Глава 3 Рапповцев не любил

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Практически вся компания свидетелей и понятых, поставивших свои подписи под документами о смерти Есенина, — сексоты ГПУ.

Современному человеку не понять, почему большевистская печать организовала дикую травлю Есенина. По словам Софьи Есениной-Толстой, «они просто взбесились, называя Есенина фашистом». Возглавляли травлю Сосновский и Бухарин. У них хватило цинизма назвать фашистом поэта, который, как никто другой, любил родину и говорил с поразительной искренностью:

Всю сознательную жизнь «любовь к родному краю его томила, мучала и жгла» — и после всего попал в фашисты! Особенно пролеткультовцев раздражали строки, являющиеся жемчужиной его патриотической лирики:

В 1926 году в сборнике «На путях искусства» издательства «Пролеткульт» в одной из статей говорилось: «Для пролеткультовцев многое неприемлемо в Есенине, но главное и основное — «есенинский патротизм». Тут уж Есенин воистину не имеет себе подобных в современности. Как будто самые понятия «большевизм» и «патриотизм» не являются взаимноисключающими». В дальнейшем, конечно, эти строки никогда в печати не появлялись.

Об отношении Есенина к рапповцам пишет в воспоминаниях и Г. Бениславская:

«Группу журнала «Октябрь» Сергей Александрович ненавидел, его иногда буквально дрожь охватывала, когда этот журнал попадал ему в руки. Травля «Октябрем» «попутчиков» приводила Сергея Александровича в бешенство, в бессильную ярость. Не раз он начинал писать статьи об этой травле, но так и не кончал, так как трудно было писать в мягких тонах, резкую статью не было надежды опубликовать». А вот комментарий А. Козловского: «Шумно декларируя свою приверженность борьбе за идейность в литературе, некоторые участники группы основную свою задачу увидели в критике «непролетарских» писателей, к которым относили М. Горького, В. Маяковского, Л. Леонова, в том числе и Есенина».

Летом 1924 года, после фактического отстранения А. Воронского от журнала «Красная новь», отношения Есенина с рапповцами резко обострились. Из письма Есенина сестре: «Мне страшно будет неприятно, если напостовцы его съедят». Напостовцы добились своего — редакцию «укрепили» Ф. Раскольниковым. Вот тогда и посвятил Есенин свое крупнейшее произведение «Анна Снегина» А.К. Воронскому — как знак своего уважения опальному редактору.

Да, Есенину было не по пути с пролеткультом. Он не мог любить рапповцев, этих «хулиганов и бандитов в душе», писавших по политическому заказу нечто, мало напоминающее поэзию. Показательно в этом отношении «Красное евангелие» Василия Князева:

Все пролетарские поэты, полные задора и энтузиазма, писали стихи и считали себя поэтами. Мол, не Пушкины, конечно, но, во всяком случае, не хуже Есенина. Теперь это сравнение наивно и смешно, но в 1920-е годы Есенин тоже считался просто подающим надежды крестьянским поэтом. Молодых рифмоплетов (не в укор будет сказано!) и собрали отовсюду под своды Пролеткульта, чтоб хоть как-то залатать образовавшуюся брешь в литературе. И Надежда Вольпин была убеждена, что она рифмует не хуже Есенина. И Вениамин Каверин тогда писал стихи, считал себя значительным поэтом и перестал рифмовать, лишь услышав суровый приговор Осипа Мандельштама: «От таких как вы, надо защищать русскую поэзию».

«Рапповцев не любил»… Думаю, что они его тоже не любили, за то, что таким заносчивым и высокомерным был с ними, почитая себя первым и единственным после Пушкина. Обижались пролет-культовцы на Есенина и за то, что он стоял в стороне от всяких организаций.

А разве не раздражал Есенин всех «безродных космополитов» постоянным напоминанием: «Ищи родину. Найдешь — пан». «Безродины нет поэта». «Чувство родины — основное в моем творчестве».

А разве не раздражал этот деревенский аристократ пролетарских поэтов своим внешним видом?!

Пролетарские поэты, пришедшие с фронтов гражданской войны, с оружием в руках устанавливали в стране советскую власть. И что получили от советской власти? Старой потрепанной шинелькой едва прикрывали свой «срам». А этот «первый дезертир» и «попутчик», примазавшийся к советской власти, должно быть, только и делает, что переодевается: то деревенским пастушком представится, то в крылатке и цилиндре вокруг памятника Пушкину щеголяет, то английские костюмы по нескольку раз на дню меняет. Нечего говорить, каким щеголем из-за границы вернулся и сколько привез барахла, купленного на деньги Дункан. Так ведь сказал не только лучший друг Мариенгоф. За примерами далеко ходить не надо:

«Но вот Королевич окончательно разодрался со своей Босоножкой и в один прекрасный день снова появился в Москве, «как денди лондонский одет», — это голос Валентина Катаева. А вот — Ивана Старцева: «Выглядел скверно. Производил какое-то рассеянное впечатление. Внешне был европейски вылощен, меняя по несколько костюмов в день».

Быть франтом и щеголем в двадцатые годы, когда дамы довольствовались платьями из стареньких гардин, а зимнюю одежду шили из стеганых ватных одеял, было просто неприлично. (Читайте воспоминания Лизы Стырской, жены Эмиля Кроткого.)

А вот, казалось бы, лучший из мемуаристов — Юрий Либединский. Доброжелательно и тактично повествует он о своем длительном знакомстве с поэтом, между прочим упоминая: «Взять хотя бы годы нашего знакомства — 1923, 1924, 1925» (…) Три года знакомства — срок немалый — дают полное основание читателю верить написанному. И что следует из написанного? Посудите сами:

«Едва ли не с начала моего знакомства с Есениным шли разговоры о том, что он женится на Софье Андреевне Толстой, внучке писателя Льва Толстого».

Как же так: «с начала моего знакомства», «женится на Софье Толстой»? Так это же было под самый есенинский занавес! Ведь познакомился Есенин с Софьей Толстой 5 марта 1925 года. (В дневнике Софья Андреевна отметила 9 марта).

Еще из воспоминаний Либединского: «Мы собрались на «мальчишник» у той нашей приятельницы, которая и познакомила меня с Есениным».

Тот из есенинских «друзей», кто заведомо лжет в воспоминаниях, как правило, не называет имен и не указывает, когда происходит действие: «Мы собрались у нашей приятельницы», на «мальчишник». Иначе говоря, пишут «вне времени и пространства». Попробуй, проверь их!

Есенин будто бы «оплакивает» свою предстоящую женитьбу: «Не выйдет у меня ничего из женитьбы!» — жалуется он другу. Ю. Либединский продолжает:

«Я не помню нашего тогдашнего разговора, очень быстрого, горячечного, — бывают признания, которые даже записать нельзя и которые при всей их правдивости покажутся грубыми.

— Ну если ты видишь, что из этого ничего не выйдет, так откажись, — сказал я.

— Нельзя, — возразил он очень серьезно. Ведь ты подумай: его самого внучка! Ведь это так и должно быть, что Есенину жениться на внучке Льва Толстого, это так и должно быть!

Женился на громком имени и тотчас начал жаловаться: «Борода одолела. Куда ни взгляни, везде «борода». Хоть из дому беги!»

Надо хоть немного знать Есенина, чтоб со всей определенностью сказать: нет, это не Есенин. Это сатира (или клевета!), и сатира злая. Что значит художник слова и умелый подход к делу! Две маленькие сцены, и перед нами совершенно аморальный, разложившийся тип. И не сразу сообразишь, в чем же причина: в есенинском легкомыслии или в его аморальности?

И при том Либединский ни разу не упомянул о пьянстве Есенина! Наоборот. Ему достаточно одного намека, чтоб довершить его облик: «Мне могут поставить в вину, что я мало пишу о несчастной болезни Есенина». Вот, собственно, и все. Портрет готов! Все выверты Есенина, все несуразности, в том числе и его «женитьба на громком имени», — все от его несчастной болезни.

Не стоит цитировать и продолжать эти нелепости. Надо просто сказать: не было свадьбы, не было и «мальчишника». Был список приглашенных. Его составили Есенин и Софья. В этом списке фигурирует и фамилия Ю. Либединского. Включенный в комиссию по литературному наследству Есенина, Ю. Либединский не мог этого не знать. По мере написания мемуаров фантазия его «взыграла».

Свадьбы и «мальчишника» не было потому, что Есенин вынужден был бежать из столицы на Кавказ. По этой же причине не мог Есенин приглашать Ю. Либединского и на спектакль Мейерхольда и Н. Эрдмана «Мандат». Ведь премьера пьесы состоялась 20 апреля 1925 года, а Есенин в это время лежал в больнице «Водник» города Баку.

Между прочим, Есенин был на спектакле «Мандат», но был 16 октября вместе с Софьей Андреевной, а не «в теплый летний день» с Ю. Либединским. Это отмечено в ежедневном календаре Софьи Андреевны. И известно, что Есенин осудил интерпретацию Вс. Мейерхольда, а не бравировал, как о том написал Либединский.

Допустим, это мелочь. А главное в воспоминаниях Либединского — полуправда. А что это значит? А значит, например, что фраза о «великом старце» действительно есть, только не в «дружеском» разговоре с Либединским, а в письме Николаю Вержбицкому, у которого жил Есенин в Тифлисе и которому мог доверять некоторые интимные вещи.

Почему же не Вержбицкий цитирует эти деликатные подробности? Думаю, что Николай Вержбицкий и не видел, и не получал этого письма. Оно не «хранилось у адресата», как о том написано все в тех же злополучных комментариях к 5-му тому. И до сих пор «местонахождение автографа неизвестно»!

И это значит, что Юрий Либединский, войдя в комиссию по литературному наследству Есенина, использовал материалы в своих неблаговидных целях. И что это они, рапповцы, создали в воспоминаниях тот портрет Есенина, аморальный и безнравственный, который мы имеем на сегодняшний день. Это они приписали ему убеждения, которых он не имел.

Разве случайно, что в день гибели Есенина в 5-м номере гостиницы «Англетер» оказались одни рапповцы?

Верно говорят, мемуары бывают разные, и цели преследуются разные: одни пишут для истории, чтобы правдиво запечатлеть великого человека. Другие — чтобы показать себя на фоне великого человека и въехать с ним в историю.

Читатель сам разберется, кто есть кто. Ему нужны только факты. Факты свидетельствуют не в пользу Ю. Либединского. Это о рапповцах Есенин писал в 1924 году: «Бездарнейшая группа мелких интриганов и репортерских карьеристов выдвинула журнал, который паз. «На посту».

Как видим, многие характеристики подтвердились. Это о них через год напишет Воронский: «Не стало Есенина, «На посту» принялся за новую жертву, ибо своей специальностью избрали травлю попутчиков… Склоки между братьями-писателями растут. Нездоровая атмосфера».

В. Кузнецов в статье «Сказка об Англетере» (газета «Совершенно секретно») в 1998 году обратит внимание на то, что «практически вся компания свидетелей и понятых, поставивших свои подписи под документами о смерти Есенина, — сексоты ГПУ».

Понятно и объяснимо, что все рапповцы пришли на службу к большевикам и потому обязаны были выполнять свой долг. Политработник на фронтах гражданской войны Юрий Либединский оставался политработником и на литературном фронте. Но как понять, что лживые, беспардонные мемуары, написанные на политическую потребу, вновь переизданы в 1986 (в двухтомнике «С.А. Есенин в воспоминаниях современников», комментарий А. Козловского) и в 1988 (в книге «Жизнь Есенина. Рассказывают современники» под редакцией С.П. Кошечкина) годах? И не как-нибудь опубликованы, а с большевистским размахом — в 100 тыс. и 500 тыс. экземпляров! И опять Либединский представлен читателю лучшим другом Есенина.

Но дело не только в этом. Через 60 лет мы сталкиваемся с новыми фактами фальсификации. Судите сами. С одной стороны, Козловский пишет: «Краткие воспоминания Ю.Н. Либединского о Есенине были впервые напечатаны в ж. «На литературном посту» М. 1926. М 1, с. 32–34». С другой, — С.П. Кошечкин комментирует: «Ли бединский Ю.Н. «Мои встречи с Есениным» впервые опубликованы в 1958 году». На первый взгляд, простая неточность. Пустячок. Но случайный ли? Ведь Кошечкин внимательно изучил предыдущую работу коллеги, даже похвалил за обстоятельность комментария.

Что хотели скрыть за маленькой неточностью? Вероятно, то, что похоронив «яростного попутчика», рапповцы начали дружно от него отрекаться. В их глазах «даже товарищеское общение с литературным противником казалось пятнающим честь» (Козловский), а то и могла иметь нежелательные последствия. И потому Юрий Либединский, сочинив свои двухстраничные воспоминания в 1926 году, предпочел дистанцироваться от Есенина:

«Сергея Есенина я знал очень мало и ни в коем случае я не претендую на то, чтобы считать себя лично близким ему человеком».

В 1957 году он, по сути дела, заново написал свои воспоминания. Теперь они охватывали 1923, 1924, 1925 годы. Опровергать было некому. В 1957 году ушла из жизни Софья Толстая-Есенина.

Тираж лжи, повторяю, сверхмассовый. Зато ценнейшее исследование жизни и гибели Есенина, которому Людмила Васильевна Занковская, доцент кафедры русской литературы Московского педагогического университета, отдала тридцать лет труда, издан тиражом в 5 тысяч экземпляров. (См. «Новый Есенин. Жизнь и творчество поэта без купюр и идеологии», 1997 г.) Интересно знать, какую помощь оказала ей есенинская комиссия?