Действие 4.

Сцена 1.

Сцена показывает спортивный зал школы: в углу свалены маты, стоит гимнастический «конь», длинные скамьи и «шведская стенка». В дальнем углу – дверь с надписью «тренерская».

На пороге у дверей кучкуется, вышедшая из-за кулис группа учеников (все присутствующие почти, за исключением Игоря Иванова, Вадима Липперта, Сони Барбаш). Командуют Презе и Михайловская.

П р е з е: (показывая рукой, возмущенно) Ну, и чо теперь, если верста ключи от актового забрала?! Давайте тута!

М и х а й л о в с к а я: (неуверенно) Но, как-то в спортзале стрёмно… А Матильда где?

Возгласы: «Не разрешит Матильда!», «Она без сменной обуви не пускает!», «Да давайте в коридоре лучше»; Презе решительно идет к матам, цокая каблуками, распахивается дверь тренерской, выглядывает Матильда Дебенгоф – огромная женщина в красных трусах и майке, в сланцах, со свистком на шее.

Д е б е н г о ф: (грозно) Юля! А, ну, назад! Куда пошла?!

М и х а й л о в с к а я: (возмущенно) Матильда Оскаровна, нас в актовый не пускают, а нам Совет старшеклассников провести нужно! (идет к учительнице).

Д е б е н г о ф: (делая шаг навстречу) Да я что вам сказала?! Ну, куда вы мне пол царапаете?! Вы знаете, во сколько восковое покрытие обошлось, а?!

М и х а й л о в с к а я: (останавливаясь, смущенно и просительно) Матильдаоскар-на, так че нам делать-то?! В актовый не пускают… нам Совет надо провести!

Д е б е н г о ф: (машет рукой) Ой, Наташа, хоть совет, хоть что! Разувайтесь тогда вон там, в коридоре и чтоб я тут вас в туфлях тут не видела… Пол портить не дам. Ты с ума сошла? Я без спортобуви не пускаю, а вы…

П р е з е: (азартно, делает это первой) Девки! Разувайтеся! И все остальные, тогда!

Ребята занимают пространство на матах, кто-то устраивается па полу. Презе, дурачась, лазит по «шведской стенке», Михайловская взгромождается на «коня».

М и х а й л о в с к а я: Так, короче! Не орите все! Есть такое дело – у нас типа Совет. Не фига он не действует. Надо, эта… короче, выбрать снова и чтоб действовал!

П р е з е: (с лестницы) А кто у нас председатель?

А я з я н: (неуверенно) Кашкина Даша… была такая…

П р е з е: (с лестницы, насмешливо) Ой, блин, да вы че! Она в десятом классе после нового года в другую школу перешла, уехала с района! Вы че, забыли?!

Н у м е т о в: Тогда надо нового председателя выбирать!

М у х а м е о в а: Выбираем и пусть решает!

П е т р о в а: Михайловскую! Натаху туда!

А я з я н: Точно! Давайте ее!!!

А р н о л ь д и: (резко встает и забирается на маты, на горку) Блин, вы че такие-то, а? Да мы председателя десять раз успеем выбрать! Вы вот каждый вроде как в совете, (она показывает пальцем) А кто из вас об этом помнит?! Не фига!

П е т р о в а: Танька, ну, а ты сама че хочешь-то?! Не тяни давай!

А р н о л ь д и: (с досадой спрыгивая, обращаясь ко всем) Да председателя мы сто раз еще выбрать успеем! Подумаешь! Давайте решим, что мы с Витой и Мулей делать будем!

М у х а м е т о в а: (робко) А что… мы что-то можем?!

П е т р о в а: (мрачно) Ага. Сложиться и Верке Шиверских заплатить, чтобы она их отбуцкала…

П р е з е: (с лестницы, дурачась) А точно! Отбуцкать хотя б один раз! Эх, хорошо мы тогда в подвале им вломили!

П е т р о в а: (насмешливо) Ага! Особенно ты там «вломила»…

П р е з е: (соскакивая с лестницы, азартно) А че?! Вот соберемся все… подкараулим… Да, Ильнур?!

П е т р о в а: (язвительно) …и ты опять там за спины прятаться будешь.

П р е з е: (возмущенно) Я?! Прятаться?! Да че такое гонишь-то, а?

М и х а й л о в с к а я: (соскакивает с «коня») Да хватит вам, девки! Танька правильно сказала – надо сделать что, пока они нам весь спектакль не испоганили. Еще ведь что-нибудь придумают…

А р н о л ь д и: (негромко) Бить их - не выход…

П р е з е: (обиженно) Ага! А то они тебя не лупили! Вита вон всем хвастается, как они над тобой…

А р н о л ь д и: (обрывая ее упрямо, выкрикивает) Не выход, говорю, бить их!

П р е з е: (отчаянно и непонимающе) Да почему же?

А р н о л ь д и: (кричит на Презе) Это значит, такими же стать… гадинами!

М и х а й л о в с к а я: (серьезно) Юлька, что ты тогда предлагаешь?

П р е з е: (нетерпеливо) Девки, а знаете, тогда чо? А давай – им бойкот объявим!!!

Все оборачиваются на нее. Презе возбужденно прохаживается перед ребятами.

П р е з е: Да, вот так: никто с ними не говорит. Ни о чем! Вита подойдет: ты морду тяпкой и пошла от нее! (показывает в лицах). Ясно? Все, как один! Мы же сила…

А я з я н: (тонко, жалобно) Ага, сделаешь ей… тяпкой. Муля тогда как вломит.

П е т р о в а: (насмешливо) Ой, Юлька – врёт, как дышит! А ты-то че будешь делать тогда?!

П р е з е: (удивленно и оскорбленно) Я?!

П е т р о в а: (гневно) Да, да, ты именно! Ты же гламурятина у нас, с Витой по клубам таскаешься, на тусы она тебя берет крутые, сама хвасталась! Ты ж со скуки помрешь первая!!!

П р е з е: (моментально искажая лицо от обиды) Я… Да че ты гонишь… Да я от них отобьюсь – я плевать мне на их… я… Да не знаешь ты меня! (кричит в лицо Петровой) И не такая, вообще! (начинает рыдать, отходит, сквозь рыдания) Что вы знаете обо мне, вообще? Ну, мать у меня крутая, ну, шмотки покупает, так я че, виноватая теперь, да?!

А р н о л ь д и: (возмущенно) Девчонки, вы че на нее напали, реально?! Че вдруг наехали-то, а? (подходит к Презе, начинает утешать).

В этот момент в спортзал входит Коломенская. Сзади видна не очень высовывающая Шиллер, с поджатыми губами. Коломенская делает два шага и останавливается.

К о л о м е н с к а я: (ледяным тоном) Что это у нас тут за митинг?

М и х а й л о в с к а я: (слегка робея) У нас тут Совет старшеклассников, Зинаида Леонидовна…

К о л о м е н с к а я: (безаппеляционно) Я полагаю, вы немного заблудились… Совет старшеклассников собирается обычно в актовом зале, и один раз в год. По вопросу подготовки Дня Учителя, если вы забыли… Так что попрошу освободить зал!

П р е з е: (обиженно, издали, со слезами в голосе) Ой, а че вы тогда ключ от актового с вахты забрали?! Где хотим, там и собираемся.

К о л о м е н с к а я: (изумленно поднимая бровь) О, а это кто у меня тут голос подал? Неужели Презе? Юля, тебе-то уж, учитывая авторитет твоей мамы, следовало бы…

П р е з е: (яростно, выбегая вперед, и буквально потрясая кулаками перед лицом Коломенской) Да что вы мне мамой моей тыкаете все время-то? Ну и что, что я ее дочь, а она там у вас в попечителях?! Достали вы меня своей мамой, и она достала!

Ш и л л е р: (укоризненно) Юля, как ты можешь так говорить!

П р е з е: (яростно) Могу! Че, я из золота вся, что, теперь? Мама да мама…

К о л о м е н с к а я: (решительно) Ну, мне этот бедлам надоел! Где Матильда Оскаровна? У себя?! (делает шаг к тренерской)

Петрова, оказавшаяся рядом, и Арнольди, преграждают ей путь. Нерешительно подходит Мухаметова.

А р н о л ь д и: (возмущенно) Вы своими туфлями нам зал испортите! Видите, нас сюда обутых не пускают, а вам почему можно?!

К о л о м е н с к а я: (с презрением) Потому, что я – педагог! И мне – всё можно!

П е т р о в а: (сердито) Не, ну реально, че за свинство-то?

Ш и л л е р: (укоризненно) Наташа! Ну, как ты со взрослыми себя ведешь?

К о л о м е н с к а я: (брезгливо) Елена Владимировна, вы нашли, с кем вообще, разговаривать! (фыркает гневно) С дороги, я сказала!

П р е з е: (бросаясь перед ней, между Петровой и Арнольди, хватая их за руки, отчаянно кричит) Девки! Ребята, вставайте все! Не пускайте ее!

Ребята образуют живую цепь перед Коломенской. Шиллер походит сзади.

Ш и л л е р: (возмущенно-испуганно) Вы с ума сошли! Это же педагог! Ему везде… можно!

А р н о л ь д и: (твердо) Правила – для всех!

Презе топает ногой несколько раз; ее подхватывают, кто-то говорит в такт: «Ча! Ча! Ча-ча-ча!»; топот становится всеобщим, ритмичным, «живая цепь» наступает на Коломенскую, она пятится на назад, спотыкается, белая от гнева – и бросается мимо Шиллер к дверям.

К о л о м е н с к а я: (выкрикивает, убегая) Хамки! Я до вас доберусь!

Шиллер в ужасе, поправляя очки, качает головой и бросается вслед.

Ребята переглядываются. Хихикают.

П р е з е: (хватаясь руками за голову, шлепается на пол) Капец! Вы вообще, поняли?! (в зал, с ужасом) Мы… её… Версту - победили!

[ЗАТЕМНЕНИЕ]

[ЗВУКОВАЯ ВРЕЗКА]

Голос диктора:

Формализованные отношения «учитель у доски – ученик за партой» должны уйти из сегодняшней школы, заявил на встрече с прессой один из авторов школьной реформы, член Российской Академии образования, Владимир Петровский. Он также отметил, что широкое распространение социальных сетей просто не дает право современному учителю быть в стороне от общения с учащимися в Фейсбуке, Твиттере или Контакте. «Учитель – это прежде всего коуч, учитель жизни» – считает академик Петровский – «Он должен формировать понятийный аппарат и умение делать выводы, что необходимо ученику для успешной интеграции в постиндустриальное общество». А сейчас на «Радио-Дача» очередная сводка погоды.

Сцена 2.

Сцена представляет собой кухню крупногабаритной двухкомнатной квартиры в девятиэтажке. Часть кухни занимает диван-уголок, рядом холодильник с телевизором на нем; плита, разделочный столик, навесные шкафчики, мойка с горой грязной посуды, стол, застеленный клеенкой. Все это старое, замызганное, поцарапанное и грязное. В угли большой овощной ящик, не закрывающийся из-за хранящихся там бутылок – в другом углу мешок картошки. На самой плите сковорода с остатками жареной картошки, явно вчерашней, с застывшим жиром.

На стене висит корабельный штурвал, пожелтевшая фотография улыбающегося человека в фуражке речного флота, рисунок матрешки акварелью – улыбающийся и изображение черноволосой певицы в легком платье, раскрывающей рот у микрофона.

На этой кухне никого нет. Но из глубине квартиры слышны крики (голос Виктории Ковригиной): «А, просто зашёл… Не проходи! Не, не надо сюда! Да тама срач у меня! Погоди, я щас… Пока тапки возьми… погоди! В кухню, да в кухню! А руки там помоешь!».

В кухню на бешеной скорости залетает Ковригина. Она в спортивных коротких трусах красного цвета, голые ноги в синяках и ссадинах, на теле – вытянутая и засаленная тельняшка с обрезанными рукавами. Ковригина лихорадочно наводит порядок на кухне: пробует закрыть ящик с бутылками, потом просто бросает на него полотенца; не знает, куда деть сковородку, ищет крышку, прикрывает ее тазом; собирает тряпки, разбросанные подушки, дырявые мужские носки на столе, выкидывает прямо в раковину пепельницу, полную окурков… Тут в комнату входит Иванов. Юноша в черных джинсах, босой, в белоснежной рубашке. В руке он держит один тюльпан в целлофане и шоколадку.

К о в р и г и н а: (с досадой, возбужденно) Бли-ин! Ну зафига ты носки снял! Я же тебе говорила – тапков нет у нас, а у меня сра-а-ач!

И в а н о в: (поправляет) Тапок…

К о в р и г и н а: (недоуменно) Чего?!

И в а н о в: Я говорю, правильно «тапок нет»…

К о в р и г и н а: Ой, да отстань… ладно! Нет, ну зачем?!

И в а н о в: (улыбается смущенно) Ну, чтоб как ты… а то чего я один буду?

К о в р и г и н а: (фыркает) Давай цветок, блин… Эта… куда ж сунуть-то?

И в а н о в: Ну, вазу какую-нибудь возьми… а где руки помыть?

К о в р и г и н а: Вон там (машет рукой в сторону раковины) Ой, извини, там тоже… срач. Да я че-то сегодня ваще… развезло как-то. Забыла!

Ковригина украдкой вытаскивает из ящика, из-под полотенец, бутылку из-под шампанского, наливает воды из чайника, опускает туда стебель тюльпана. Иванов с осторожностью моет руки.

К о в р и г и н а: Ты жрать хочешь?

И в а н о в: Да нет, я не голоден.

К о в р и г и н а: (радостно) А я капец, все время жрать хочу, не могу! И не толстею не фига… А! Ты же шоколадку принес. Щас чай сделаю.

И в а н о в: У тебя… (слегка отшатывается, показывает рукой на холодильник) У тебя нам ползет что-то…

К о в р и г и н а: (с досадой) А, это? Да таракан, блин, задолбали они…

Ковригина стряхивает насекомое рукой на пол и давит его босой ногой, отшвыривая под холодильник. Иванов с ужасом смотрит на это, с опаской проходит за стол, устраивается.

И в а н о в: А мама не дома, да? Я бы с ней познакомился…

К о в р и г и н а: (ошарашено) Ты че, ёкнулся – с матерью знакомиться?! (помедлив) Да эта… она, короче, в ночную смену пошла, вот дура, у нее же еще подработка…

И в а н о в: А кем она у тебя работает?

К о в р и г и н а: (конфузится) А-а… э-э… менеджером. В фирме по цветам. Ну, там торгует, в-общем. Цветы круглосуточно, «Анна-Роза», слышал?

И в а н о в: Ну да…

К о в р и г и н а: (с облегчением) Ну, вот…

Говоря это, Ковригина включает покрытый потеками электрочайник, в задумчивости останавливается перед раковиной, пытается выудить оттуда две чашки. Чашек нет, она бросается в шкафу:

К о в р и г и н а: Слышь, мне чашки искать в лом, реально… Из стаканов будешь? У меня и подстаканники есть…

И в а н о в: О, с подстаканниками я люблю. Как в детстве.

К о в р и г и н а: А у меня мамка раньше на поездах работала. И тырила все время – чай там, сахар и эти подстаканники. Там же не считают, просто списали – и все…

И в а н о в: (с беспокойством) Ну, а если бы хватились? Как-то это…

К о в р и г и н а: (отмахивается) Да брось ты! Все кругом воруют. Так вообще в жизни все. Вон, Жучка наша, Шуртис эта, знаешь, сколько из столовки прет? (округляет глаза) тонны! Просто тонны!

И в а н о в: А вы что, видели?

К о в р и г и н а: Да Муля вообще как-то предлагала ей по башке дать и все отобрать. Там мясо реальное, прикинь, было килограммищев десять… сэкономила, падла.

И в а н о в: А чего твоя мама с железной дороги ушла?

К о в р и г и н а: Да она буха… Блин! (отворачивается) Ну, короче… там че-то у них там, рамсы с начальством, какие-то. Ну и подставили ее. О, чайник закипел.

Ковригина возится с чайником, ей мешает сковородка, накрытая тазом.

И в а н о в: Да ты убери ее… Давай я помогу!

К о в р и г и н а: (испуганно) Не надо! Тама холодец… Да я щас уже.

Чай Ковригина заваривает, насыпав в чашку заварки, залив кипятком и прикрыв крышкой.

И в а н о в: (робко) Ты зря его сразу…

К о в р и г и н а: Что – сразу?

И в а н о в: Ну, сразу залила… надо было сначала ополоснуть кипятком, потом вытереть насухо, засыпать… и подержать минутку. И потоп заливать. А то он вкус теряет.

Ковригина пожимает плечами. Ставит чайник на стол, стаканы и подстаканник. Сахарницу со слипшимся сахаром.

К о в р и г и н а: (с наигранной веселостью) Чай, он и в Африке чай… Че там, вкус какой-то. Вот чифирок если сделать, Муля умеет, там прикол… Крышак сносит. (добавляет хвастливо) Чай не водка – много не выпьешь!

И в а н о в: (слегка морщится, кисло) Ну да…

К о в р и г и н а: (заметив его реакцию, обиженно) Ну и ладно! Слушай, а я похаваю все-таки. Не могу… Где-то хлеб у меня валялся. И огурцы. И шоколадка твоя есть… точно не будешь?

И в а н о в: (очень деликатно) Нет, точно… Ты кушай сама. Я тоже худой, не толстею.

Ковригина достает из банки в холодильнике соленый огурец, полусухую горбушку хлеба. Потом, забыв о том, что говорила сама, снимает таз со сковороды и наваливает себе слипшейся, неподогретой картошки. Оборачивается к тарелкой к Иванову и натыкается на его взгляд. И застывает.

И в а н о в: (растерянно) Ты ж говорила, там холодец…

К о в р и г и н а: (буркает сердито) Был! Сожрали мы его…

Ковригина садится и начинает есть – при этом она запивает сладким чаем из стакана, куда бросила целый ком сахара, и откусывает шоколад. Иванов цедит жидкий чай.

И в а н о в: (недоуменно) Как ты можешь соленые огурцы… с шоколадом?

К о в р и г и н а: (с набитым ртом) Да так. Я ваще вся поперечная. Я ногами вперед из мамки выскочила… Даже задницей, как потом сказали.

И в а н о в: Ой… это как?

К о в р и г и н а: (жуя, роняя крошки) Ну, блин, как те объяснить?! Неправильно то есть. Короче, пуповина обмотала меня и я того, кабздец… чуть не задохлася. Еле откачали.

И в а н о в: (встревожено) Это кто тебе такие подробности рассказал?

К о в р и г и н а: (усмехается) Батя. Он тогда как раз с рейса пришел, ну, пьяный, конечно, а мамка рожать… Сам повез и там под окном сидит, это летом было – а она орет. Видит, врачи бегут. Он одному вломил, типа санитару, халат-шапочку взял и прибежал со всеми… Спасать, типа. Ты че шоколад не ешь?!

И в а н о в: (виновато) Так последний кусок… Тебе оставил.

К о в р и г и н а: Ну и клёво, я сожру.

И в а н о в: Слушай, а отец с вами… ну, как это?

Ковригина проливает остатки чая на себя, на шорты. Вскакивает с криком «Твою мать!». Потом хватает полотенце с ящика с бутылками и начинает вытирать скатерть, лужу на полу. Иванов смотрит на нее; потом Ковригина, наконец, встает, подобрав с пола остаток огурца, дунув на него и засунув его в рот.

И в а н о в: (деловито) Погоди… Дай сюда полотенце!

К о в р и г и н а: (жуя огурец) А че?

И в а н о в: Да у тебя течет… по ноге.

Иванов деликатно обтирает её голую ногу, от коленки и ниже, до пятки. Ковригина, позволяя это делать, с любопытством следит за ним, а потом поднимает голову и зажмуривается, и закусывает губу. Открывает глаза она только, когда от подает ей полотенце:

И в а н о в: Вот…

К о в р и г и н а: Ага, спасибки.

И в а н о в: (очень робко) А у тебя ноги аму-таки такие длинные, и… спортивные.

К о в р и г и н а: (рассеянно) Я давно, в детстве, гимнастикой занималась… потом бросила. (с внезапной досадой) Да ну! Вон в синяках все.. бъюся обо все, углы сшибаю. То есть бьюсь.

И в а н о в: Да это ерунда! Я тебе уже говорил…

К о в р и г и н а: (со сконфуженным смешком) Ага. Я помню… Крылья ангела… а это че такое?

И в а н о в: (серьезно) Это когда на ступне сухожилия напрягаются так… ну, как крылья. Очень красиво. Вон у тебя на стене фото Джосс Стоун висит… Ты, кстати, на нее похожа.

К о в р и г и н а: Вау! Я ваще не врубалась, кто такая. Это с диска ее… Ништяково поёт, мне нравится…

И в а н о в: …и выступает всегда босая. Она убежденная хиппи. За свободу. Ну, и говорю, ноги такие же… да…

К о в р и г и н а: (вздыхает) Прикольно всё знать, как ты…

Ковригина встает и замечает, что ящик с бутылками теперь открыт и горлышко водочной бутылки как раз торчит, и Иванов смотрит на это. Она со злостью пытается засунуть его, это не получается; бутылки гремят.

К о в р и г и н а: С-сука! (со злостью пинает ящик) Вечно так… невезуха. Короче, ты не обращай внимания! Это соседи у нас собирают… то есть у нас держат, эта, у них негде. Вся квартира забита.

И в а н о в: Бутылками?!

К о в р и г и н а: Ага… ну, бывает. Слушай, клёвый тюльпанчик ты мне подарил.

И в а н о в: (горячо) Спасибо… я думал, что тебе купить. Розы часто дарят, а это – романтика.

К о в р и г и н а: (задумчиво, ощупывая цветок, не контролируя себя) Да ну, нафиг! Мне никогда, понял – ваще никогда цветы не дарили. Зафига? Только бабло тратить… ой! Нет, реально круто, спасибо.

Повисает тишина. Иванов с интересом смотрит на штурвал и фото; Ковригина перехватывает взгляд, кривится.

К о в р и г и н а: (устало, примирительно) Это батя мой. Он в рейс ушел и… и не вернулся. Даж тела не нашли. Мать говорила, что несчастный случай. А я не знаю. (встряхивается) Слушай, а че делать будем? Телевизор смотреть? У меня интернет отрублен…

И в а н о в: Нет, только не телевизор. Ненавижу.

К о в р и г и н а: (с изумлением) А что ты делаешь тогда?! Спишь, что ли?! А-а, ты же пишешь…

И в а н о в: Ну, я читаю.

К о в р и г и н а: Не, я читать как-то… только твою книгу. Прикольная. Ну, давай в карты поиграем, а? На раздевание.

Ковригина кокетничает, ставит голую ногу на диванчик рядом с Ивановым, и своей рукой кладет его руку на свою коленку. И ухмыляется, гладит ей. Иванов сидит, как истукан.

К о в р и г и н а: (фыркает) Да шучу я, балда! (сбрасывает его руку, убирает коленку) Короче… тогда так… Ты мне историю поможешь сделать. А то меня Цезарь спросит скоро, а я дуб дубом… щас, учебники принесу.

И в а н о в: (растерянно) А кто такой Цезарь?

К о в р и г и н а: (из другой комнаты, кричит) Это же директор! Ковалев! Погоняло у него такое… Он там как-то чье-то с лаврОвым венком замутил на башке…

И в а н о в: (грустно, негромко) лАвровым…

К о в р и г и н а: (кричит) А? Не слышу… я щас. Посмотри под диваном, я туда ручку уронила!

Иванов лезет под диван, не получается. Он открывает крышку. Задевает рукой пакет, тот соскальзывает.

Вернувшаяся с двумя учебниками и тетрадкой Ковригина застает его сидящим на полу, на корточках. В пространстве дивана лежат мобильные телефоны – самые разные, грудой. Иванов показывает на них.

И в а н о в: (хрипло) Это… твоё?!

К о в р и г и н а: (дрожащим голосом, со слезами подступающими) Ты… дурак! Ты нафига туда полез?!

И в а н о в: Ты же сама сказала.

К о в р и г и н а: (швыряет учебники и тетрадку на стол, что-то опрокидывает) Дебил!!! Это Виткины телефоны. То есть наши… Это мы тырим, и отжимаем, а я… я эта…

И в а н о в: (обреченно) … а ты продаешь. (поднимается) Так я и знал. И мой продала?!

К о в р и г и н а: (смотрит на него с ненавистью, фыркает, сдувает со лба волосы) Да! Твой! Продала на хер! Первому встречному Ну, беги в ментовку, меня закладывай! Правильный, мля… Беги, чо стоишь-то, а? (топает ногой) Че, зассал, да?

И в а н о в: (тихо) Вика, милая…

К о в р и г и н а: (в истерике) Да катись ты! (передразнивает, кривляется) Мила-а-й-я… Пошел отсюдова! Ссыкун! Правильно Витка сказала – ссыкун ты и есть, не пацан. Валит отсюдова!

Иванов молча выходит из комнаты. Секунды две Ковригина еще стоит неподвижно, потом хватает из бутылки цветок и кидает в направлении прихожей.

К о в р и г и н а: (кричит бешено) И больше никогда не приходи! Я тебя не знаю в упор!!! И носки свои вонючие забирай, тоже мне козел чистенький! Каз-зё-о-о-оол, понял?!

Ковригина кричит это бешено, снова топает ногой и даже смачно харкает в коридор – пока на площадке не хлопает громко дверь.

Секунд пять Ковригина стоит в одной позе. Потом несмело проходит в этот коридор; возвращается; лицо ее искажено гримасой сдерживаемых рыданий. Она резким движением срывает со стола гнилую изрезанную кленку – со стаканами, сахарницей, учебниками, бутылкой из-под цветка, кладет сам изуродованный броском тюльпан на стол, ложится на него щекой и горько рыдает.

[ ЗАНАВЕС, АНТРАКТ 2-й ]

[ЗВУКОВАЯ ВРЕЗКА]

Голос диктора:

В своем интервью на радио «Эхо Москвы» редактор отдела науки издания «Русский Репортёр», Григорий Тарасевич заявил, что за насаждение комплекса неполноценности у многих учеников отвечает, как это ни парадоксально, нынешняя школа. Он сказал, что частая ученическая формулировка «Я не могу» или «Я для этого слишком глуп» является недостатком работы педагогов, которые не умеют или не хотят пробудить у детей творческое мышление, созидательные силы. Как в итоге констатировал обозреватель, беда российской школы, в отличие от советской, не в отсутствии идеологического фанатизма, а в том, что при его отсутствии в школе катастрофически не хватает простых фанатиков желания учить. А теперь к другим новостям дня…

АКТ 3.