Глава 7. Я проснулась далеко за полдень, когда надоедливое солнце принялось обжигать моё лицо, дотягиваясь лучами даже сквозь застеклённое окно

Я проснулась далеко за полдень, когда надоедливое солнце принялось обжигать моё лицо, дотягиваясь лучами даже сквозь застеклённое окно. Я распахнула глаза и осторожно потянулась — всё тело ломило от продолжительного сна на ужасно жёстких стульях. Сев, я обнаружила, что Никита уже не спал — его даже не было в кабинете.
На то, чтобы собраться с мыслями и встать, мне понадобилось около десяти минут, на то, чтобы дойти до туалета и попытаться привести себя в порядок — ещё двадцать. На поиски Никиты я не потратила ровным счётом ничего — его голос, переполненный негодованием, отчётливо громко доносился со второго этажа.
Я преодолела лестничные проёмы с удивительной для себя скоростью. Прежде, чем зайти в компьютерный класс, я в очередной раз переплела свои грязные от отсутствия любого душа, кроме раковины в туалетной комнате для девушек, волосы, поправила воротник блузки и натянула улыбку в стиле " я не специально, просто проснулась в хорошем настроении".
Хотя это было неправдой — у меня болело всё тело, а желудок скручивало в узел от голода.
— Лучше утреннего кофе может быть только утренняя " Революция"? — поинтересовалась я, заглядывая в кабинет.
Никита сидел, вплотную прильнув к экрану, и бил по клавишам со зверской злостью.
— Ага, — кивнул он. — Офигенно бодрит, особенно тогда, когда ничего не получается.
Хуже, чем в " Революцию" играл Никита Макаров, в неё играл только Никита Макаров без очков или линз.
Я опустилась на соседний стул и перевела взгляд на экран. Все эти мелькающие картинки, военные с ружьями и плохо прорисованные пейзажи совсем меня не впечатляли, и вскоре я упёрлась локтями в стол, сложила подбородок на сцепленные в замок руки, и со скучающим выражением лица принялась разглядывать стенд, растянутый на всей стене над компьютерами, рассказывающий о технике безопасности при работе с электронной вычислительной машиной и прочей разношёрстной техникой.
— Ни черта не вижу! — Никита цокнул языком, вцепился руками в край стола и, оттолкнувшись, откатился назад, благодаря стулу с колёсиками. — Это просто невозможно! Ничего не вижу!
Я рассмеялась:
— Действительно, велика беда.
— Но я хочу победи—и—ить, — настаивал Никита.
Он надул щёки, скрестил руки на груди и уставился на меня. Я помолчала секунду, решая, стоит ли предлагать свою помощь или нет.
— Если хочешь, я могу... — произнесла я наконец, но не успела договорить, потому что Никита вскочил с места и ринулся ко мне.
Он схватил стул, на котором я сидела, за спинку, и подкатил его к компьютеру, не оставляя мне совершенно никаких шансов. Стул был опущен ниже, чем надо, и я ударилась грудью о выдвижную панель для клавиатуры.
— Ауч! — взвыла я скорее притворно, чем от действительного ощущения дискомфорта.
— Прости, — сказал Никита, а затем помог мне отрегулировать стул на нужный уровень.
Его не особо волновали мои возмущённые и вопрошающие взгляды — всё, чем он был поглощён, помещалось в один пятнадцатидюймовый экран.
— Короче, вот тут — карта, там — рюкзак. Если нажать сюда, то можно как бы посмотреть назад. Если сработает рация, то нажимай на " С", а лучше вообще её не трогай, потому что если играть по сети, то можно наткнуться на малолетних школьников, которые не могут придумать ничего лучше, чем назвать тебя жирной свиньёй, а твою маму...
— Я поняла! — перебила я и передёрнула плечами.
— Вот так стрелять, а вот так ходить. Чтобы ползти, плавать или бежать, нужно зажать " Шифт" — он сам выберет, что именно ему нужно.
Я кивала, хотя думала лишь о кнопке, которая отвечает за выход из игры. Никита уселся рядом, прикатив свой стул обратно, и придвинулся так близко ко мне, что одна из его коленок упиралась в системный блок компьютера, а другая — в моё бедро.
— Ты не жди от меня отличных результатов, — предупредила я. — Мой уровень — пасьянс " Паук" с мастями одного цвета.
— Пожалуйста, женщина, не огорчай меня раньше времени, — сказал Никита и указал мне, куда нужно нажать, чтобы началась игра.
И я кликнула " Начать революцию".
Спустя десять минут после начала, Никита вскочил со стула, когда я подстрелила очередного военного, и принялся прыгать вокруг меня, рассыпаясь в комплиментах. Я не понимала, почему у меня получается: я не помнила, как открывать рюкзак и куда нужно нажать, чтобы начать ползти, и поэтому всё, что я делала — это жала на левую кнопку мыши каждый раз, когда видела героев в военных одеждах.
И почему—то всегда попадала точно в цель.
— Как? Как? — Никита то хлопал в ладоши, то хлопал меня по спине.
— Понятия не имею, — отвечала я, выпучив глаза. — Состояние аффекта, наверное.
Ещё спустя пятнадцать минут, когда на экране выплыла табличка, гласящая о том, что уровень пройден, я успела лишь оторвать глаза от клавиатуры, как Никита подлетел ко мне и заключил меня в крепкие объятия.
— Ты мне нравишься, я заберу тебя домой, чтобы ты прошла мне всю " Революцию", — объявил Никита. Я молчала. Он продолжал обнимать меня за плечи ещё некоторое время прежде, чем добавил: — Шутка.
Я попыталась пропустить его слова мимо ушей, но " ты мне нравишься" пульсировало в голове, заставляя лицо гореть. Вскоре Никита выпустил меня из объятий, вытер руки о штанины, зачем—то щёлкнул несколько раз пальцами, перевёл взгляд на экран компьютера и спокойно произнёс:
— Ещё разок?
И тут случилось то, чего я никак не ожидала — снизу донёсся голос. Я посмотрела на Никиту и одними губами спросила: " Ты слышал? ".
И, к сожалению, он кивнул.
— Что будем делать? — пропищала я.
Мгновение Никита медлил, а затем метнулся к двери кабинета и закрыл её, запирая нас внутри. Затем он шлепнул ладонью по выключателю, повернулся ко мне и приложил палец к губам. Я замерла, вцепившись пальцами в подлокотники. Шаги, сопровождаемые мужским голосом, приближались, и чем громче они становились, тем сильнее я прижимала саму себя к стулу, словно в какое—то мгновение я смогу полностью в нём раствориться.
— Нет, я не знаю, почему Андрей не пришёл, — было слышно, что разговор мужчине был явно не интересен. — Да, всё было здорово. Нет, дорогая, я же говорил, что сегодня я в ночную. Да, хорошо. Обязательно.
Когда шаги раздались прямо за нашей дверью, я поджала губы — мне казалось, что вот—вот, и охранник распахнёт дверь и найдёт нас, и тогда мы оба поплатимся за то, в чём совершенно невиновны, но разве будет кто—то разбираться?
Но мужчина прошёл мимо кабинета информатики без остановки, продолжая убеждать женщину на другом конце провода в том, что Андрей, кем бы он ни был, наверняка очень расстроен, что не смог прийти к ним на ужин.
Как только шаги совсем утихли, я застонала в отчаянии:
— Нам крышка! Нас поймают!
— Не паникуй, — шикнул Никита. — Мне вот интересно, что он вообще делает здесь в воскресенье?
Я поведала Никите о том, что знала по поводу этого — школа никогда не остаётся без охраны, кроме лишь нескольких праздников в году: Нового Года и дня города. Так как вчерашнее празднество пришлось на субботу, в воскресенье те, кому надо, обязаны работать в штатном режиме.
Выслушав мои скудные объяснения, Никита попросил меня выключить компьютер и поставить стулья так, как они должны стоять, пока сам он расхаживал взад—вперёд по кабинету, хмурил брови и с периодичностью в несколько секунд тяжело вздыхал.
— Ты кабинет музыки прикрыла? — наконец спросил Никита. Я кивнула. — Отлично.
— Но там наши вещи!
— Я знаю, — Никита почесал подбородок. — И мне нужно будет, чтобы именно ты сходила за ними.
— А ты? — уточнила я.
— А я его отвлеку.
Никитин едва ли блестящий план состоял в том, что он шумит в одном конце школы, пока я забираю наши сумки из другого, а затем он каким—то волшебным образом умудряется проскочить ко входу, где уже буду я, и, вуаля — мы на свободе. Лично я более непродуманного плана в жизни не встречала, но энтузиазм Никиты был заразителен, и мне пришлось подчиниться.
— Если меня поймают — ты беги вместе с вещами и не даже не думай о том, чтобы вернуться за мной, — произнёс Никита так, словно он собирается на бой не на жизнь, а на смерть.
Я прыснула.
— Вернуться? Даже и не думала.
Никита покачал головой.
— Не могла подыграть?
— Могла... Но не захотела.
— Ну разумеется!
Никита обошёл меня и в очередной раз выглянул из—за угла — охранник всё ещё сидел на своём посту точно напротив выхода и читал газету, лишь изредка отвлекаясь от неё, чтобы достать из пакета, лежащего на столе, очередной пирожок.
— Короче, — сказал Никита. — Пора. Нет времени тянуть с этим делом.
С этими словами он подтолкнул меня ближе к краю стены, а сам развернулся на пятках и метнулся к лестнице. Я проследила за тем, как он исчезает за первым проёмом, и снова обратила внимание на охранника.
Никита сказал, что я пойму, когда нужно будет выходить, и он не ошибся: грохот, резко обрушившийся где—то на втором этаже, трудно было оставить незамеченным. Казалось, что в попытке отвлечь охранника, Никита увлёкся и разнёс половину школы.
Но, по крайней мере, это сработало — мужчина подскочил на месте с пирожком, зажатым во рту, и, отплевываясь, направился в сторону источника шума. Как только он исчез из поля зрения, в игру положено было вступить мне, и я подорвалась с места и трусцой пробежала мимо поста охраны и гардероба в сторону кабинета музыки и буквально врезалась в его дверь всем телом, не успев вовремя затормозить.
Как же хорошо, что я не додумалась закрыть её на ключ!
Оказавшись в кабинете, я схватила свою сумку и рюкзак Никиты, в который с горем пополам запихнула его толстовку, и принялась снимать ключи от кабинетов с веревки, на которой раньше висел только амулет.
Ключи нужно вернуть, думала я, это будет правильно.
Но правила слишком скучны, ответил бы Никита.
Руки дрожали то ли от страха, то ли от возбуждения, вызванного убийственной долей адреналина, и ключи никак не хотели мне подчиняться.
— Чёрт! — выругалась я, когда несколько из них со звоном упали на пол.
Оставалось только надеяться, что Никита со своей задачей справился лучше, чем я.
Наконец разобравшись с ключами, я повесила Никитин амулет себе на шею, чтобы не потерять его, и тихонько выскользнула из кабинета в коридор, не рискнув закрывать дверь на замок. Прижавшись спиной к стене, я прислушалась — ругательства охранника всё ещё доносились со второго этажа. Сказать, что он был в ярости — не сказать ровным счётом ничего. Но, кажется, спускаться он пока не торопился.
И тогда я побежала. Сломя голову и забыв о том, что на мне туфли, я неслась по коридору в сторону выхода, нащупывая в сумке ключи, кинутые туда ранее, чтобы успеть оставить их на посту вахтёра. Там меня уже ждал Никита. Он выглядел взмыленным и переступал с ноги на ногу, готовый в любой момент сорваться с места. Завидев меня, он запрыгал на месте.
— Что ты там учудил? — поинтересовалась я, в то время, пока Никита снимал с моей спины свой рюкзак и закидывал его себе на плечо.
— Потом расскажу. Бежим! — он схватил меня за предплечье и потянул к выходу.
— Погоди! — свободной рукой я выудила из сумки ключи, которые удалось нащупать. — Что делать с этим?
Никита замешкался буквально на мгновение, а затем шлёпнул меня по ладони так, что все ключи посыпались на пол, словно звонкий дождь из колокольчиков. Мои брови полезли вверх, и я открыла было рот, чтобы что—то сказать, но Никита снова дёрнул меня за руку, и теперь я уже сопротивляться не стала.
Мы вылетели на улицу, и тёплый весенний ветер ударил точно в лицо. Мы не остановились, когда покинули школьный двор, оставив двухэтажное здание светло—розового цвета с невысоким чёрно—золотистым забором позади, мы не притормозили в центре, когда пробегали мимо супермаркета (и я почти на сто процентов была уверена, что кто—то прокричал моё имя), мы не сбавили ход, когда спускались по главной лестнице, которая соединяла " верх" и " низ" нашего города.
Всю эту дорогу Никита продолжал держать меня за руку, перехватив её за кисть в более удобное для меня и себя положение, и мне удалось вернуть её назад только тогда, когда мы оказались возле небольшого сквера в честь памяти одного из местных филантропов, умершего на закате лет от сердечного приступа. Говорят, что его последними словами были: " Мне кажется, кто—то звонит в дверь".
Видимо, это была смерть.
— Господи, — я упёрлась ладонями в колени, согнувшись, и принялась хватать ртом воздух, — Ты решил меня до смерти загнать?
— Прости, — выдавил Никита и вдруг неожиданно залился таким громким и звонким смехом, что птицы, сидевшие на деревьях в сквере, мигом взмыли в небо, чтобы перекочевать в более тихое место.
Я тоже рассмеялась, хотя это всё ещё давалось мне тяжело и отрывисто из—за сбивчивого дыхания.
— Хорошо, что утром, пока ты спала, я залез в кабинет секретаря и кое—что сделал с камерами наблюдения, — успокоившись, произнёс Никита.
Я только покачала головой.
— Что? — спросил он.
— Ты всегда был таким умным?
— Не тебе одной всё время выпендриваться.
Мы стояли и смотрели друг на друга: раскрасневшиеся, запыхавшиеся, в пропахшей потом и мятой одежде.
— Вот и всё, — сообщил Никита после небольшой паузы.
Я кивнула.
— Да уж...
— Ты не жалеешь?
— Мм? — переспросила я, хотя прекрасно расслышала вопрос.
— Не жалеешь о том, что решила остаться?
Возможно, это были лучшие выходные в моей жизни, подумала я, но вместо этого ответила:
— Нет.
Тогда Никита сверкнул своей белоснежной улыбкой, демонстрируя мне не только ровные зубы, но и милые ямочки на щеках, и сделал шаг мне навстречу. Я не понимала, чего он хочет, пока его рука не указала мне на грудь. Я опустила голову вниз и увидела болтающийся на шее амулет.
— Точно, — выдохнула я, подцепив пальцами чёрную нитку, стянула её через голову и протянула Никите. — Держи.
Он повертел его в руках, прежде чем повесить на прежнее место.
— Ну пока, наверное, — сказал Никита.
— Пока, — ответила я.
Но никто из нас так и не тронулся с места.
— Увидимся в школе.
— Даже и не напоминай, — Никита передёрнул плечами.
Я рассмеялась.
Никита стал первым, кто развернулся и исчез в соседней со сквером девятиэтажкой.
Домой я добиралась непростительно долго для города, где едва ли наберётся двадцать километров общей площади.
Возвращаться в квартиру, где меня не было всего лишь две ночи, было странно — она почему—то казалась мне нежилой и совершенно чужой. Однако, странные мысли тут же исчезли, стоило мне только скинуть одежду и наконец встать под струи прохладной воды. В тот момент я поняла, как сильно мы не ценим то, что имеем, до тех пор, пока не потеряем это хотя бы на несколько дней.
Душ, полный холодильник еды и телевизор — я чувствовала себя так, словно пробыла на необитаемом острове добрые десять лет.
Но всё равно чего—то не хватало, и даже тогда, когда я, укутавшись в махровый халат, забралась на диван с кружкой ароматного кофе и включила канал, где всё время крутили зарубежные музыкальные клипы, мне казалось, словно я потеряла что—то драгоценное, чего у меня, возможно, даже никогда не было. И эта грусть без причины наполняла меня до краёв даже тогда, когда я, без пятнадцати двенадцать, отправилась спать, по пути подбирая наскоро скинутые вещи, чтобы отнести их в ванную комнату и постирать.
Но не сегодня, завтра. Всё завтра.
Я не сразу поняла, что именно так медленно закружилось в воздухе и упало на пол, когда я тряхнула юбку. И лишь тогда, когда записка уже оказалась у меня в руках, я прикусила губу и подумала о том, что это будет подло с моей стороны — прочитать её.
Но ведь я уже её украла.
Это была короткая переписка двух людей: у одного был размашистый почерк, который занимал вдвое больше места, чем почерк второго — сжатый, словно гармошка.
" Может, мне сделать для неё что—то особенное? "
" Например? "
" Ведь она должна прийти на последний звонок, так? В смысле, подумай сам, кто вообще пропускает такие мероприятия? "
" Ну да"
" Я сделаю для неё звёзды. Помнишь, я показывал тебе 3D—модель у меня дома? "
" Помню, выглядело круто. Но, слушай, Кит, как она поймёт, что это всё — для неё? "
" Она особенная, дружище. Она точно поймёт"