Глава третья. «Давай останемся друзьями» — это выражение было хуже некуда.

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

«Давай останемся друзьями» — это выражение было хуже некуда.

— Наверняка каждый раз умирает какая-то фея, когда где-то на этой планете кто-то произносит эту фразу, — сказала я. Я закрылась в туалетной кабинке с мобильником и изо всех сил старалась не кричать, хотя мне — спустя даже полчаса после нашего разговора с Гидеоном — этого все еще хотелось.

— Он сказал, что хочет, чтобы вы были друзьями, — поправила меня Лесли, которая, как всегда, запомнила каждое слово.

— Нет. То есть, может быть. — Лесли вздохнула. — Я не понимаю. И ты точно на этот раз дала ему выговориться? Знаешь, в «Десяти причинах моей ненависти», там…

— Я дала ему выговориться, к сожалению, я бы сказала. — Я посмотрела на часы. — О, черт! Я обещала мистеру Джорджу вернуться через минуту.

Бросив короткий взгляд в зеркало над старомодным умывальником, я еще раз произнесла «О черт!». На моих щеках горели два круглых пятна.

— Это только следы ярости, — поставила диагноз Лесли, когда я ей описала увиденное в зеркале. — А глаза? Сверкают они опасно?

— Н-н-ну… в каком-то смысле. Я немного похожа на Хелену Бонэм Картер в роли Беллатрисы Лестрейндж в Гарри Поттере. Довольно опасно.

— Звучит как раз так, как надо. Слушай меня. Ты сейчас выходишь и сверкаешь так, чтобы сравнять всех с землей, окей?

После телефонного разговора мне стало немного лучше несмотря на то, что холодная вода не смыла ни пятна от ярости, ни саму ярость.

Если мистер Джордж и удивлялся, где это я так долго была, по нему ничего нельзя было заметить.

— Все в порядке? — осведомился он дружелюбно. Он ждал меня перед Старой трапезной.

— Все отлично. — Я бросила взгляд в комнату, дверь в которую была чуть приоткрыта, и против ожиданий не увидела там Джордано с Шарлоттой. При этом для занятий было слишком поздно. — Я… мне нужно… я нанесла немного свежих румян.

Мистер Джордж улыбнулся. Кроме лучистых морщинок вокруг глаз и уголков рта, появившихся от смеха, ничего в его круглом добром лице не напоминало, что он старше семидесяти. В его лысине отражался свет, голова выглядела хорошо отполированным шаром для боулинга. Я не могла по-другому, я улыбнулась в ответ. Мистер Джордж всегда действовал на меня очень умиротворяюще.

— Правда, сейчас так модно, — сказала я и показала на свои пятна от ярости.

— Идем, моя храбрая девочка, — сказал он. — Я уже сказал внизу, что мы сейчас начнем элапсацию.

— А что насчет Джордано и колониальной политики восемнадцатого века?

— Ну, скажем так. Я использовал небольшую паузу, пока ты была в туалетной комнате, чтобы объяснить мистеру Джордано, что сегодня, к сожалению, у тебя не будет времени для занятий.

Добрый, верный мистер Джордж! Он был единственным среди Хранителей, которому я, кажется, не была совершенно безразлична. Хотя я могла бы при репетиции менуэта немного выпустить пар. Так, как другие это делают с боксерской грушей или в фитнесс-клубе. С другой стороны, я не хотела видеть самодовольную улыбку Шарлотты.

Я охотно взяла его под руку. В виде исключения, сегодня я радовалась элапсации, моему ежедневному контролируемому прыжку, и не только потому, что могла избежать ужасного общества персоны по имени Гидеон. Сегодняшний прыжок был ключевым моментом в главном плане, составленном Лесли и мной.

Чтобы добраться до подвалов, мы с мистером Джорджем шли через штаб-квартиру Хранителей. Трудно было составить полное впечатление о ней, она располагалась в нескольких зданиях. В одних только коридорах со множеством поворотов было так много всего, что казалось, ты находишься в музее. Бесчисленные картины в рамах, старинные карты стран, рукодельные ковры и коллекции шпаг висели на стенах. В витринах были выставлены выглядевший дорогим фарфор, книги в кожаных переплетах и старинные музыкальные инструменты. Кроме того, стояло множество сундуков и резных шкатулок, в которые я при других обстоятельствах с удовольствием бы заглянула.

— Я ничего не понимаю в макияже, но если тебе захочется кому-нибудь выговориться по поводу Гидеона… я умею хорошо слушать, — сказал мистер Джордж.

— По поводу Гидеона? — повторила я медленно, будто соображая, кто это вообще такой. — Со мной и Гидеоном все в порядке. — Йиппи! В самом лучшем порядке. Я сделала пару боксирующих выпадов в стену. — Мы — друзья! Просто друзья.

К сожалению слово «друзья» не захотело легко произнестись, я проскрипела его зубами.

— Мне когда-то тоже было шестнадцать, Гвендолин. — Маленькие глаза мистера Джорджа прямодушно смотрели на меня. — И я обещаю не говорить, что я тебя предупреждал. Хотя я тебя предупреждал…

— Я уверена, вы были замечательным парнем в шестнадцать лет.

Трудно себе представить, что мистер Джордж искусно ухаживал за кем-либо, с поцелуями и нежными словечками. «Тебе достаточно просто быть в той же комнате, и мне уже хочется дотронуться до тебя, поцеловать…» Я попробовала стряхнуть с себя пристальный взгляд Гидеона, ступая подчеркнуто жестко. Фарфор дрожал в витринах. Хорошо. Зачем менуэт, чтобы выпустить пар? Этого средства будет достаточно. Хотя эффект можно было бы усилить, расколотив парочку выглядевших бесценными ваз.

Мистер Джордж долго смотрел на меня сбоку, но в конечном итоге ограничился тем, что сжал мне руку и вздохнул. Время от времени мы проходили мимо рыцарских доспехов, и, как всегда, меня не покидало неприятное ощущение, что они следят за мной.

— Там кто-то есть внутри, да? — прошептала я, обращаясь к мистеру Джорджу. — Несчастный новичок, которому целый день нельзя сходить в туалет, правда? Я замечаю, что он смотрит на нас.

— Нет, — сказал мистер Джордж и тихо засмеялся. — Но в забралах спрятаны камеры слежения, поэтому тебе кажется, что за тобой следят.

Ага, камеры слежения. Ну, им-то можно не сочувствовать.

Когда мы дошли до первой лестницы, спускающейся в подвалы, я заметила, что мистер Джордж кое-что забыл.

— Мне кажется, сегодня мы можем этого не делать, — сказал мистер Джордж. — Рядом же нет никого, кто мог бы это запретить, не так ли?

Я ошарашенно смотрела на него. Обычно весь путь я проделывала с черным повязкой на глазах, потому что Хранители не хотели, чтобы я могла самостоятельно дойти до места хранения хронографа, который позволял нам путешествовать во времени. По какой-то причине они считали возможным, что я в таком случае его украду. Что, конечно, было чушью. Я не только считала эту штуку жуткой — она работала на крови! — но и не имела ни малейшего представления, как работают бесконечные шестеренки, рычажки и выдвижные ящички. Но Хранители все как один были параноиками, когда речь заходила о краже. Что, вероятно, можно было объяснить тем, что когда-то было два хронографа. Но почти семнадцать лет назад моя кузина Люси и ее друг Пол, номера девять и десять в Кругу двенадцати путешественников во времени, удрали, прихватив один из них. Что конкретно было мотивом кражи — не выяснено до сих пор. И вообще, в этом вопросе я топталась в кромешной темноте.

— Кстати, мадам Россини просила передать, что она все-таки выбрала другой цвет для твоего бального платья. К сожалению, я забыл, какой именно, но я уверен, ты будешь выглядеть в нем волшебно. — Мистер Джордж хихикнул. — Несмотря на то, что Джордано утверждал в самых мрачных тонах, что ты в восемнадцатом веке будешь совершать одну оплошность за другой.

Мое сердце подпрыгнуло в груди. На этот бал я должна буду идти с Гидеоном, а я не могла себе представить, что уже завтра могу быть в состоянии танцевать с ним менуэт, без того чтобы раздолбать все кругом. Например, его ногу.

— К чему эта спешка? — спросила я. — Почему бал, если смотреть из нашего времени, обязательно должен состояться завтра вечером? Почему мы не можем подождать еще пару недель? В конечном итоге бал в любом случае состоится в конкретный день 1782 года, неважно, из какого времени мы на него прибудем, или не так?

Если не считать Гидеона, это был вопрос, который занимал меня больше всего.

— Граф Сен-Жермен точно распорядился, сколько времени в настоящем должно пройти между вашими двумя визитами к нему, — сказал мистер Джордж и пропустил меня вперед на винтовую лестницу.

Чем дальше и глубже мы продвигались по подвальному лабиринту, тем сильнее пахло тухлым. Здесь на стенах уже не висели картины, и хотя благодаря датчикам движения везде, где мы проходили, зажигался свет, боковые проходы, уходившие то направо, то налево от коридора, по которому мы шли, терялись в таинственной темноте. Говорят, здесь заблудилось много людей, и некоторые из них через несколько дней были обнаружены в местах, находившихся на другом конце города. Якобы…

— Но почему граф так распорядился? И почему Хранители так строго выполняют эти распоряжения?

Мистер Джордж не ответил. Он лишь тяжело вздохнул.

— Я думаю, что, если мы отложим всё на пару недель, граф даже не заметит, или заметит? — спросила я. — Он же сидит в 1782 году и для него время не идет медленней. А я могла бы выучить всю эту ерунду с менуэтом и даже, может, узнать кто кого осаждал в Гибралтаре и зачем. — Насчет Гидеона я решила не распространяться. — Тогда никто не стал бы меня ругать и не должен был бы бояться, что я ужасно опозорюсь на балу и, кроме того, своим поведением выдам, что прибыла из будущего. Так что же? Почему граф хочет, чтобы я на этот бал попала обязательно в моем завтрашнем дне?

— Да, почему? — пробормотал мистер Джордж. — Похоже, что он тебя боится. И того, что ты можешь выяснить, если у тебя будет больше времени.

Мы почти дошли до старой алхимической лаборатории. Если я не ошибалась, она была уже за следующим поворотом. Поэтому я замедлила шаг.

— Меня боится? Этот тип душил меня, не дотрагиваясь руками! И поскольку он может читать мысли, он точно знает, что я испытываю ужас при виде его, а не наоборот.

Мистер Джордж остановился и уставился на меня, явно в шоке.

— Господи боже мой, Гвендолин, почему ты не рассказала об этом?

Мистер Джордж потер ладонью лысину и только открыл рот, чтобы что-то сказать, как мы услышали приближающиеся шаги и звук тяжелой захлопывающейся двери. Мистер Джордж выглядел слишком шокировано для этой ситуации, он потащил меня за поворот, откуда слышался звук и быстро достал из кармана черную полоску. Надо же! Это был сам Фальк де Вилльер, дядя Гидеона и Великий магистр ложи, который пружинящим шагом шел по коридору. Но он улыбнулся, увидев нас.

— О, вот вы где. Бедный Марли уже несколько раз звонил по внутреннему телефону, пытаясь выяснить, куда вы делись, а я решил сам посмотреть.

Я моргнула и потерла глаза, как будто мистер Джордж только что снял повязку с моих глаз, но, очевидно, это было ненужное актерство, потому что Фальк де Вилльер этого не заметил. Он открыл дверь в комнату, где хранился хронограф, бывшую когда-то алхимической лабораторией.

Фальк был, наверное, на пару лет старше мамы и был весьма привлекательной внешности, как все де Вилльеры, с которыми я была знакома. Мысленно я его всегда сравнивала с вожаком волчьей стаи. Его густые волосы уже поседели и прекрасно контрастировали с янтарными глазами.

— Ну, видите, Марли, никто не потерялся, — сказал он радостным тоном мистеру Марли, который сидел в комнате на стуле, а сейчас мгновенно подскочил и стал мять пальцы.

— Я только… я думал, на всякий случай… — стал заикаться он. — Прошу прощения, сэр…

— Мы всячески приветствуем, что вы так серьезно относитесь к своим обязанностям, — сказал мистер Джордж.

— А где мистер Уитмен? Мы договорились встретиться к чаю с деканом Смитом, и я хотел заехать за ним.

— Он только что ушел, — сказал мистер Марли. — Вы вообще-то должны были встретиться с ним по пути сюда.

— О, тогда я поспешу, может, получится догнать его. Ты придешь потом, Томас?

Искоса глянув на меня, мистер Джордж кивнул.

— Увидимся завтра снова, Гвендолин. Когда вы отправитесь на бал. — Уже в дверях Фальк еще раз обернулся и сказал как бы вскользь: — Передавай маме привет. У нее все в порядке?

— Рад слышать. — Наверное, у меня был несколько растерянный вид, потому что он откашлялся и добавил: — Сегодня работающим одиноким матерями приходится нелегко, поэтому я радуюсь.

Сейчас я уже специально приняла удивленный вид.

— Или… может она и не одинокая? Такая привлекательная женщина как Грейс наверняка встречается с мужчинами, может, даже у нее есть постоянный друг…

Фальк выжидательно посмотрел на меня, но когда я наморщила лоб, посмотрел на свои наручные часы и вскрикнул:

— Ой-ой-ой, так поздно. Сейчас мне уже точно нужно поспешить.

— Это был вопрос? — уточнила я, когда Фальк закрыл за собой дверь.

— Да, — сказали мистер Джордж и мистер Марли одновременно, и лицо мистера Марли приняло пунцовый цвет. — Я так понял, что он хотел узнать, есть ли у нее постоянный друг, — пробормотал он.

— Фальк прав, уже очень поздно. Если наш Рубин хочет успеть к ужину, мы должны его немедленно отослать в прошлое. Какой год выберем, Гвендолин?

Как мы договаривались с Лесли, я максимально безразлично сказала:

— Мне все равно. В прошлый раз в 1956 году — это же был 1956 год, да? — в подвале не было крыс и было более-менее уютно. — О том, что я в бескрысином уюте тайно встречалась с дедушкой, я, разумеется, умолчала. — Я могла бы там поучить французские слова, не трясясь все время от страха.

Он открыл толстый журнал, а мистер Марли отодвинул толстый настенный ковер, за которым был спрятан сейф с хронографом. Я попыталась заглянуть мистеру Джорджу через плечо, пока он листал журнал, но его широкая спина не позволила ничего увидеть.

— Так-так… это было 24 июля 1956 года, — сказал мистер Джордж. — Ты была там все время после обеда и в 18.30 прыгнула обратно.

— 18.30, значит, нам бы подошло, — сказала я и скрестила пальцы, чтобы наш план сработал.

Если я сумею прыгнуть точно в то время, в которое я тогда покинула комнату, мой дедушка еще будет там, и мне не придется тратить время на его поиски.

— Я думаю, нам лучше выбрать 18.31, — сказал мистер Джордж. — Не хватало еще столкнуться там самой с собой.

Мистер Марли, который уже поставил ящик с хронографом на стол и разворачивал бархатную ткань, обернутую вокруг аппарата размером с каминные часы, пробормотал:

— Но, если быть точными, это еще не ночь. А мистер Уитмен говорил…

— Да-да, мы знаем, что мистер Уитмен очень строго придерживается указаний, — сказал мистер Джордж, приводя в действие шестеренки.

Между тонкими цветными рисунками узоров, планет, зверей и растений на верхней крышке странного прибора были вставлены драгоценные камни, настолько огромные и разноцветно переливающиеся, что казались ненастоящими — как самоклеющиеся блестящие звездочки из пластмассы, которые так любила моя сестра. Каждому путешественнику во времени из Круга двенадцати соответствовал отдельный драгоценный камень. Для меня это был рубин, а Гидеону «принадлежал» бриллиант, который был таких гигантских размеров, что за его цену можно было наверняка купить многоквартирный дом на Стрэнде.

— Но я думаю, что мы в достаточной степени джентльмены, чтобы не позволить молодой даме сидеть в одиночестве ночью в подвале, не так ли, Лео?

— Сокращенно от Леопольд, — сказал мистер Марли и его уши засветились как стоп-сигналы автомобиля. Он сел за стол, придвинул к себе журнал и отвинтил колпачок от ручки. Мелкий аккуратный почерк, которым были заполнены многочисленные строки с датами, временами и именами, принадлежал очевидно ему. — Моей маме страшно не нравится это имя, но каждый первенец в нашей семье получает это имя, такова традиция.

— Лео — прямой потомок барона Мирослава Александера Леопольда Ракоци, — объяснил мистер Джордж, при этом повернувшись и внимательно глядя мне прямо в глаза. — Ты знаешь, легендарный спутник графа Сен-Жермена, названный в Хрониках «Черным Леопардом».

Я мысленно сравнила мистера Марли с сухопарым бледным Ракоци, чьи черные глаза меня так напугали. Я толком не знала, должна ли я сказать «О, радуйтесь, что вы выглядите иначе, чем ваш подозрительный родственничек», или в конечном итоге было намного хуже быть рыжим, с веснушками и круглолицым.

— Э-э-э, мой дед со стороны отца… — начал мистер Марли, но мистер Джордж тут же перебил его:

— Ваш дед, несомненно, гордился бы вами, — уверенно сказал он. — Особенно, если бы он знал, как блестяще вы сдали экзамены.

— За исключением «Традиционных вооруженных походов», — сказал мистер Марли. — Там я еле-еле дотянул до удовлетворительно.

— О, это никому не нужно, абсолютно устаревший предмет. — Мистер Джордж протянул мне руку. — Я готов, Гвендолин. Тебе пора в 1956 год. Я выставил хронограф точно на три с половиной часа. Держи крепко сумку и проследи, чтобы не оставить ее в комнате, хорошо? Мистер Марли будет здесь тебя ждать.

Я прижала свою школьную сумку одной рукой к груди, а свободную руку протянула мистеру Джорджу. Он просунул мой указательный палец в один из малюсеньких выдвижных ящичков хронографа. В палец вонзилась иголка, великолепный рубин вспыхнул и залил все помещение красным светом. Я закрыла глаза, отдавшись сильному головокружению. Когда я их через секунду открыла, мистер Марли и мистер Джордж исчезли. И стол тоже.

Стало темнее, комната теперь освещалась единственной лампочкой. В ее свете, всего в метре от меня, стоял мой дедушка Лукас и удивленно таращился на меня.

— Т… Ты… Оно что, не сработало? — вскрикнул он испуганно. В 1956 году ему было тридцать два года, и он не очень был похож на того восьмидесятилетнего, которого я знала в детстве. — Ты исчезла там впереди, а тут снова появилась.

— Да, — сказала я гордо и подавила порыв, броситься ему на шею.

Как и в другие наши встречи у меня тут же появился комок в горле, как только я его увидела. Мой дедушка умер, когда мне было десять лет, и было одновременно замечательно и ужасно увидеться с ним через шесть лет после его похорон. Ужасным было не то, что при наших встречах он был не тем дедушкой, которого я знала, а его незрелой версией, ужасным было то, что я для него была совершенно чужой. Он понятия не имел, сколько раз я сидела у него на коленях, что это он утешал меня своими историями, когда умер папа и что мы всегда желали друг другу спокойной ночи на придуманном тайном языке, который никто не понимал, кроме нас. Он и не представлял себе, как сильно я его любила. А я не могла ему это сказать. Никому не хочется услышать такое от человека, которого знаешь всего пару часов. Я попыталась отвлечься от кома в горле, насколько это было возможно.

— Для тебя, думаю, прошла минута, поэтому я прощаю, что ты еще не сбрил усы. Для меня прошло несколько дней, за которые много всего произошло.

— Ты просто опять… ну, это очень умный ход, внучечка.

— А то! Но если совсем честно, это была идея моей подруги, Лесли. Чтобы мы были уверены, что я тебя обязательно здесь застану. И чтобы мы не теряли зря времени.

— Да, но у меня, таким образом, тоже не было времени, чтобы поразмыслить, что нам делать дальше. Я только начал приходить в себя после твоего визита и пытался разобраться… — Он осмотрел меня, наклонив вбок голову. — Точно, ты выглядишь иначе, чем раньше. Этой заколки в волосах у тебя не было, и ты выглядишь похудевшей.

— Это не было комплиментом. Ты выглядишь так, будто не очень хорошо себя чувствуешь. — Он подошел еще на шаг ближе и испытующе посмотрел на меня. — Всё в порядке? — мягко спросил он.

«В полном порядке», — хотела я сказать, но к собственному ужасу расплакалась.

— Ой-ой-ой, — сказал Лукас и неловко похлопал меня по спине. — Так плохо?

Несколько минут я была способна только на то, чтобы дать волю слезам. А я-то думала, что полностью владею собой. Злость казалась мне подходящей реакцией на поведение Гидеона — мужественной и взрослой. К тому же более киногеничной, чем постоянные слезы, — сравнение Ксемериуса с комнатным фонтаном было, к сожалению, очень подходящим.

— Друзьями! — насморочным голосом проговорила я наконец, поскольку дедушка имел право на объяснения с моей стороны. — Он хочет, чтобы мы были друзьями. И чтобы я ему доверяла.

Лукас перестал похлопывать меня по спине и непонимающе нахмурил лоб.

— Потому что он только вчера сказал, что любит меня!

Лукас выглядел еще менее понимающим, если такое было возможно.

— Но это не кажется мне самым плохим фундаментом для дружбы.

У меня моментально высохли слезы, как будто кто-то вытащил из розетки штепсель комнатного фонтана.

— Дедушка! Ну не будь же таким непонятливым! — закричала я. — Сначала он меня поцеловал, потом я выяснила, что это все было лишь особой тактикой и манипуляциями, а потом он выдает Давай-останемся-друзьями -заявление!

— О! Понимаю. Какой… э-э-э… негодяй! — Лукас выглядел все еще не полностью убежденным. — Прости пожалуйста, но мы же говорим не о том юноше де Вилльере, номер одиннадцать, Бриллиант?

— Нет, — сказала я. — Мы говорим как раз о нем.

— Ты подумай! Мальки! Как будто вся история и так недостаточно запутана! — Он бросил мне носовой платок, не бумажный, а из ткани, забрал у меня школьную сумку и энергично сказал: — С рыданиями покончено. Сколько у нас есть времени?

— В двадцать два часа по твоему времени я прыгну обратно. — Как ни смешно, но выплакаться пошло мне на пользу, гораздо больше чем взрослый вариант злости. — Что ты там говорил о рыбе? Я немного голодна.

— Ну, тогда идем наверх. Тут внизу как-то клаустрофобично. Мне все равно нужно позвонить домой и сказать, что я задерживаюсь. — Он открыл дверь. — Идем, малёк. Ты можешь мне все рассказать по дороге. И не забудь: если мы кого-нибудь встретим, ты — моя кузина Хэйзел из деревни.

Еще через час мы сидели в бюро Лукаса, и головы наши почти дымились. Перед нами лежала куча записочек, на которых, в основном, были года, кружки, стрелки и вопросительные знаки, кроме этого, толстые фолианты в кожаных переплетах (Хроники Хранителей за многие десятилетия), и обязательная тарелка с печеньем, которого, похоже, у Хранителей во все времена было предостаточно. Насчет мальков было очевидно какое-то недоразумение.^[7] Жаль.

— Слишком мало информации, слишком мало времени, — повторял то и дело Лукас. Он метался, как тигр в клетке, и рвал на себе волосы. Постепенно они полностью растрепались несмотря на бриолин. — Что может быть спрятано в этом сундуке?

— Может быть, книга со всей необходимой мне информацией? — сказала я.

Мы без проблем миновали охранников у лестницы, молодой человек все еще спал, как и в мой прошлый визит. Только от алкогольного духа, исходящего от него, становилось плохо. Вообще, похоже, что в 1956 году у Хранителей все было далеко не так строго, как я думала. Никого не удивляло, что Лукас остался на сверхурочные, и никому не мешало, что кузина Хэйзел из деревни составляла ему общество. Правда, в это время в здании почти никого не было. Молодой мистер Джордж уже ушел домой, о чем я сожалела, потому что с удовольствием бы увиделась с ним еще раз.

— Книга — может быть, — сказал Лукас, задумчиво откусывая печенье. Он уже трижды собирался закурить сигарету, но я каждый раз забирала ее. Я не хотела снова пахнуть табачным дымом, когда вернусь в свое время. — Зашифрованные координаты несут определенный смысл, мне это нравится, да. И подходит ко мне. Меня всегда привлекало нечто подобное. Но почему Люси и Пол знали об этом коде в этом… как его… Книге-о-Желтой-лошади?

— Зеленом Всаднике, дедушка, — сказала я терпеливо. — Книга была в твоей библиотеке, и в ней лежала записка с кодом. Может быть, ее туда положили Люси и Пол?

— Но это же нелогично! Если они в 1994 году сбежали в прошлое, зачем я тогда спустя годы поручаю замуровать сундук в собственном доме? — Он остановился и наклонился к книгам. — Я точно сойду с ума. Тебе знакомо чувство, что решение близко, на расстоянии протянутой руки? Если бы с хронографом можно было путешествовать и в будущее, ты бы могла спросить у меня самого…

Внезапно у меня появилась идея, и она была так хороша, что мне хотелось похлопать себя по плечу. Я вспомнила, что дедушка рассказал мне в прошлый раз. Речь шла о том, что Люси и Пол прыгнули еще дальше в прошлое, чтобы не скучать во время элапсации, и там у них была куча приключений, включая посещение шекспировской премьеры.

— Я знаю! — воскликнула я и исполнила небольшой победный танец.

— Что ты знаешь? — спросил он, сбитый с толку.

— А что, если ты меня с помощью вашего хронографа отправишь еще дальше в прошлое? — Слова из меня так и сыпались. — Тогда я могла бы встретиться с Люси и Полом и просто спросить у них.

— И когда ты собираешься их встретить? Мы же не знаем, в каком времени они прячутся?

— Но мы, например, знаем, когда они были у вас. Если я просто присоединюсь к ним, мы могли бы поговорить и вместе…

— Во время своих визитов в 1948 и 1949 году из 1992 и 1993 годов, — произнося названия каждого года он постукивал по нашим записочками и проводил указательным пальцем по соответствующим стрелочкам, — Люси и Пол не знали еще всего, и всё, что они знали, они сообщили мне. Нет, если их и надо встретить, то только после их побега с хронографом. — Он с силой постучал по записочкам снова. — Это имело бы смысл, а все остальное только запутает нас еще больше.

— Тогда… тогда я отправлюсь в 1912 год, туда, где я их уже один раз встретила, к леди Тилни, в ее дом на Итон-Плэйс.

— Это вариант, но мы не управимся по времени… — Лукас мрачно посмотрел на настенные часы. — Ты и дату точно не знаешь, не говоря уже о времени дня. К тому же, твою кровь нужно еще внести в хронограф, иначе ты не сумеешь путешествовать с его помощью. — Он опять схватился за голову. — И еще тебе пришлось бы в одиночестве добираться до Белгравии, а в 1912 году это может оказаться совсем не просто… о, и тебе понадобится костюм… Нет, за такое короткое время мы не управимся. Нужно придумать что-то другое. Решение вертится у меня на кончике языка… мне нужно только немного времени, чтобы подумать… и, может быть, сигарета…

Я покачала головой. Нет, мы так быстро не сдадимся. Я знала, что моя идея была хороша.

— Мы могли бы перенести хронограф в этом времени до дома леди Тилни, и я бы прыгнула прямо там — это сэкономило бы кучу времени, не так ли? Ну а что касается одежды… почему ты на меня так смотришь?

Действительно, глаза у Лукаса неожиданно широко раскрылись.

— Я гений? — повторила я, пока дедушка, в свою очередь, исполнял танец победы.

— Да! И я тоже. Мы оба гении, потому что мы сейчас знаем, что спрятано в сундуке.

— Это абсолютно логично! Не имеет значения, в какое время Люси и Пол его утащили, каким-то образом он вернулся ко мне — и я его спрятал. Для тебя! В моем собственном доме. Не очень оригинально, зато логично!

— Ты думаешь? — Я неуверенно смотрела на него. Мне казалось это притянутым за уши, но, честно говоря, в логике я была не слишком сильна.

Восторженность на лице Лукаса сменилась складками на лбу.

— Это, естественно, открывает совершенно новые возможности. Теперь нам нужно только… хорошо подумать. — Он снова бросил взгляд на настенные часы. — Нам нужно больше времени. Проклятье!

— Я могу попытаться сделать так, чтобы они меня опять в 1956 год послали на элапсацию, — сказала я. — Но завтра после обеда это точно не получится, мы должны идти на бал и встретиться там с графом.

При воспоминании об этом у меня тут же возникло неприятное чувство, и не только из-за Гидеона.

— Нет-нет-нет! — вскричал Лукас. — Ни в коем случае. Мы должны быть на шаг дальше, прежде чем ты встретишься с графом. — Он потер лоб. — Думай-думай-думай!

— Ты видишь пар из моих ушей? Вот уже час я только этим и занимаюсь, — заверила я его, но, очевидно, он разговаривал сам с собой.

— В первую очередь мы должны внести твою кровь в хронограф. Без чужой помощи в 2011 году тебе не обойтись, одна ты не сможешь. Потом я должен тебе объяснить, как функционирует хронограф. — Снова лихорадочный взгляд на часы. — Если я сейчас позвоню нашему врачу, он сумеет быть здесь через полчаса, конечно, при условии, что нам повезет и он окажется дома… Вопрос только в том, как я должен ему объяснить, почему прошу взять кровь у кузины Хэйзел? В прошлый раз — у Люси и Пола — мы брали кровь вполне официально, для научных исследования, но ты здесь инкогнито, так и должно остаться, иначе…

— Подожди, — перебила я его. — Мы разве не можем сами взять у меня кровь?

— Н-ну… меня многому научили, но со шприцами управляться я не умею. Если честно, я вообще не могу видеть кровь. Мне тут же становится нехорошо…

— Я сама могу взять у себя кровь, — сказала я.

— Неужели? — В его глазах было изумление. — Вас учат обходиться со шприцами в школе?

— Нет, дедушка, этому нас не учат, — сказала я нетерпеливо. — Но мы знаем, что, если порезался ножом, течет кровь. У тебя есть нож?

Я открыла сумку и достала оттуда футляр для очков, в котором Лесли спрятала японский нож для овощей, на случай, если на меня нападут в прошлом и мне понадобится оружие. Дедушка широко раскрыл глаза, когда я открыла футляр.

— Прежде чем ты спросишь: нет, это не относится к стандартному набору школьников в 2011 году, — сказала я.

— Хорошо. Идем тогда в Зал Дракона, по дороге зайдем в лабораторию нашего врача и возьмем там пипетку. — Он посмотрел на фолианты на столе и взял один из них подмышку. — Этот мы берем с собой. И печенье. Для моих нервов! Не забудь свою сумку.

Лукас закрыл за мной дверь и прислушался. В коридоре все было тихо.

— Если мы кого-нибудь встретим, мы скажем, что я устроил для тебя экскурсию, понятно, кузина Хэйзел?

— Хронограф просто так стоит? В наше время он закрыт в сейфе в подвале, чтоб не украли.

— Ларь, разумеется, заперт, — сказал Лукас и подтолкнул меня к лестнице, ведущей вниз. — Кражи, собственно, мы не боимся. В настоящий момент у нас даже нет путешественников во времени, которые могли бы им пользоваться. У нас было интересно, только когда Люси и Пол прибывали на элапсацию, но с тех пор прошло много лет. Поэтому сейчас хронограф не находится в центре внимания Хранителей. Я бы сказал, что нам в этом смысле повезло.

Здание действительно выглядело безлюдным, хотя Лукас утверждал шепотом, что оно никогда не бывает пустым. Я с тоской смотрела через окна на улицу, на теплый летний вечер. Как жаль, что я не могу немного пройтись, чтобы получше узнать 1956 год. Лукас заметил мой взгляд и сказал с улыбкой:

— Поверь, я бы тоже предпочел выкурить не спеша сигаретку, но у нас много дел.

— С курением тебе надо заканчивать, дедушка. Это так вредно для здоровья. И, пожалуйста, сбрей эти усы. Они тебе абсолютно не идут.

— Тс-с-с-с, — шепнул Лукас. — Если кто-нибудь услышит, что ты называешь меня дедушкой, нам будет очень сложно объясниться.

Но мы никого не встретили, а когда через пару минут зашли в Зал Дракона, в окна над садами и стенами можно было еще увидеть отблески заходящего солнца в Темзе. И в мое время Зал Дракона выглядел очень нарядно — величественные пропорции, глубокие оконные ниши и искусные, разрисованные резные панели из дерева, и я, как всегда, запрокинула голову, чтобы полюбоваться громадным резным драконом, расположившимся на потолке между гигантскими люстрами и выглядевшим так, как будто в любой момент он может взлететь.

Лукас закрыл дверь на задвижку. Он нервничал больше меня, у него дрожали руки, когда он доставал хронограф из ларца и ставил его на стол посередине зала.

— Когда я проделывал то же самое с Люси и Полом, это было шикарное приключение. Мы получили настоящее удовольствие, — сказал он.

Я вспомнила Люси и Пола и кивнула. Хотя я их видела только один раз у леди Тилни, я могла себе хорошо представить, что имел в виду мой дедушка. Глупо было только то, что в то же мгновения я вспомнила Гидеона. Его удовольствие от наших путешествий было тоже притворством? Или только та часть, которая касалось любви? Я быстренько заставила себя вспомнить японский нож и что именно я сейчас собиралась с ним сделать. И — ты смотри — мне удалось отвлечься. Во всяком случае, я не заплакала.

— Я начинаю чувствовать себя слишком старым для такого рода приключений, — сказал он.

Я перевела взгляд на хронограф. Для меня он выглядел точно так же, как тот, с помощью которого меня отправили сюда, сложный механизм с кучей клапанов, рычажков, выдвижных ящичков, шестеренок и кнопок, щедро украшенный миниатюрами.

— Не бойся возразить мне, — сказал Лукас слегка обиженно. — Что-нибудь вроде: Да ты еще слишком молод, чтобы чувствовать себя старым!

— О! Да, конечно, ты еще слишком молод. Правда, усы старят тебя лет на десять.

Я ограничилась тем, что многозначительно подняла бровь, а мой молодой дедушка нагнулся над хронографом и проворчал:

— Смотри внимательно. С помощью этих десяти шестеренок выставляется год. И перед тем, как ты спросишь, зачем так много, скажу, что год задается римскими цифрами — я надеюсь, ты владеешь ими.

— Думаю, да. — Я достала из сумки блокнот и карандаш. Я ни за что не запомнила бы всё это, если не запишу.

— При помощи этой ты настраиваешь месяц. — Он показал на следующую шестеренку. — Но внимание! По какой-то причине здесь — и только здесь! — пользуются старой кельтской системой календаря: единица означает ноябрь, а октябрь фигурирует соответственно под числом двенадцать.

Я закатила глаза. Типично для Хранителей! Я уже давно предполагала, что они простые вещи шифруют только для того, чтобы подчеркнуть собственную важность. Но я стиснула зубы и минут через двадцать заметила, что ничего дьявольского тут нет, если знаешь, как устроена система.

— Это я сумею, — перебила я дедушку, когда он собрался опять начать свои объяснения сначала, и закрыла блокнот. — Сейчас нужно внести мою кровь в хронограф. А потом… а который вообще-то час?

— Очень важно не сделать ни одной ошибки при настройке. — Лукас с неприязнью посмотрел на японский нож для овощей, который я вынула из футляра. — Иначе ты окажешься где… э-э-э… когда угодно. И что еще хуже, ты не сумеешь контролировать свой обратный прыжок. О боже, нож выглядит очень опасно. Ты действительно собираешься это сделать?

— Конечно. — Я закатала рукава. — Я только не знаю, где лучше всего сделать надрез. Рану на руке тут же заметят, когда я вернусь. Кроме того, из пальца можно получить максимум пару капель крови.

— Если только не отрезать себе кончик пальца, — сказал Лукас и его передернуло. — Кровь течет как из резаной свиньи, я когда-то попробовал…

Было как-то смешно, что Лукас боялся больше чем я. Он тяжело сглотнул и сжал разрисованную цветочками чашку, куда должна была стекать кровь.

— Разве там не проходит аорта? О господи, меня не держат ноги. Ты еще истечешь кровью здесь, в 1956 году — из-за легкомысленности твоего деда.

— Это толстая артерия, и ее нужно разрезать вдоль, если хочешь истечь кровью. Я когда-то прочла. Якобы многие самоубийцы режут вены неправильно, их находят, а в следующий раз они уже знают, как нужно сделать.

— Господи спаси и помилуй! — воскликнул Лукас.

Мне тоже было не по себе, но делать было нечего. Особые времена требуют особых действий, сказала бы Лесли. Я игнорировала шокированный взгляд Лукаса и прижала нож к внутренней стороне руки, приблизительно на десять сантиметров выше кисти. Не особо нажимая, я провела им наискось по белой коже. Вообще-то это должен был быть пробный порез, но он получился глубже, чем я ожидала. Тонкая красная линия быстро расширялась, и оттуда стала капать кровь. Боль и неприятное жжение появились через секунду. Тонкой, но непрерывной струйкой кровь стекала в чашку в дрожащих руках Лукаса. Отлично.

— Режет кожу, как масло, — сказала я под впечатлением. — Но Лесли так и говорила: убийственно острый нож.

— Отложи его, — потребовал Лукас, который выглядел так, будто его прямо сейчас стошнит. — Черт побери, ты очень смелая, настоящая Монтроуз. Верная нашему семейному девизу…

— Конечно, больно, — сказала я и покосилась на чашку. — Уже хватит?

— Да, этого должно хватить. — Лукас подавил рвотный позыв.

— Не надо. — Он поставил чашку рядом с хронографом и сделал глубокий вдох. — Остальное просто. — Он потянулся за пипеткой. — Мне нужно капнуть всего три капли твоей крови в оба эти отверстия. Видишь: тут — под крохотным Вороном и знаком Инь-Янь, потом повернуть колесико и переключить рычаг. Так, готово. Слышишь?

Во внутренностях хронографа начали двигаться сразу несколько шестеренок, послышались щелчки, стук и жужжание, казалось, воздух потеплел. Рубин коротко вспыхнул, потом шестеренки остановились, и все стало, как раньше.

Я кивнула и попыталась игнорировать гусиную кожу, которая покрыла все мое тело.

— Значит ли это, что в этом хронографе теперь есть кровь всех путешественников во времени, кроме Гидеона? И что произойдет, если и его кровь будет внесена в хронограф?

Я сложила несколько раз носовой платок Лукаса и прижала его к ране.

— Даже если не учитывать, что никто этого точно не знает, эта информация строго конфиденциальна, — сказал Лукас. Постепенно краска возвращалась на его лицо. — Каждый Хранитель должен принести клятву, стоя на коленях, ни с кем, кроме членов ложи, не говорить об этой тайне. Поклясться своей жизнью.

— Но… Эй! Я питаю слабость к нарушению клятв. — Он показал на маленький выдвижной ящичек в хронографе, украшенный двенадцатиконечной звездой. — Точно известно, что таким способом заканчивается некий процесс внутри хронографа и что-то упадет в этот ящичек. В предсказаниях речь идет об эссенции под двенадцатиконечной звездой или даже о Камне мудрости. Прециозы ^[8] объединятся, в воздухе появится запах времени, и один останется навечно.

— Это и есть вся тайна? — спросила я разочарованно. — Опять расплывчато и запутанно.

— Ну, если взять все указания, то можно получить весьма конкретный результат. Вылечит любую заразу и немощь, обещание сбудется под двенадцатиконечной звездой — правильно примененная, это субстанция должна быть в силе вылечить все болезни человечества.

— Это окупило бы все усилия, — пробормотала я, имея в виду секретность, граничащую с сумасшествием, принятую у Хранителей и их сложные правила и ритуалы. В таком случае можно даже было простить их важничанье. Такое чудотворное лекарство можно было и подождать пару сотен лет. И за то, что он все узнал и вообще сделал возможным, граф Сен-Жермен заслужил уважение и признание. Если бы он только не был таким неприятным типом…

— Люси же и Пол сомневаются, что Камень мудрости — это действительно то, во что мы должны верить, — сказал Лукас, будто читая мои мысли. — Они говорят, тот, кто в состоянии убить своего прапрапрадеда, не обязательно имеет своей целью благополучие всего человечества. — Он прочистил горло. — Кровь больше не идет?

— Еще немного, но уже меньше. — Я подняла руку вверх, чтобы ускорить процесс. — И что мы теперь будем делать? Может, я попробую эту штуку?

— Боже мой, это же не автомобиль, чтобы совершать пробную поездку, — сказал Лукас, ломая руки.

— Почему нет? — спросила я. — Разве это не было нашей идеей?

— Ну… — сказал он и покосился на толстый фолиант, который принес с собой. — Ты вообще-то права. Так мы сможем убедиться, что все правильно, даже если у нас не слишком много времени. — Внезапно он заторопился. Он наклонился и стал листать Хроники. — Нам нужно проследить, чтобы не выбрать какую-нибудь дату, когда здесь проходило заседание. Чтобы ты не ввалилась посреди него. Или чтобы ты не встретила одного из братьев Вилльеров. В этом зале они провели много часов, элапсируя.

— А можно ли встретить леди Тилни? Одну? — У меня снова было озарение. — Лучше всего когда-нибудь после 1912 года.

— Умно ли это? — Лукас листал фолиант. — Мы же не хотим усложнить ситуацию еще больше, чем сейчас.

— Но мы не можем упустить наши редкие шансы, — воскликнула я, помня, что мне настойчиво внушала Лесли. Я должна использовать любую возможность и прежде всего — задавать вопросы, так много, как только можно. — Кто знает, когда представится следующий случай! В сундуке может быть и что-то другое, и тогда я, может быть, вообще никогда не смогу этого сделать. Когда мы с тобой встретились первый раз?

— Двенадцатого августа 1948 года, в двенадцать часов дня, — сказал Лукас, поглощенный чтением Хроник. — Я этого никогда не забуду.

— Правильно. И чтобы ты этого никогда не забыл, я запишу для тебя, — сказала я, в восторге от собственной гениальности.

Я резко вырвала листок и сложила его несколько раз. Дедушка поднял голову от фолианта.

— Я мог бы послать тебя в 1852 год, 16 февраля в полночь. Леди Тилни там элапсирует, прибыв из 25 декабря 1929 года, 9 утра, — бормотал он. — Несчастная, она даже не могла провести Рождество дома, в уюте. По крайней мере, они ей дали с собой керосиновую лампу. Послушай, тут написано: 12.30. Леди Тилни возвращается из 1852 года в хорошем настроении; при свете керосиновой лампы она связала крючком двух поросят для благотворительного крещенского базара, который в этом году проходит под девизом «Сельская жизнь». — Он повернулся ко мне. — Вязанные поросята! Можешь себе представить? Существует опасность, что она получит самый большой шок в своей жизни, когда ты внезапно возникнешь из ничего. Ты действительно готова рискнуть?

— Она будет вооружена только крючком для вязания, а они сверху закруглены, если я правильно помню. — Я наклонилась над хронографом. — Значит, сначала год. 1852. Я должна начать с М, правильно? MDCCCLII. А февраль по кельтскому календарю — это три, нет, четыре…

— Что ты делаешь? Мы сначала должны перевязать твою рану и еще раз хорошо всё обдумать.

— На это у нас нет времени, — сказала я. — День… это вот этот рычаг, да?

Лукас вполоборота смотрел на меня испуганными глазами.

— Не так быстро! Все должно быть очень точно выставлено, иначе… иначе… — Он опять выглядел так, как будто его сейчас стошнит. — И никогда не держи крепко хронограф, иначе ты унесешь его с собой в прошлое. И тогда ты не сумеешь вернуться!

— Для надежности выберем окно всего в три минуты. Возьми 12.30 до 12.33, в это время она уже сидит и мирно вяжет поросят. Если она спит, не вздумай ее будить, а то она еще инфаркт получит…

— Как будто это не было бы записано в Хрониках? — перебила я его. — Леди Тилни производит впечатление крепкого человека, она не упадет в обморок.

Лукас отнес хронограф к окну и поставил за портьеру.

— Мы можем быть уверенными, что тут не будет мебели. Да, и не надо закатывать глаза. Тимоти де Вилльер однажды так неудачно приземлился на стол, что сломал себе ногу!

— А если леди Тилни как раз здесь стоит и мечтательно смотрим в ночное небо? О, не смотри на меня так, дедушка, это была шутка.

Я мягко отодвинула его в сторону, присела на корточки перед хронографом и открыла клапан над рубином. Он был как раз по размеру моего пальца.

— Мы можем перевязать ее и через три минуты. Увидимся, — сказал я, глубоко вдохнула и прижала палец к иголке.

Знакомое головокружение охватило меня и в тот момент, когда вспыхнул красный свет, а Лукас произнес: «Но я хотел еще…», все передо мной исчезло.