💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Русская мысль». Публицистика Н. В. Шелгунова

Журнал «Русская мысль» был разрешен к выходу в 1880 г., когда недолгие дни правительство, напуганное революционным движением, заигрывало с либералами.

Издавался он в Москве В. М. Лавровым под редакцией литератора и театрального деятеля С. А. Юрьева. Важную роль в журнале играл секретарь редакции профессор В. А. Гольцев.

Руководство Юрьева было номинальным, и через два года он вовсе отказался от редактирования. В связи с этим влияние Гольцева усилилось, и в 1885 г. он вместе с Лавровым и Ремезовым стал официальным редактором «Русской мысли».

Гольцев был по своим убеждениям типичным либералом. Еще в 1875 г., будучи за границей, он пишет открытое письмо за подписью «Русский конституционалист» редактору журнала «Вперед!» П. Л. Лаврову. В этом письме, основные положения которого позже целиком вошли в идейный арсенал партии кадетов, Гольцев выступает как умеренный либерал и конституционалист. Либерализм его был несколько иным, чем руководителей «Вестника Европы». Если публицисты этого журнала резко отгораживались от революции, то Гольцев, напротив, считал возможным действовать совместно с революционными кругами, чтобы, опираясь на их поддержку, вести борьбу за ограничение власти монарха. Поэтому он не уклонялся от знакомства и сближения с революционерами, печатал в своем журнале статьи Чернышевского, Плеханова, революционеров-эмигрантов. Об этом было известно правительству, и «крайний радикал» Гольцев неоднократно подвергался обыскам и арестам.

Первоначально в «Русской мысли» приняли участие ряд профессоров Московского университета: М. И. Семевский, В. О. Ключевский, Н. И. Костомаров, Н. И. Иванюков, О. Ф. Миллер и др. Печатались здесь крупные земские деятели: В. Ю. Скалон, Н. П. Колюпанов, публицисты А. А. Головачев, В. В. (В. П. Воронцов), С. А. Венгеров, Вас. Ив. Немирович-Данченко.

После закрытия в 1884 г. «Отечественных записок» из семи тысяч их подписчиков четыре с половиной перешли к «Русской мысли», до этого издававшейся в убыток. Редакция журнала усилилась за счет сотрудников «Отечественных записок»: Г. Успенского, Плещеева, Михайловского, Златовратского, Южакова, Протопопова и некоторых других. Почти одновременно, после цензурного разгрома журнала «Дело», в «Русской мысли» начал печататься: Н. В. Шелгунов.

С 1885 г. участие в журнале принял вернувшийся из ссылки Н. Г. Чернышевский. Он не мог печататься под своим именем, но был полон духовных сил и попытался войти в идейно чуждый для него мир журналистики 80-х годов. Чернышевский опубликовал в 1885 г. под псевдонимом «Андреев» стихотворение «Гимн деве неба», а несколько позднее, за подписью «Старый трансформист», — ряд статей научного характера. Одна из них — «Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь» (1888) была направлена против реакционных сторон учения Дарвина, мальтузианства и перенесения из области естествознания в область социологии теории благотворности борьбы за жизнь. Печатаясь в «Русской мысли», Чернышевский подчеркивал в письмах, что его мнения «по многим вопросам» отличаются от мнений журнала, и ни о какой близости его к идейному направлению издания речи быть не может.

В конце 80-х годов в журнал приходит А. П. Чехов как официальный редактор беллетристического отдела и как автор очерков и рассказов.

Нельзя не признать, что «Русская мысль» по составу сотрудников была наиболее интересным журналом 80-х годов.

Каждая книжка, по принятому обычаю, делилась на две части: первую составляли художественные произведения и статьи научно-исторического содержания; вторую — публицистические статьи. В эту часть входили подотделы: «Новые книги», «Внутреннее обозрение», «Политические заметки», «Театральные рецензии», «Земство». Позднее появились рубрики — «Смесь», «Современное искусство», «Очерки русской жизни» (обзор провинциальной печати), «Заметки по внешним делам» и очень обширная «Библиография». Последняя имела свое собственное оглавление и занимала до пятидесяти страниц. Библиография «Русской мысли» велась в духе аннотаций, исключавших оценку книг, т. е. совсем не так, как в демократических журналах 60-х годов, всегда высказывавших свою точку зрения в библиографических заметках.

Поначалу одним из ведущих был отдел «Русская жизнь», где печатались многочисленные очерки о России и затрагивался крестьянский вопрос. К нему примыкал отдел «Земство». Редакция возлагала на земство большие надежды, о чем громко заявила в № 2 «Русской мысли».

В отделе науки печатались статьи прогрессивных русских ученых, пропагандистов естественнонаучного материализма, защитников передовой науки — К. А. Тимирязева («Опровергнут ли дарвинизм?»), А. Г. Столетова («Энергия солнца», «Гельмгольц и современная физика») и др.

Беллетристический отдел заметно улучшился после 1884 г., когда в «Русскую мысль» волей-неволей перешли писатели, ранее принадлежавшие к кругу «Отечественных записок». Здесь печатались: Г. Успенский, Чехов, Короленко, Гаршин, Мамин-Сибиряк, Григорович, Златовратский, Эртель, Плещеев, Апухтин, Пальмин, Майков. Из иностранных писателей редакция охотно переводила польских авторов — Г. Сенкевича и Э. Ожешко.

Программа издания в значительной степени определялась статьями самого Гольцева и публицистов, близких к либеральному народничеству. Объявляя себя защитницей земельной общины, «Русская мысль» выступила «за ее постепенное превращение в свободный союз на основе общинного землевладения». Государство обязано «представить общине полный простор и не вмешиваться в ее внутренние распорядки», — писал Гольцев в предисловии к «Внутреннему обозрению» (1880, № 1).

Обстоятельно по вопросам общины журнал высказался в статье Иванюкова «Общинное землевладение» (1885, № 1). В основе его взглядов лежало убеждение, что капитализм проникает в русскую общину извне, ибо в ней самой нет предпосылок для его развития. Интеллигенции надо только придумать средство для того, чтобы укрепить общину и восстановить общинную собственность там, где она уже разрушена. Статья Иванюкова считалась одной из наиболее крупных теоретических работ либерального народничества в журналистике 80-х годов. Его точку зрения с небольшими поправками разделял и Гольцев. Но вера в общину уже не связывается с революционным преобразованием общества.

Для того чтобы вывести народ из нужды и неграмотности, журнал устами Гольцева призывал государство «опереться на здоровые силы русской интеллигенции». Но так как между последней и крестьянством существует досадное «непонимание», им необходимо сближаться. Образованные люди должны изучать народный быт и распространять знания. А чтобы интеллигенция, хорошо познавшая народ, могла сыграть свою благородную роль, ей нужны конституция и представительные учреждения. «Скромные желания русского общества заключаются, — писал Гольцев в статье «Новый год» (1881, № 1), — в стремлении достигнуть либеральных законов, которые высоко подняли бы авторитет власти в глазах всех образованных людей».

Не удивительно, что страницы журнала пестрят множеством верноподданнических фраз и выражений, чего не было ни в одном подлинно демократическом издании 60—70-х годов. Царский суд назван «правым и милостивым», день «освобождения» крестьян — «вечно славным днем» и т. д.

Редакция не раз предоставляла слово либеральным народникам и буржуазным ученым для полемики против марксизма, прикрывая их наскоки до поры до времени видимостью «объективизма».

В 1880 г. «Русская мысль» напечатала обширную статью Иванюкова «Синтез учений об экономической политике» (№ 2, 3, 9). Автор заявляет, что есть две политэкономические школы: свободной конкуренции, т. е. капиталистическая, и социалистическая. Отрицательно относясь к школе «свободной конкуренции» в политэкономии, автор не лучше отзывается и о социалистической. Сам он придерживается третьей школы — «реалистической», которая, не изменяя основ современного общества, желает найти способ более равномерного распределения благ культуры между всеми классами населения. Требования социалистической школы осуществить нельзя — для них «не имеется» подходящих условий: «чувства, нравы, понятия громадного большинства современного общества де­лают невозможными общественные формы, на которые указывает социализм». А потому попытки насильственно ввести их неминуемо потерпят неудачу, заявляет Иванюков, и вместо общего блага произойдет лишь «бедственное и напрасное сотрясение общественного организма» (1880, № 2).

Объективно излагая в № 9 отдельные стороны теории Маркса, например положение о пролетариате как могильщике капитализма, об экономических принципах социализма, и даже отвергая наиболее грубые выпады против социализма, Иванюков тем не менее в целом фальсифицирует марксизм, навязывает ему несвойственные выводы и рассуждения. Он ставит Маркса в один ряд с Дюрингом и буржуазными экономистами — Шмоллером, Ланге, Вагнером, не признает учения о классовой борьбе и лишает марксизм революционной действенности.

Извращая революционную сущность марксизма, «Русская мысль» пыталась очернить рождавшееся в конце XIX в. русское социал-демократическое движение. Обращаясь к «нашим русским социал-демократам, агитирующим в народе коммунистическую революцию, превратно понявшим учение Маркса и поэтому полагающим, что оно солидарно с их деятельностью», автор советует «одуматься». Социализм наступит без борьбы, сам по себе, когда «труд откажется выносить далее свою капиталистическую оболочку» (1880, № 9). Вот беспримерный образчик буржуазного искажения марксизма! Иванюков сознательно разрывает социализм и политическую борьбу.

В 90-е годы редакция печатает статьи В. В. (Воронцова), Южакова, Михайловского, которые открыто полемизируют с марксистами, хотя еще «в приличном тоне»[298][173], атакже Петрункевича, одного из организаторов кадетской партии. Гольцев пытается спорить с Плехановым. Журнал вовсю расхваливает книгу Воронцова «Судьбы капитализма в России». Не удивительно, что в 1893 г. редакция отклонила работу В. И. Ленина «Новое хозяйственное движение в крестьянской жизни» (рецензия на книгу Постникова). Нет ничего неожиданного и в том, что Гольцев после 1905 г., напуганный революцией, становится кадетом, а «Русская мысль» — органом кадетской партии. В последние годы редактировали ее Кизеветтер и Струве. Закрыт журнал был в середине 1918 г. как контрреволюционное издание.

Позицию, во многом отличную от взглядов Гольцева на вопросы общественной и литературной жизни, занимали в журнале демократические писатели — Г. Успенский, Чехов, Короленко, Шелгунов, вынужденные сотрудничать там в 80-е годы. Успенский, например, не разделял мнений руководителя «Русской мысли» и его основных сотрудников, ему был чужд оптимизм относительно спасительной миссии русской общины, иначе оценивал он революционную борьбу западноевропейского пролетариата, теорию научного социализма. Об этом говорят его очерки: «Равнение под одно», «Выпрямила», «Горький упрек» и др.

Замечательный русский публицист Н. В. Шелгунов также имел мало общего с редакцией «Русской мысли». Привлекая революционера-демократа Шелгунова к работе, Гольцев и Лавров не собирались рисковать журналом. Они очень строго редактировали его рукописи и так придирались, что Шелгунов в письмах не мог удержаться от жалоб: «Не скрою от Вас, что я вступил в «Русскую мысль» с традициями прежней журналистики («Современник», «Русское слово», «Дело»). Эти журналы давали большой простор своим сотрудникам (и «Отечественные записки» держались того же). Я радовался, что буду работать в неподцензурном журнале, но увы! Встретил самое жестокое отношение к моим статьям»[299][174].

На протяжении 1886—1891 гг. Шелгунов печатал в «Русской мысли» чрезвычайно разнообразные по тематике «Очерки русской жизни», в которых содержались отклики на злобу дня и ставились крупные общественные проблемы.

Первоначально обозрение русской жизни было поручено вести Г. Успенскому. Однако тот не нашел себя в жанре публицистического обзора. Он тяготел к художественному очерку и именно в этом виде литературного творчества дал образцы художественной публицистики. В отличие от него Шелгунов, никогда не стремившийся к образному изображению действительности, предпочитавший рациональный способ познания жизни, сумел блеснуть в жанре очерков-обозрений.

Начинается цикл очерком «Крестьяне и землевладельцы Смоленской губернии», посвященным наиболее важному вопросу времени — положению крестьянства в России. Причины безысходной бедности мужика Шелгунов видит в первую очередь в малоземелье. «Когда освобождали крестьян, помещики... приняли весьма предусмотрительные меры... Мужик получил земли меньше, чем ему нужно, чтобы есть чистый черный хлеб. Мужик увидел, что у него и пашни мало, и лугов мало, и лесу мало, а выгону и совсем нет. Все это «мало» и «нет» оказалось в «отрезках»[300][175].

Во втором очерке «Деревня и подать» публицист говорит о налогах, о выкупных платежах за землю, «горше» которых нет ничего для мужика (11). В дальнейшем Шелгунов в своих очерках не раз возвращается к положению крестьян. Публицист был убежден, что аграрный вопрос — один из коренных вопросов русской жизни, а решен он может быть только национализацией земли (см. его «Что читать и как читать?»).

Чуткий и правдивый журналист, Шелгунов отмечает расслоение деревни, батрачество и мироедство, характеризуя сельские порядки сравнением: «Каждый или молот, или наковальня». Он говорит о росте земледельческого пролетариата и кулачества, оспаривая утверждения либеральной прессы о случайности появления кулака в русской деревне. «Не личное чувство, не энергия наживы, не бездушие или жестокосердие создали его [кулачество. — Ред. ], а такие условия и такое положение массы, когда даже и не падкий до наживы человек может развить в себе аппетиты наживы и стать ростовщиком... Кулачество — явление, созданное известным положением вещей, и пока это положение существует, будет процветать и кулачество» (468).

Шелгунов в известной мере преодолевает свойственные ему в 60-е годы общинные иллюзии и в новых исторических условиях более правильно оценивает роль и возможное значение общины в освобождении русского народа. Он критикует либеральных народников за слепое преклонение перед «общинностью» русского мужика, говорит о неизбежном разрушении общины в процессе буржуазного развития страны.

Как всегда в своей журналистской деятельности, Шелгунов освещает вопросы рабочего движения. В очерке «Деревенские пожары» есть рассказ о Морозовской стачке. Цитируя судебные материалы как документальные свидетельства тяжелого положения пролетариев на фабриках, он объясняет причины стачки и оправдывает дружные действия орехово-зуевских ткачей.

В очерке «По поводу статьи деревенского жителя...» Шелгунов пишет: «Пролетариат земледельческий и фабричный стал теперь у нас таким же экономическим явлением, как и в Европе... только не бросается у нас так резко в глаза и о нем теперь очень мало пишут» (314). Действительно, консервативная пресса старалась преуменьшить размах рабочего движения в стране, и Шелгунов был в числе тех немногих русских публицистов, кто систематически обращал внимание общества на возрастающую роль пролетариата.

Шелгунов справедливо отмечает в «Очерках» моральное превосходство городского рабочего над крестьянином. Учитывая некоторую неточность терминологии, надо признать весьма знаменательными его слова: «Босяк [под босяком подразумевается всякий разорившийся человек, особенно горожанин. — Ред. ], по-видимому, беспутен, не умеет он справляться с собою, со своими слабостями и наклонностями», но, несмотря на это, «он горд и независим и очень оберегает свое достоинство. Это общая черта всякого городского пролетария. Босяк не только считает себя честным человеком, но он и в действительности честен... Между настоящими босяками воров нет... потому что босяк — рабочий» (470—471).

Очень важно, что к концу своей жизни Шелгунов понял революционное значение нового класса. «Рабочий вопрос — это вопрос о борьбе «труда с капиталом, с капиталистическим строем современного общества», — говорил писатель в очерке «Что читать и как читать?» (1064).

Наряду с экономическим гнетом Шелгунова глубоко возмущает юридическое и гражданское бесправие русского народа, то беспредельное угнетение человеческой личности, которое царило в самодержавной России. В его очерках собрано множество фактов, изобличающих невероятно дикое «неуважение к личности и свободе ближнего». «Человека, для которого, казалось бы, все и должно делать, мы всегда ухитряемся оттереть в сторону, запихнуть в угол и зажать так, чтобы он едва дышал» (1003).

«Образованные» и «правящие классы» до сих пор «чувствуют себя белой костью». Народ для тех, кто на авансцене, не есть сословие, он — просто мускульная сила, которой нужно управлять (1027). Убежденность автора в том, что порядок отношений между людьми не может быть иным при данном государственном строе и что необходимо его изменить, изобличает в нем последовательного революционного демократа, не способного на компромиссы.

Шелгунов критикует экономическую политику царизма, указывает на отсталость страны, неуменье правительства освоить Сибирь и другие окраины.

Экономические успехи везде и всегда зависят «исключительно от гражданских свобод», — говорит он в очерке «Простор Самарской земли». Публицист разоблачает колонизаторскую политику и «культурную» миссию молодого русского капитализма в Средней Азии и на Кавказе.

Много внимания в «Очерках» уделяется печати. Так, например, очерк «Провинция и провинциальная печать» целиком посвящен бурно развивающейся областной прессе 80-х годов. Подробная характеристика местных газет заключена в очерке «Провинциальные города» и др. Ряд очерков посвящен либерально-народнической газете «Неделя», «Новому времени» и другим столичным изданиям.

Смелые, настойчивые выступления Шелгунова против идейной реакции 80-х годов составляют особенно важную сторону «Очерков русской жизни».

Борьбе со взглядами либеральных народников, с их теорией «малых дел» посвящены многие очерки: «По поводу статьи Деревенского жителя», «К чему способна наша интеллигенция» и др. Шелгунов критикует главный орган либерального народничества — газету «Неделя», публицистов Абрамова, Дистерло и их различных сподвижников из провинциальной прессы, уверявших читателей, что в русской жизни много «светлых» и «бодрящих» впечатлений. Народники 80-х годов не в революционной борьбе пролетариата и крестьянства видели «светлые явления», а в организации интеллигенцией общественных сыроварен, аптечек и библиотек, в жизни русской общины, в патриархальности русского мужика.

Теория «светлых явлений» и «бодрящих впечатлений» — бесполезная, лживая, и ею, писал Шелгунов, «как я ни усиливался, не могу разрешить ни вопроса о малоземелье, ни переселенческого вопроса, ни вопроса о найме рабочих» (651). Сторонники «малых дел» постоянно говорят об излечении общественных недугов, «но все эти «хорошие» слова оказываются только словами, потому что и борьба, и энергия, и общеполезная деятельность предполагаются не иначе, как при условии неподвижности границ плохой действительности» (677), т. е. в рамках существующего режима, что является бессмысленным, ибо, не сломав общественного строя, нельзя шагнуть вперед. За отказ от передовых идей 40, 60-х и даже 70-х годов, за отсутствие политической мысли и проповедь жалкого культурничества газету «Неделя» Шелгунов называет «школой общественного разврата».

Писатель правильно указывал на связь взглядов восьмидесятников с буржуазным практицизмом. Проповедь теории «малых дел» заслонила «идейные стремления более доступными для большинства стремлениями практическими» (683). Теория восьмидесятников, заявляет Шелгунов, это просто-напросто буржуазная тенденция, выражающая намерение в пределах существующих условий наиболее энергично бороться на экономическом поприще. Тогда это поняли еще немногие, и Шелгунов был в их числе.

Неизменно отрицательное отношение к русской пореформенной действительности, критика либерально-народнических воззрений вызвали раздраженные, грубые нападки на публициста-демократа со стороны «Недели». Шелгунову она заявила, что он стар, отжил свое время, ничего не понимает, потерял чутье к жизни и якобы завидует «новому теперешнему молодому поколению», как это всегда бывает между отцами и детьми.

Но Шелгунов не складывал оружия. В ряде очерков он устанавливает связь между теориями «Недели» и толстовством 80-х годов. Он критикует «Неделю» и Толстого за проповедь опрощения и попытки «сблизиться» с народом путем отказа от умственного¹ багажа и цивилизации. «Одни хотели мужика превратить в барина, другие — барина в мужика; одни предлагали ради слияния идти вперед, другие — назад» (586). Единственный правильный путь — путь развития мужика до интеллигента, утверждает Шелгунов, а не наоборот, как предлагают народники и толстовцы. Поход интеллигентов в деревню, стремление их жить «своим хлебом» — вовсе не подвиг, как полагают и толстовцы, и народники. Подвиг заключается в идейном развитии, в чувствах, воодушевляющих на задачи «высшего порядка», которые руководят всем поведением и дают ему общественный, человеческий смысл» (669).

В конце 80-х годов в очерке «Петербург и его новые люди» Шелгунов дает отповедь «Неделе» за выраженное ею сожаление о том, что философские идеи Толстого не проникают в литературу сквозь преграду твердо хранимых «традиций прежних направле­ний». Очень хорошо, что традиции критического направления предшествующих десятилетий еще живут и воспитывают общественную мысль. Очевидно, «старое-то» лучше «нового», — заключает Шелгунов. Поэтому и пользуются успехом Короленко, Гаршин, Надсон — писатели, верные прогрессивным началам демократической литературы.

С конца 1886 г. борьба с толстовством занимает в «Очерках русской жизни» все большее место. Этой теме целиком посвящены очерки: «Решаются ли исторические вопросы усовершенствованием личности», «Моралистическая и общественная точка зрения», «По поводу письма одного толстовца» и др.

В философии Толстого, в его проповеди личного самоусовершенствования и непротивления злу насилием Шелгунов видел вредную философско-общественную теорию. Работа над нравственным обогащением личности не может заменить общественной деятельности людей, не может быть средством борьбы против зла, царящего в России. Мир спасут «хорошие учреждения», а не «хорошие люди» (579). Толстовцы начинают не с того конца. Они отвлекают народ от борьбы за свои права. Для того «чтобы новые нравственные отношения установились, следует сначала уничтожить те преграды, которые именно и мешают установлению этих отношений» (695).

В этом свете Шелгунов рассматривает «каратаевщину» и говорит об историческом фатализме в романе «Война и мир». Толстой идеализирует то, от чего народ бежит, утверждает он. «Каратаевщина» обозначает угнетенное положение народа, с покорностью надо бороться, поднимая в людях чувство гражданского достоинства. «...Солдатик Каратаев — человек только факта, и больше ничего. Ну, холодно, так холодно». Но человек родился «не для того, чтобы переносить холод, голод и смерть, а чтобы так устроить дела, чтобы не было ни холоду, ни голоду, да и смерть отодвинуть подальше» (673).

В оценке творчества Толстого Шелгунов был односторонен, но философские идеи писателя он критиковал верно. Прав был Шелгунов и тогда, когда он усматривал связь толстовских идей с народничеством 80-х годов. «...Толстому ни «пассивизма», ни анархизма, ни народничества, ни религии, — писал В. И. Ленин, — спускать нельзя»[301][176].

Всем этим «новым» теориям и течениям 80-х годов Шелгунов противопоставляет социалистические идеи 60-х годов и Щедрина с его революционно-демократическими идеалами. Он публично протестовал, когда на могиле Щедрина один из ораторов призывал молодежь к личному усовершенствованию. Напрасно, замечал Шелгунов, оратор «воспользовался именем великого покойника, чтобы, прикрывшись им, заговорить от имени Льва Толстого... Душу Льва Толстого с душою Салтыкова слить в одну душу нельзя» (792—793). Имя Салтыкова-Щедрина зовет к борьбе, а не к личному совершенствованию.

Шелгунов в «Очерках русской жизни» постоянно выражал уверенность, что время «оглупения» пройдет, и с радостью приветствовал будущее. Он прожил долгую жизнь и последние произведения писал уже в начале 90-х годов XIX в. Это время ознаменовалось некоторым ростом общественного движения в стране. Писатель-журналист чутко уловил перемену и в очерке «Недавнее прошлое и общественные барометры» приветствовал наступающее десятилетие, несущее конец общественному индифферентизму и безыдейности жизни.

Последний очерк цикла «Отрадное явление», написанный Шелгуновым незадолго до смерти, весь проникнут настроениями нового времени. Шелгунов с удовлетворением отмечает, что молодежь много учится, анализирует факты, прежде чем решить, что делать. Публицист приветствует «серьезное научное изучение общественных вопросов», обыкновенно кружковое. «...Если все пойдет так и дальше, то нужно думать, что для тысяча девятисотых годов оно создаст поколение деятелей просвещенных и образованных, какого до сих пор Россия не выставляла...» (1094—1095).

Конец 80-х — начало 90-х годов действительно явились «кружковым» периодом развития русской социал-демократии. В это время известны кружки Д. Благоева в Петербурге, H. Е. Федосеева в Казани, Брусневская группа и многие другие. 1891 год при отсутствии еще массового рабочего движения ознаменовался первыми политическими демонстрациями, одна из которых произошла именно на похоронах Шелгунова.

«Очерки» Шелгунова находили живой отклик у современников. В связи с его выступлениями в редакцию шли письма читателей. Молодежь старалась наладить личный контакт со своим любимым автором.

Сформировавшись как мыслитель в 60-е годы, когда русская жизнь еще не давала материала для марксистских выводов, Шелгунов не смог преодолеть ограниченности просветительской, революционно-демократической идеологии. Он оставался деятелем буржуазно-демократического периода освободительного движения в стране. Тем не менее передовые рабочие, русские социал-демократы с большим уважением относились к публицистической деятельности Шелгунова. Его любили и уважали лучшие люди нашей родины. Известный русский революционер-марксист Федосеев сочувственно отзывался о полемике Шелгунова с либерально-народнической газетой «Неделя».

В. И. Ленин пользовался трудами Шелгунова и «перечитывал с интересом» его сочинения, как он писал в одном из писем сестре Анне Ильиничне[302][177]. «Дорогим учителем» назвали Шелгунова передовые русские рабочие 90-х годов в адресе, который они преподнесли писателю незадолго до его смерти.

Не удивительно, что похороны Шелгунова 15 апреля 1891 г. вылились в боевую антиправительственную демонстрацию, в которой наряду с прогрессивно настроенной интеллигенцией и студенчеством приняли участие питерские рабочие. Они возложили на гроб Шелгунова венок с надписью: «Указателю пути к свободе и братству от петербургских рабочих», признав тем самым заслуги писателя и публициста перед русским освободительным движением.

в начало

«Северный вестник»

К умеренно-либеральным журналам 80-х годов надо отнести «Северный вестник», издававшийся с 1885 г. в Петербурге как ежемесячный литературно-научный и политический журнал под предварительной цензурой. Издательницей его первоначально (до 1889 г.) была А. В. Сабашникова, редактором — А. М. Евреинова.

В 1885 г. Евреинова пригласила в свой журнал ряд сотрудников закрытых «Отечественных записок», в том числе Плещеева, Южакова и Михайловского. В «Северном вестнике» печатались Г. Успенский, Короленко и некоторые другие видные демократические писатели и публицисты (Менделеев, Миклухо-Маклай). Статьи Южакова, Абрамова, Воронцова, принявших активное участие в журнале Евреиновой, и некоторых других либерально-народнических публицистов с первых же номеров придали журналу народнический колорит. Особую роль в журнале в качестве негласного соредактора с весны 1886 по 1888 г. играл один из видных народнических публицистов Михайловский.

Журнал состоял из двух частей: научно-беллетристической и публицистической. В каждом номере в первой части журнала помещались одна-две статьи научного характера по самым различным отраслям знаний. Во второй части, кроме отдельных статей, постоянно печатались такие рубрики, как «Иностранное обозрение», «Дневник читателя», «Библиография», регулярно велся областной отдел.

В «Северном вестнике» печатались очерки Г. Успенского «Живые цифры». Писатель, все еще поглощенный темой «власть земли», во второй половине 80-х годов проявляет все больше интереса к теме «власть капитала». Влияние капитала теперь «изображают цифрами, — писал он, — у меня же будут цифры и дроби, превращенные в людей»[303][178]. Этот творческий замысел был реализован в очерках, объединенных названием «Живые цифры».

Писателя отличала необыкновенная зоркость, когда он изображал цифры официальной статистики в живых картинах повседневной народной жизни. Ему приходилось писать о поруганном материнстве, о детской смертности, массовом сиротстве, о «четверти» лошади в крестьянском хозяйстве, о малоземелье. Он как бы раскрывал художественными средствами те обобщения, которые заключены в средних статистических данных. Эффект получался огромный. Картина непосильного труда крестьянской семьи в очерке «Четверть лошади» показывала всю жестокость существующего строя.

Одновременно Успенский не избегал и обобщений. Подчас они принимали вид многозначительных аллегорий. Например, в очерке «Дополнение к рассказу «Квитанция» из цикла «Живые цифры» призрачные блага капиталистической цивилизации он сравнивал с ярким огнем маяка знаменитой статуи Свободы, возвышающейся у входа в Нью-Йоркскую бухту, о фонарь которой разбиваются в бурную ночь тысячи птиц, привлеченных электрическим светом.

«Застигнутые бурей, дождем, снегом, они видят этот благодатный свет, думают, что тут тепло, массами мчатся сюда и... насмерть разбиваются о гигантский фонарь, воздвигнутый во имя свободы и братства»[304][179].

Таков парадокс буржуазного общественного устройства.

Период 1886—1888 гг. наиболее интересный и значительный в истории журнала «Северный вестник». К этому времен относится сотрудничество в журнале, кроме названных писателей и публицистов, Чехова, Мамина-Сибиряка, Гаршина, Каронина, Надсона и др. Наряду с Михайловским большую роль в укреплении журнала, его беллетристики играл Плещеев, редактор литературного отдела.

Однако из-за разногласий с Евреиновой в 1888 г. Михайловский порывает с журналом.

С уходом Михайловского «Северный вестник» теряет определенность направления, состав сотрудников становится случайным, изменчивым. В журнале продолжают некоторое время печататься Чехов, Короленко, Южаков, Менделеев. Однако их оттесняют такие литераторы и публицисты, как Боборыкин, Алексей Веселовский, Мережковский и особенно Волынский (Флексер).

Журнал некоторое время редактирует беллетрист М. Альбов, а затем он переходит в руки Л. Гуревич.

С 1891 г. «Северный вестник» окончательно меняет свой до известной степени прогрессивный характер. Волынский активно включается в борьбу с революционно-демократическим наследством 60-х годов, с критическим реализмом, с идеями Белинского, Чернышевского и Добролюбова. Журнал заполняется массой скабрезных рассказов и повестушек, в нем культивируется поэзия декадентов, пропагандируется космополитизм, ведется борьба с материализмом. Неудивительно, что с 1897 г. журнал разрешено было издавать без предварительной цензуры.

Однако престиж журнала неуклонно снижался. Если в 1897 г. тираж «Северного вестника» составлял еще 4000 экземпляров, то в 1898 г. упал до 2800.

В легальном журнале «Новое слово» Плеханов высмеял взгляды Волынского на искусство, его «грозные филиппики против материализма». Отрицательное отношение передовой критики к ведущему публицисту «Северного вестника» не способствовало увеличению числа подписчиков журнала. Столкнувшись с серьезными материальными затруднениями, редакция с 1899 г. прекратила издание журнала.

в начало

Газеты 1870—1880-х годов

В 70-е и особенно в 80-е годы развитие газетного дела в России далеко шагнуло вперед, что было связано с превращением страны из феодальной монархии в монархию буржуазную. Все большие массы населения втягиваются в общественную жизнь. Растет потребность в широкой и разносторонней информации, в увеличении числа еженедельных и ежедневных изданий. Временные правила о печати 1865 г. поощряли возникновение буржуазных газет. Технический прогресс в свою очередь облегчал их организацию и выпуск: увеличилось производство бумаги, появились мощные печатные машины, телеграф во много раз ускорил поступление информации. Фотография, исполненная способом автотипии, с конца 80-х годов пришла на смену рисованным иллюстрациям. И если в 1871 г. в России выходило 14 журналов разного содержания и 36 газет общественно-политического характера, то в 1890 г. было 29 журналов и 79 газет. Так росла ежедневная пресса, причем газеты начали оттеснять журналы на второй план и становились ведущим типом периодических изданий.

Газеты, принадлежавшие частным владельцам, возникают не только в столицах, но и в губернских городах России. Особенно много их появилось в промышленных центрах Юга и Поволжья: Одессе, Новороссийске, Киеве, Тифлисе, Харькове, Самаре, Саратове, Казани и др. В Киеве, например, в 70-е годы существовали «Заря», «Киевлянин», «Киевский листок», «Киевский телеграф»; в Одессе — «Одесский листок» «Одесский вестник», имевший несколько отделений по всему югу России. В Харькове издавались газеты «Харьков» и «Южный край»; в Тифлисе — «Тифлисский вестник», «Обзор», «Новое обозрение»; в Казани — «Волжский вестник», в Самаре — «Самарская газета», в Таганроге — «Таганрогский вестник», в Воронеже — «Дон» и «Воронежский телеграф» и т. д.

Газетное дело становится выгодным коммерческим предприятием. В прессу приходят люди, не имеющие ничего общего с литературой, — купцы, банкиры, дельцы и спекулянты. Принципиальная полемика сменяется сплетнями, пересудами, клеветой и взаимной перебранкой, погоня за подписчиками делается главной заботой издателей. В столицах и в провинции появляется ряд бульварных изданий типа «Московского листка» Пастухова. Это была низкопробная, безыдейная печать, рассчитанная на вкусы российских обывателей. Многие газеты начинают печатать коммерческие объявления, что дает им значительный доход. Видное место отводится коммерческой рекламе, биржевым таблицам, курсовым бюллетеням.

Прогресс газетного дела в России вызвал к жизни первые крупные органы информации: Русское (1866), Международное (1872) и Северное (1882) телеграфные агентства, сокращенно обозначавшиеся буквами РТА, МТА и СТА. Все они были частными предприятиями и принадлежали Краевскому, Суворину, Нотовичу, Трубникову.

Телеграфные агентства снабжали своей информацией почти все провинциальные и многие столичные газеты. Сведения агентства, как правило, черпали из газет своих владельцев, так что провинциальные печатные органы были вынуждены повторять зады столичной прессы. Тем не менее факт создания агентств примечателен и свидетельствует о новом усовершенствовании газетного дела.

В мае 1878 г. в Петербурге были организованы первая «Артель уличных продавцов произведений печати» и «Общий склад изданий для разносной торговли газет и журналов», объединявшие более 100 человек служащих. Розничная продажа газет заметно увеличилась. Раньше основной тираж газет определялся подпиской, теперь он в большей мере зависит от розничной продажи.

Среди столичных изданий в 70-е годы выделяется группа газет либерально-буржуазного типа: «Санкт-Петербургские ведомости», «Голос», издававшиеся в столице, и «Русские ведомости», выходившие в Москве.

«Санкт-Петербургские ведомости» с 1862 г. были в руках В. Корша, который привлек к участию в газете бойких молодых людей — А. Суворина и В. Буренина, впоследствии известных реакционных публицистов. В 70-е годы газета «Санкт-Петербургские ведомости» была не чужда либерализму. Она поддерживала реформы правительства и высказывалась за некоторые буржуазные преобразования в стране. Суворин и Буренин, в то время бедные студенты, либерально и даже демократически настроенные, писали так лихо и сердито, что газета Корша считалась даже «оппозиционной». На ее страницах время от времени появлялись и статьи представителей демократической интеллигенции, например В. В. Стасова. Однако, несмотря на это, именно ее Салтыков-Щедрин назвал «старейшей российской пенкоснимательницей» («Дневник провинциала в Петербурге»). Газета наживала себе известный политический капитал" на либеральных рассуждениях, но не желала и была не способна отстаивать интересы народа и прогресса, враждебно относилась к революционным методам борьбы против самодержавия. Именно «Санкт-Петербургские ведомости» были одной из первых газет, провозгласивших лозунг: «Наше время — не время широких задач», который потом подхватила либерально-народническая печать.

После перехода к банкиру Баймакову в 1875 г. «Санкт-Петербургские ведомости» принимают отчетливо реакционный характер и лишаются всякой популярности в кругах читателей.

Газета «Голос», которую в Петербурге издавал А. А. Краевский, в 1877 г. имела свыше двадцати тысяч подписчиков и по своему направлению казалась либеральной. Однако оппозиционность газеты была показной, что понимало и Главное управление по делам печати, определившее ее следующим образом: «Голос» — одна из наиболее распространенных газет как в России, так и за границей. Имея в виду боле материальные выгоды, нежели литературно-политические цели, эта газета естественно не могла получить определенного направления, которое поэтому изменялось и продолжает изменяться смотря по обстоятельствам»[305][180].

Краевский и его сотрудники меньше всего думали о борьбе с самодержавием. Но в годы политической реакции даже «Голос» подвергался преследованиям и прекратился в 1884 г. не без давления цензуры.

Из числа либеральных изданий 70—80-х годов наиболее серьезной была газета «Русские ведомости». Она начала выпускаться с 1863 г. в Москве и выходила сначала три раза в неделю, а с 1869 г — ежедневно. Профессор Н. С. Скворцов, редактор газеты, придал ей серьезный тон. В ней принимал участие ряд либеральных профессоров Московского университета, например А. С. Посников, печатались демократические беллетристы Воронов, Левитов, Г. Успенский, Короленко. Газета выражала взгляды умеренно-либеральной интеллигенции, осуждавшей крайности самодержавного режима.

В 1873 г. на негласном совещании сотрудников «Русских ведомостей», происходившем за границей, была выработана программа издания. Ограничение власти монарха конституцией — таково главное политическое требование редакции, которое она по мере возможности проводила в течение десятилетий.

Выступая по крестьянскому вопросу, газета считала необходимым добиваться ограничения податей, сложения недоимок и расширения крестьянских наделов. Признано было желательным ввести мелкий кредит для зажиточных хозяев, чьи интересы поддерживали «Русские ведомости», хлопотавшие о буржуазном развитии сельского хозяйства. Стремились они к смягчению законодательным путем и противоречий между рабочими и предпринимателями.

Постоянство направления газеты, устойчивость взглядов редакции на фоне продажности и лакейства буржуазной печати вызывали невольное уважение читателей. Они ценили порядочность «Русских ведомостей». Не случайно Салтыков-Щедрин после закрытия «Отечественных записок» печатал там свои произведения. Редакция не побоялась принять опального писателя. «Русские ведомости» напечатали его сказки, и в их числе «Приключение с Крамольниковым». Это произведение, повествующее о тяжелом положении демократического литератора, имеет не только биографический характер, — оно получило более широкий смысл в условиях реакции 80-х годов. Сказка заставляла современников задуматься над своим поведением, над всем строем жизни, морально оправдывала и поддерживала людей, вставших на путь самоотверженной борьбы против царизма.

В 1882 г. редактором «Русских ведомостей» становится В. М. Соболевский, не изменивший направления газеты. При нем сотрудничали Г. Успенский, Златовратский, Чехов, Мамин-Сибиряк, Станюкович, Эртель, Плещеев, Михайловский и некоторые другие демократические публицисты, в том числе и революционные эмигранты, например Лавров. Вернувшись из ссылки, Чернышевский счел возможным опубликовать в «Русских ведомостях» в 1885 г. одну из своих статей. На страницах газеты выступали и некоторые крупнейшие русские ученые — Л. И. Мечников, Д. И. Анучин, а позднее, в 900-е годы, К. А. Тимирязев. В 1893 г. в «Русских ведомостях» был напечатан рассказ Горького «Емельян Пиляй».

Но наряду с этими авторами в газете участвовали философ-идеалист Вл. Соловьев, враг марксизма профессор Кареев, с которым пришлось бороться Плеханову, либеральные публицисты Кизеветтер, Гольцев, Струве, Чичерин, Воронцов.

Газета всегда подчеркивала свою беспартийность и очень гордилась тем, что она печатает литераторов разных направлений, но беспартийной от этого не становилась: она являлась органом либеральной буржуазии, и это с неизбежностью привело ее в лагерь антинародной прессы в 1905 г.

Одним из типичных буржуазных изданий 70—80-х годов с умеренно-либеральной программой была газета «Новости» (с 1880 г. — «Новости и биржевая газета»). Короленко, служивший некоторое время корректором в «Новостях», очень резко отзывался о газете и ее редакторе Нотовиче, у которого, по словам писателя, было «какое-то особое чутье той средне-обывательской пошлости, которая может создать своеобразный успех среди уличной публики, поддерживающей розницу»[306][181].

Нотович начал свою журналистскую деятельность в 1873—1874 гг. в «Новом времени», а с 1876 г. стал собственником «Новостей», которые выходили с 1872 г. как листок известий и объявлений. Нотович постепенно расширил газету, добился в 1877 г. освобождения ее от цензуры, слил «Новости» с «Биржевой газетой»[307][182] и в 80-е годы вел издание с приложениями, при большом количестве подписчиков и широкой продажей в розницу. Тираж изданий доходил до 22 тыс. экземпляров.

Содержание газеты составляли правительственные известия, хроника современной жизни, городские новости (включая театр, развлечения, торговлю, происшествия, судебную хронику, извещения о свадьбах и похоронах), политические телеграммы из-за границы и рассказы. В газете развивается репортаж, практикуются первые интервью.

С Нотовичем охотно сотрудничали видные либеральные публицисты Головачев, Градовский, Кавелин. Отражая интересы промышленной буржуазии, «Новости» приветствовали развитие частного предпринимательства, пытались защищать идею конституционных преобразований в России, но в основном заполнялись информацией и были типичным буржуазно-газетным предприятием.

В мае 1881 г. «Новости» вошли в состав обширного коммерческого товарищества, соединившего в себе, кроме газеты, две писчебумажные фабрики, словолитню, типографии, литографию, книжные магазины и т. д. Факт этот характерен для развития буржуазно-издательского дела в России 80-х годов. Шелгунов в «Очерках русской жизни» отмечал беззастенчивую, грубую рекламу газеты, рассчитанную на привлечение возможно большего числа подписчиков. Редакция подлаживалась под вкусы невзыскательных читателей ради увеличения розничной продажи.

Во главе охранительных органов печати стояла газета «Московские ведомости» M. H. Каткова. Это типично монархическое издание проводило взгляды наиболее реакционных слоев помещиков и духовенства. Своим долгом Катков считал наблюдать за «врагами» России и разоблачать их козни. Требуя самых решительных мер для борьбы с крамолой, Катков в то же время стремился уверить читателей, что в стране все спокойно и народ предан престолу. Действуя вместе с обер-прокурором Синода Победоносцевым, он являлся одним из идейных вдохновителей правительственной реакции — требовал русификации народов России, проповедовал великодержавный панславизм, воевал против земств, против остатков независимости суда присяжных, против университетов, т. е. во всех вопросах общественно-политической жизни выступал как ярый реакционер-монархист.

С бешеной злобой Катков набрасывался на рабочее движение, и в частности на участников Морозовской стачки 1885 г. О развивающейся в стране классовой борьбе он писал: «Нельзя не видеть, что население у нас развращается... Своеволие начинает входить в права и обычаи. Потравы, покосы, порубки, беспрестанное нарушение условий, самоуправство и дебош сделались обычным явлением» («Московские ведомости», 1885, № 191).

Причины этого Катков видит исключительно в «слабых действиях власти». Он все время подстрекает правительство на расправу с демократическим общественным движением и ставит в пример царскому правительству действия палача французской революции 1871 г. Тьера. Особую тревогу вызвали у Каткова выступление владимирских и иваново-вознесенских ткачей в 1885 г., а затем Орехово-Зуевская стачка.

Два судебных процесса над стачечниками, кончившиеся фактическим поражением фабриканта Морозова, заставили Каткова говорить о рабочем движении, существование которого он печатно отрицал раньше. В. И. Ленин в статье «Первые уроки» заметил: «...В 1885 году произошли первые крупные рабочие стачки в центральном промышленном районе, у Морозова и других. Тогда Катков писал о показавшемся на Руси рабочем вопросе... Общественное возбуждение по поводу стачек заставляет Каткова, верного пса самодержавия, говорить по поводу суда о «сто одном салютационном выстреле в честь показавшегося на Руси рабочего вопроса»[308][183].

После смерти Каткова в 1887 г. «Московские ведомости» перестали играть активную политическую роль в русской жизни, но другие реакционные публицисты поспешили его заместить. Редактор газеты «Русский курьер» реакционер Ланин в программе своей газеты на 1888 г. прямо заявил, что он постарается продолжить мрачное дело Каткова. «Мысли наши и сердца наши преисполнены чувствами искреннего патриотизма. Смерть славных московских публицистов [Каткова и Леонтьева. — Ред. ] заставила нас особенно ревностно встать при исполнении своих обязанностей». Каждому реакционеру от журналистики хотелось заручиться поддержкой правительства и занять место Каткова в консервативной прессе.

В 70—80-е годы выходила еще одна газета, не менее реакционная и верноподданническая — «Гражданин». Издавал ее князь В. П. Мещерский, монархист еще более злобный, чем Катков. Мещерского называли в либеральной печати «князем Точкой», потому что в одной из первых статей своей газеты он потребовал «поставить точку» ко всем реформам в России.

Газета выходила еженедельно, а отдельные годы — два раза в неделю. С 1873 по 1874 г. «Гражданин» редактировал Ф.М. Достоевский. Здесь он напечатал «Дневник писателя за 1873 год», ряд иностранных хроник. Достоевский в силу противоречивости своего мировоззрения долго симпатизировал этой реакционной газете.

«Гражданин», подобно изданиям Каткова, поставил свой целью бороться не только с революционными, но и с либеральными органами печати. Озлобленно выступала газета против рабочего движения и передового студенчества, против земств. Доносы так и летели с ее страниц.

Мещерский требовал сохранения телесных наказаний, отдачи в солдаты студентов, участвовавших в забастовках. Но особенно его волновали выступления крестьян. Он писал, например, в 1884 г.: «С ужасом я читаю в газетах известие о том, что крестьяне в Ярославской губернии сожгли дом помещика, старого генерала А. за то, что он будто бы не давал им травить свои луга». «Мне кажется, — продолжал Мещерский, — что для правительства, в предвидении опасностей для будущего, обязательно взглянуть на такое событие как на особенно важное и громадного политического значения преступление... С этим шутить нельзя». Свою классовую точку зрения ярый реакционер высказывал откровенно. В том же году он с восторгом одобрил речь Бисмарка о законе против социалистов и был, пожалуй, единственным из русских журналистов, кто приветствовал этот акт. «Какая гениальная речь! — восклицал он. — О, кабы у нас так говорили государственные люди, давно бы не было у нас ни социалистов, ни анархистов, ни нигилистов».

Газета «Гражданин» в 80-е годы издавалась на субсидию царского правительства. Круг ее читателей был весьма ограничен. Ее читали главным образом лица, принадлежавшие к высшему духовенству и аристократии. Без поддержки правительства она не могла бы существовать.

Маркс в одном из писем к Лаврову назвал «Гражданина» «гнусной газетой» Мещерского[309][184]. Это действительно так, издание было архиреакционным и не стеснялось в речах. При этом князь Мещерский, свой человек в семье Александра III, нередко выбалтывал заветные мысли монархистов. Секреты выходили наружу, и В. И. Ленин говорил, что «Гражданин» дает революционерам хороший материал для агитации, раскрывая тайны высшего управления Россией[310][185].

Газета «Новое время» возникла в конце 60-х годов, выходила пять раз в неделю и имела маленький тираж и небольшое влияние. С 1869 г. она начала выпускаться ежедневно, но по-прежнему оставалась в числе второстепенных русских изданий. И только с переходом в 1876 г. к А. С. Суворину, незадолго до этого покинувшему «Санкт-Петербургские ведомости» Корша, «Новое время» становится одной из наиболее распространенных и влиятельных русских газет. Если на 1 марта 1876 г. тираж ее был всего три тысячи экземпляров, то в конце этого года — шестнадцать тысяч.

Суворин, обладая незаурядными способностями газетчика, основал успех своего издания на событиях, связанных с русско-турецкой войной 1877—1878 гг. Многочисленное офицерство и чиновничество было привлечено к «Новому времени» быстрой и разнообразной информацией, остротой материалов, обличавших непорядки в армии. Старые печатные машины не могли обеспечить своевременный выход всего тиража газеты, который в 1877 г. составил уже 22 тыс. экземпляров. Поэтому Суворин привез из Парижа новую ротационную печатную машину производительностью 20 тыс. оттисков в час.

Некоторое время Суворин вел «Новое время» в либерально-оппозиционном духе, что привлекало подписчиков, но в конце 70-х годов изменил позицию и превратил газету в реакционнейший орган, который стал защищать интересы консервативного дворянства и бюрократической знати, травить «инородцев», рабочих и революционную интеллигенцию.

Газета, подкупленная царским правительством, вела борьбу не только против революционного, но и против либерально-буржуазного движения. Главным ее публицистом наряду с Сувориным становится Буренин, клеветник и ожесточенный враг прогрессивных течений общественной мысли в России. В состав сотрудников входят Столыпин, Меньшиков, В. Розанов и т. п.

К концу 70-х годов газета вполне определилась как орган печати, готовый «держать нос по ветру» и служить стоящим у власти. Никакие уловки редакции не могли скрыть этого. Не удивительно, что цензура наградила «Новое время» репутацией «самой умеренной и благонамеренной из всех существующих в Петербурге газет»[311][186]. Шелгунов писал: «Новое время» — газета почти исключительно петербургская. Она служит наилучшим показателем петербургских течений, явлений и назревающих или назревших мероприятий

В этом отношении «Новое время» есть наш настоящий внутренний официоз». Он подчеркивал связь этой газеты с правительственными сферами, ее продажность и социальную демагогию: «Новое время» очень часто ставит своих читателей в недоумение и составило себе репутацию газеты «чего изволите?». Но это «чего изволите?», смущающее всякого другого читателя, истинного «нововременца» нисколько не смущает. Он безошибочно отличает практическую действительность, которою он живет, от красивых либеральных слов»[312][187].

Современники легко узнавали в газете «Чего изволите?», изображенной Салтыковым-Щедриным в цикле «В среде умеренности и аккуратности», газету Суворина. Это прозвище как позорное клеймо навсегда осталось за нею.

В 1901 г. В. И. Ленин так характеризовал литературу «нововременского пошиба»: «Никакой определенной политической программы и никаких убеждений у нее нет, а есть только умение подделываться под тон и настроение момента, пресмыкаться перед власть имущими, что бы они ни предписывали, и заигрывать с подобием общественного мнения»[313][188]. В другой статье В. И. Ленин отмечал, что «Новое время» сделалось «образцом продажных газет», а Суворин — «самодовольным и бесстыдным хвалителем буржуазии»[314][189].

«Нововременство», — писал В. И. Ленин, — стало выражением, однозначащим с понятиями: отступничество, ренегатство, подхалимство. «Новое время» Суворина — образец бойкой торговли «на вынос и распивочно». Здесь торгуют всем, начиная от политических убеждений и кончая порнографическими объявлениями»[315][190].

С 1905 г. газета стала одним из органов черносотенцев. После Великой Октябрьской социалистической революции она была закрыта Советской властью.

Отмечая крайнюю реакционность и продажность «Нового времени», нужно сказать, что такими свойствами отличались многие издания. Общая характеристика буржуазной прессы, данная В. И. Лениным в статье «Капитализм и печать», может быть полностью применима ко всем реакционным русским газетам 70—80-х годов: «воры, публичные мужчины, продажные писатели, продажные газеты»[316][191].

Наряду с либерально-буржуазной и консервативно-монархической прессой в России легально существовали еще и либерально-народнические газеты. Главным органом этого направления в 80-е годы была «Неделя».

С утверждением в 1876 г. официальным редактором Гайдебурова, находясь в исключительно тяжелых цензурных условиях, газета постепенно сползла на позиции либерального народничества и порвала с идеями русской революционной демократии, с традициями 60-х годов.

Во второй половине 70-х и в 80-е годы «Неделя» становится ярым пропагандистом теории «малых дел», выступает с порицанием методов революционной борьбы против самодержавия, проповедью мирного культурничества. Ее сотрудники идеализировали деревенскую общину и полностью отрицали, вопреки очевидности, капиталистический характер пореформенного развития России. К концу 70-х годов ряд публицистов газеты — Червинский, Юзов-Каблиц, ранее связанные с революционным подпольем, — окончательно порывают с передовыми идеями и проповедуют личное самоусовершенствование и примирение с действительностью.

«Наше время — не время широких задач», — утверждала «Неделя» вслед за либеральными «Санкт-Петербургскими ведомостями», а время созидательной мелкой работы учителей, врачей, акушерок, опытных фельдшеров и пр. Газета в 80-е годы не могла противостоять буржуазно-монархической прессе. Царское правительство и цензура резко пресекали всякую попытку наладить издание демократического ежедневного или еженедельного органа. Демократические журналы «Отечественные записки», «Дело» с середины 70-х годов вели постоянную полемику с «Неделей». Антиобщественный смысл проповедей газеты Гайдебурова в 80-е годы разоблачали Шелгунов и Чехов.

в начало

Журнально-публицистическая деятельность А. П. Чехова

В журналистике 80-х годов активно участвовал великий русский писатель А. П. Чехов.

Чехов сотрудничал во многих изданиях, начиная от юмористических еженедельников и кончая одним из наиболее популярных ежемесячных журналов «Русская мысль», скоторым связана и его редакторская деятельность: в конце 80-х — начале 90-х годов он руководил беллетристическим отделом журнала.

Направление большинства изданий, где приходилось печататься Чехову, не соответствовало его мировоззрению и творческим планам, но в 80-е годы — в период жестокой политической реакции — многие писатели-демократы испытывали подобные неудобства.

Однако именно через периодику Чехов пришел в литературу, отсюда начался его путь к вершинам творчества, здесь он получил боевое крещение и впервые ощутил силу печатного слова. В практике спешной журнальной работы вырабатывался краткий и необычайно емкий чеховский литературный стиль.

Семь лет он сотрудничал в юмористических журналах: «Стрекоза», «Осколки», «Будильник», «Зритель», «Свет и тени» и некоторых других, изредка печатался в «Петербургской газете».

80-е годы XIX в. отмечены расцветом юмористической журналистики во вкусе мещан и обывателей, поглощенных мелочами повседневного быта. Название одного из журналов — «Развлечение» — верно отражает характер юмористической прессы этого времени. Издатели большинства таких печатных органов являлись всего только предпринимателями, собиравшими подписную плату. Идейный уровень их изданий был низок. Они поверхностно освещали жизнь, не задевая основ общественного строя или действий правительства.

Несмотря на свой развлекательный характер, юмористическая журналистика 80-х годов не была гарантирована от придирок и преследований цензуры. Беспринципная, трусливая политика издателей и редакторов не только не ослабляла, но иногда усиливала цензорское рвение. Немало пришлось пострадать от цензурного ведомства и молодому журналисту Чехову.

Писатель никогда не был аполитичен, как утверждала современная ему либерально-народническая критика. Он лишь отрицательно относился к той легальной политической жизни, которую наблюдал в России. Не удовлетворяли его ни буржуазный либерализм, ни народничество 80-х годов. Но гуманизм и демократизм, отвращение к социальному неравенству и произволу господствующих классов несомненны у Чехова с первых шагов его литературной жизни.

Материальная необеспеченность семьи заставляла его очень много работать. Нет почти ни одного вида журнального труда, которого бы он не испробовал. Чехов писал статьи, рассказы, театральные рецензии, репортерские заметки из зала суда, делал подписи к рисункам, сочинял анекдоты, пародии и т. д.

Наиболее длительным и постоянным было сотрудничество Чехова в «Осколках», издававшихся известным в 80-е годы журнальным предпринимателем и литератором Н. А. Лейкиным.

Выходец из купеческо-приказчичьей семьи и сам в молодости служивший приказчиком, Лейкин в 60-х годах начал участвовать в «Искре», «Современнике», «Неделе», помещая там небольшие очерки и рассказы из жизни купечества и городского мещанства. Он был знаком с Некрасовым, Г. Успенским, Помяловским, Решетниковым, но никогда не обладал ясностью политических взглядов и симпатий. В 80-х годах Чехов справедливо характеризует его как «буржуа до мозга костей»[317][192].

В числе сотрудников журнала «Осколки» были Л. И. Пальмин, поэт-демократ, верный традициям шестидесятников и поэтической манере Некрасова, близкий друг Чехова в эти годы, Л. Н. Трефолев и В. А. Гиляровский.

С 1883 по 1885 г. Чехов, помимо публикации отдельных мелочей и рассказов, вел в «Осколках» фельетонное обозрение «Осколки московской жизни» за подписями «Рувер» и «Улисс». В нем нашли отражение многие недостатки общественного быта Москвы и содержалась юмористическая хроника городских новостей.

В фельетонах Чехова наряду с «сезонной» тематикой (дачные приключения — летом, новогодние происшествия — зимой и т. п.) можно найти отклики на театральную и литературную жизнь России, критику судебных и железнодорожных непорядков, разоблачение жульнических махинаций страховых обществ. Писать фельетоны было трудно из-за однообразия повседневной жизни Москвы и ограниченности программы «Осколков». Лейкин прямо требовал от Чехова занимать читателей «глупостями» и говорить обо всем шутливо. Юмористическая же форма далеко не всегда соответствовала подлинному настроению Чехова.

Сравнительно много места в «Осколках московской жизни» отведено характеристике газетно-журнальной жизни Москвы; это новая тема, внесенная Чеховым в фельетонное обозрение. Ее трактовка свидетельствует о демократической ориентации автора в общественных вопросах. Чехов зло высмеивает газетоманию, издевается над дельцами и авантюристами, выступающими в роли редакторов. По-щедрински пишет об этом Чехов: «Хотят издавать все, помнящие родство и не помнящие, умные и неумные, хотят страстно, бешено!» («Осколки», 1884, № 51). Резко отрицательные оценки даются реакционным газетам Каткова, Мещерского, Пастухова, Окрейца.

Наблюдения Чехова-журналиста дали ему материал для художественных произведений на эту же тему. Нравственный уровень большинства поденщиков буржуазной прессы был крайне низок. В их среде царили пошлость, беспринципность, зависть к успеху ближнего, и об этом написал Чехов в рассказах «Сон репортера», «Тряпка», «Тсс», «Мой домострой». Рассказ «Два газетчика», опубликованный в 1885 г. в «Осколках», примечателен тем, что фигуры журналистов и названия газет напоминают образы Салтыкова-Щедрина: Рыбкин, сотрудник газеты «Начихать вам на головы!», и Шлепкин, сотрудник газеты «Иуда-предатель», — люди, утратившие всякое представление о долге и чести, очень похожи на щедринские типы. Устами жалкого, опустившегося журналиста в рассказе «Корреспондент» Чехов выносит суровый приговор русской буржуазной печати, предавшей забвению идеалы 40-х —60-х годов.

В «Осколках» была напечатана статья Чехова о «мальчиках» из лавок, этих «маленьких каторжниках» (1883, № 41), которых нещадно бьют и эксплуатируют хозяева, их жены и приказчики; там же появились знаменитый рассказ «Смерть чиновника» и сатирические зарисовки, которые позднее послужили материалом для лучших произведений писателя, обличавших нравы царской России.

Политически остро характеризует Чехов в 1883 г. в сатирической зарисовке «Записка» общее положение дел в России, используя для этого названия столичных газет и журналов: «Жизни, зари и нови нет нигде, а наблюдатель и Сибирь есть».

Вместе с тем в фельетонах и рассказах Чехова обильно представлены вариации на такие обязательные для юмористических журналов сюжеты, как ловля женихов, обжорство на масленице, злые тещи, дачные приключения и т. п.

Лейкин очень скоро оценил сотрудничество Чехова и дорожил им. Но писатель не разделял взглядов своего редактора на роль сатирической печати в обществе. «Умно Вы сделали, — писал он Лейкину в 1885 году, — что родились раньше меня, когда легче и дышалось и писалось» (XI, 65). Чехов был недоволен своим положением газетчика-юмориста, сотрудника мелкотравчатой, развлекательной и нередко пошловатой прессы. «Газетчик значит, по меньшей мере, жулик, — писал он брату в 1883 году, —... я в ихней компании, работаю с ними, рукопожимаю и, говорят, издали стал походить на жулика. Скорблю и надеюсь, что рано или поздно изолирую себя à la ты». И далее: «Я газетчик, потому что много пишу, но это временно,...оным не умру» (XI, 26). Чехов уже в это время понял, что не останется надолго в кругу легковесной юмористиче­ской журналистики. В 1886 г. вышла его первая книга «Пестрые рассказы», принесшая автору известность и признание. Сам Чехов страстно пожелал «скорее выбраться оттуда, куда завяз...» (письмо Д. В. Григоровичу, XI, 80).

Но путь Чехова в большую литературу, в лучшие журналы был нелегким и прошел через газету Суворина «Новое время». В 1886 г. он опубликовал там рассказ «Панихида» и несколько лет затем работал у Суворина. Сотрудничая в «Новом времени», Чехов напечатал, кроме многочисленных рассказов, путевые очерки «По Сибири» и ряд публицистических статей: «Московские лицемеры» (1888), «Люди подвига» (1888), «Фокусники» (1891) и др.

В неустанной литературной работе мастерство Чехова постоянно росло. Рассказ-миниатюра оказался годным не только для маленьких тем. Чехов вложил в него глубокое содержание, которое подчас соперничало с содержанием романов и повестей. Он добился небывалой емкости миниатюры, не нарушая при этом основных требований жанра («Злоумышленник», «Дочь Альбиона» и др.). Благодаря Чехову короткий рассказ занял прочное место в русской газете. Писатель все глубже вторгается в жизнь, задумывает создать серьезный научный труд о положении ссыльнокаторжных.

Во второй половине 80-х годов Чехова приглашают сотрудничать многие столичные издания: журналы «Русская мысль», «Всемирная иллюстрация» и др. Отклонив ряд предложений, Чехов в 1888 г. начинает работать в «Северном вестнике» и печатает на его страницах рассказы «Степь», «Скучная история».

В 1892 г. Чехов по приглашению Короленко входит в редакцию журнала «Русская мысль». Двумя годами ранее в жизни Чехова произошло важное событие — поездка на остров Сахалин, результатом которой явилась его известная книга.

К этой поездке побудило писателя, во-первых, чувство моральной ответственности за те беззакония, которые творились на Руси, стремление помочь людям, забытым обществом. «Сахалин — это место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек