Марта 1992 года 06:50

Без десяти семь «шевроле», елозя по раскис­шей лесной дорожке, едва не уткнулся бам­пером в зад все того же устрашающего ви­да джипа, который теперь стоял без огней.

Малдер посветил внутрь салона. Там бы­ло пусто. Скалли зябко передернулась. Ста­ло совсем холодно, под ногами похрустывали льдинки. «И насморка не избежать, — зло­радно подумала она. — Буду ходить с вот таким носом... красным, мокрым...» У нее была своя методика бороться с простудой:

представлять самые яркие картины сонливого будущего. Организм пугался...

По причине поднимающихся на востоке Орегонских гор утро в этой части побережья наступало на час позже, чем ему полагалось бы по часам. И если на шоссе как-то можно было поверить (невзирая на залепившие не­бо тучи модного цвета «мокрый асфальт») в скорый приход рассвета, то в лесу все оказа­лось по-ночному непроглядно. Скалли осмот­релась. Почему-то показалось, что это совсем другой лес. Не тот, в котором они были ве­чером. Может быть, это лес на другой пла­нете...

— Ну, веди, где ты нашла этот пепел... — сказал Малдер, и в этот миг откуда-то изда­лека донесся крик!

Истошно, захлебываясь, кричала девушка. Нельзя было терять ни секунды.

— Я туда, — показал Малдер, — а ты туда...

В лесу нелегко определить направление звука.

Скалли проломилась через колючие кусты на опушке, вытаскивая на ходу пистолет. Ко­зел ты, доктор Немман...

Мы, мол, с детективом Майлзом... мы та­кие крутые...

Она бежала, экономя дыхание. Потому что за собственным шумным дыханием не слыш­но уже ничего. И никакие тренировки... не спасут...

Лощина. Осторожнее, Старбак.

Обломанная ветка оцарапала щеку.

Опять эти чертовы кусты, кто их при­думал...

Скалли влетела в следующую лощинку и тут же увязла по колено. Пистолет уже ме­шал. Сунула в карман. Дотянулась до како­го-то деревца, ухватилась, потянула. Деревце хрустнуло, но выдержало. Скалли выцарапа­лась вверх по склону. Тут начинались много­летние толстые деревья без подлеска. Она на миг остановилась, стараясь понять направле­ние. Снова раздался крик. Чья-то душа вы­летала с этим криком...

Туда.

Под ногами чавкает мягко и как-то по-осо­бому. Наверное, этот самый «пепел». По­том, потом... Небо в просветах ветвей бы­ло почти зеленым — цвета океанской воды. А здесь темно. Ну хоть бы чуть-чуть света, чуть-чуть солнца... Снова лощинка. Ручей по дну. Скалли посветила фонарем. Ecли вон по тем камням - можно перепрыгнуть... Следы.

Кто-то шел. В тяжелых ботинках. Очень быстро шел...

Уже после дождя.

Только что.

Она додумывала это, перепрыгивая с кам­ня на камень. И последнее умозаключение совпало v пес с появлением из-за дерева тем­ного силуэта с чем-то длинным в руках. Пистолет - в кармане...

Скалли заслонилась фонарем.

Удар — в общем-то несильный, не в рас­чете убить — вышиб фонарь из руки. При­клад ружья скользнул по предплечью и об­рушился на лоб.

Было совсем не больно. Как по деревяш­ке. Короткая белая вспышка под черепом. Скалли остановилась, будто забыла что-то. Человек стал виден хорошо. А, детектив, как вас там.

Детектив вдруг медленно взмыл вверх, при этом почему-то не отрываясь от земли. А сама земля встала вертикально и за неясную — а может, и чужую — вину наградила Скалли хорошей оплеухой но липу.

— Я говорил вам: не подходите к моему сыну...

Кто говорит? Кто говорит? Это я. Заратустра...

Стало темно.

Малдер услышал сдвоенный вскрик: более далекий и уже знакомый — и близкий, ко­роткий, оборвавшийся всхлипом.

— Скалли? Молчание.

— Скалли-и!!!

Только общий вздох леса: ветер прошел по вершинам, стряхивая капли.

Ну, все. Если с ней что-нибудь... если...

Он вылетел на полянку — крошечную, три шага на три. С той стороны из тени шаг­нул человек. Ствол дробовика смотрел Малдеру в живот.

— На землю, — хрипло сказал человек. Детектив Майлз, конечно. — Бросьте ору­жие — и мордой вниз.

— Вы сошли с ума, — сказал Малдер. — Вы препятствуете деятельности ФБР.

— Я вас предупреждал... — голос детек­тива завибрировал. — Я вам говорил: держи­тесь подальше...

— Спокойно, детектив, спокойно. У вас в руках оружие. Вот, я кладу пистолет...

— Ближе ко мне!

— Мотель тоже вы подпалили? — спро­сил неожиданно Малдер.

— Вы что, совсем идиот?! На землю!..

— Он же ее убьет, Майлз. Он ее сейчас убьет...

Детектив поднял голову и издал стран­ный звук — короткий оборвавшийся вой. Потом — метнулся в темноту. Малдер бро­сился за ним.

Детектив несся сквозь орешник напро­лом, как кабан. Малдер отставал шагов на двадцать. Поэтому, когда детектив вдруг ис­чез из виду, он успел притормозить. Здесь было что-то вроде гигантской, заросшей де­ревцами и кустарником воронки размером с футбольное поле. Края воронки почти от­весные, ближе к дну они закруглялись. Что­бы спуститься, надо было спрыгивать футов с восьми-десяти. Малдер замер, осматрива­ясь. В рассветных сумерках были хорошо видны двое: девушка, вытянувшаяся на зем­ле, и голый по пояс парень, стоящий во весь рост с вытянутыми вперед и вверх ру­ками. Он не прикасался к девушке и вообще не двигался, но Малдеру показалось, что те­ло девушки приподнялось над землей и ста­ло медленно поворачиваться... А потом он услышал характерный лязг затвора дробо­вика.

Детектив стоял на колене и целился в парня.

Целился в своего сына...

— Не-е-е-ет!!! — заорал Малдер и прыг­нул вниз.

Он успел в последний миг: дробовик оглу­шительно выпалил, и картечь прошла в сто­роне от ребят над землей, вздымая палые листья. Малдер успел еще изумиться, что здесь под ногами сухие и листья, и трава... кажется, детектив ударил его — он не понял, не заметил... Потому что все вокруг залил ослепительный белый, с ртутным отливом, свет. Свет падал сверху, но увидеть его ис­точник было невозможно — и не потому, что он был слишком ярок (даже на солнце мо­жет посмотреть, прищурясь, терпеливый че­ловек), а потому, что свет образовывал свое­го рода завесу, за которую взгляду проникать не разрешалось. Малдеру показалось, что ис­точников света несколько, расположенных рядом — как рефлекторы в операционной лампе, — но он не поручился бы за это даже одним центом.

И — возник звук.

Звук пришел из каких-то глубин, из недр генетической памяти, наверное; когда ныря­ешь на глубину, примерно так шумит мо­ре. Но — только примерно. Потому что в этом шуме была и возвышенная музыка тихого органа, и крик пожираемой живьем птицы, и вибрация рождающейся планеты... Звук предлагал опуститься на колени — и внимать, внимать, внимать бесконечно... Малдер выпрямился. Цепляясь за него, рядом встал детектив.

Свет напрягся. Теперь он был плотным и живым.

В нем появились сверкающие нити. Ни­ти выстреливали вниз и оплетали ребят. Па­рень — Билли — поднял девушку на руки. Повернулся. Теперь он стоял к Малдеру бо­ком, и Малдер видел, что он не держит ее на весу, не принимает на себя ее — пусть невеликую — тяжесть, а лишь направля­ет, придерживает, поворачивает... Сдвинул­ся воздух. Медленно, будто тяжелый жер­нов — пошел по кругу. Быстрее, быстрее... Сухие прошлогодние листья покатились по земле, стали подпрыгивать и задерживать­ся в прыжке, потом — разом взмыли в воз­дух. Малдер почувствовал, как встают во­лосы на голове и задираются полы курт­ки. Детектив что-то кричал, но его не было слышно.

Свет вдруг стал влажным. И все, на что он попадал, мгновенно пропитывалось им и тоже начинало влажно светиться. Кусты, де­ревца, летящие в медленном вихре листья, люди — все это стало казаться облитым жид­кой серебряной краской. Светящиеся масля­нистые капли стекали с копчиков ветвей и подхватывались вихрем, образуя сверкающие спирали. Будто кокон из липких, парящих в воздухе паутин свивался сам собой вокруг детей...

Детектив бросился вперед. Движения его были раскоординированные и замедленные, будто он бежал под водой. Ружье он не бро­сил, но держал его нелепо, как мухобойку. Он удалился от Малдера шага на два и вдруг завис, продолжая перебирать ногами, но не продвигаясь ни на дюйм. Билли стал медленно поворачиваться против полета лис­тьев и паутин. Тереса уже не лежала у него на руках, а плыла на уровне его лица, ничем не поддерживаемая. Наверное, там не было ветра: серебряные складки ее домашнего ха­латика висели неподвижно. Звук изменил­ся. Теперь в нем слышался приближающий­ся визг множества механических пил. Они налетали со всех сторон, и Малдер с трудом подавил в себе желание немедленно зажать уши. А заодно — и закрыть глаза... Он сто­ял и смотрел. Летящая паутина стала гус­той и матово-белой на фоне все более и бо­лее ярко сверкающих людей и деревьев. Ни­ти сплетались в какие-то узорчатые кружева, постоянно меняя рисунок, и Малдер мучи­тельно не мог узнать возникающие и тут же пропадающие фигуры. В какой-то момент он все-таки успел охватить это взглядом: стре­мительно кружащаяся сфера, сотканная из контуров земных материков... это был миг, потом все смешалось. Звук пропал внезап­но, будто бы втянувшись в какую-то ворон­ку. Но наступившая тишина была еще более ужасной: не отсутствие звуков, а исчезнове­ние, кража звуков уже из ушей, из мозга... Все светящееся набрякло, будто увеличива­ясь в размерах. Движения замедлились - тем же бесчестным способом, которым упразд­нены были звуки. Потом немного выше ребят в пространстве появилась дыра. Будто бы все, что есть в мире, было всего-навсего проекцией на экран, и вот сейчас этот экран кто-то поджег с обратной стороны... Малдеру казалось, что он видит обугливающиеся края этой дыры, а за ней — проступает ка­кая-то чешуйчатая темнота... дыра росла в стороны и немного вверх, пока не возник знакомый профиль соломенной шляпы, унесенной ветром... а потом чешуйчатая темнота взорвалась совсем уж ослепительным светом. Но в последний миг перед вспышкой Малдер вдруг понял, что именно он видит пе­ред собой... Вспышка была настолько болез­ненна, что он сунулся на колени, обхватив ладонями лицо. Будто раскаленные гвозди вошли в глаза... а когда все прошло — про­шло ненормально быстро, боль так не исче­зает, обычная боль — и он снова обрел спо­собность видеть, то, потрясенный, не догадался еще раз прокрутить в памяти тот по­следний мелькнувший образ — а в следую­щую секунду уже навсегда забыл его... Так люди забывают предутренние сны. Иног­да эти сны вспоминаются вновь — сами. Сверху сыпались листья. Их было безумно много.

Солнце выпрыгнуло в разрыв облаков сразу на половину диска. Утренний свет после этого безумного серебра казался ро­зовым. Деревья стояли коричневые. Бил­ли держал на руках Терссу. Руки и но­ги девушки болтались безжизненно. Маль­чик опустил голову, посмотрел на Тересу, огляделся. На лице его отразилось изум­ление.

Он никогда не был здесь...

Потом он увидел отца.

Скалли подоспела в последний момент. Она держала в руках свой «бернаделли», го­товая застрелить этого поганца детектива при первом же враждебном действии. Она еще успела заметить, как распадается хлопьями и тает в воздухе белая паутина, как пропада­ет слепящий свет, сменяясь ранним солнеч­ным... Но главное, что она увидела, — это как Билли, держа девушку на руках, огля­дывается по сторонам и видит отца. Детектив стоит неподвижно, расставив ноги, вытянув руки, которыми будто упирается в пропав­шую стену...

— Папа? Что ты?.. Потом он видит себя.

— Что я?.. что со мной?..

Силы вдруг оставляют его, и он медленно и мягко валится на траву.

Скалли первой оказывается около ребят. Оба дышат. Билли страшно бледен, щеки его провалились, вокруг глаз круги. Тереса, на­оборот, раскраснелась, рот приоткрыт, дыха­ние прерывистое.

— Где мы? — бормочет Билли бессильно.

— Все хорошо, — шепчет Скалли, и тут подбегают Малдер и детектив.

Детектив сразу падает на колени перед сы­ном, и у Скалли как-то исчезает желание не­медленно застрелить его за противодействие агенту ФБР...

Грубый Малдер переворачивает девушку на бок, откидывает полу халатика. На пояс­нице остались какие-то чуть заметные блед­ные пятна...

— Билли, повернись!

Билли поворачивается без слова. Его спи­на тоже чиста. Те же два бледных пятна — как след от нажатия пальцем. Они быстро сравниваются с цветом окружающей кожи.

Малдер смотрит на Скалли, и та не может понять выражения его лица.