло от античности основу, на которой строилось образование. Это были семь свободных искусств. Грамматика считалась «матерью всех наук», диалектика давала формально-логическое знание, ос­новы философии и логики, риторика учила правильно и вырази­тельно говорить. «Математические дисциплины» — арифметика, музыка, геометрия и астрономия мыслились как науки о число­вых соотношениях, лежавших в основе мировой гармонии.

С XI в. начинается устойчивый подъем средневековых школ, система образования совершенствуется. Школы подразделялись на монастырские, кафедральные (при городских соборах), при­ходские. С ростом городов, появлением все время увеличивавше­гося слоя горожан и расцветом цехов набирают силу светские, городские частные, а также гильдейские и муниципальные школы, не подвластные юрисдикции церкви. Учащимися церковных школ были бродячие школяры — ваганты, или голиарды, происходив­шие из городской, крестьянской, рыцарской среды, низшего клира.

Обучение в школах велось на латинском языке, только в XIV в. появились школы с преподаванием на национальных языках. Сре­дневековье не знало устойчивого деления школы на начальную, среднюю и высшую, учета специфики детского и юношеского восприятия и психологии. Религиозное по содержанию, по фор­ме образование носило словесно-риторический характер. Начат­ки математики и естественных наук излагались отрывочно, опи­сательно, часто в фантастической интерпретации. Центрами обу­чения навыкам ремесла в XII в. становятся цехи.

В XII—XIII вв. Западная Европа переживала экономический и культурный подъем. Развитие городов как центров ремесла и тор­говли, расширение кругозора европейцев, знакомство с культу­рой Востока, прежде всего византийской и арабской, послужили стимулами совершенствования средневекового образования. Ка­федральные школы в крупнейших городских центрах Европы пре­вращались во всеобщие школы, а затем в университеты, получив­шие название от латинского слова universitas— совокупность, общность. В XIII в. такие высшие школы существовали в Болонье, Монпелье, Палермо, Париже, Оксфорде, Салерно и других горо­дах. К XV в. в Европе насчитывалось около 60 университетов.

Университет обладал юридической, административной, финансо­вой автономией, которая даровалась ему специальными докумен­тами государя или папы. Внешняя независимость университета сочеталась со строгой регламентацией и дисциплиной внутрен­ней жизни. Университет подразделялся на факультеты. Младшим факультетом, обязательным для всех студентов, был артистичес­кий (от лат. artes— искусства), на котором в полном объеме изу­чались «семь свободных искусств», затем шли юридический, медицинский, богословский (последний существовал не во всех университетах). Крупнейшим университетом был Парижский. Сту­денты Западной и Центральной Европы устремлялись также для получения образования в Испанию и Италию. Школы и универ­ситеты Кордовы, Севильи, Саламанки, Малаги и Валенсии дава­ли более обширные и глубокие знания по философии, математи­ке, медицине, химии, астрономии, а Болоньи и Падуи — по праву.

В XIV—XV вв. география университетов значительно расширя­ется. Получают развитие коллегии (отсюда — колледжи). Перво­начально так назывались общежития студентов, но постепенно коллегии превращаются в центры занятий, лекций, диспутов. Ос­нованная в 1257 г. духовником французского короля Робером де Сорбон коллегия, названная Сорбонной, постепенно разрослась и так укрепила свой авторитет, что по ее имени стал называться весь Парижский университет.

Университеты ускорили процесс складывания в Западной Европе светской интеллигенции. Они были настоящими питомниками знаний, играли важнейшую роль в культурном развитии общест­ва. Однако к концу XV в. происходит некоторая аристократизация университетов, все большее число студентов, преподавателей (магистров) и профессоров университетов составляют выходцы из привилегированных слоев общества. На некоторое время консер­вативные силы берут в университетах верх.

С развитием школ и университетов расширяется спрос на кни­гу. В раннем средневековье книга была предметом роскоши. Книги писались на пергамене — специально вьщеланной телячьей коже. Листы пергамена сшивались с помощью тонких крепких веревок и помещались в переплет из досок, обтянутых кожей, порой ук­рашенный драгоценными камнями и металлами. Текст украшал­ся рисованными заглавными буквами — инициалами, заставка­ми, а позже — великолепными миниатюрами. С XII в. книга, ста­новится более дешевой, открываются городские мастерские по переписке книг, в которых работают не монахи, а ремесленники. С XIV в. в производстве книг начинает широко применяться бу­мага. Процесс производства книги упрощается и унифицируется, что было особенно важно для подготовки книгопечатания, появ­ление которого в 40-х годах XV в. (его изобретателем был немец­кий мастер Иоганн Гутенберг) сделало книгу в Европе поистине массовой и повлекло за собой существенные перемены в культур­ной жизни.

До XII в. книги были преимущественно сосредоточены в цер­ковных библиотеках. В XII—XV вв. появляются многочисленные библиотеки при университетах, королевских дворах, у крупных феодалов, клириков и состоятельных горожан.

Знания о природе. К XIII в. обычно относят зарождение интере­са к опытному знанию в Западной Европе. До той поры здесь преобладало отвлеченное, основанное на чистом умозрении зна­ние, часто бывшее весьма фантастическим по содержанию. Меж­ду практическим знанием и философией лежала пропасть, казав­шаяся непреодолимой. Естественнонаучные методы познания не разрабатывались. Преобладали грамматические, риторические и логические подходы. Не случайно средневековый энциклопедист Винсент из Бовэ писал: «Наука о природе имеет своим предме­том невидимые причины видимых вещей». Связь с материаль­ным миром осуществлялась через посредство громоздких, неред­ко фантастических абстракций. Своеобразный пример этого да­вала алхимия. Средневековому человеку мир казался познаваемым, но исполненным необычных вещей, населенным диковинными существами, вроде людей с песьими головами. Грань между ре­альным и высшим, сверхчувственным миром зачастую стиралась.

Однако жизнь требовала не иллюзорных, а практических зна­ний. В XII в. определенный прогресс наметился в области меха­ники и математики. Это вызвало опасения ортодоксальных бого­словов, которые прозвали практические науки «прелюбодейными». В Оксфордском университете переводились и комментировались естественнонаучные трактаты ученых древности и арабов.

Роберт Гроссетест сделал попытку применить математический подход к изучению природы. В XIII в. оксфордский профессор Роджер Бэкон, начав со схоластических штудий, в конечном сче­те пришел к исследованию природы, к отрицанию авторитетов, решительно отдавая предпочтение опыту перед чисто умозритель­ной аргументацией. Бэкон достиг значительных результатов в оп­тике, физике, химии. За ним укрепилась репутация мага и вол­шебника. О нем рассказывали, что он создал говорящую медную голову или металлического человека, выдвинул идею воздвиже­ния моста путем сгущения воздуха. Ему принадлежали утвержде­ния о том, что можно сделать самодвижущиеся суда и колесни­цы, аппараты, летающие по воздуху или беспрепятственно пере­двигающиеся по дну моря или реки. Жизнь Бэкона была полна превратностей и лишений, он не раз осуждался церковью и подо­лгу сидел в заточении.

Продолжателями его дела стали Уильям Оккам и его ученики Николай Отрекур, Буридан и Николай Орезмский (Орем), кото­рые немало сделали для дальнейшего развития физики, механи­ки, астрономии. Так, Орем, например, приблизился к открытию закона падения тел, развил учение о суточном вращении земли, обосновал идею применения координат. Николай Отрекур был близок к атомизму.

«Познавательным энтузиазмом» были охвачены различные слои общества. В Сицилийском королевстве, где процветали различ­ные науки и искусства, широко развернулась деятельность пере­водчиков, обратившихся к философским и естественнонаучным сочинениям греческих и арабских авторов. Под покровительст­вом сицилийских государей расцвела медицинская школа в Салерно, из которой вышел знаменитый «Салернский кодекс» Ар­нольда да Вилланова. В нем давались разнообразные наставления по поддержанию здоровья, описания лечебных свойств различ­ных растений, ядов и противоядий и т.п.

Алхимиками, занятыми поисками «философского камня», спо­собного превратить недрагоценные металлы в золото, побочно был сделан целый ряд важных открытий — изучены свойства разно­образных веществ, многочисленные способы воздействия на них, получены различные сплавы и химические соединения, кислоты, щелочи, минеральные краски, созданы и усовершенствованы при­боры и установки для опытов: перегонный куб, химические печи, аппараты для фильтрации и дистилляции и т.п.

Значительно обогатились географические знания европейцев. Еще в XIII в. братья Вивальди из Генуи попытались обогнуть За­падноафриканское побережье. Венецианец Марко Поло совершил многолетнее путешествие в Китай и Центральную Азию, описав его в своей «Книге», которая разошлась в Европе во множестве списков на различных языках. В XIV—XV вв. появляются доволь­но многочисленные описания различных земель, сделанные пу­тешественниками, совершенствуются карты, составляются геогра­фические атласы. Все это имело немаловажное значение для под­готовки Великих географических открытий.

Место истории в средневековом миросозерцании. В духовной жизни средневековья важную роль играли исторические представления. В ту эпоху история не рассматривалась как наука или как зани­мательное чтение; она была существенной частью миросозерцания.

Различного рода «истории», хроники, летописи, биографии ко­ролей, описания их деяний и прочие исторические сочинения были излюбленными жанрами средневековой словесности. Это обуслов­ливалось в значительной мере тем, что христианство придавало истории большое значение. Христианская религия изначально претендовала на то, что ее основа — Ветхий и Новый завет - принципиально исторична. Существование человека разворачи­вается во времени, имеет свое начало (акт творения) и конец -второе пришествие Христа, когда свершится Страшный суд и осу­ществится цель истории. Сама история представлялась как путь спасения человечества Богом.

В феодальном обществе историк, летописец, хронист мыслился как «человек, связующий времена». История была средством само­познания общества и гарантом его мировоззренчески-социальной стабильности, ибо утверждала его универсальность и закономер­ность в смене поколений, во всемирно-историческом процессе. Это особенно ярко прослеживается в таких «классических» сочи­нениях исторического жанра, как хроники Отгона Фрейзинген-ского, Гвиберта Ножанского и др. Едва ли не самым крупным историческим сочинением европейского средневековья была «Хеймскрингла» («Круг земной») исландца Снорри Стурлусона, посвященная истории Норвегии.

Универсальный «историзм» сочетался с удивительным на пер­вый взгляд отсутствием у людей средневековья чувства конкрет­ной исторической дистанции. Прошлое они представляли в об­лике и костюмах своей эпохи, усматривая в нем не то, что отли­чало людей и событие давних времен от них самих, а то, что казалось им общим, универсальным. Прошлое как бы станови­лось частью их собственной исторической реальности. Александр Македонский представал средневековым рыцарем, а библейские цари правили на манер феодальных государей.

В XIII в. в средневековой историографии возникли новые тен­денции, связанные с развитием городов. Они, в частности, нашли отражение в «Хронике» итальянского францисканца Салимбене, отличавшейся острым интересом к событиям мирской жизни, тон­кой наблюдательностью и рационализмом в объяснении причин и следствий событий, наличием автобиографического элемента.

Героический эпос. Хранителем истории, коллективной памятью, своеобразным жизненным и поведенческим эталоном, средством идеологического и эстетического самоутверждения был героичес­кий эпос, который концентрировал в себе важнейшие стороны духовной жизни, идеалы и эстетические ценности, поэтику сре­дневековых народов. Корни героического эпоса Западной Европы уходят в глубь варварской эпохи. Об этом прежде всего свидетель­ствует сюжетная канва многих эпических произведений, в основу ее положены события времени Великого переселения народов.

Вопросы о происхождении героического эпоса, его датировке, соотношении коллективного и авторского творчества в его созда­нии до сих пор являются дискуссионными в науке. Первые запи­си эпических произведений в Западной Европе относятся к VIII—IX вв. Ранний этап эпической поэзии связан с развитием раннефеодальной военной поэзии — кельтской, англосаксонской, германской, древнескандинавской, — которая сохранилась в не­многочисленных фрагментах.

Эпос развитого средневековья — народно-патриотический по своему характеру, вместе с тем он отразил не только общие чело­веческие ценности, но и специфические феодальные. В нем про­исходит идеализация древних героев в духе рыцарско-христиан-ской идеологии, возникает мотив борьбы «за правую веру», как бы подкрепляющий идеал защиты отечества.

Эпические произведения, как правило, структурно целостны и универсальны. Каждое из них является воплощением определен­ной картины мира, охватывает множество сторон жизни героев. Отсюда смещение реального и фантастического. Эпос, вероятно, в той или иной форме был знаком каждому члену средневекового общества.

В западноевропейском эпосе можно выделить два слоя: истори­ческий (героические сказания, имеющие реальную историческую основу) и сказочный, более близкий к фольклору.

Запись англосаксонского эпоса «Сказание о Беовульфе» отно­сится примерно к 1000 г. Он повествует о молодом воине из народа гаутов, совершающем героические подвиги, побеждаю­щем чудовищ и погибающем в схватке с драконом. Фантасти­ческие приключения разворачиваются на реальном историчес­ком фоне, отражающем процесс феодализации у народов Север­ной Европы.

К числу знаменитых памятников мировой литературы относят­ся исландские саги. «Старшая Эдда» включает девятнадцать древнеисландских эпических песен, сохраняющих черты древнейших этапов развития словесного искусства. «Младшая Эдда», принад­лежащая поэту-скальду XIII в. Снорри Стурлусону, — это своего рода руководство в поэтическом искусстве скальдов с ярким из­ложением исландских языческих мифологических преданий, ухо­дящих корнями в древнейшую общегерманскую мифологию.

В основе французского эпического произведения «Песнь о Ро­ланде» и испанского «Песнь о моем Сиде» лежат реальные исто­рические события: первого — бой франкского отряда с врагами в Ронсевальском ущелье в 778 г., второго — один из эпизодов Ре­конкисты. В этих произведениях очень сильны патриотические мотивы, что позволяет провести определенные параллели между ними и русским эпическим произведением «Слово о полку Игореве». Патриотический долг идеализированных героев оказывает­ся превыше всего. Реальная военно-политическая ситуация при­обретает в эпических сказаниях масштабы вселенского события, и через такую гиперболизацию происходит утверждение идеалов, которые перерастают рамки своей эпохи, становятся человечес­кими ценностями «на все времена».

Героический эпос Германии «Песнь о Нибелунгах» значитель­но более мифологизирован. В нем мы тоже встречаемся с героя­ми, имеющими исторические прототипы — Этцелем (Атиллой), Дитрихом Бернским (Теодорихом), бургундским королем Гунте­ром, королевой Брунгильдой и др. Рассказ о них переплетается с сюжетами, героем которых является Зигфрид (Сигурд); его при­ключения напоминают древние богатырские сказки. Он побеж­дает страшного дракона Фафнира, стерегущего сокровища Нибе-лунгов, совершает другие подвиги, однако в конце концов гибнет.

Связанный с определенным типом исторического осмысления мира героический эпос средневековья был средством ритуально-символического отражения и переживания действительности, что характерно как для Запада, так и для Востока. В этом проявилась определенная типологическая близость средневековых культур разных регионов мира.

Рыцарская культура. Яркой и столь часто романтизировавшей­ся впоследствии страницей культурной жизни средневековья была рыцарская культура. Ее создателем и носителем являлось военно-аристократическое сословие, зародившееся еще в раннем средне­вековье и достигшее расцвета в XI—XIV вв. Своими корнями идео­логия рыцарства уходит, с одной стороны, в глубины самосозна­ния варварских народов, а с другой — в развитую христианством концепцию служения, вначале толковавшегося как чисто религи­озное, но в средние века приобретшего намного более широкое значение и распространившегося на область чисто светских отно­шений, вплоть до служения даме сердца.

Верность сеньору составляла ядро рыцарского этоса (норм по­ведения). Предательство и вероломство считались для рыцаря тяг­чайшим грехом, влекли за собой исключение из корпорации. Война была профессией рыцаря, но постепенно рыцарство начало себя считать вообще поборником справедливости. На деле справедли­вость понималась весьма своеобразно и распространялась лишь на весьма узкий круг людей, нося четко выраженный сословно-корпоративный характер. Достаточно вспомнить откровенное высказывание трубадура Бертрана де Борна: «Любо видеть мне народ голодающим, раздетым, страждущим, не обогретым».

Рыцарский кодекс требовал от того, кто должен ему следовать, множества достоинств, ибо рыцарь, по выражению Раймонда Луллия, автора известного наставления, — это тот, кто «благо­родно поступает и ведет благородный образ жизни». С рыцар­ством связано возникновение куртуазной (придворной) куль­туры, особого стиля поведения, быта, выражения чувств. Культ дамы стал важнейшим элементом куртуазности. Избраннице сердца поклонялись как богине, ее воспевали в прекрасных стихах, в ее честь совершали рыцарские подвиги.

В жизни рыцаря многое было сознательно выставлено напоказ. Храбрость, щедрость, благородство, о которых мало кто знал, не имели цены. Рыцарь постоянно стремился к первенству, к славе. О его подвигах и любви должен был знать весь христианский мир. Отсюда внешний блеск рыцарской культуры, ее особое внимание к ритуалу, атрибутике, символике цвета, предметов, к этикету. Рыцарские турниры, имитировавшие настоящие сражения, при­обрели особую пышность в XIII—XIV вв., когда на них собирался цвет рыцарства из разных уголков Европы.

В конце XI в. в Провансе появляются трубадуры — поэты-ры­цари. Они не только слагали стихи, главным образом о любви, но и распевали их нередко в музыкальном сопровождении. Одним из первых трубадуров был герцог Аквитании Гильём IX. В XII в. громкую славу снискал трубадур Бернарт де Вентадорн, в творче­стве которого куртуазная лирика нашла свое наиболее полное вы­ражение как поэзия феодального двора и связанного с ним па­радного света. «Магистром поэтов» называли Гираута де Борней-ля (последняя треть XII — начало XIII в.). В куртуазной поэзии слышны голоса не только трубадуров-мужчин, но и женщин — Беатрис де Диа, Марии Шампанской. Подобно отважным героям рыцарских романов они решительно заявляют свои права на ра­венство с сильным полом.

В XII в. поэзия поистине становится «повелительницей» евро­пейской словесности. Увлечение ею распространяется на севере Франции, где появляются труверы, в Германии, на Пиренейском полуострове. В Германии поэты-рыцари назывались миннезинге­рами, среди них наиболее прославленными были Вольфрам фон Эшенбах, Гартман фон Ауэ, Вальтер фон дер Фогельвейде.

Рыцарская литература была не только средством выражения само­сознания рыцарства, его идеалов, но и активно их формировала. Обратная связь была настолько сильной, что средневековые хро­нисты, описывая сражения или подвиги реальных людей, делали это в соответствии с образцами из рыцарских романов, которые возникнув в середине XII в., за несколько десятилетий стали цент­ральным явлением светской культуры. Они создавались на на­родных языках, действие развивалось как череда приключений-авантюр героев. Одним из главных источников западноевропей­ского рыцарского (куртуазного) романа был кельтский эпос о короле Артуре и рыцарях Круглого стола. Из него родилась пре­краснейшая повесть о любви и смерти — история Тристана и Изольды, навеки оставшаяся в сокровищнице человеческой культуры. Герои этого бретонского цикла Ланселот и Персеваль, Пальмерин и Амидис и другие, по мысли создателей романов, среди которых самым известным был французский поэт XII в. Кретьен де Труа, воплощали высшие человеческие добродетели, принадлежавшие не потустороннему, а земному бытию. Это осо­бенно ярко выразилось в новом понимании любви, бывшей цент­ром и движущей силой любого рыцарского романа. Один из рас­пространенных мотивов рыцарского романа — поиски святого Грааля — чаши, в которую, по преданию, была собрана кровь Христа. Грааль стал символом высшей духовности.

В XIV в. в идеологии рыцарства начинает нарастать болезнен­ный разрыв между мечтой и действительностью. Куртуазный ро­ман постепенно приходит в упадок. По мере того как значение военного сословия уменьшалось, рыцарские романы все более утрачивали связь с реальной жизнью. Их сюжеты становились фантастичнее и неправдоподобнее, стиль вычурнее, усиливались религиозные мотивы. Попытка возродить рыцарский роман с его героическим пафосом принадлежит английскому дворянину То­масу Мэлори. Написанный им на основе старинных сказаний о рыцарях Круглого стола роман «Смерть Артура» является выдаю­щимся памятником английской прозы XV в. Однако, стремясь воспеть рыцарство, автор невольно отразил в своем произведе­нии черты разложения сословного строя и трагическую безысход­ность его поколения.

Кастовая замкнутость проявилась в создании в XIV—XV вв. раз­личных рыцарских орденов, вступление в которые обставлялось пышными церемониями. Игра подменяла реальность. Упадок рыцарства выразился в глубоком пессимизме, неуверенности в будущем, прославлении смерти как избавления.

Городская культура. С XI в. центрами культурной жизни в За­падной Европе становятся города. Антицерковная вольнолюби­вая направленность городской культуры, ее связи с народным твор­чеством наиболее ярко проявились в развитии городской литера­туры, которая с самого своего возникновения создавалась на народных наречиях в противоположность господствовавшей цер­ковной латиноязычной литературе. В свою очередь городская ли­тература способствовала процессу превращения народных наре­чий в национальные языки, развивавшемуся в XI—XIII вв. во всех странах Западной Европы.

В XII—XIII вв. религиозность масс переставала быть по преиму­ществу пассивной. Огромное «молчащее большинство» из объекта церковного воздействия начинало превращаться в субъект духовной жизни. Определяющими явлениями в этой сфере становились не богословские споры церковной элиты, а бурлящая, чреватая ере­сями народная религиозность. Возрастал спрос на «массовую» литературу, которой в то время были жития святых, рассказы о видениях и чудесах. По сравнению с ранним средневековьем они психологизировались, в них усиливались художественные элемен­ты. Излюбленной «народной книгой» стала составленная в XIII в. «Золотая легенда» епископа Генуи Иакова Ворагинского, к сю­жетам которой европейская литература обращалась вплоть до XX в.

Популярными жанрами городской литературы становятся стихотворные новеллы, басни, шутки (фаблио во Франции, шванки в Германии). Они отличались сатирическим духом, грубоватым юмором, яркой образностью. В них высмеивались алчность духо­венства, бесплодие схоластической премудрости, кичливость и невежество феодалов и многие другие реалии средневековой жиз­ни, противоречившие трезвому, практическому взгляду на мир, формировавшемуся у горожан.

Фаблио, шванки выдвигали новый тип героя — неунывающего, плутоватого, смышленого, всегда находящего выход из любой труд­ной ситуации благодаря природному уму и способностям. Так, герой широко известного сборника шванков «Поп Амис», оста­вившего глубокий след в немецкой литературе, чувствует себя уве­ренно и легко в мире городской жизни, в самых невероятных об­стоятельствах. Он всеми своими проделками, находчивостью ут­верждает, что жизнь принадлежит горожанам ничуть не меньше, чем другим сословиям, и что место горожан в мире прочно и на­дежно. Городская литература бичевала пороки и нравы, отклика­лась на злобу дня, была в высшей степени «современной». Муд­рость народа облекалась в ней в форму метких пословиц и пого­ворок. Церковь преследовала поэтов из городских низов, в творчестве которых она усматривала прямую угрозу. Например, сочинения парижанина Рютбефа в конце XIII в. были осуждены папой на сожжение.

Наряду с новеллами, фаблио и шванками складывался город­ской сатирический эпос. Его основой были сказки, зародившиеся еще в раннем средневековье. Одним из самых любимых у горожан был «Роман о Лисе», сформировавшийся во Франции, но переве­денный на немецкий, английский, итальянский и другие языки. Находчивый и дерзкий Лис Ренар, в образе которого выведен зажи­точный, умный и предприимчивый горожанин, неизменно побеж­дает тупого и кровожадного Волка Изенгрина, сильного и глупого Медведя Брена — в них легко угадывались рыцарь и крупный феодал. Он также обводил вокруг пальца Льва Нобля (короля) и постоянно насмехался над глупостью Осла Бодуэна (священника). Но подчас Ренар строил козни против кур, зайцев, улиток, начи­нал преследовать слабых и униженных. И тогда простой народ разрушал его умыслы. На сюжеты «Романа о Лисе» создавались даже скульптурные изображения в соборах в Отене, Бурже и др.

Широкое распространение получило еще одно произведение городской литературы — «Роман о Розе», писавшийся последова­тельно двумя авторами — Гильомом де Лоррисом и Жаном де Меном. Герой этой философско-аллегорической поэмы, юный поэт, устремлен к идеалу, воплощенному в символическом обра­зе Розы. В «Романе о Розе» воспеты идеи свободомыслия, Приро­да и Разум, равенство людей.

Носителями духа протеста и свободомыслия были бродячие школяры и студенты — ваганты. В среде вагантов сильны были оппозиционные настроения против церкви и существующих по­рядков, характерные и для городских низов в целом. Ваганты со­здали своеобразную поэзию на латинском языке. Остроумные, бичующие пороки общества и прославляющие радость жизни стихи и песни вагантов знала и распевала вся Европа от Толедо до Пра­ги, от Палермо до Лондона. В этих песнях особенно доставалось церкви и ее служителям.

Развитие городской литературы в XIV—XV вв. отразило даль­нейший рост социального самосознания бюргерства. В городской поэзии, драме и возникшем в тот период новом жанре городской литературы — прозаической новелле — горожане наделяются таки­ми чертами, как житейская мудрость, практическая сметка, жиз­нелюбие. Бюргерство противопоставляется дворянству и духовен­ству как опора государства. Этими идеями проникнуто творчест­во двух крупнейших французских поэтов того времени Эсташа Дюшена и Алена Шартье.

В XIV—XV вв. в литературе Германии мейстерзанг (поэзия пред­ставителей ремесленно-цеховой среды) постепенно вытесняет рыцарский миннезанг. Очень популярными становятся творчес­кие соревнования мейстерзингеров, проходившие во многих го­родах Германии.

Замечательным явлением средневековой поэзии было творчест­во Франсуа Вийона. Он прожил короткую, но бурную, полную приключений и скитаний жизнь. Его иногда называют «послед­ним вагантом», хотя он писал свои стихи не на латинском, а на родном французском языке. Эти стихи, созданные в середине XV в., поражают удивительно искренней человеческой интонацией, буйным ощущением свободы, исполненными трагизма поисками самого себя, что позволяет видеть в их авторе одного из предше­ственников Возрождения и новой романтической поэзии.

К XIII в. относится зарождение городского театрального искус­ства. Церковные мистерии, которые были известны значительно раньше, под влиянием новых веяний, связанных с развитием го­родов, становятся более яркими, карнавальными. В них проникают светские элементы. Городские «игры», т.е. театральные действа, с самого начала носят светский характер, их сюжеты заимствованы из жизни, а выразительные средства — из фольклора, творчества бродячих актеров — жонглеров, бывших одновременно танцора­ми, певцами, музыкантами, акробатами, фокусниками. Одной из таких городских «игр» была «Игра о Робене и Марион» (XIII в.), бесхитростная история юных пастушка и пастушки, чья любовь побеждала козни коварного и грубого рыцаря. Подобные театра­лизованные представления разыгрывались прямо на городских пло­щадях, в них принимали участие присутствующие горожане.

В XIV—XV вв. широкое распространение получили фарсы — юмористические сцены, в которых реалистически изображался быт горожан. О близости составителей фарсов к неимущим слоям сви­детельствует частое осуждение в них бездушия, нечестности и алч­ности богатых. Организация больших театрализованных представ­лений — мистерий — переходит от клириков к ремесленным це­хам и торговым корпорациям. Мистерии разыгрываются на городских площадях и несмотря на библейские сюжеты, носят злободневный характер, включая комедийный и бытовой элементы.

XIV—XV века — время расцвета средневековой гражданской ар­хитектуры. Для богатых горожан сооружаются большие красивые дома. Замки феодалов тоже становятся более комфортабельными, постепенно утрачивая значение военных крепостей и превраща­ясь в загородные резиденции. Преображаются интерьеры замков, их украшают коврами, предметами прикладного искусства, изыс­канной утварью. Развивается ювелирное искусство, производство предметов роскоши. Более разнообразной, богатой и яркой ста­новится одежда не только знати, но и состоятельных горожан.

Новые веяния. Данте Алигьери. Венчает средневековье и в то же время высится у истоков Возрождения величественная фигура итальянского поэта и мыслителя, флорентийца Данте Алигьери (1265—1321). Изгнанный из родного города политическими про­тивниками, осужденный на скитания до конца жизни, Данте был горячим поборником объединения и социального обновления Италии. Его поэтико-мировоззренческий синтез — «Божествен­ная комедия» — итог лучших духовных устремлений зрелого сре­дневековья, который в то же время несет в себе прозрение насту­пающей культурно-исторической эпохи, ее чаяний, творческих возможностей и неразрешимых противоречий.

Наивысшие достижения философской мысли, политические док­трины и естественнонаучные знания, глубочайшее постижение че­ловеческой души и социальных отношений, переплавленные в гор­ниле поэтического вдохновения, создают в «Божественной комедии» Данте грандиозную картину мироздания, природы, бытия общест­ва и человека. Мистические образы и мотивы «святой бедности» также не оставили Данте равнодушным. Целая галерея выдающих­ся деятелей средневековья, властителей дум той эпохи проходит перед читателями «Божественной комедии». Ее автор проводит читателя через огонь и ледяной ужас ада, через горнило чистилища к высотам рая, чтобы здесь обрести высшую мудрость, утвердить идеалы добра, светлого упования и высоты человеческого духа.

Зов наступающей эпохи ощущается и в творчестве других писа­телей и поэтов XIV в. Выдающийся государственный деятель Ис­пании, воин и писатель инфант Хуан Мануэль оставил большое литературное наследие, но особое место в нем по своим предгу-манистическим настроениям занимает сборник поучительных рас­сказов «Граф Луканор», в котором угадываются некоторые мотивы, характерные для младшего современника Хуана Мануэля — ита­льянского гуманиста Боккаччо, автора знаменитого «Декамерона».

Сочинение испанского автора типологически близко к «Кенте-берийским рассказам» великого английского поэта Джеффри Чосера (1340—1400), во многом воспринявшего гуманистический импульс, исходивший из Италии, но в то же время бывшего круп­нейшим писателем английского средневековья. Для его творчества характерны демократические и реалистические тенденции. Разно­образие и богатство образов, тонкость наблюдений и характеристик, сочетание драматизма и юмора_г отточенная литературная форма делают сочинения Чосера подлинно литературными шедеврами.

О новых веяниях в городской литературе, отразившей устрем­ления народа к равенству, его бунтарский дух, свидетельствует та значимость, которую приобретает в ней фигура крестьянина. Это обнаруживается в немецкой повести «Крестьянин Гельмбрехт», написанной Вернером Садовником в конце XIII в. Но с наиболь­шей силой искания народа отразились в творчестве английского поэта XIV в. Уильяма Ленгленда, особенно в его сочинении «Ви­дение Уильяма о Петре-Пахаре», проникнутом сочувствием к крес­тьянам, в которых автор видит основу общества, а в их труде -залог совершенствования всех людей. Таким образом, городская культура отбрасывает ограничивавшие ее рамки и смыкается с народной культурой в целом.

Средневековая ментальность и народная культура. Творчество трудящихся масс является фундаментом культуры каждой истори­ческой эпохи. Прежде всего, народ — создатель языка, без которого невозможно развитие культуры. Народная психология, образность, стереотипы поведения и восприятия — питательная среда культу­ры. Но почти все письменные источники средневековья, дошед­шие до нас, созданы в рамках «официальной», или «высокой», культуры. Народная культура была бесписьменной, устной. Об­наружить ее можно только собирая данные из источников, кото­рые дают их в своеобразном преломлении, под определенным уг­лом зрения. «Низовой» пласт явственно просматривается в «вы­сокой» культуре средневековья, в его литературе и искусстве, подспудно ощущается во всей системе интеллектуальной жизни, в его народной первооснове. Этот низовой пласт не был только «карнавально-смеховым», он предполагал наличие определенной «картины мира», отражавшей особым образом все стороны чело­веческого и общественного бытия, мироустройства.

Каждая историческая эпоха имеет свое мироощущение, свои представления о природе, времени и пространстве, порядке всего существующего, об отношениях людей друг к другу. Эти пред­ставления не остаются неизменными на протяжении всей эпохи, они имеют свои отличия у разных социальных групп, но в то же время являются типичными, показательными именно для этого отрезка исторического времени. Христианство лежало в основе мироощущения, массовых представлений средневековья, но не поглощало их целиком.

Сознание той эпохи в его элитарных и низовых формах равно исходило из констатации дуализма мира. Земное существование рассматривалось как отражение бытия высшего, «небесного мира», с одной стороны, вобравшее в себя гармонию и красоту своего архетипа, а с другой — представляя его явно «ухудшенный» в своей материальности вариант. Взаимоотношения двух миров — земно­го и небесного — проблема, занимавшая средневековое сознание на всех его уровнях. К этому дуализму восходили универсализм, символизм и аллегоризм, бывшие неотъемлемыми чертами сре­дневекового миросозерцания и культуры.

С редневековое сознание стремится более к синтезу, чем к ана­лизу. Его идеал — целостность, а не множественное разнообра­зие. И хотя земной мир представляется ему состоящим из «свое­го», знакомого близлежащего пространства и «чужого», далекого и враждебного, все же обе эти части слиты в неразрывное целое, не могут существовать одна без другой.

Крестьянин часто рассматривал землю как свое продолжение. Не случайно в средневековых документах она описывается через че­ловека — числом шагов или временем его труда, вложенного в ее обработку. Средневековым человеком мир не столько осваивался, сколько присваивался, делался своим в тяжкой борьбе с природой.

Средневековые литература и искусство не знают интереса к точ­ному, конкретному, детализированному изображению простран­ства. Фантазия преобладала над наблюдением, и в этом нет про­тиворечия. Ибо в единстве мира высшего и мира земного, при котором подлинно реальным, истинным представляется лишь первый, конкретикой можно пренебречь, она лишь затрудняет восприятие целостности, замкнутой системы со священными цент­рами и мирской периферией.

Гигантский мир, сотворенный Богом — космос, включал в себя «малый космос» (микрокосм) — человека, который мыслился не только как «венец творения», но и как целостный, завершенный мир, заключавший в себе то же, что и большая вселенная. В изо­бражениях макрокосм был представлен в виде замкнутого круга бытия, движимого божественной мудростью, и содержащего внутри себя свое одушевленное воплощение — человека. В средневеко­вом сознании природа уподоблена человеку, а человек — космосу.

Иным, чем в современную эпоху, было и представление о вре­мени. В рутинной, медленно развивающейся цивилизации сре­дневековья временные ориентиры были расплывчаты, необяза­тельны. Точное измерение времени распространяется лишь в позд­нем средневековье. Личное, бытовое время человека двигалось как бы по замкнутому кругу: утро — день — вечер — ночь; зима - весна — лето — осень. Но более общее, более «высокое» пережи­вание времени было иным. Христианство наполняло его сакраль­ным содержанием, временной круг разрывался, время оказыва­лось линейно направленным, движущимся от сотворения мира к первому пришествию, а после него — к Страшному суду и завер­шению земной истории. В массовом сознании в этой связи фор­мировались своеобразные представления о времени земной жиз­ни, смерти, воздаянии после нее за человеческие деяния, Страш­ном суде. Показательно, что история человечества имела те же возрасты, что и жизнь отдельного человека: младенчество, детст­во, отрочество, юность, зрелость, старость.

В средние века восприятие человеческих возрастов также отли­чалось от привычных для современного человека. Средневековое общество было более молодым,