Картина третья

Совершенно чужая комната, в которой поселились Бороздины после эвакуации из Москвы. Однако некоторые вещи знакомы нам по второй картине.

В комнате Вероника и Анна Михайловна. Анна Михайловна пьет кофе за маленьким столиком и читает письмо, которое держит в руках. Вероника в своем любимом положе­нии — с ногами на диване.

АННА МИХАЙЛОВНА (отложив письмо). Хотите кофе, Вероника?

ВЕРОНИКА Спасибо, нет. (Пауза. Бездумно.) «Журавлики-ко­раблики летят под небесами...».

АННА МИХАЙЛОВНА. Последняя коробка. Хорошо бы где-нибудь достать.

ВЕРОНИКА. На рынке. У спекулянтов всегда все есть.

АННА МИХАЙЛОВНА Дорого. В Ленинграде я его редко пила, боялась за сердце. А муж любил, особенно вечером, перед ра­ботой. Он много работал по вечерам.

ВЕРОНИКА Анна Михайловна, вы очень любили своего мужа?

АННА МИХАЙЛОВНА Мы с Кириллом прожили вместе двадцать девять лет, и сказать, что я любила его, — и мало и неверно. Это была часть меня. Он, я и Владимир составляли одно целое, невозможное врозь. А вот, оказывается, на свете все возможно.

ВЕРОНИКА Вы сильная женщина, Анна Михайловна!

АННА МИХАЙЛОВНА Это кажется.

Пауза.

ВЕРОНИКА «Журавлики-кораблики летят под небесами, и серые и белые...».

Тьфу, привязались эти глупые стихи!.. Живем в этих комна­тах целую вечность, а я все не могу привыкнуть, как будто сосланная.

АННА МИХАЙЛОВНА (снова взяв письмо). Володя скоро выпи­сывается из госпиталя, а когда — хотя бы сообщил приблизи­тельно. Так и остался легкомысленным. А ему сегодня двад­цать один год исполнился.

ВЕРОНИКА Сегодня? Поздравляю вас.

АННА МИХАЙЛОВНА Спасибо. Он очень славный мальчик. Я да­же фотографии его не имею, решительно ничего не осталось.

ВЕРОНИКА. А мы захватили много вещей, все благодаря стара­ниям Марка.

АННА МИХАЙЛОВНА Да, ваш муж очень практичный человек.

ВЕРОНИКА. А мне ничего не надо. Я бы хотела быть как вы — одна.

АННА МИХАЙЛОВНА. Вас любит Федор Иванович, и, мне кажется, не меньше, чем свою родную дочь.

ВЕРОНИКА А я не могу любить его.

АННА МИХАЙЛОВНА. Он все понимает, Вероника.

ВЕРОНИКА. Знаю-знаю... Который сейчас может быть час?

АННА МИХАЙЛОВНА Вероятно, седьмой в начале.

ВЕРОНИКА. Бесконечные дни.

АННА МИХАЙЛОВНА Я не знаю Бориса Федоровича, но, говорят, это был в высшей степени умный и порядочный юноша.

ВЕРОНИКА «Был». Пропал без вести — не обязательно умер.

АННА МИХАЙЛОВНА. Конечно, конечно. Я просто неправильно выразилась.

ВЕРОНИКА (прошла по комнате, подошла к окну). Март, а такая вьюга.

АННА МИХАЙЛОВНА У нас в Ленинграде март тоже всегда снежный. (Помолчав) Можно вам задать вопрос? Если вы на него не захотите ответить — не надо, я не обижусь.

ВЕРОНИКА Да?

АННА МИХАЙЛОВНА Почему вы вышли замуж за МАРКа Алек­сандровича?

Пауза.

ВЕРОНИКА Вы пьете без сахара?

АННА МИХАЙЛОВНА Экономлю. Приедет Володя, испеку что-нибудь.

ВЕРОНИКА А у меня раньше было много-много вкусного. И сейчас есть. (Идет к комоду, достает оттуда белку.) Вот. Целая корзи­на золотых орехов. (Задумалась.) Вам нравится игрушка?

АННА МИХАЙЛОВНА Очень. Вероятно, сделана по заказу. В ма­газинах я таких не встречала.

ВЕРОНИКА. Когда-нибудь я заверну ее и уйду, тихонько, одна.

АННА МИХАЙЛОВНА. Куда?

ВЕРОНИКА. Не знаю. На самый край света. (Очень тихо.) Я умираю, Анна Михайловна!

АННА МИХАЙЛОВНА. Что вы, Вероника!

ВЕРОНИКА Я умираю, Анна Михайловна... Поступила здесь учить-­
ся — не могла, ушла. Работала на заводе только две недели —
тоже ушла. Все рассыпается.

АННА МИХАЙЛОВНА. Это война, Вероника.

ВЕРОНИКА Да, трудно учиться, работать, жить... Нет-нет. Вы, Ирина, Федор Иванович, Марк — все волнуются, работают, живут. А я... я все потеряла.

АННА МИХАЙЛОВНА У вас осталась жизнь, Вероника. Она вся впереди — долгая, неизвестная.

ВЕРОНИКА А зачем жить? Вот вы преподаете историю, вы умная, скажите — в чем смысл жизни?

АННА МИХАЙЛОВНА (помолчав). Может быть, в том, что остает­ся после вас. Идите работать. Вероника, не ищите ответов на вопросы внутри себя, так вы их не найдете. И оправдания себе не подыщете.

Входит Марк.

МАРК. Николай Николаевич не приходил?

ВЕРОНИКА Неужели придет?

МАРК Не приходил?

ВЕРОНИКА Нет.

Анна Михайловна собирается уходить.

Посидите, Анна Михайловна.

АННА МИХАЙЛОВНА Я пойду к себе, Марк Александрович, вероятно, устал.

МАРК (фальшиво). Вы не мешаете, Анна Михайловна, сидите.

АННА МИХАЙЛОВНА. Мне скоро на лекцию. (Ушла.)

ВЕРОНИКА У нее сегодня, оказывается, день рождения сына Во­лоди, того, что в госпитале.

МАРК Если придет Чернов, ты, пожалуйста, будь с ним повежливее.

ВЕРОНИКА Противный он.

МАРК Мне он, может быть, в сто раз противнее, чем тебе, а ничего не поделаешь — начальство.

ВЕРОНИКА И деньги у тебя взаймы берет, а никогда не отдает.

МАРК. Зато какой администратор! Концерты устраивает самые выгодные.

ВЕРОНИКА Особенно неприятно смотреть, как ты лебезишь перед ним.

МАРК (строго), Я никогда перед ним не лебежу... то есть не лебе-зю... то есть... У, какое идиотское слово! И вообще мне опротивела эта война! Кричали — скоро кончится, месяца четыре, полгода! А ей конца-края нет. Я музыкант! Я плевал на эту войну! Чего от меня хотят? Был Бетховен, Бах, Чайковский, Глинка — они творили, не считаясь ни с чертом, ни с дьяволом! Им все равно при ком и когда было творить — они творили для искус­ства.

ВЕРОНИКА Прекрати. Ты совсем перестал заниматься, МАРК.

МАРК Да, иногда я в отчаяние прихожу. Ох, эта война, война! Ну, ничего, будет и ей конец. Самое главное сейчас — выстоять. Понимаешь, главное — выстоять.

Стук в дверь. Пожалуйста.

Входит Чернов. Это солидный, степенный, хорошо одетый мужчина.

ЧЕРНОВ Добрый вечер, Вероника Алексеевна.

ВЕРОНИКА Здравствуйте.

ЧЕРНОВ Марк Александрович, вы меня извините за вторжение...

МАРК Что вы, Николай Николаевич, мы очень рады. Пожалуйста, раздевайтесь.

ЧЕРНОВ (снимая шубу.) Немцы-то как на Кавказе продвинулись, читали? Ничего, мы им покажем себя. Можно, я положу шляпу на этот столик?

МАРК. Пожалуйста, пожалуйста.

ЧЕРНОВ (проходя в центр комнаты). Уютно у вас, тепло... А у меня жена с детьми в Ташкенте... Живу как бесприютный.

ВЕРОНИКА Я пойду в магазин, Марк.

МАРК. Хорошо.

Вероника ушла.

ЧЕРНОВ Я всегда восхищаюсь вашей супругой, какая она непосред­ственная, чистая.

МАРК Вы не обижайтесь на нее, Николай Николаевич.

ЧЕРНОВ Я сказал совершенно искренне. А эта детская невыдержан­ность делает ее просто очаровательной. Искал вас сегодня в филармонии...

МАРК Да-да, мне передавали.

ЧЕРНОВ Мне совестно к вам обращаться, но выручайте, Марк Алек­сандрович. Жена пишет — сидит без копейки.

МАРК Сколько, Николай Николаевич?

ЧЕРНОВ. Буквально сколько можете. Хотя бы пятьсот рублей.

МАРК (доставая деньги). Пожалуйста, Николай Николаевич.

ЧЕРНОВ Я все подсчитаю, вы не беспокоитесь.

МАРК. Что вы, Николай Николаевич!

ЧЕРНОВ И еще небольшая просьба: вы бы не могли попросить Фе­дора Ивановича достать некоторые медикаменты?

МАРК (испуганно). Какие?

ЧЕРНОВ. Хорошо бы сульфидин, опий, камфору.

МАРК Нет-нет... что вы... Дядя Федя болезненно щепетильный. С этим к нему подступиться невозможно.

ЧЕРНОВ. Ну, не надо, не надо.

МАРК Может быть, в его домашней аптечке есть — я посмотрю.

ЧЕРНОВ. Нет, если действительно неудобно — не нужно.

МАРК Ничего-ничего... (Уходит и возвращается с медикаментами в руках.) Вот все, что есть.

ЧЕРНОВ Не густо.

МАРК Зачем вам так много?

ЧЕРНОВ Вы скажите Федору Ивановичу, что это для меня. Надеюсь, не обидится. В сущности — пустяк. (Прячет медикаменты в портфель.) Вы сегодня будете у Антонины Николаевны?

МАРК Может быть.

ЧЕРНОВ Извинитесь за меня, я занят, не могу прийти. Кстати, могу вам предложить эту коробку конфет. (Достает из своего большого портфеля коробку.) Сделайте именинный подарок. Антонина Николаевна будет рада. Не очень роскошно, но вы привяжите сверху какой-нибудь пустячок. Ну, хотя бы вот эту игрушку. (Показывает на белку, оставленную Вероникой на ди­ване.) Получится неплохо, уверяю вас. Война — надо во всем проявлять фантазию.

МАРК Сколько?

ЧЕРНОВ. Ничего-ничего. Потом сочтемся. Пустяк. Я оставляю, да?

МАРК. Хорошо, Николай Николаевич. Спасибо.

ЧЕРНОВ (одеваясь). Завтра хотели, чтобы вы выступали в госпи­тале — бесплатно, разумеется, — а я вас перебросил в другую бригаду. Кажется, недурно заработаете. Пригодится, верно?

МАРК. Спасибо, Николай Николаевич.

ЧЕРНОВ (прощаясь с Марком). Откланяйтесь вашей супруге.

МАРК До свидания, Николай Николаевич.

Чернов уходит. Марк подошел к шкафу, вынул оттуда костюм,

прошел за ширму переодеваться. Быстро входит Ирина.

ИРИНА. Дома есть кто?

МАРК (кричит). Нельзя-нельзя, я переодеваюсь.

ИРИНА. Анна Михайловна, Анна Михайловна!

Входит Анна Михайловна.

Поздравьте меня! Просто отдышаться не могу!.. Сегодня делала сложнейшую полостную операцию — прошла исключительно удачно. Отец наблюдал, хвалил. Паренек совсем был готов, как они выражаются, «комиссоваться», то есть на тот свет отправиться, а я рискнула — конечно, с согласия отца. У нас нет чая?

АННА МИХАЙЛОВНА Я могу вам предложить кофе.

ИРИНА Пожалуйста, пить хочется смертельно.

Анна Михайловна ушла.

Марк! Я сегодня совершила чудо! Воскрешение из мертвых.

Возвращается Анна Михайловна.

Понимаете, он умирал... (Идет за ширму, где переодевается Марк.) А теперь будет жить! Будет, будет!

МАРК Нельзя, я же тебе сказал!

ИРИНА. Что, я тебя не видела в подштанниках? (Подбегает к теле­фону.) Госпиталь?.. Это кто? Нянюшка, как состояние больного Сазонова из сорок пятой палаты? Это Бороздина говорит... На боли жалуется? Ничего, пусть потерпит голубчик... Есть просил?! (Вешает трубку.) Есть просил — великий праздник! У меня у самой аппетит разыгрался. (Жадно ест бутерброд.)

Входит Марк. Завязывает перед зеркалом галстук.

Да, чтобы понять все это, надо быть или врачом, или умираю­щим. Это — тридцать второй мой воскрешенный.

МАРК Ты бы делала зарубки, как бойцы на винтовках, — убьют фашиста и зарубку делают. Так и ты, ну хотя бы на опера­ционном столе.

ИРИНА. Ты меняешься, Марк, и не в лучшую сторону.

МАРК. А я не понимаю, как это можно копаться в чьих-то потро­хах, делать ампутацию, резекцию, а потом плясать от радости.

АННА МИХАЙЛОВНА Успех в любой профессии доставляет чувство удовлетворения и радости.

МАРК. По-вашему, если гробовщик сделал отличный гроб — он поти­рает себе руки от удовольствия?

АННА МИХАЙЛОВНА Как это ни парадоксально, вероятно, да.

МАРК. Тьфу!

ИРИНА Тонкая натура, ты что прифрантился?

МАРК. Концерт.

ИРИНА Ври умнее, среды у тебя выходные.

МАРК Говорят тебе, концерт... шефский.

ИРИНА Где это?

МАРК. В клубе пищевиков.

ИРИНА (встает из-за стола). Спасибо, Анна Михайловна. Пойду запишу в свою тетрадочку.

АННА МИХАЙЛОВНА Не перегружайте себя, Ирина Федоровна. Я заметила, вы и по ночам пишете и пишете.

МАРК Действительно, что ты там, летописи, что ли, сочиняешь?

ИРИНА. Да. «Се повесть времянных лет»... (Ушла.)

МАРК Просидит она всю жизнь в девицах, помяните мое слово!

АННА МИХАЙЛОВНА. Почему вы так решили?

МАРК Когда молодая женщина так исступленно работает — значит, она что-то заглушает в себе. (Привязывает белку к коробке.)

АННА МИХАЙЛОВНА. Вы хотите унести эту белочку?

МАРК Да... Тут один мальчик именинник, по дороге зайду по­здравлю.

АННА МИХАЙЛОВНА. Мне кажется, ваша жена очень дорожит этой вещью.

МАРК. Ничего... Я ей куплю другую игрушку.

АННА МИХАЙЛОВНА Вы бы поговорили с женой, Марк Алек­сандрович, у нее очень тяжелое настроение.

МАРК Да я вижу. И чего ей надо — не пойму. Поговорите вы с ней, Анна Михайловна. Мне самому просто невыносимо, иногда до­мой возвращаться не хочется. (Одевается.) Скажите Веронике, что приду не поздно. (Ушел.)

Входит Ирина.

АННА МИХАЙЛОВНА Все-таки нехорошо получилось.

ИРИНА Что такое?

АННА МИХАЙЛОВНА Ваша невестка оставила на диване ма­ленькую плюшевую белку, очевидно, чей-то подарок.

ИРИНА Борин подарок.

АННА МИХАЙЛОВНА Я так и думала. А Марк Александрович

привязал ее к коробке конфет и унес какому-то мальчику.

ИРИНА Черт знает что делается! «Концерт»!.. Я чувствовала. «Мальчику»! Зовут этого мальчика Антонина.

АННА МИХАЙЛОВНА Что вы, Ирина Федоровна?

ИРИНА. Нужно быть глупой, как Вероника, чтобы ничего не видеть.

АННА МИХАЙЛОВНА. Может быть, вы ошибаетесь?

ИРИНА Ошибаюсь! Наша операционная сестра живет в одном доме с этой особой... Я уж молчу, чтобы отец не знал.

АННА МИХАЙЛОВНА Бедная девочка, до чего ее жаль!

ИРИНА. Представьте себе, мне — ни капельки. Это какая-то кукла. Сидит на своем диванчике, ежится, как будто тонула, а ее только что из воды вытащили.

АННА МИХАЙЛОВНА. Это вы верно заметили, Ирина Федоровна. Но у нее доброе сердце.

ИРИНА. Это у вас доброе сердце, Анна Михайловна. Вы бы знали ее раньше. Хохотала так, что завидно делалось. Лепила, в художественное училище собиралась. Талант!.. А теперь? Самое большее, что из нее получится, — это домашняя хозяйка. И то, вероятно, плохая.

АННА МИХАЙЛОВНА. Вы судите как энергичная женщина. У де­вочки погибли родители...

ИРИНА Знаю. Первое время и я не могла на нее смотреть без слез. Но дни идут... В этой адской войне надо выстаивать, а не прев­ращаться в простоквашу. Иначе что получится? Сейчас счаст­ливых нет — и быть не может.

АННА МИХАЙЛОВНА. Вы обижены за пропавшего брата, Ирина Федоровна.

ИРИНА Да, и за него.

АННА МИХАЙЛОВНА. И не правы.

ИРИНА. Я ей за Бориса никогда не прощу.

АННА МИХАЙЛОВНА (резко). И не правы! Война калечит людей не только физически, она разрушает внутренний мир человека, и, может быть, это одно из самых страшных ее действий. Вы же понимаете состояние раненых, когда они кричат, стонут и своим поведением даже мешают вам лечить их. Там вы тер­пеливы, снисходительны, а здесь... И вообще, когда мы обре­жем палец — бежим в больницу, а когда изранена душа — мы только и кричим: крепись, мужайся!

Входит Федор Иванович.

ИРИНА Ты что задержался?

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Ребят отправляли, кого домой, кого в выздо­равливающий батальон. А Вероника где? Марк?

АННА МИХАЙЛОВНА Марк Александрович сказал — у него концерт, а Вероника, вероятно, пошла прогуляться.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Не люблю, когда дом пуст. Скоро ли мы смо­жем хотя бы за стол садиться все вместе, как в Москве? (Пьет кофе.) А вы, Анна Михайловна?

АННА МИХАЙЛОВНА Я только что пила кофе. (Уходит.)

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Двое так двое. Ирина! В шкафчике на за­ветной полочке — с устатку.

ИРИНА. Ты бы воздержался.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ За твои успехи! Молодец ты, Ирина! Про­глоти и ты маленькую.

ИРИНА. Еще чего, мерзость такую.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Писем не было?

ИРИНА. Нет.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Понимаю. Глупый вопрос задал... Ничего, потерпим. Ты бабушке деньги отправила?

ИРИНА. Да, утром. Чего она там, в Москве, сидит караулит?

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Упрямая. Доктор Бобров на тебя погляды­вает. Заметила?

ИРИНА. Есть у меня время...

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Он, по-моему, симпатичный...

ИРИНА. Ну и что?

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Э, какая ты...

Входит Вероника

Вот кстати... Садись.

ВЕРОНИКА Не хочется. (Пошла, села на диван.)

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Это что — перловка, что ли?

ИРИНА Кажется. Ешь, не разглядывай.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Хочется гречневой... (Веронике.) Кашу ты варила?

ВЕРОНИКА. Я...

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Снег-то третий день лепит и лепит.

ВЕРОНИКА. Да.

Ирина начинает собирать со стола.

(Подходит к Ирине.) Давай я уберу.

ИРИНА Ладно, сиди уж!

Вероника отошла. Ирина унесла посуду.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ (подойдя к Веронике). Ну как?

ВЕРОНИКА Что?

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Гуляла?

ВЕРОНИКА. Да.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ (не зная, что сказать дальше). Это хорошо. Знаешь, духу надо больше, духу...

ВЕРОНИКА. Наверное.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Ты меня извини, но... Заняться бы тебе чем-нибудь!

ВЕРОНИКА Не могу.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ А ты — через не могу.

ВЕРОНИКА Подумаю.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Ты потерпи... Придет письмо... и вообще все будет в лучшем виде, вот увидишь.

ВЕРОНИКА Вы мне никогда не простите за него? (Плачет.)

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Я люблю тебя, глупая.

Входит Анна Михайловна.

АННА МИХАЙЛОВНА. Очки где-то оставила. (Ищет.)

ФЕДОР ИВАНОВИЧ А я никогда не читал лекции, боялся большой аудитории. А вообще-то мог бы. Газеты были?

АННА МИХАЙЛОВНА Нет, не было еще.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Спасибо. Пойду дров наколю... (Ушел.)

АННА МИХАЙЛОВНА (найдя очки). Вот они. (Веронике.) Марк Александрович просил передать, что вернется не поздно.

ВЕРОНИКА (ищет). Куда я положила свою белку? Вы не видели, Анна Михайловна?

АННА МИХАЙЛОВНА. Ее унес Марк Александрович.

ВЕРОНИКА. Унес Марк? Куда?

АННА МИХАЙЛОВНА. Подарить какому-то мальчику.

ВЕРОНИКА. Мою белку!.. Мальчику!..

АННА МИХАЙЛОВНА. Вы не волнуйтесь, Вероника.

ВЕРОНИКА. Куда он ушел?

АННА МИХАЙЛОВНА У него концерт в клубе работников пищевой промышленности.

ВЕРОНИКА (бежит к телефону). Клуб?.. Скажите, у вас во сколько начинается концерт?.. Это клуб пищевой промышленности?.. Нет, у вас должен быть концерт... Выходной? (Кладет трубку.) В клубе сегодня выходной.

Входит Ирина.

ИРИНА. Ты чего раскричалась?

ВЕРОНИКА. Где Марк?

ИРИНА На концерте.

ВЕРОНИКА. Я звонила — там выходной.

ИРИНА Значит, укатился в гости.

ВЕРОНИКА. Куда?

ИРИНА Я не знаю.

ВЕРОНИКА Вы чего-то не говорите мне. Он унес кому-то мою белку.

ИРИНА Ну и что? Подняла крик из-за игрушки.

ВЕРОНИКА. Кому унес? Ты знаешь, да?

ИРИНА. Ну... знаю.

ВЕРОНИКА. Кому?

ИРИНА. Антонине Николаевне Монастырской.

ВЕРОНИКА Какой Монастырской? Зачем?

ИРИНА. Спроси у Марка.

АННА МИХАЙЛОВНА Ирина Федоровна, если вы начали говорить правду,..

ВЕРОНИКА (Ирине, кричит). Говори!,.

ИРИНА. Ты не командуй. Ну, Марк бывает у этой Монастырской... часто. Поняла?

ВЕРОНИКА. Ты мне нарочно говоришь это...

ИРИНА С какой стати?

ВЕРОНИКА. Назло. Ты завидуешь мне — меня любят. У меня муж, а ты... ты все еще старая дева!

АННА МИХАЙЛОВНА. Вероника, что вы!

ИРИНА. Монастырская живет на улице Гоголя, где главный гастро­ном... Кажется, на втором этаже — можешь проверить. (Ушла.)

АННА МИХАЙЛОВНА Вы успокойтесь, Вероника.

ВЕРОНИКА. Надо что-то делать... надо что-то делать... надо что-то делать...

АННА МИХАЙЛОВНА Конечно... Придет Марк Александрович, вы объяснитесь... Сейчас не волнуйтесь, необходимо подо­ждать...

ВЕРОНИКА Ждать! Опять ждать! Я и так все время чего-то жду, жду, жду... Хватит! Я не хочу больше этого! Ничего не хочу — ни этих стен, ни Марка, ни Ирины, ни вас! Никого! Я знаю, вы все обвиняете меня, только притворяетесь из жалости! А я не хочу этого! Не хочу! (Одевается.)

АННА МИХАЙЛОВНА. Куда вы?

ВЕРОНИКА. Туда... К нему.

АННА МИХАЙЛОВНА. Это неудобно.

ВЕРОНИКА Все удобно! Борис не сделал бы так... Он научил бы меня... он приедет и все простит мне, все... Он любит меня, любит, любит!.. (Убегает.)

АННА МИХАЙЛОВНА (зовет). Ирина Федоровна!

Входит Ирина.

Она убежала туда...

ИРИНА. Черт дернул меня вмешаться в это дело... Ничего не будет... Поскандалит, и все. Испортила настроение... Так хорошо на душе было...

АННА МИХАЙЛОВНА Все-таки вы слишком жестоки с ней.

ИРИНА Да, знаю. Ничего с собой поделать не могу.

АННА МИХАЙЛОВНА (взглянув на часы). Пора.

ИРИНА. Вы очень спешите, Анна Михайловна?

АННА МИХАЙЛОВНА Нет, пойду потихоньку. А что?

ИРИНА. Скажите, я действительно на старую деву похожа? Да?

АННА МИХАЙЛОВНА Что вы, Ирина Федоровна... Вам всего двадцать восемь лет...

ИРИНА И вы не подумайте... Я не черствая и не то что не могу любить... Я любила, честное слово, любила... сильно... Это еще в школе было, в десятом классе. Он такой был тихий, хоро­ший, Гриша... Только, пожалуйста, не говорите об этом ни­кому...

АННА МИХАЙЛОВНА Я копилка, Ирина Федоровна... Надежная копилка...

ИРИНА. Он даже провожал меня несколько раз. А потом они пере­ехали жить в Свердловск...

Входит Федор Иванович.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Новые инструкции прислали, читала?

ИРИНА Нет.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ (размахивая листками бумаги). Полюбопыт­ствуй.

АННА МИХАЙЛОВНА. Мы еще продолжим наш разговор, Ирина Федоровна.

ИРИНА (поспешно). Да-да.

Анна Михайловна уходит.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Толкового на три копейки, а канцелярщины пуд. Писанина и писанина!

ИРИНА Не рычи. Давай разберемся! (Берет у отца бумаги, садится к столу, читает.)

ФЕДОР ИВАНОВИЧ (подходит к карте, на которой черными флаж­ками обозначена линия фронта. Стоит, рассматривает). Какая змея получилась!

Стук в дверь. Можно.

Входит Володя, за плечами у него вещевой мешок.

ВОЛОДЯ. Анна Михайловна Ковалева здесь живет?

ИРИНА Здесь. Только она на уроках в вечернем техникуме.

ВОЛОДЯ. А комната ее где?

ИРИНА (показывает). Вот эта.

Володя идет в комнату Анны Михайловны.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Молодой человек, вы, собственно, куда?

ВОЛОДЯ (улыбаясь). Домой... Я ее сын...

ИРИНА. Володя?!

ВОЛОДЯ. Да. А вы, наверное, Вероника?

ФЕДОР ИВАНОВИЧ А я — Марк Александрович?

ВОЛОДЯ (смеется). Ирина Федоровна!

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Разберешься постепенно...

ВОЛОДЯ Вот вы какие!

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Нравимся? Ну, гость дорогой, сбрасывай китки.

Володя кладет вещевой мешок.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Анна Михайловна только что ушла, так что потерпи еще малость. Ириша, дай-ка с заветной полочки. Мы пока покалякаем. Ты пьющий?

ВОЛОДЯ. Конечно.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ (Ирине). Слыхала, как гордо сказано? (Во­лоде.) Тебе сколько лет?

Ирина вышла.

ВОЛОДЯ Двадцать один.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. А я, знаешь, водку только лет в двадцать пять попробовал. Некогда было. Мировая война, революция, гражданская... Словом, не везло.

ВОЛОДЯ Я все-таки на фронте был.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Понимаю. В отпуск или по чистой?

ВОЛОДЯ По чистой.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Чем заслужил?

ВОЛОДЯ Пуля в легком сидит. Это не больно. Только вы матери не говорите — сидит и пусть сидит, а ей скажем, что вытащили.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Что же ты не писал о приезде?

ВОЛОДЯ Нарочно. У меня сегодня день рождения.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Сюрприз?

ВОЛОДЯ Да. Вот только вид не праздничный.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ Да, всучил тебе кладовщик не первый сорт.

ВОЛОДЯ Взял что попало, только бы побыстрей. И в дороге пропы­лился. В Азии-то уже жарко.

ИРИНА (входя). А почему ты решил, что я Вероника?

ВОЛОДЯ. Мать писала — хорошенькая.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ. Ирина, твои шансы повышаются!

ИРИНА Чудак! Это же она о Веронике писала.

ВОЛОДЯ. О вас она тоже хорошо писала.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ (Ирине). А Вероника где?

ИРИНА. Гулять ушла.

ФЕДОР ИВАНОВИЧ (подымая рюмку). Ну, молодой герой, в нашем доме ты — первая ласточка. (Чокаются) Дай бог — не последняя!

ВОЛОДЯ (чокаясь). Да, как говорится.

ИРИНА. Он не в этом смысле сказал, Володя.

ВОЛОДЯ (серьезно). Я знаю.

Занавес