Глава 7 О темных личностях и вездесущей Мэри

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Нам практически ничего не было известно о жизни Айседоры в Советской России, еще меньше мы знали о ее смерти. Собственно говоря, только то, что написано в энциклопедии: погибла в результате несчастного случая в автомобильной катастрофе. Будто бы «красный шарф с длинными концами съехал с плеча Айседоры и скользнул к заднему колесу. Вмотавшись в спицы у шарф дернул горло Дункан. В один миг крепкая ткань переломила позвоночник и порвала сонную артерию. Смерть наступила мгновенно» (Петр Моргани. Последнее любовное письмо Айседоры).

Произошло это в Ницце 14 сентября 1927 года, возможно, поэтому пишут о многочисленных свидетелях ее гибели. Ну как же — Ницца! Бархатный сезон! Богатые отдыхающие. И божественная Айседора, всегда в окружении поклонников.

Тот же автор, Петр Моргани, пишет: «Дикая толпа отдыхающих набросилась на шарф, искромсала его ножницами на куски, считая, что «веревка повешенного» приносит счастье». Резонно считать, что если было много свидетелей, значит, записано много показаний. Ничего подобного. Есть, по существу, только два свидетельства: Петра Моргани и Мэри Дести, причем свидетельство одного противоречит свидетельству другой.

Глубоко ошибаются те исследователи, кто утверждает, что трагедия Айседоры произошла на виду у людей, якобы многие видели ее на спортивной низенькой машине, и по ветру развевался красный шарф.

Кто же на самом деле присутствовал при гибели Айседоры?

Вот что пишет Мэри Дести. Их в тот вечер было трое: она, Айседора и кинооператор Иван. Кстати, даже выглядела Айседора, по мнению Мэри, иначе, чем в воспоминаниях П. Моргани («толстая женщина с вечно заплаканными глазами»). Была Айседора весела и беспечна. Пообедали в маленьком ресторане, потом вернулись в студию, и там, в ожидании «Бугатти», — шофера гоночной машины — Айседора создала свой последний танец под музыку (с пластинки) необычайно популярной в тот год американской песни «Прощай, черный дрозд!»:

Это о ее судьбе пел черный дрозд, о себе создала Айседора свой последний танец…

Она и к машине шла, пританцовывая, необычайно оживленная, цветущая, восторженная. Перед тем как сесть в машину обернулась и крикнула: «Прощайте, друзья! Я иду к славе!».

Мэри пишет: «Иван шел за ней, провожая к машине и не обращая внимания на ее протесты, накинул ей на плечи» вот эту злополучную шаль. И еще ее замечание: «Машина успела отъехать на 10 ярдов».

Следовательно, шарф, перекинутый через плечо, не развевался по ветру, и поездкой это назвать нельзя: машина отъехала на небольшое расстояние.

Не было «дикой толпы» и свидетелей, потому что произошло это в 9 часов 30 минут вечера.

Много ли увидишь в это время суток осенью? Ну а как же «дикая толпа» и «веревка повешенного»? Не было и этого: ни «веревки», ни «толпы», никто не кромсал шаль (или шарф) на мелкие куски. (Хотя, возможно, именно так предполагалось по сценарию).

На следующее утро Мэри Дести надо было идти в полицейский участок — опознавать проклятую шаль. «Когда ее вынесли вместе с шерстяной шалью, пропитанной ее бесценной кровью, мне показалось, что наступил конец света».

Что же, на Айседоре в тот вечер было две шали? В свою, шерстяную, она часто драпировалась по вечерам. Шаль служила ей одеждой, плотно облегала тело и причиной подобного несчастья стать не могла.

Стало быть, какую-то другую шаль (роковую) Иван накинул ей на плечи, провожая к машине, под предлогом прохладного вечера. (Мэри предлагала свой плащ а шофер — кожаное пальто). Кстати, из воспоминаний Мэри Дести совершенно непонятно, кто были эти люди, оказавшиеся рядом с Айседорой в ее последний вечер, кинооператор Иван и шофер машины Бугатти. Откуда они явились и куда потом исчезли?

Удушье Айседоры, почти мгновенное, могло произойти в том случае, если кисти платка плотно зацепились (или их зацепили!) за спицы стоящей машины.

Не лишена любопытства история роковой шали, ставшей причиной гибели Айседоры. Но приезде в Нариж Мэри показывала Айседоре привезенные платья, расписанные художниками.

«Я объяснила ей, что группа русских художников — Рома Чатов (возможно, — Шатов, такая фамилия встречается в биографии Есенина, он в 1920 г. был арестован чекистами на квартире Зои Шатовой — Авт.), Бобрицкий и Алеханов — изобрела и разработала новый метод разрисовки шелков, и что я надеялась этим поддержать ее школу».

Платья Айседоре очень понравились. Одно из них она попросила для своих выступлений. Мэри продолжает:

«Я достала из своего чемодана пакет завернутый в папиросную бумагу:

— Айседора, вот тебе действительно подарок. Он создан специально для тебя одним из этих талантливых молодых русских, Ромой Чатовым, и вся наша студия, в том числе и я, принимали участие в его разрисовке. Посмотри, вот фотография, которую мы сделали, после того как закончили расписывать его.

И я отдала Айседоре фатальную шаль, которая позже стала причиной ее смерти. А тогда Айседора была безумно рада».

Мэри Дести — подруга с 27-летним «стажем», беззаветно любит Айседору, по первому зову спешит ей на помощь. «Зов» был мистический, «внутренний голос» позвал Мэри в Париж.

«Мне приснился сон, будто мать Айседоры появилась у меня со словами: «Мэри, Мэри, поезжай скорее к Айседоре. Ты ей нужна».

Зачем надо было пересекать океан, когда Айседора не просила о помощи? Здесь, в Ницце, Мэри только мешает своим присутствием, потому что Айседора уединилась для работы над книгой. И еще. «Предчувствия» и «видения» Мэри повторяются затем в день гибели Айседоры: Мэри умоляет ее не ездить сегодня в автомашине, не знакомиться с этим молодым человеком, он всего лишь шофер…

Последние три недели день за днем описаны «лучшей подругой» очень подробно и сводились к одному выводу: какой пустой, бессодержательной жизнью живет великая танцовщица! Каждое утро у нее начинается с поиска денег на ланч. Обедает и ужинает по приглашениям. Айседора часто меняет отели, так как нечем платить по счетам, но такие мелочи жизни не огорчают и нисколько не печалят ее. Девиз Айседоры: живи сегодняшним днем, не думай о будущем. Продав по совету Мэри свою машину за 9 тысяч франков, она всем существом наслаждалась жизнью и верила в будущее.

«Снова нам улыбались боги. И тут последовали такие пиры, визиты, рестораны, ночные клубы, которые могли выдержать только миллионеры».

Так пишет Мэри Дести. Тут, правда, она противоречит себе: деньги у Айседоры были, она собиралась даже снять «прелестную розовую виллу» сроком на 5 лет, «а тут еще подоспели мои деньги из Америки». Однако, получив из отеля извещение заплатить вперед еще за неделю, вдруг заявляет: «а платить было нечем». Денег же не было потому, что не было машины — Айседоре выделили машину ездить в студию (а это 25 миль), но машина была чужая, и, естественно, Айседора не могла ни заложить ее, ни продать, и содержать шофера было не на что.

Так описала «лучшая подруга» беспутную, безалаберную жизнь Айседоры. И мир легко поверил в это, поскольку многое подтверждалось прессой. Но кто поставлял материал для прессы?

Мало этой лжи — Мэри внушила всем, что Айседора ни одного дня не жила без любовников (или поклонников) и что «вскоре выходит замуж за Роберта Чендлера, и яхта, которую он строит, отвезет двух великих — босоножку и художника — в Грецию на медовый месяц». «Утку» эту, состряпанную «после многочисленных ликеров», шутники, не сказав Айседоре, отправили в нью-йоркскую газету «Миррор» в Париже. Она была опубликована 12 сентября, за 2 дня до гибели Айседоры.

Теперь послушаем другого «свидетеля». Петр Моргани (он же Паттерсон, Петерсон) рассказывает:

«Низкий розовый дом привлекал о наше любопытство… Дом стоял в стороне от города, кончалась Ницца, тянулся пустырь, и вдруг, за пустырем — сиротливое розовое здание. У розового домика мы всякий раз придерживали коней… Желание увидеть таинственную женщину, о которой говорила вся Ницца, превратилось в жгучую необходимость».

«В одиноком домике жила отшельницей знаменитая танцовщица Айседора Дункан». «Компаньонка Дункан оказалась русской. Звали ее Ниной Давыдовой. Красивая голова с большими черными глазами, свежим девичьим лицом и за чесанными, слегка серебрящимися волосами. От нее я узнал, что Дункан недавно вернулась из Советской России, что там она оставила свои деньги и разбитое Есениным сердце».

«Встретились у знакомых. Упросила жить с ней. Люблю ее и жаль от души. Сердце золотое, отдает последнее, но отдавать больше нечего — разорена.

Живем впроголодь — чем Бог поможет. Друзья не показываются. Брат отвернулся. Поклонники постарели, а то и померли… Прошла молодость — старость беспощадна, уже успела замести следы былого успеха…

А живет, как институтка — в мечтах. Слушает танго, глядит в море и ждет чего-то (…) Жаль смотреть!»

«Был воскресный вечер. Осенние сумерки легли на землю темно-лиловым туманом…

Длилась влюбленность Вани ровно 15 дней. Конечно, мы больше не ездили верхом и целые дни проводили в розовом домике…

Утром пришло долгожданное письмо из Бельгии, предлагавшее моему другу выехать в Брюссель без замедления».

Следует пояснить, что «жгучая необходимость» познакомиться с таинственной женщиной продиктована не менее «жгучей влюбленностью» Ванюши. Он никогда не видел Айседоры, только слышал о ней, влюбился, так сказать, «заочно», — влюбился возвышенно, чисто платонически! После знакомства и сближения «влюбленность Ванюши» продолжалась две недели (ровно столько, сколько потребовалось, чтобы осуш, ествить задуманный, разработанный сценарий ее «случайной гибели»).

Кто он, засекреченный кинооператор Ваня, без фамилии, отчества и каких бы то ни было сведений о нем? Куда он делся после гибели Айседоры? Мэри Дести не проясняет этого. Зато Петр Моргани пишет о Ване весьма конкретно, хотя его фамилии тоже не называет:

«Что касается Вани, то месяцем позже (после гибели Айседоры) он погиб в автомобильной катастрофе, у Льежа. Есть люди, которым уготована страшная смерть. Айседора с Ваней принадлежали к этой категории людей».

А кто такой сам Петр Моргани, и можно ли верить тому, о чем он пишет? Конечно, нет. Тем более, что Ваня (у Петра Моргани) совместил в своем лице две роли — кинооператора и последнего любовника Айседоры (музыканта Вити Серова). Моргани составил свой сценарий гибели и последних дней жизни Айседоры, который не только не совпадал в деталях с воспоминаниями Мэри Дести, но и явно противоречил им. Чтобы поглумиться над отшельницей и развеять в прах ее былое великолепие, Петр Моргани приводит строки последнего любовного письма «несчастной Айседоры»:

«Обожаемая любовь, где ты? Зачем ты меня оставил? Вероятно, ты ушел в дом Афродиты (…) Ничего (написано по-русски — Авт.), отдохни (…) Я целую твои дивные руки и твои глаза, если даже они скрывают коварство. Я обожаю тебя. Айседора».

В этой трагикомической «новелле» нет ни одной даты. Можно только догадываться по тексту: «Дункан недавно вернулась из Советской России, там она оставила свои деньги и разбитое Есениным сердце». Айседора уехала из России в конце сентября 1924 года. Моргани умышленно перенес события на последний год жизни Айседоры, и, следовательно, последняя любовь и последнее письмо предназначались некоему Ванюше. Это сознательная и целенаправленная ложь.

Такие письма, примитивные и «безадресные», адресованные никому, действительно остались в архиве Айседоры, а появились они при весьма комических обстоятельствах. Вот их история, рассказанная Ирмой Дункан.

«По приезде в Россию Айседора вздумала учить русский язык. Ее начали обучать по системе Берлица. Взяв со стола карандаш, учительница вопрошала:

— Это что такое? Это карандаш, — повторяла она по несколько раз.

— Это какой карандаш? Это красный карандаш.

Первый урок Айседора выдержала. На втором уроке, сразу же после первых вопросов «ученица» сказала:

— Да, все это очень занятно. Я уверена, что дети должны получать удовольствие от подобных уроков. Но я думаю, что меня вы бы лучше научили, что мне надо сказать красивому молодому человеку, когда мне хочется его поцеловать… и все такое в этом роде…

Учительница была потрясена, шокирована. Урок на этом закончился, и учительница ретировалась.

Зато ученица выказала настойчивость и нашла свой способ изучать русский язык по своей системе. Она писала любовные послания, просила перевести их на русский язык, а затем вновь переписывала, перемежая русскими словами, написанными латинским шрифтом: «Моя последняя любовь». Далее следует русский перевод, написанный большими печатными буквами. «Я готова целовать следы твоих ног!!!» Затем две фразы по-русски. «Я тебя никогда не забуду и буду ждать! А ты?» «Ты должен знать, что, когда ты вернешься, ты можешь войти в этот дом так же уверенно, как входил вчера и вошел сегодня».

Этот рассказ Ирма заканчивает такими словами: «Позже странствия Айседоры по извилистым лабиринтам русского языка продолжились при помощи самого поэта (Есенина — Авт.) Правда, фразы, которым он учил Айседору, были не всегда из рода «вполне по-русски пристойных».

Кто хоть мало-мальски знает биографию Есенина, тот без труда и литературных изысканий сразу скажет: нет, не Ванюше предназначались эти нелепые письма, а ветреному и непредсказуемому русскому поэту, который на все страстные призывы Айседоры мог вдруг исчезнуть неизвестно куда и появиться неизвестно откуда.

Есенин и за рубежом поддерживал игру в «нелепые письма» вроде телеграммы, присланной из Берлина: «Isadora browning darling lubich moja darling scurri scurri». Ее легко принять за шифровку. Илья Шнейдер переводит этот «код»: «Изадора! Браунинг (убьет) (твоего) дарлинг (Сергея). (Если) любишь (приезжай) скорей, скорей».

Не стоило бы и останавливаться на столь ничтожном «любовном» эпизоде, как это непременно сделала бы Айседора, если б не напрашивался вывод: кому и для чего надо было рыться в чужом архиве, который Айседора возила с собой, ведь она работала над задуманной трилогией: «Моя жизнь. Моя Россия. Мой Есенин».

Эти наивные, нелепые «любовные послания» имели ценность только для книги, поэтому Айседора и хранила их в своем архиве. Режиссеры из ЧК-ГПУ нашли им другое применение. В Кисловодске они пообеш, али отомстить ей за оскорбления и насмешки. Теперь пришла их очередь посмеяться. Представился хороший случай. Насколько дорожила Айседора архивом, подтверждает письмо Ирме из Ташкента от 19 июля 1924 г.: «Пожалуйста, разыщи все письма, казенные бумаги и прочее и отошли их Рэймонду. Я думаю о них, когда не могу спать по ночам. Но их нет среди бумаг, которые у меня с собой».

Проваливаются ее гастроли, сплошные неприятности с транспортом и реквизитом, невыносимая жара, безденежье и каждый день пустой желудок, а Айседора по ночам думает о том, как сохранить эти нелепые письма.

По легкомыслию или по злому умыслу сочинила Мэри Дести всякие нелепости и распространяла заведомое вранье в среде репортеров, объясняя Айседоре свои выдумки таким доводом: нельзя давать повод думать, что две пожилые дамы (она и Айседора) живут, покинутые любовниками. Пусть все думают иначе. Это она, Мэри Дести, внушила всем, что Айседоре очень понравился молодой итальянец, шофер гоночной машины. Это она сочинила (в компании с другими) шутку о том, что Айседора выходит замуж за художника Роберта Чендлера, и эта «шутка» была опубликована в газетах за два дня до гибели Айседоры.

Сразу после гибели Айседоры шутники «забыли», кому принадлежала идея устроить мистификацию с предстоящей женитьбой. Без зазрения совести и «ничуть не краснея», они потом напишут:

«Нас там было человек двадцать… Мы уже сидели несколько часов, как вдруг Айседоре пришла в голову веселая идея: как было бы забавно притвориться, что она помолвлена с Робертом Чендлером».

Это написала в воспоминаниях Бернардина Зольц Фриц. А в Нью-Йорке в «Дейли миррор» это сообш, ение было опубликовано 14 сентября 1927 года, то есть в день гибели Айседоры, на первой полосе под заголовком «Снова замуж». И фотография Айседоры с подписью: «Вчера пришло телеграфное сообщение о предстоящей свадьбе Айседоры Дункан и Роберта Уинтропа Чендлера».

Мэри Дести настояла на том, чтобы они жили в роскошном отеле, за который нечем было платить, а потом объясняла в своей книге якобы жизненные принципы Айседоры: «Если не знаешь, где остановиться, иди в самый дорогой отель». «Айседора так много сделала для человечества, что вправе была требовать от человечества, чтобы теперь ее содержали; многого она не просила: бутылку шампанского, немного мяса и фрукты».

Мол, «живи только сегодняшним днем, а завтра будь что будет».

Сама Айседора пишет совсем другое: «Нельзя продолжать жизнь, не основанную ни на чем (…) Если у меня не будет своей школы, я предпочла бы лучше умереть».

Именно Мэри Дести внушила всем, что Айседора всегда предпочитала быструю езду в авто и, вследствие этого, подсознательно мчалась навстречу своей гибели. Именно так и преподносят историю ее трагической гибели. Это Мэри Дести сочинила на свой лад историю о последних трех неделях жизни Айседоры. Описала подробно, день за днем, и все уверовали, что жизнь ее была пуста, бессодержательна, «скольжение в пропасть».

Между тем великая танцовщица уже закончила первую часть трилогии, которая могла поставить ее в один ряд с великими писателями. После гибели Айседоры выяснится еще многое. Например, букет красных гвоздик с широкой алой лентой и золотыми буквами «Сердце России оплакивает Айседору» возложил не кто иной, а сама Мэри Дести. Об этом пишет В. Серов: «Это не был дар от представителей Советской России — его заказала сама Мэри Дести. Очень любопытно и такое замечание Виктора Серова: «Мэри Дести была наименее подходящей (из всех друзей Айседоры) на роль наперсницы этой пары (Айседоры и Есенина).

Один только вид (…) этой средних лет женщины вызывал неприязнь у Есенина (…), ее роль надзирательницы только подстрекала его на большую грубость».

По словам Мэри Дести, в 1923 году она не смогла приехать в Россию: по вине Есенина ей было отказано в визе.

Но почему Айседора терпела эту клевету и молчала? Потому что за два последних года на нее просто обрушилась лавина лжи и грязи. Чтобы опровергать все это, нужны время и средства. Айседора твердо знала, что вся эта чепуха (Есенин часто произносил это слово как «че-по-ка») отпадет сама собой, как короста на зажившей ране. Надо только скорее написать две следующие части задуманной книги.

И Айседора села за продолжение мемуаров. Мэри Дести утверждает, что, написав четыре листа 1-й главы новой книги «Мои большевистские дни», Айседора «бросила мне на колени со словами: «Больше не напишу ни строчки. Дальше ты все знаешь».

Мэри Дести хотела убедить всех, что книга перешла к ней, как эстафета. Так ли это? Ведь книга была последней надеждой Айседоры. Айседору знают как великую танцовщицу. Теперь узнают как человека мировой культуры и талантливого писателя. От книги зависело будуш, ее: ее школа, ее авторитет, ее материальное благополучие. От популярности книги зависело все в ее жизни, зависела сама жизнь.

Риторический вопрос: могла ли Айседора доверить книгу другому человеку? Книга была для нее больше, чем собственная жизнь. Ничто в жизни своей она не ценила так высоко, как сумку (по другим источникам — корзину) с бумагами.

«Эта сумка хранит все мои сокровища — и какие сокровища! Письма любви ко мне, к моему искусству (…), к памяти о моих детях».

Кто же сумеет разобраться в столь личных бумагах лучше, чем она сама? И кто сумеет рассказать лучше, чем она сама обо всем этом?

Г. Лахути во вступительной статье к воспоминаниям Ирмы Дункан и А.Р. Макдугалла «Русские дни Айседоры Дункан» пишет:

«Велика литература об Айседоре Дункан на английском языке. Однако «советский период» ее жизни и там освещен недостаточно полно, а во многих источниках изобилует неточностями и даже «развесистой клюквой». В первую очередь это касается вышедшей в 1929 году в Нью-Йорке книги Мэри Дести «Нерассказанная история. Жизнь Айседоры Дункан в 1921–1927 гг.». Женщина ограниченная и склонная к безудержной саморекламе и фантазированию, занимавшая в течение недолгого времени скромную должность компаньонки при Айседоре, она написала свою версию последних лет ее жизни, прямо-таки переполненную недостоверными и полумифическими историями.

По Дести выходит, что она сама танцевала не хуже Айседоры и оставила это занятие, только чтобы не вызывать ревности и зависти последней; что вообще танцевать босиком придумала она; что Айседора хотела и чуть ли не завещала ей завершить свою неоконченную биографию; что ей. Дести, был устроен триумфальный прием в московской школе Дункан, куда она зашла во время своего краткого визита в Москву после смерти Айседоры, причем все ученицы якобы уверяли, что она похожа на Айседору, и смотрели на нее с обожанием. Все эти утверждения являются абсурдным вымыслом, а последнее вызвало дружный хохот очевидцев ее визита в школу, учениц Ирмы — Е.В. Терентьевой и Е.Н. Федоровской. Даже американское турне Ирмы с ученицами устроил, оказывается, не Сол Юрок, а опять же вездесущая Мэри! Телеграмму, посланную Айседоре в Ялту из Москвы Галиной Бениславской, она приписывает С.А. Толстой и т. д., и т. п.

И вот эту книгу, единодушно признанную недостоверной и ни разу по этой причине не переиздававшуюся на Западе, издательство политической литературы в Москве (ныне издательство «Республика») выпустило в 1992 году тиражом в 100 тысяч экземпляров под одной обложкой с третьим за последние два года переизданием книги А. Дункан «Моя жизнь». На этой обложке — кричащее название золотыми буквами: «Айседора Дункан. Моя жизнь. Моя Россия. Мой Есенин», что является прямой фальсификацией, ибо, как уже было сказано, Айседора не успела написать ни о России, ни о Есенине, и ее собственный текст в сборнике доходит только до ее намерения поехать в Россию в 1921 году. Пребывание же ее в России и отношения с Есениным даны только в более чем вольном пересказе Дести, которая вряд ли может называть Россию и Есенина «своими». Она воспроизводит по памяти устные рассказы Айседоры, приукрашивая их своими домыслами. Ни малейшего комментария, как следует относиться к книге Дести, составитель сборника не дает, предоставляя читателю право принимать ее писания на веру.

Мэри Дести пишет: «Страшнее, чем бедность, было для Айседоры то, что друзья покинули ее. Хотя это было не так. Многие из них наблюдали за ней издалека и помогали, чем могли».

И еще: «Друзья, как и многие другие, видевшие, как она катится вниз, держались вдалеке от Айседоры из-за глубокой любви к ней».

Чего больше в этой фразе: наивности, лицемерия или поразительной глупости? Или, может быть, это издержки перевода?

В воспоминаниях Мэри Дести есть такое размышление: «Мне кажется, что создание этих ежедневных трудностей и составляло смысл ее жизни: они отвлекали ее мысли от огромной печали, которая поедала ее днем и ночью».

Такое же впечатление остается у читателя по отношению к Мэри Дести: кажется, она приехала к Айседоре только за тем, чтобы создавать эти трудности. Для чего? Чтобы отвлекать от важнейшего дела жизни — книги. Выхода этой книги в России явно не хотели. И в конце-концов, она стоила Айседоре жизни.

После похорон Айседоры в Россию Мэри Дести ехала здоровым человеком, а вернулась она тяжело больной, умирающей. Вызывает недоумение и удивление ее внезапная тяжелая болезнь. И приходят на ум другие роковые совпадения: что-то похожее случилось с Фурмановым и Рейснер, которые сопровождали гроб с телом Есенина. Лариса Рейснер умерла 9 февраля 1926 года, Дмитрий Фурманов последовал за ней 15 марта 1926 г.